Алевтина Низовцева
Запретные дали. Том 1

Эпизод 2. Ovis virgo

Проснувшись раньше всех, Стефанида размеренно и неторопливо занималась своими утренними делами, а неуместная компания, отчего-то вскочившего ни свет ни заря, Мартина ей очень мешала.

– Напрасно ты, Мартин, так сердишься, – нарочито усталым тоном парировала Стефанида, в сотый раз слушая одно и тоже, – семья Старосты Фрэнка порядочные и весьма уважаемые люди, а Элизабет просто замечательная девочка, кроткая и добрая…

– Вот именно, достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида, – резко парировал Мартин, – это просто малолетний ребенок! Себастьяна засватайте к ней лучше!

– Себастьяну еще рано думать о женитьбе, – молвила Стефанида, – а для тебя Элизабет в самый раз…

– Ей хоть шестнадцать-то есть? – парировал Мартин.

– Ей целых восемнадцать по осени исполнится! – гордо заявила Стефанида.

– Как много!.. – всплеснул руками Мартин и возмущенно добавил, – Не надобно мне тут опекунства подкидывать! Пусть сами растят свой выводок! Мне Себастьяна с Лючией хватает!

Вконец рассерженная Стефанида всучила Мартину горку мисок.

– Займись-ка лучше делом! – приказала она, одаривая строгим материнским взглядом.

Замерев с тарелками в руках, Мартин озадаченно захлопал длинными изогнутыми ресницами и принялся послушно раскладывать миски на столе.

– Ovis virgo (лат. Овца-девственница)… Ovis virgo (лат. Овца-девственница)… – то и дело ворчал он, – Что я с ней делать-то вообще буду? Сказки на ночь читать, сластями угощать, да кукол покупать что ли?

– Ну, для начала можно, и так, – произнесла Стефанида, хлопоча у раковины, – а как до первой ночи дойдет, тогда…

Она красноречиво хихикнула и загадочно замолчала, покосившись на встрепенувшегося Мартина.

– Достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида, – заявил тот, резко отставив в сторону тарелки и стремительно приближаясь, – Вы что же думаете, что я променяю свою ненагляднейшую, распрекраснейшую, расчудеснейшую красавицу… Променяю Вас на какую-то там недоспелую Ovis virgo (лат. Овцу-девственница)?

Заслышав это, Стефанида так и застыла с мыльной тарелкой в руках. Меж тем звонкие шаги все приближались и приближались.

– Ягодка Вы моя наливная… – страстно прошептал ей на ушко Мартин и артистично воскликнул, – Эх, держите меня семеро!..

С этими словами он схватил вконец опешившую Стефаниду под грудью и, пылко прижав к себе, принялся тискать самым бесстыдным образом.

– Мартин, Мартин… – смущенно запричитала Стефанида, робко вырываясь из настойчивых объятий, – Что ты, что ты… Сейчас ведь Патрик…

– Не стенка, – невозмутимым тоном молвил Мартин, не ослабляя своей страстной хватки, – подвинется!..

– Кто там у тебя подвинется? – раздался за прикоридорной шторкой хриплый голос.

Поджав уши, Мартин отпрянул обратно к столу и принялся одаривать растерянно-испуганную Стефаниду искрящимся синим взором.

– Тарелка, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – молвил он, продолжив расставлять тарелки по должным местам, – тарелка, говорю, подвинется. На таком распрекраснейшем столе обширному яству должное место всегда найдется!.. Не так ли, достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида?..

Изящные гибкие пальцы томительно-нежно провели по синей кайме тарелки. Пронзительно синий взор до краев наполнился сиреневыми отблесками, лукавая улыбка вожделенно растянулась по бледному лику. Не сводя мерцающих глаз со Стефаниды, Мартин выжидающе замер.

– Да ну тебя, Мартин! – моментально пыхнув, заявила та и, махнув рукой, принялась выставлять на стол соленья, ломти свежеиспеченного ржаного хлеба, а в центр большую сковороду дымящегося омлета с салом.

