Алевтина Варава
Осколки будущего
Евгения Витальевна изловчилась всадить между борющимися пылающее копьё, пригвоздив демоницу к полу. Ника отполз на безопасное расстояние. Принцесса Авелилона впечатала во вздымающуюся грудь монстра сразу три энергетических шара подряд. Новое смертоносное орудие в руках англичанки обдало Аню волной жара. Она отпрянула. Горящее остриё опустилось на разбухшую шею.
Ещё пару секунд тело монстра дёргалось в судорогах, отравляя всё вокруг зловонием, а потом вдруг зашипело, будто облитое кислотой, и растаяло, превратившись в воду, стремительно испаряющуюся на солнце. Ещё миг – и троица соратников стоит в коридоре. Евгения Витальевна только и успела вскрикнуть да погасить горящий меч.
Коридор был пуст. Дверь с табличкой «318а» пропала, словно её и не было. Произошедшее казалось странным и необъяснимым наваждением.
* * *
Друзья здорово отметили победу на пляжной дискотеке, хотя танцевали только Аня и Евгения Витальевна: ногу Ники, изувеченную зубами монстра, пришлось замотать бинтом, и он весьма ощутимо прихрамывал. И всё же именно тем вечером Аня впервые за весь отдых почувствовала себя по-настоящему счастливой. Только ночь быстро кончилась, пролетел и прекрасный день у моря в компании соратников, всё ещё благополучно скрывающихся от остальных Сухановых.
И вот принцесса Авелилона уже сидит в самолёте, бросая сердитые взгляды на не пустившую её к иллюминатору Соньку, ожесточённо протирающую антибактериальным спреем мордашку старой кукле Тате. Из-за таких процедур бедняжка уже почти лишилась бровей. Сестрёнка обрабатывала антисептиком всё с маниакальной одержимостью, и Аня бесилась. Стася разодрал набитый сладостями пакет из дьюти-фри, запуская в него свою жирную лапищу, – Аня бесилась. Мама сказала выключить при взлёте музыку в телефоне, как просит стюардесса, – Аня бесилась. Рустам требовал сливовый сок, которого на борту не было. Аня бесилась.
Через два ряда кресел отчаянно ревел пятилетний мальчик, и Аня мечтала его убить.
Раздражало абсолютно всё.
Ника и Евгения Витальевна ещё в Анталье. До конца их путёвки долгие пять дней. Пожалуй, они это вполне заслужили. Но Аню снедала обида. И, как следовало признаться хотя бы себе, совсем не потому, что друзья могут спокойно отдыхать, а её пребывание на море основательно подпортила демоница-утопленница. Нет, Аню расстраивало не это. Ей не давало покоя, что такой очаровательный и во всех смыслах притягательный парень, как Ника Климовский, столько времени проводит с её молодой преподавательницей. Что-то подсказывало: в конце концов ничего хорошего из этого не выйдет. Во всяком случае, ничего хорошего для Ани.
И номер у них общий. И кровать в нём одна.
Неужто Аня… ревнует?
Да замолчит когда-нибудь этот уродец? Дети – зло.
Они с Никой могли бы быть такой чудесной парой. Ведь правда? Конечно, сложно соперничать с красивой и взрослой Евгенией Витальевной. Впрочем, не такая уж она и красавица. Совершенно стандартная внешность, эдакая Барби. И без косметики черты лица, скорее всего, невыразительные. К тому же разве может не выводить из себя её менторский тон и глупый смех? Это свинство – так нагло охомутать единственного нормального парня. Она, между прочим, на два года его старше! Это вообще извращение.
И ведь Аня Нике симпатична. Он такой заботливый…
Она тоже могла бы быть очень заботливой. Только вот вечно остаётся не у дел.
Нельзя ли высадить капризного гадёныша из самолёта?
