– Ваш номер четыреста восемь, – милая девушка на ресепшене вручает Алине ключ-карту, одаривая искренней улыбкой. – Мы рады, что вы выбрали нас.
– Я выбрала вас только по причине того, что это единственное более-менее приличное место в вашей дыре. Всё остальное похоже на придорожный отель, – девчонка быстро даёт понимание, что вежливость не про неё, но по выражению лица сотрудника отеля понимаю – ей не привыкать. – Я хочу ужин.
– Забронировать столик в ресторане или принести в номер? – девушка-администратор посматривает на меня, видимо, оценив «вежливость» одного гостя и желая прощупать второго.
– В номер, – отвечаю мгновенно.
– Но я хотела…
– Мне похер, что ты там хотела, – прерываю недовольную Алину, давая понять, что я и так пошёл на уступки, когда согласился изменить планы. – Будьте добры, в номер.
Получаю одобрительный кивок, забираю карту и направляюсь к лифту, пока мелкая хамка самостоятельно тащит свой чемодан. Придерживаю двери лифта, ожидая, когда она зайдёт, и отпускаю, позволяя кабине прийти в движение.
– Я хотела ужин в ресторане, – надув губы, недовольно смотрит.
– А я хотел другого пассажира, – облокотившись на стальную стену, увеличиваю расстояние. – Увы, иногда нашим мечтам не суждено сбыться, – развожу руками, отыгрывая вселенскую грусть, отчего Алина кривится. – Я согласился поехать в отель – ты ешь своё фуа-гра в номере. Ужин, душ, спать. Выезжаем в шесть утра.
– В шесть? Ты нормальный? Да я раньше одиннадцати не выползаю из постели.
– Без проблем, – усмехаюсь, – могу дотащить тебя до машины за ногу. Только скажи, – встав напротив, выражаю взглядом всю серьёзность своих намерений. – Исполню любую прихоть, – скалюсь, потому что Алина раздражает меня всё больше, а постоянные пререкания приближают к жёстким мерам. – Наш этаж.
Выхожу, предоставив ей возможность тащить чемодан ещё и в номер. Открыв дверь, оцениваю представительский люкс гигантских размеров: две спальни, гостиная и два санузла, что невероятно меня радует. Чем больше между нами препятствий, тем проще провести ночь спокойно.
– М-да, – кривится, осматривая одну из спален, – я ожидала лучшего. Предполагаю, это даже хуже твоей квартиры с тараканами.
– Ты хоть иногда бываешь чем-нибудь довольна?
– Бываю. Когда мне предоставляют самое лучшее, а не сарай, который выставляют как люкс.
– А мне нравится. Отличный номер. Кстати, заселение вроде бы в два, а сейчас девять вечера.
– Когда кто-то вываливает значительную сумму, чтобы просто переночевать, заселение можно устроить когда угодно.
– Что ж, тогда я в душ и спать.
– А ужин? – кричит вслед, пока я направляюсь во вторую комнату, чтобы выудить из рюкзака сэндвич и бутылку простой воды.
– Вот мой ужин, – кладу на стеклянный стол в гостиной. – Я за счёт клиентов не ем. И в компании с ними тоже. Приятного аппетита, – стук в дверь оповещает о доставке заказа в номер. – Открой, а я в душ.
Скидываю вещи, вылавливая обрывки фраз. Алина отчитывает сотрудника отеля за неподобающую сервировку и ужасное оформление блюд. Твою мать, эта девчонка может заебать даже мёртвого! Интересно, кто у нас папа, вырастивший такое чадо?
Встаю под поток, льющийся сверху, расслабляя затёкшие мышцы, скованные одной позой в течение многих часов. Капли орошают кожу, даря долгожданное расслабление и напоминая, как я устал. Однозначно после доставки Алины отдых. На пару недель. Смотаться к матери впервые за два года, чтобы женщина, с помощью которой я появился на свет, посмотрела, во что превратился её сын. А дальше куда-нибудь в тайгу с ружьём наперевес засесть в охотничьем домике, делая короткие вылазки в погоне за зверем. Так и сделаю.