Глава VI: Проклятие бабушки Маши
Есть неизвестный враг-долгожитель. Он ненавидит то ли всех авелилонцев, то ли королевскую династию. Этот кто-то себя не афиширует. Он создаёт посланцев или наделяет могуществом неких существ, чтобы те выполняли грязную работу. С двести лет назад он сотворил маниакального Духа Справедливости, поручил тому туманную миссию, потом дал большую магическую силу, которой долго нельзя было воспользоваться. А после то ли забрал, то ли отказался помогать далее. Сложилось впечатление, что этот некто всё ещё в строю – и это подтвердилось пожалованными утонувшей в Турции туристке незначительными сверхспособностями – нарочно в тот момент, когда наследница Священного камня приехала в нужное место отдыхать с семьёй. Чтобы наследница эта обратила на буйную утопленницу внимание – и… что? Чтобы утопленница наследницу прикончила. Если бы не Ника с Евгенией Витальевной, Аня бы уже знала, что бывает после смерти.
Таинственный недоброжелатель на этом не остановится – к гадалке не ходи. И совершенно невинные люди будут страдать вокруг до тех пор, пока кто-то не победит. Неизвестный враг или Лунные воины.
Лунными воинами, на манер борцов за добро и справедливость из популярного мультфильма, который смотрела Соня и когда-то любила Аня20, предложила называться сама принцесса Авелилона. Это было встречено без энтузиазма, особенно после того, как автор затеи сдуру выдал источник. Кристина морщилась, а Евгения Витальевна и вовсе подняла Аню на́ смех – и та из принципа теперь по-другому их коллектив не величала.
Евгения Витальевна вообще раздражала до невозможности. Сначала Аня была благодарна, что та, как старшая, берёт на себя волевые решения и всякую организацию. Это пришлось очень кстати, когда напала Дух Справедливости. Да и в Анталью соратница не поленилась полететь, чтобы Аню спасти. Спасибо ей большое. Но нужно же меру знать. Всё это не даёт никакого права командовать. И назначать, кому и что делать.
А она только этим и занимается! Теперь у молодой учительницы все Лунные воины по несколько раз в неделю оттачивали колдовские навыки по программе, разработанной когда-то ещё матерью Евы. Своей маме Аня объяснила, что практикуется в английском (ещё и плата за уроки в качестве бонуса – на карманные расходы), а Кристину вообще никогда ни о чём не спрашивают.
Для упражнений освободили забитую хламом летнюю кухню, стоящую в глубине двора. Целые выходные перетаскивали бесхозную утварь на чердак и в сарай, мели, скоблили и драили. Косое оконце затянули фольгой, чуть позже Ника привёз откуда-то несколько матов. Получился совсем маленький, но закрытый зал. Всё лучше, чем рисковать домом – он и так дышит на ладан.
Тренировки вошли в систему. Полезно? Конечно. Но они все на равных, пусть кто-то и менее опытный. Аня же и вовсе принцесса. Так почему учительница верховодит ими, как шальной пьяный ефрейтор21?! Евгении Витальевне явно нравилась новая роль. Она присвоила управление и расцветала на глазах за счёт младших подчинённых. Это возмутительно. И расследование ведёт вдвоём с Никой, остальным только результаты сообщает. Хотя Кристина и Аня с удовольствием бы помогали.
Расследование Евгении Витальевны касалось компании, пригласившей когда-то её мать Надежду Ста́рину в Днепропетровск. Оно в итоге не выявило ничего сколько-нибудь подозрительного и упёрлось в тупик. Что за неведомая сила свела их пятерых вместе, выяснить не удалось.
Ничего сверхъестественного или загадочного не было и в ДТП, унёсшем жизнь Евиной матери четыре года назад. Но и в этом доморощенные следователи разбирались без участия Ани, Кристины и Салли.
А вот Ника помогал активно. И оставался у англичанки после тренировок. И вообще.
– Ну они же взрослые, – пыталась вразумить Кристина, – и у них, по-моему, роман.
Аня сердито расчленила булку и в сердцах швырнула куски хлеба плавающим на поверхности пруда уткам. На самом деле роман между Евгенией Витальевной и Никой раздражал во сто крат больше, чем самостоятельные изыскания и командирские замашки.