И как только принимаю данную мысль, чувствую взгляд, прожигающий насквозь. Обернувшись, вижу Алину, жадно осматривающую моё тело. Улыбается, но мнимая радость больше смахивает на оскал хищника, заприметившего добычу.
– Насколько я помню, мы договорились: я соглашаюсь поехать в отель, ты не посягаешь на моё тело.
– Может, передумаешь? – подмигивает, ползая по мне взглядом и останавливаясь в районе паха.
Открываю стеклянную дверь, предоставив обзор на интересующую её часть тела, до этого момента скрытую матовыми вставками.
– Я решений не меняю.
– А зря, – осторожно подходит и, уткнувшись острым ногтем в мою грудь, медленно ведёт вниз. – Я сделаю тебе такой минет, что ты будешь умолять меня повторить.
– А у тебя язык особенный? – вздёргиваю бровь, желая поддеть её.
– Именно, – высовывает язык, который подвергся сплиту, сделав его похожим на змеиный. – Невероятные ощущения, – переходит на шёпот. – Уверена, у тебя такого никогда не было… – приближается, оставляет укус на моём подбородке, пока острый ноготок спускается к паху.
– Сейчас все сосут хорошо, а вот солянку готовить умеет не каждая, – шепчу в унисон её бархатному голосу.
– Чего? Какая, нахрен, солянка?! – взрывается, отступая.
– Обычная, домашняя, вкусная, – мычу, представляя вкус озвученного блюда. – Умеешь готовить?
– Я привыкла есть в ресторанах.
– Жаль, – наигранно вздыхаю, – вот солянка могла бы излечить мою импотенцию, а твой язык, увы, нет. Выйди, – рявкаю так, что Алина, дёрнувшись, спешит оставить меня в одиночестве.
И если изначально её порывы веселили, то сейчас я опасаюсь, что она залезет на мой член вопреки протестам и обидным фразам с моей стороны. Или девочка гонится за удовольствием, желая попробовать каждого мужика, встретившегося на её пути, или же я в её глазах опытный мужчина, который действительно привлёк. Мотивация непонятна, но однозначно нужно пресечь стремление оказаться подо мной. Для меня есть границы, не позволяющие вступить в любого рода отношения с пассажиром. Я перевозил достаточно женщин – очень красивых и притягательных, – и всё равно соблюдал дистанцию, напоминая себе, что это в первую очередь работа.
Чтобы не провоцировать девчонку, одеваюсь и лишь потом покидаю ванную комнату, чтобы застать её за поглощением ужина.
– Зря ты не хочешь присоединиться, – смакует очередной кусочек, оказавшийся у неё во рту. – Очень вкусно.
– Вот это, – размахиваю сэндвичем, – не менее вкусно. Я привык питаться просто и сытно.
– Попробуй хотя бы вино, – подвигает бокал. – Richebourg Grand Cru Thibault Liger-Belair две тысячи двенадцатого года. Двести тысяч за бутылку, – произносит торжественно, полагая, что стоимость должна возбудить во мне желание к вину, а заодно и к ней. – Моё любимое.
– Предпочитаю крепкие напитки.
– Виски, джин, ром?
– Водку.
– Фу, какая гадость. Слишком просто.
– А я вообще за простоту: начиная от алкоголя заканчивая женщинами, – откусываю сэндвич, запивая водой без газа. – И за естественность.
– То есть, вот это всё, – поднимается, чтобы провести ладонями вдоль тела, которое, по её мнению, должно меня возбуждать, – не привлекает? Длинные ноги, упругая задница, выдающаяся грудь…
– Кстати, своя? – И размер действительно можно назвать выдающимся, что не сочетается с худобой и довольно высоким ростом девчонки.
– От природы мне достались скромные прыщики, – кривится и опускается на диван, чтобы продолжить уничтожать фуа-гра.
– А в тебе есть хоть что-нибудь настоящее?
И вопрос заставляет её задуматься. Прищурившись, Алина шевелит губами, вероятно, вспоминая, осталось ли хоть что-то нетронутым.
– Немного, – расплывчатый ответ, не позволяющий услышать полный список изменений.
– Или ничего? Грудь, губы, – всматриваюсь в её лицо, – скулы, подбородок, виниры, волосы, – указываю на длинные пряди, которые при более детальном рассмотрении выделяются, – задница?