Вот уже третий день принцесса Авелилона гостила у Кристининой бабушки в Синельниково. Анжела Суханова совершенно нежданно отпустила туда дочь на целую неделю. Сельский быт Ане нравился – потому что сильно контрастировал с привычными реалиями. Некогда добротный, но пришедший в запустение домик Марии Фёдоровны веял чем-то киношным, как и его хозяйка. У Ани не было деревенских бабушек, таких она видела только по телевизору. И казалось, что теперь довелось попасть в старый фильм: с дровяными печами, вечерним запахом сжигаемых лиственных куч, сбором колорадских жуков с картошки и глиняными горшочками сметаны на советской клеёнчатой скатерти, красной в белый горошек. Бабушка Маша пила чай из блюдечек, носила цветастые платки и тепло улыбалась – ни дать ни взять гостья из прошлого.
Правда, накануне подруги переусердствовали с помощью на огороде и проснулись совершенно разбитые. По этому поводу Мария Фёдоровна строго-настрого запретила какую-либо работу, заперла на замок старый сарай, в котором Крис обнаружила кучу хлама и планировала капитальную ревизию, и, вооружив продуктами для пикника, выслала городских жительниц к небольшому, заросшему камышами пруду. Тут истерзанные физическим трудом ратницы решили предложить заниматься у Евы и без костюмов, потому что их не защищённые магией тела оказались совершенно неприспособленными к нагрузкам. Хотя Кристину и пугала перспектива когда-либо ещё попасть в ситуацию, где эти их «уроки» пригодятся.
Накупавшись и высказавшись касательно безобразной отстранённости от коллектива Ники и Евгении Витальевны, Аня принялась красочно разглагольствовать о ссоре со своей кошкой. Салли вздумалось снова пожаловать в её сны, где коварное создание и было замечено незадолго до отъезда.
– Это вторжение во внутренний мир! – кипятилась принцесса Авелилона. – Представляешь, она заявила, что шатается по моим снам с детства! Подглядывает, как я… Фу, это же отвратительно! Как в душу залезть! Нормальному существу такое вообще не могло прийти в голову!
На самом деле Аня бушевала потому, что обнаружила Салли во сне необычном. Это была живописно иллюстрированная подсознанием фантазия о Нике. С романтическим уклоном. И не первая. Только эти её потаённые воздушные замки развеивались в тот момент, когда он мог бы её поцеловать. Или даже… Аня и самой себе со скрипом признавалась в подобных мечтаниях. И тут Салли! Получается, кошка в курсе её постыдных вожделений. Унизительно до слёз. Так что за свои экскурсии Салли поплатилась: проснувшись от ярости, Аня была готова огреть питомицу тапкой, перестала с ней разговаривать и побожилась при повторном вероломстве отселить к бабушке Кларе, сославшись на аллергию. Салли дала торжественную клятву больше никогда и ни под каким видом не лезть в Анины сны.
Но ведь уже поздно. И кошке теперь всё известно. Притом Ника явно встречается с Евгенией Витальевной, и это от Салли, разумеется, не укрылось. Маленькая любопытная дрянь!
Ане казалось, что объект безрассудной страсти порой бросает на неё необъяснимые в рамках их отношений взгляды. Задумчивые, тревожные. Следит украдкой на тренировках и быстро отводит глаза. Но, увы, она вполне отдавала себе отчёт, что сочиняет. Уж скорее Стася похудеет на десять килограммов или Соня что-то возьмёт с пола в рот, чем Ника обратит на неё внимание. Да если бы не воинская подготовка, они бы и вовсе не виделись.
После затянувшегося пикника отдохнувшие, но искусанные комарами подруги мазались по бабушкиному совету чесноком и до полуночи слушали занимательные истории Марии Фёдоровны. Старушка совсем не упоминала о Кристининой маме и своей жизни после её рождения, только о временах, когда уже появилась внучка, или о собственной юности. Родители Марии Фёдоровны погибли в самом начале Великой Отечественной войны, когда той было лет десять, воспитали её чужие люди. На долю женщины выпало очень много горя. Сиротство, взросление в тираническом режиме СССР до хрущёвской оттепели, позднее – трагедия с дочерью, о которой она сейчас ничего не сказала, но, вероятно, не забывала никогда. Однако в меланхолию бабушка Маша не впадала. Слушать её было приятно и интересно, невзирая даже на специфическую манеру изъясняться, мешая украинские слова с русскими, что во всех остальных смертных бесило Аню до зубовного скрежета. Но всё-таки приятно, что речь Кристины, росшей до семи лет на этой занимательной лингвистике, осталась литературной.
Утром в четверг принцесса Авелилона поднялась первой. На сельском воздухе её кособокий график всё-таки выровнялся, причём как-то сам собой. Хотелось верить, что это сохранится и в городе, ведь не за горами школа.
Она умылась в чугунном тазу, оделась и, проинформировав возившуюся с тестом на кухне Марию Фёдоровну, что сегодня хламу в старом сарае не избежать расправы, вышла на улицу, прихватив огромный ржавый ключ от амбарного замка.
Изучив пыльную даль, Аня сделала вывод, что за день тут не управиться. А ещё, судя по всему, от такой работы мышцы, саднившие с позавчера, замучают окончательно.
– Приветик! – окликнули со стороны дома, и принцесса Авелилона оглянулась.
Кристина помахала из открытого окна спальни. На ней красовался хорошо знакомый воинский сарафан. Аня подняла брови.
– Снимем усталость вместе с костюмом, – улыбнулась Крис. – Да и убираться будет проще. Там – куча тяжёлой рухляди.
– Ты гений! – просияла Аня. – Я тоже превращусь, только потом переоденусь, чтобы не удивлялась бабушка.
Кристина подмигнула и оперлась о подоконник. Тут раздался призывный клич, и обе поспешили завтракать.
Аня задержалась во дворе, выгоняя из сарая кошку Дашку, прошмыгнувшую внутрь. Это заняло добрых десять минут.
На кухне озабоченная Кристина мазала маслом бутерброды, а смертельно бледная Мария Фёдоровна дрожащими руками сворачивала ещё горячие блины.
– Что случилось? – опешила Аня.
Бабушка Маша вскинула на неё испуганный взгляд и заверила, что всё в полном порядке. На правду это походило мало. Садясь за стол, Аня вопросительно посмотрела на подругу.
– Она с самого утра такая, – озадаченно прошептала Кристина.
– Но двадцать минут назад всё было нормально!
Крис пожала плечами.
С того момента бабушка стала вести себя странно. Почти не разговаривала и старалась держаться от своих гостей подальше, а потом, сославшись на плохое самочувствие, ушла в спальню и не появлялась до полудня.
Разбирая завалы прогнившей утвари, они не переставали ломать голову над этой загадкой. В конце концов решили, что дело в недомогании.
К вечеру сарай практически удалось победить. Вынесли всё, выбросив безоговорочно ненужные и совсем уж испорченные предметы и выставив во дворе то, что требовало предварительного вердикта хозяйки. Последняя весь день провела в постели, и помощницы почли за лучшее её не тревожить. Тем более стоило им пойти, чтобы что-то принести или спросить, как обнаруживалось, что бабушка спит. Но Ане казалось, что это не всегда было правдой.
Ночью, задолго до первых петухов, принцессу Авелилона пробудил настойчивый зов природы. Проигнорировать не удалось: пришлось вставать, тихонько слезать с кровати и в темноте пробираться на улицу к уборной.
На крыльце накатил необъяснимый страх. Гулкая сельская тишина с редкими звуками неизвестного происхождения будто пульсировала вокруг. Аня добиралась до пункта назначения бегом, стукнулась на повороте об угол и чуть не потеряла сознание, нащупывая выключатель.
В туалете жужжали мухи. Одинокая лампочка на замотанном синей изолентой проводе покачивалась. В этом «приятном» месте Аня задержалась на какое-то время, собираясь с духом, чтобы потушить свет и пуститься в обратный путь. Осознавая, что производит слишком много шума, она мужественно постановила возвращаться шагом, просто очень быстрым. И вот, стремительно проносясь мимо распахнутых ставень спальни бабушки Маши к крыльцу, Аня услышала нечто чудно́е. Неясный ужас пригвоздил к земле, что позволило украдкой заглянуть в окно. И оцепенеть.
В полутёмной спаленке старушка горько рыдала, сложив руки на кривом трюмо.
Аня опешила, но, отступив в ночной двор, дабы её не заметили, так и не решилась что-либо предпринять.