– Обычно мужчины не разбираются в «исправлениях», – хмыкает, откинувшись на спинку дивана и расставив ноги так, что я с лёгкостью могу рассмотреть розовые кружевные трусики. Бросаю мимолётный взгляд, но она замечает, довольно улыбаясь.
– Замечают. Мы не идиоты, Алина. Зачем подобные трансформации в девятнадцать лет?
– Это модно.
– С каких пор добровольное уродство – это модно?
– Уродство? – Вновь распаляется, испепеляя меня яростным взглядом. – Я лишь хочу смотреть на своё отражение и наслаждаться. Только те, кто не могут себе позволить выглядеть так, как мечтают, говорят об уродстве и непринятии положительных изменений.
– Я могу. Но остаюсь таким, каким меня сделала природа.
– Ты мужчина, Гай. Мужчина вообще должен быть чуть-чуть симпатичнее обезьяны, чтобы на вашем фоне мы смотрелись выигрышнее.
Понятия у Алины такие же примитивные, как и она сама. Хотя я могу ошибаться, и девочка, пожирающая меня голодным взглядом, не так проста. Хочет казаться дурой или таковой является? Выяснять не намерен – её и так слишком.
– Принеси, пожалуйста, мои вещи, – указывает пальчиком в направлении холла.
– Сама, – пережёвываю пищу, запивая водой.
– Я же сказала «пожалуйста».
– И правда, – отмечаю, что она стала более воспитанной.
Поднимаюсь, чтобы найти чемодан у двери и, подхватив его, тащу в комнату. Алина при моём появлении шарахается в сторону, направившись в спальню, которую заняла. Странные движения, но я списываю данный момент на недовольство моим отказом.
– Я в душ, – исчезает в ванной, оставив меня в одиночестве.
Доедаю простой ужин, рассматривая блюда на столе. Не знаю, с какой целью она заказала такое количество еды, но девчонка всё точно не осилит. Не имею желания попробовать хотя бы одно, поэтому отправляюсь в спальню, чтобы наконец-то позволить телу расслабиться. Стягиваю футболку, оставшись в джинсах, чтобы ненароком не провоцировать Алину и почувствовать, если девчонка вновь посягнёт на мой член. Её настойчивость настораживает и льстит одновременно, но желание трахнуть её не возникает. К тому же два дня назад я позволил себе зависнуть на несколько часов в одном приятном месте, где меня обслужили по полной программе. И девочки, кстати, несмотря на момент общего пользования, были куда привлекательнее хамоватой особы, которая сейчас плещется в душе.
Неожиданная резкая боль, простреливающая виски, заставляет открыть глаза, чтобы сразу поморщиться. Что за чёрт? К глотке подступает тошнота, но сразу же пропадает. Сэндвич был не первой свежести? Сажусь на кровати, прислушиваясь к неприятным сигналам своего организма, когда в комнату вплывает Алина.
Сдёрнув полотенце, ожидает реакции на сиськи четвёртого размера, напоминающие два, мячика, живущих отельной жизнью. Между ними какой-то предмет, но в тусклом свете бра не могу понять, какой именно. Впалый живот и интимная стрижка, которую она демонстрирует, откинув ногу в сторону, видимо, должны меня впечатлить, но меня больше заботят расплывающиеся перед глазами цветные круги, от которых не могу избавиться, даже основательно встряхнув головой.
– Я уже сказал, что не буду тебя трахать. Могу повторить ещё раз, – планировал рявкнуть, но голос глухой и размытый, что неожиданно и пугающе. Силюсь произнести что-то ещё, но язык не слушается.
– Ну что ты, Гай… – шепчет, надвигаясь на меня. – Ты многое теряешь… – Её последние слова отдаются эхом, а образ разбивается на множество отдельных частей, которые живут отдельно друг от друга, то и дело перемешиваясь, словно цветная мозаика.
Ступает на кровать, толкнув меня в грудь, и я податливо падаю на спину, отчего-то не имея сил сопротивляться. Её лицо расплывается, очертания теряют чёткость, а в следующую секунду чувствую, как с меня стягивают джинсы вместе с бельём. Хочу помешать, но тело будто свинцовое, прибитое к кровати и не принадлежащее мне.