Подвывающая от горя старуха в этом дремлющем доме навевала жуть. До самого утра Аня ворочалась рядом с посапывающей Кристиной и размышляла, боясь закрыть глаза.
Почему вдруг такая приветливая, жизнелюбивая, столь обрадовавшаяся гостям бабушка Маша стала от них прятаться, притворяться спящей и плакать по ночам? Аня не находила причины. Может быть, и правда почувствовала себя плохо, не хотела пугать? Но она как раз крайне встревожила недомолвками! И не логичнее ли принять заботу в случае болезни, а не стараться как можно реже попадать в поле зрения?
Всё это было абсолютно непонятно.
Пятница не принесла ничего хорошего. Мария Фёдоровна продолжала вести себя загадочным образом. За завтраком она выглядела сильно уставшей, с опухшими и покрасневшими веками, но девочки не задавали вопросов, чтобы не смущать. Утром Аня рассказала о своём предрассветном приключении, но Кристина тоже не смогла найти объяснение, только досадовала, что её не разбудили.
Бабушка очень рассеянно пересмотрела вещи во дворе. Аня видела, что она сейчас не хочет этого делать, но как будто… как будто не решается отказывать.
Днём Кристина пробовала поговорить, но баба Маша замахала руками и поспешно удалилась «прикорнуть». Обескураженная Крис осталась на кухне, утирая непрошеные слёзы.
– Ань, ну почему?! – всхлипывала она десять минут спустя. – Я бы решила, что это из-за тебя или она сердится на меня, или на отца, что у неё что-то стряслось… если бы мы приехали и застали её такой! Но так вот, ни с того ни с сего… Тебе не кажется… не кажется, что бабушка меня боится?
Аня промолчала. Она сделала аналогичный вывод ещё днём.
К субботе хозяйка превратилась в осунувшуюся тень. Во взгляде теперь сквозила какая-то затравленность, движения стали нервными, а голос – тихим и сдавленным. Гостьи не находили себе места. Ночью Аня со страхом думала о матери Кристины, пребывающей в психиатрической лечебнице, и о том, что такие вещи часто наследственные. Жить с безумной старушкой жутко, но что могло вызвать внезапное помешательство? Аня перебирала в уме все события переломного утра: они готовились разгребать рухлядь, Аня взяла ключи и ушла во двор. Когда она вернулась, Марию Фёдоровну будто подменили.
Принцесса Авелилона вспомнила, что накануне та запретила трогать сарай и заперла его на замок, выслав их к пруду. Опасалась, что они найдут там… что-то? Но что? Почему всё же дала ключ, если не хотела? Да и что можно обнаружить в обветшалом сарае, особенно учитывая, что он уже очищен и ничего такого в себе не скрывал? Плюс с этой версией не вязалось полное отсутствие интереса Марии Фёдоровны к разобранным вещам. Но, кроме решения начать уборку, вообще ничего не происходило.
У старушки нет мобильного телефона, стационарный стоит в спальне, где ночевали они с Крис. Значит, такая метаморфоза – не из-за внезапного звонка. Заключив, что Шерлок Холмс из неё никудышный, Аня бросила провальный анализ и стала утешать совсем расстроенную подругу.
Они расспрашивали бабушку вместе, но безуспешно. Мария Фёдоровна упорно не хотела общаться, однако сегодня казалась скорее озадаченной, чем испуганной. Аня и Кристина не знали, радоваться этому или нет.
– Ввечеру растолкую, – неожиданно заявила старушка в воскресенье накануне их отъезда. – Токмо с мыслями надо собраться. А вы простить меня, грешную, за всё.
Подружки переглянулись и закивали. Баба Маша попыталась выдавить улыбку и вскоре ушла.
– Я перестала что-либо понимать, – пробормотала Крис.
– Во всяком случае, она больше не делает вид, что всё в порядке, и согласилась объясниться, – протянула Аня. – Но зачем ждать до вечера?
– Ох, не по себе мне… Извини, что потащила тебя сюда, – после паузы добавила подруга. – Не очень красиво вышло.
– Вот ещё! Не хватало тебе попасть в эту ситуацию одной.
* * *
Настенные часы в гостиной пробили восемь, потом девять, а бабушка всё не показывалась из комнаты. Они уже начали волноваться, когда в половине десятого она наконец позвала к себе.
Мария Фёдоровна сидела в плетёном кресле, завернувшись, невзирая на духоту, в шерстяной, свисающий до пола плед. Её волосы, обычно собранные в тугой пучок, сейчас были распущены и седыми куцыми прядями спадали на выпирающие ключицы. Это придавало ещё большее сходство с умалишённой. Аня поёжилась.
Люстра была выключена, горела только лампа на столе. От неё исходил тяжёлый оранжевый свет, а по стенам разбегались тени. Мария Фёдоровна выглядела решительно, но её плечи едва заметно вздрагивали. От подобного антуража Аня внезапно испытала такой страх, что захотелось как можно скорее убежать подальше из этого захолустья, от странной хозяйки в родной город, в свой гостеприимный дом, к семье. И пусть Соня катается по этажам на роликах и дезинфицирует чашки антисептиком, а Стася прячется в саду и кидает за забор Полины петарды, пугая Рустама. Аня невольно стиснула пальцы Кристины и очень порадовалась, что они тут хотя бы вдвоём.
Мария Фёдоровна внимательно смотрела на своих гостей, будто искала силы начать.
Аня и ждала этого, и боялась.
– Девчата, – от надломленного голоса защемило сердце, – простить, вела я себя скверно. Спужала вас, по всему видать. Простить… Старая я уже, тяжку жизнь прожила. Та я никак не ждала от ней нового удара. Так надеялася, что всё уж прошло. А вон как оно повернулося…
– Какого удара? Что прошло? – взволнованно перебила Кристина. – Что случилось, бабуль? И когда?
– Когда? Это вы мне скажить, когда, – горько скривилась Мария Фёдоровна, и её глаза наполнились слезами. – Знаешь, Христина, семье нашей всегда было тяжко. Как про́клятые… Да что я брешу́? Мы и есть проклятые, всамделишно проклятые.
– О чём вы? – пробормотала Аня, сильнее сжимая руку подруги. Она всё явственнее ощущала себя персонажем триллера. Лишним персонажем триллера.
Но Мария Фёдоровна продолжала бубнить и, не обращая внимания на восклицания, уставилась в одну точку, будто сама с собой или на исповеди.
– Я молилася, чтобы он до тебя не дотягся, Христя, – бабушка Маша подняла взгляд, полный непередаваемой муки. – Не смогла тебя сберечь… как и мою Олю, твою маму, – судорожно всхлипнув, старуха закрыла лицо.
Аня вздрогнула. В густо-оранжевом свете из-под пыльного абажура она ясно увидела на скрюченных артритом пальцах, впившихся в редкие волосы, длинные острые чёрные ногти.
– О господи, – прошептала принцесса Авелилона.
– Он добрався и до тебя…
– Кто он? – тихо спросила Кристина, тогда как Аня сразу осознала подоплёку последних дней. – Бабуль, со мной всё в порядке! Я не могу понять, о чём ты!
– Понять не можешь? – устало выговорила Мария Фёдоровна – Так скажи мне, скажить обе: откудова вы взяли те бесовские одёжки, чёрни, в билу цяточку?!
Кристина поперхнулась воздухом. Баба Маша глядела исподлобья, ожидая ответ.
– Ка… какие одёжки? – попыталась выкрутиться Анина подруга. – Я купила тот сарафан… И он всего один, мой.
– Я видела вторый в комнате, когда вы копошилися на дворе.
– Но…
– Девчата, вы не понимаете, какое лихо с вами сдеялось! Вам кажется, видно, что то – забава. Та то прокляття, хрест нашего роду. – Она пристально посмотрела на Аню. – Окудава ты и твои родители?
– Почему вы… спрашиваете? – растерянно промямлила принцесса Авелилона.
– Бо то прокляття нашей семьи, – сделала ударение старушка, – ось я и пытаюсь понять, откель оно взялося у тебя.
– Почему вы называете нашу силу проклятием? Что вы знаете о ней? – прервала Аня, потому что поражённая Кристина, судя по всему, вообще потеряла способность к коммуникации.