Чувствую её прикосновения – влажные, скользящие и довольно приятные, – осознав, что вся кровь схлынула к паху, а эрекция настолько резкая, что доставляет нестерпимую боль. Ощущение, словно был почти на пике, и половой акт внезапно прервали, не позволив кончить. Не могу понять, откуда доносится шёпот, прорывающийся сквозь вязкую преграду и зовущий за собой. Слова долетают отдельными звуками, и я собираюсь, чтобы разобрать хоть что-то, но сознание плывёт. Меня будто качает на волнах, а расслабленность смешивается с возбуждением, которое растекается по телу горячими приливами, захватывая и подчиняя.
Вновь частые рези в члене, а затем приятные волны, как предвестники оргазма, который так и не наступает. Грудь чем-то сдавлена, и я стараюсь настроить резкость, рассмотреть, что мне мешает дышать, но вижу лишь очертания какого-то предмета. Птица… Крылья, расставленные во взмахе, длинный хвост и острый, тонкий клюв, чуть загнутый на конце. Она почему-то переливается разноцветными бликами, качаясь из стороны в сторону, подобно маятнику, за который я цепляюсь взглядом. Стараюсь следовать за её движениями, но она ускользает, маня за собой. Хочу схватить, но она просачивается сквозь пальцы и улетает, взмахнув цветными крыльями и оставив меня в темноте, а я вновь сосредотачиваюсь на давлении, которого больше нет.
В паху вновь болезненные ощущения, а затем возбуждение и приятное давление. Всё моё существо сконцентрировано на том, чтобы избавиться от отягощающего возбуждения, приносящего мучение и не позволяющего управлять своим телом. В какой-то момент чётко осознаю, что Алина всё же пристроила рот на мой член, но мысль тут же гаснет, потому что исступление утягивает, заставляя желать лишь одного – разрядки. И она происходит в самый неожиданный момент – настолько резко, что я сжимаюсь от боли и расплывающейся по телу невыносимой агонии, которая перетекает в горячие потоки наслаждения.
Меня отпускает медленно, утягивая в туман. Хочу пошевелиться, но тело не слушается, отвечая молчанием. Конечности ватные, но радует лишь одно – нет болезненных спазмов в паху, и меня больше не болтает. Кажется, даже улыбаюсь, почувствовав облегчение, и проваливаюсь в темноту.
Открываю глаза, резко сажусь на кровати, вспоминая события прошедшей ночи. Ощупываю себя, отмечая, что джинсы на мне и даже ремень застёгнут, а в постели нет посторонних. Странное ощущение реальности привидевшегося не покидает, но я повторно осматриваю комнату, не найдя следов пребывания Алины.
Поднимаюсь, чтобы тут же пошатнуться, ощутив слабость в теле, отдающуюся неприятной тяжестью в районе затылка. Немного поплывшая картинка становится чёткой после того, как несколько раз закрываю и открываю глаза, и лишь затем обращаю внимание, что за окном светло, а значит…
– Блядь, – схватив телефон, понимаю, что уже восемь утра, а я на экране четыре пропущенных будильника.
Натягиваю футболку и спешу в соседнюю комнату, где уже одетая и собранная Алина застыла с телефоном у окна.
– Почему не разбудила? – моё резкое вторжение заставляет её скинуть звонок и засунуть телефон в карман.
– Была уверена, что ты слышишь будильник, просто решил не подрываться так рано. Мы всё равно успеваем к положенному времени.
Ни капли хамства и недовольства, да и внешний вид удивляет: минимум косметики на лице, волосы стянуты в тугой хвост, водолазка с высоким горлом, джинсы и кроссовки. Разительная перемена, удивляющая своей неожиданностью. Или вчера передо мной предстала иная версия девочки Алины? И если бы две эти ипостаси появились передо мной со значительным промежутком, я вряд ли бы сопоставил их.
– Умоюсь и в путь.
Удостоверившись, что чемодан у двери, а пассажир готов к продолжению пути, забегаю в ванную, чтобы максимально быстро провести утренние процедуры. Осматриваю напоследок номер, чтобы убедиться, что ничего не оставлено.