Во дворе громко залаяла собака. Мария Фёдоровна, помолчав, пустилась в пространный монолог:
– Я о том никому не болтала. Но вам скажу, бо то так надо. Чтобы вы поняли. Опосля того, как тата и маму ночью забралы незнамо куды, я вовсе старалася про то не думаты. Будто можна, не думаючи, прогнать с жизни. Господи! Как мне хотелося забыть! Понимаешь, Христя? Мне хотелося убрать то вовсе. Тому как ничего, окромя горя, не принесло то нашей семье! Мой тятка думав, что дар у него, от Бога. Благословение. Дано оно ему людям помогать. Так он говорил. И помогав. Помогав, пока те ж люди его НКВД22 и не сдалы́. Целитель он был. Мог, наклавши руки, любую рану залечить, любую недугу прогнать. Стольких спас! К нему со всей республики ехали. От «в благодарность» потом вночи и пришли. И за ним, и за мамкой. Знаешь, как я жива осталася? Матир меня в окно выставила и сказала бежать, покы силы станет, у соседне мисто бежать и никому не говорить, кто я. А мне десять год было. Я перепугалася, та побигла. Три дни голодная ишла, но до того миста добралася. – Мария Фёдоровна запнулась, но, осмелившись на что-то, продолжила: – Не сразу… На дороге на странных людей наткнулася, взрослых мужиков, пьяных. Спужалась. Ночь була. Мне показалося, воны меня схватять, как папку с мамкою те, другие. А они, на свою та мою беду, пидийшлы… Я зи страху кулакы вскинула… а на мне то плаття бесовское я́кось очутилося. Похожу одёжу я на свойом батькови видела, когда он врачевал. Мужикы голосить взялися, а я ще бильш напугалась. Ну и махнула руками. – Баба Маша умолкла и после паузы спросила у Кристины: – Видала, как живцом люди сгнивают? У миг один? А я видала… Батько, стало быть, целитель, а я – душегубка. Ото дар такой. «Благословение». – Безысходная усмешка изогнула тонкие губы. – Потом я бежала, покы силы булы́, а сил у меня много стало, тому далече зайшла. Когда и упала, незнамо. От усталости так сразу, верно, и уснула. Как очухалася, уже солнце грило. Плаття то сгинуло. Но я ж знала, что вночи людей поубивала. И знала, что за такое бувае. Неведомо, что со мной стало б, и як бы я скрывалася, когда б той ж ночи война не началася. Таким, как я, дьявол всегда помогае… Затерялася меж эвакуирующихся. Сказала, что семья сгинула, а я то видела, и шось со мною сталось, что не помню ани де жила, ани як моя фамилия. Я усим врала про себя. Кругом свого горя хватало, не до ди́вчинкы было, таких многа попоявлялося. Я с эшелонами до Волги добралася. Там семья с Малороссии меня взяла. Так с ними й жила, и сюды после вийны воны меня привезли. А откудова я родом, то и сама не знаю… Я поняла, что могу себя контролировать и не ставати тем бесом! Цэ можна, когда захочешь, Христина. Не обязательно йти на поводу дыявола. Себя можна держать. Я думала, шо победила прокляття. Того беса, якый сыдив во мне. Я оттоль не дала ему бильш выйты, як у ту страшну́ ночь, чтоб убивать. Он пытався. Цепляв на меня плаття. Та я научилася не даваты ему. Я завсегда потом его контролюва́ла. Но вин мстыв, верно, мне за то. Меня он не смог победить и нападав на тех, кого я любила. Мий муж умер у страшных муках, а не старый был. Врачи говорили: рак. Та я знаю. То моя первая плата за то, что я до людей того беса не пускаю. А после твоя мамка… дитятя моя, дочечка моя люба… Вона ж уже взросла была. Я за ней во все очи смотрела. Всё было хорошо. И я посчитала, что избавилася от беса, и в нёго нет больше сил охотиться на наш род. Но ошиблася. Цэй бис ма́е большую силу. Я его недооценила и поплатилася за то. Твоя матир стала второю моею платою. – Глаза рассказчицы увлажнились. – Напали на бедну погани люды, недобри. Она тож… перепугалася, от и… – Мария Фёдоровна замолчала, и тень какого-то сомнения мелькнула на её лице. – Вырвався с неё той бес. И не смогла Олечка прыйняты, что она не така, как все. Её разум не смог нести ту ношу. Усих боятыся стала: меня, тебя… Она чуть не убила тебя, Христина…
По щекам старушки катились слёзы. Они собирались в глубоких морщинах и сбегали на потёртый плед.