– Вода моя где?
– Выпил, наверное. – Пожимает плечами, выкатывая чемодан в коридор. – Ты полночи бродил. Я предположила, что именно сэндвич стал причиной ночных путешествий.
– Я ходил?
– Да. Что не так? – непонимающе смотрит, ожидая ответа, а я по-прежнему уверен, что яркие картинки мне не приснились. Или же всё-таки это был очень реалистичный сон?
– Всё нормально. Пошли.
Сегодня она сдержанна и замкнута, укутывается в шубу, стягивая её полы и почти до носа натянув ворот водолазки. Взгляд бегающий, нервный, пальцы скачут по сумке, отбивая чечётку.
– Всё в порядке? – решаю спросить. – Вчера ты была другой?
– Вчера у меня было другое настроение, – отводит взгляд. – Игривое. А сегодня я себя не очень хорошо чувствую.
– Вино за двести штук поперёк глотки встало?
– Очень смешно, – кривляется, выскакивая в открывшиеся двери лифта.
Несётся по холлу, спешит подойти к стойке и протянуть карту, что-то шепнув администратору. Девушку, оформлявшая нас вчера, бросает в мою сторону неоднозначный взгляд, ласково улыбаясь Алине. И это странно, потому как вчера гостья вела себя определённо бестактно.
– Вам точно не нужна помощь? – поглаживает ладонь Алины, бросая в мою сторону короткие взгляды. – Вы уверены?
С какого хрена такая учтивость?
– Да-да, всё в порядке… Хорошо всё, – девчонка сжимается, выдёргивая ладонь и направляясь к двери.
– До свиданья, – произношу, уловив во взгляде администратора отвращение, приправленное ненавистью.
Интересно… Отбрасываю в сторону мысли, пробирающиеся так не вовремя, и спешу к машине, около которой уже мнётся Алина, нетерпеливо отбивая пяткой чечётку. Снимаю блокировку, и она, не дожидаясь меня, открывает багажник, загружая чемодан. А вчера настойчиво требовала, чтобы его затолкал я. Без возражений исчезает на заднем сиденье, пристёгивается и, сложив руки на коленях, ждёт, когда мы продолжим путь.
Выезжаю с парковки отеля, то и дело посматривая в зеркало заднего вида, считывая непонятные мне пока эмоции девчонки. Вчера я хотел выкинуть её из машины, сейчас же с удивлением отмечаю, что иная Алина, куда более привлекательна, чем хамоватая особа, которая порывалась облизать мой член.
Уставившись на дорогу, прогоняю нечёткие картинки якобы сна. Всё казалось таким реалистичным, в особенности пронзающая тело боль, которая при возвращении к ней, кажется, и сейчас растекается в районе паха. Но проблем с мочеиспусканием не возникло, а о событиях ночи напоминает лишь монотонная головная боль, вызывающая тяжесть в затылке. Ещё раз вылавливаю то, что запомнил, сверяясь с утренней картинкой: был одет, один, никаких признаков полового акта.
Птица… Вот что мелькало на задворках памяти, не давая покоя. Сейчас понимаю, что это, скорее всего, был кулон. Вспоминаю детали, прикинув, что это могла быть колибри: маленькая птичка с длинным тонким загнутым клювом.
– У тебя есть кулон в виде колибри? – задаю вопрос, чтобы удостовериться, а Алина сглатывает.
– Нет. Никогда не было. А что?
– Ничего. Просто спросил. Показалось.
– Подними перегородку, – неожиданное требование от той, что вчера её едва не разнесла.
– А что, сегодня ты не желаешь со мной общаться? Вчера готова была лбом выбить преграду. Верещала, что я обязан поддерживать с тобой беседу.
– Сказала же: вчера было другое настроение. Сегодня не хочу.
– Желание пассажира – закон.
После этих слов жму на кнопку, чтобы разделить пространство. Хочу включить музыку, но прислушиваюсь к отдельным звукам, доносящимся из-за перегородки. Она с кем-то говорит: тихо и сдержанно. Звонка я не слышал, а значит, звук выключен. Кстати сказать, противного щёлканья я тоже не уловил. Сегодня поведение девчонки кардинально отличается от той Алины, с которой я познакомился вчера. В чём дело? Или она действительно вчера была на пике желания и стремилась развлечься, ускользнув из-под опеки родителей и парня?
Откидываю ненужные мысли, ускоряюсь на трассе, чтобы успеть к назначенному времени. Мы потеряли два часа, потому Алина меня не разбудила, хотя время выезда я озвучил вчера. И это ещё один странный момент: ни разу в жизни я не пропустил сигнал будильника. Даже если был мертвецки пьян; даже если спал всего час.
Спустя десять часов непривычного молчания, Алина просит остановить по нужде. Заезжаю на заправку и, как только машина останавливается, она выскакивает и бежит в здание. Однозначно припёрло. Следую в том же направлении, заказываю кофе, забираю заказ, а её всё нет. Поэтому направляюсь к туалетам, чтобы без предупреждения ворваться в женский. Никого нет, лишь одна дверца закрыта.
– Алина? Всё в порядке?
– Да. Всё отлично, – мгновенно откликается. Голос раздражённый и резкий. – Месячные не вовремя. Я закончу и сразу приду. Подожди меня в машине.
– Хорошо.
Ещё минуту прислушиваюсь к звукам, доносящимся из-за дверцы, а затем выхожу. Обычно девочки готовы к таким моментам, и неожиданность в подобных вопросах – редкость.
Жду ещё пятнадцать минут и уже собираюсь проверить, но в этот момент появляется Алина, которая быстрым шагом направляется к машине, запрыгивает на заднее сиденье, словно за ней кто-то гонится.
– Могу помочь? – наблюдаю, как она заталкивает в сумку какой-то свёрток тёмного цвета.
– Нет. Всё отлично. Поехали, – смотрит на меня растерянным взглядом. – И подними перегородку.
Исполняю пожелание, полностью сосредоточившись на дороге. Включаю негромко музыку, но всё же прислушиваюсь к звукам, которые отсутствуют. Непривычная тишина однозначно напрягает, но это по причине несостыковок и странного поведения девчонки. Ближе к вечеру въезжаю в Московскую область, отмечая, что место назначения – это пригород. Останавливаюсь перед высокими воротами, не успеваю нажать на селектор, когда преграда отъезжает, приглашая заехать на территорию.
Большой трёхэтажный дом, расположившийся среди хвойной растительности и множества небольших построек. Просторная территория, оборудованная невысокими фонарями, которые освещают площадку перед домом, где припаркованы около десятка дорогих авто.
Опускаю перегородку, но утыкаюсь взглядом в спину Алины, покидающую машину и рвущуюся к багажнику. Сама так сама. О помощи не просила, никаких требований не выдвигала. Дверь закрывается, а я жду, когда придёт оповещение о второй части оплаты. Но спустя десять минут сумма не поступает, и я набираю номер «оператора», который, на удивление, недоступен. Несколько звонков, ответ тот же – вне зоны действия сети. Решаю разобраться с этим вопросом позднее, и уже собираюсь покинуть территорию, когда водительская дверь отворяется и меня выдёргивают наружу.
Рефлексы срабатывают, и я наношу пару ударов, прежде чем мне заламывают руки, согнув пополам и подталкивая вперёд. Два мужика, превосходящие меня по комплекции, практически тащат на себе. Успеваю рассмотреть мелькающую перед глазами брусчатку, оставив сопротивление и желая выяснить, что, твою мать, происходит.
Далее длинный коридор, чьи-то ноги и светлый ковёр с густым ворсом, на который меня опускают, предварительно нанеся удар под колени, отчего ноги сами подгибаются, поставив тело в унизительную позу Мужская рука скользит по моей голове, видимо, желая схватить за волосы, и оттянуть голову, но тщетно. Поэтому просто дёргают за подбородок, заставляя посмотреть вверх.
Огромный кабинет, в котором толпятся с десяток мужчин разных возрастов и, видимо, национальностей. Один слишком эмоционально кричит, размахивая руками. Не знаю, что за язык, но похож на турецкий. Однозначно, турок – спустя несколько минут, некоторые слова оказываются знакомыми.
– Какого хрена происходит? – прерываю суматоху, заставляя обратить на себя внимание.