А потом внезапно бабушку Машу будто изнутри озарила решимость.
– Мне тяжко було на такое отважиться, – отрезала Мария Фёдоровна, – но, чтоб доказаты вам с Анею, что с бесом можна боротыся силой воли, я сделала то, что не давала бесу вси ци годы. Я выпустила его.
С этими словами она, поднимаясь, распахнула дырявую шерстяную ткань.
Аня пошатнулась. Она всё поняла, ещё когда заметила руки старушки, но осознать и увидеть – совсем разные вещи.
Когда перед ними встала сгорбленная временем женщина в их боевом костюме, Аня испытала настоящее потрясение.
Дряхлое тело Марии Фёдоровны стягивал корсет, глубокое декольте странно и отталкивающе смотрелось на осунувшейся груди, из-под не достающей до колен юбки виднелись худые ноги с синими звёздочками вен. Она неуверенно стояла на довольно высоких каблуках, устремив суровый взор на две застывшие фигуры.
– Я выпустила его, – повторила Мария Фёдоровна, – чтоб втолковать тебе, Христино, и тебе, Аню, что даже сейчас, когда я стара и немощна, я змо́жу контролировать его, даже давши ему нови силы. А значит, и вы можете. Надо просто захотиты. Покляниться, что поборэтэ беса!
– Бабушка, – сдавленно прохрипела Кристина.
Было в этом поступке столько скрытого величия, что дар речи окончательно оставил Аню. Мария Фёдоровна верила, что оберегает мир от демона, угнездившегося в ней. Что пожертвовала во имя этого жизнью мужа и разумом дочери. И вот сейчас она готова всё поставить на карту, чтобы протянуть руку своей внучке и помочь справиться с проклятьем их семьи. Она согласна преодолеть весь тернистый путь заново, но научить Кристину не выпускать из себя «демона».
Аня покосилась на подругу. Поняла ли та, на что именно бабушка собралась для неё пойти? Не уступит ли столь колоссальному самоотречению?
– Кляниться мне усим, что любите, не пользовать силу сатановью! – потребовала баба Маша.
– Но ведь мы уже не сошли с ума, – пробормотала Аня, и Кристина бросила на неё какой-то совершенно потерянный взгляд.
– Мий тятя тоже умалишённым не был. Он хотев людям помогать, но брав для того дар бесовый. Не можна связываться с нечистым! Добра то не дасть! Моя мать завсегда так думала, та говорить боялася. А батько тве́рдив, шо то – благодать. И где ж кинчив? Мне больна думать, что с ним и мамкой сделали! Я держала беса, годами держала. В го́ре жила. Ольга так и не прогнала беса. Я плаття ейное спалила, та оно как незримо на ней осталося. Теперь, бедная, связаная сидит. Врачи кажуть: силы у психов нелюдски. А то и справди нелюдская сила. Бесова. Так она Олю и не пустыла. Потеряла я доньку, хотя говорила, сколько говорила: мы можем просто забыть, будто не было того. Та ни. И ось теперь ты. Ты – моя третья плата. Услышьте! Покляниться боротыся! Когда беса не выпускаты – и лиха нет. Покляниться! – с надрывом выкрикнула старуха.
– Мария Фёдоровна, – прошептала Аня, – мы… не можем. Нам нужны эти способности. Они защищают от беды нас, а мы защищаем других.
Несчастная женщина выглядела так ирреально в этом сарафане, с длинными чёрными ногтями на высушенных временем руках, с распущенными седыми прядями на открытых с выступающими венами плечах, что Аня с содроганием отступила.
– Прости меня, бабушка, – тихо сказала Кристина. – Я… мне нужно… я должна понять, откуда это всё. Должна. Особенно теперь. И если окажется, что я могу помочь кому-то – я не стану прятаться от своего естества. Это подло. Пойми.