– Знаешь, кто я? – один из присутствующих неспешно плывёт ко мне.
Чуть за пятьдесят, благородная седина, стальной костюм из разряда тех, что надевают исключительно на знаковые события, золотые часы и большой перстень в виде треугольника на левой руке.
– Не имею понятия.
– Фелер. Глава Организации.
Я никогда не имел удовольствия его видеть, да и вообще мало кто контактировал с главой лично. Но сейчас понимаю, почему именно он занимает этот пост: максимально сдержан, даже скован, скуп на эмоции. Даже когда он говорит, лицо неподвижно, словно восковая маска.
– Я взял заказ, доставил пассажира в назначенный срок. В чём проблема? – произношу уверенно, не пасую перед ним, даже стоя на коленях.
– Ты изнасиловал девчонку, – утверждение без сомнений и вариантов.
– Я её не трогал.
– Алина! – повышает голос, призывая девчонку.
Она входит, сжавшись и сминая пальцы, которыми натягивает рукава водолазки. Голова опущена, редкие всхлипы оповещают об эмоциональности ситуации.
– Он тебя изнасиловал? – задаёт прямой вопрос.
– Да.
– Я тебя не трогал, – зло шиплю, вспоминая, как «сама скромность» вчера рвалась сделать минет вместо «пожалуйста».
– Трогал! – кричит, срываясь в истерику. – Вот, смотри! – стягивает водолазку, и мне открываются глубокие ссадины, которыми исполосован её живот. – Я сопротивлялась, а он заставлял! Я кричала, звала на помощь, он не останавливался! Насиловал несколько раз, когда я кричала, избивал и снова насиловал! – падает перед Фелером, схватив его за ногу и воя во весь голос. – Папа, я не вру!
Папа?! Да ну нахуй! Я доставлял дочь главы Организации?! И не знаю, от чего охереваю больше: что девочка Алина – дочь влиятельного человека, или от того, что я в данный момент обвиняюсь в том, чего не совершал.
И пока Алина корчится у ног отца, к нему подскакивает седовласый турок, перекрикивая истеричные выкрики девчонки и размахивая руками, непрерывно произнося одно слово «kirli1». Фелер лишь кивает, отходит от дочери, которая согнулась вдвое, рыдая и обхватив себя ладонями.
Едва успеваю за мыслями, сорвавшимися в галоп, чтобы понять актуальность обвинений. Возможно, то, что я посчитал сном, произошло на самом деле. Но моё состояние было вызвано каким-то препаратом, скорее всего, во что-то подмешенным. Когда? То, что заказала Алина, я не ел, значит, мой ужин. Вода. Я отлучался в душ, и у неё была возможность подмешать что угодно, а утром бутылки в номере уже не было.
Молчу, пока не понимая, как оправдаться перед Фелером и собравшимися, которые то и дело указывают на скорчившуюся посреди кабинета Алину. Им нужна она? Или нечто другое? Представление слишком громкое и показательное, и устроила она его намеренно, потому как в том состоянии, в котором я прибывал вечером, даже пошевелиться не мог, не то чтобы насиловать кого-то. И сейчас отчётливо понимаю, что она действительно добралась до моего члена, а то, что я выпил или съел, имело понятный эффект – возбуждение, которое она не смогла вызвать естественным путём.
– Есть что сказать? – Фелер подходит вплотную, оставив за спиной орущих мужчин и рыдающую дочь.
У меня едва не лопается голова от месива в виде эмоциональных выкриков и рыданий Алины.
– Я к ней не прикасался, – короткий ответ.
Умалчиваю, что Алина настойчиво лезла ко мне в трусы, дабы не усугубить ситуацию взаимными обвинениями, которые сейчас не к месту. Для начала нужно понять, в чём дело, а уже потом порционно выдавать оправдания.
– Намерен прояснить этот момент. Побудешь пока моим гостем.
Меня вновь поднимают, чтобы протащить по коридору и спустить по ступеням, швырнув на пол. Намереваюсь осмотреться, но сильный удар откидывает в сторону, а затем ещё несколько. И судя по силе, бьют чем-то, потому что человеческих возможностей недостаточно, чтобы причинить такое количество боли кулаками.
– Вставай, – низкий голос раздаётся надо мной, и я пытаюсь подняться.
Встав, пошатываюсь, встряхивая головой и наконец получая возможность осмотреться. Подвал, в котором оборудован тренажёрный зал, без окон и дополнительных помещений. Передо мной незнакомый мужик. Его в кабинете не было, но сейчас он изъедает меня удовлетворённым взглядом, сопровождающимся омерзительной полуулыбкой.
Чуть за сорок, высокий, крепкий, что позволяет наносить удары такой силы. Приятная внешность: острый нос, высокие скулы и карие, почти чёрные глаза, в которых застыло предвкушение. Не знаю, кто он, но напрямую заинтересован в моём наказании, выражающемся в применении силы. И только посмотрев на его правую руку, понимая, по какой причине испытываю боль такой силы – стальной кастет.
– А без этого не вытянешь? – кивком указываю на «помощника».
– А ты наглый, – ухмыляется. – Трахнуть дочь Фелера, скинуть в его доме и надеяться избежать наказания.
– Я её не трогал, – повторяю то, что уже говорил главе.
– Не сдержался, да? Молодая, красивая, аппетитная, – перекатывает на языке каждое слово.
– С первым определением согласен, со вторым и третьим нет. Особенно с третьим, потому как искусственность привлекает не всех. Поэтому у меня на неё не встал. – Снова удар, и сейчас это нечто личное, потому как интонация, с которой он говорил об Алине, не позволяет усомниться в явном интересе.
– Не смей так о ней говорить! – переходит на крик, и метит несколько раз в одно место, доставляя адскую боль.
– А я смотрю, ты готов ради неё задницу рвать, – выдавливаю отрывисто, часто сглатывая и восстанавливая дыхание. – Личный интерес?
– Я правая рука Фелера, и интересы его семьи, – всей семьи, – для меня важнее собственных.
– Поздравляю, ты проебался, – сплёвываю кровь, заполняющую рот. – На месте твоего хозяина я бы поставил тебя рядом со мной. Вина за тобой не меньше. Хотя моей вообще нет. Не знаю, что задумала девчонка, но я к ней не прикасался – это факт.
– Ты никто. Фелер поверит дочери.
Высказанный аргумент, как мне кажется, приготовлен заранее, как и представление девчонки в ногах у папы.
– Не сомневаюсь, – глухо усмехаюсь, вспоминая представление, устроенное Алиной в кабинете. – И тебе, – подмигиваю, – а ты, конечно же, будешь топить за дочь босса, которую и сам не прочь отыметь.
– Я беспокоюсь за неё, как за самого близкого человека.
– Красиво завуалировал «хочу трахнуть», – смеюсь, но тут же кривлюсь от боли, раздирающей лицо, а затем от удара, который приходится чётко в область печени.
– В твоём положении я бы меньше говорил и больше думал, – шипит, приближаясь к моему лицу. – Ты же понимаешь, что покинешь эту комнату в качестве безжизненного куска мяса?
– Думаю, это будешь решать не ты, – отвечаю с той же интонацией. – Ты лишь пёс, исполняющий приказы хозяина, и если он захочет, чтобы я жил, вякнуть не посмеешь.
– Ты реально думаешь, что Фелер оставит в живых гондона, сорвавшего сделку, которая могла принести ему миллионы? – Хохот разносится по комнате, отскакивая от стен и накрывая меня.
– При чём здесь его дочь?
– Его дочь, – вновь подходит вплотную, – должна была стать скрепляющим элементом: соединение бизнеса и семей.
– А её спросили? – Вспоминаю её слова о нежелании иметь детей и быть свободной. Кажется, это единственное, что было произнесено с особой искренностью, но на лице мужика бегущей строкой проносится «на желания Алины похер». – Не спросили.
– В таких семьях, как у Фелера, дети рождаются, чтобы стать инструментом, увеличивающим капиталы. Их желания не в счёт, а мечта должна быть только одна – приумножение уже имеющегося.
– Только бизнес – ничего личного, – произношу известную фразу, вложив в неё всё, что было произнесено ранее.
– Именно так, – подтверждает, – вот только сегодня именно из-за тебя факт приумножения сорвался.