– Ну, что я сказал!.. – произнес Мартин полоумно-восторженным тоном, артистично раскидывая руки в стороны и тут же добавил, – А ваша худосочная Элизабет – это возмутительно… Это крайне возмутительно!..

Далее пошла бурная лексика о том, как «возмутительно», во время которой Стефанида успела сто раз покраснеть, двести раз побледнеть и тысячу раз осенить себя размашистым крестным знаменем, подошедшие к столу Себастьян с Лючией обхихикаться до изнеможения, а Патрик сделаться чернее тучи.

– Что ж ты никак не поймешь, Черт ты упрямый, – вдруг принялся свирепствовать Патрик, стукнув кулаком по столу, – какая удача тебе подвернулась!

– Да никогда в жизни! – с жаром выпалил Мартин, – Никогда в жизни… Ни единого разу я ничего не добивался за счет других! Все мои достижения являются исключительным результатом собственных заслуг и стремлений!.. И если я захочу, то пренепременно достигну таких непревзойденных высот, которые Вам и не снились, премногоуважаемый и достопочтенный господин Патрик!.. И без всяких там Старост Фрэнков с их малолетними дочерьми!..

В мгновение ока Мартин смел полсковороды омлета, и в самых разобиженных чувствах принялся хлебать сладкий чай, не забыв про баранки с вареньем, а вылизав под чистую всю трехлитровую банку черной смородины, кротко откланялся и понесся к себе в больницу. Патрик со Стефанидой проводили его печальным покачиванием головы и тяжко вздохнули.

В это время Себастьян невольно вспомнил про Жанет, и в который раз поразился, насколько сильно Мартин все-таки ее любит.

Тотчас же перед изумрудно-зеленными глазами всплыла картина недавних времен.

– Жанет, немедленно вернись! – неистово визжал Мартин, – У меня там пациентик!..

Не обратив на то никакого внимания, Жанет ринулась к узкому шкафчику и принялась нервно дергать ручки стеклянных створок. В это время подошел Мартин и оттолкнул Жанет в сторону.

– Ты мне стекло так сломаешь, – произнес он возмущенным тоном, – и в конце концов, соблюдай рамки хоть какого-то должного приличия!..

– Дай!!! Дай мне его!!! – завопила Жанет сиплым голосом, – Я сейчас умру!!!

Этот весомый аргумент не произвел на Мартина никакого впечатления. С надменной холодностью смотрел он на полоумные прошения умирающей Жанет, но вскоре смилостивился и нехотя принялся шарить по карманам, очевидно, в поисках ключа от того самого неподдающегося шкафчика, вызвав своими неспешными движениями целый шквал бурных эмоций со стороны импозантной гостьи.

– Мартин, – меж тем тихо хрипела Жанет умирающим голосом, – я прошу тебя…

С совершенным спокойствием Мартин принялся объяснять ей, что никак не может вспомнить, куда положил ключ, вызвав тем самым целую бурю разнообразных чувств и эмоций со стороны Жанет.

Пока Мартин лениво искал, Жанет то молила, то проклинала, то рыдала, то требовала дать ей спасительное лекарство. Промучив, таким образом, свою нетерпеливую гостью с добрый час времени, он с усмешкой на бледном лице и с хитрым блеском в пронзительно-синих глазах объявил, что, наконец-то, вспомнил, куда подевал тот самый ключ, и к превеликой радости практически умирающей Жанет, достал из кармана брюк тоненькую серебряную цепочку с аккуратным маленьким ключиком.

В безумных серых глазах женщины промелькнула искренняя радость, бледные сухие губы расплылись в улыбке, оскаливая совершенно беззубый рот, а учитывая то, что лицо Жанет было худым и желтушным, то это выглядело более чем жутко.

– Мартин… – в полном отчаянии простонала Жанет, смиренно опуская голову со спутанными, белесыми у корней, медно-рыжими волосами, – я прошу тебя…

С самодовольно-брезгливым видом Мартин посмотрел на нее сверху вниз, по-кошачьи сощурил синие глаза и кровожадно заулыбался.

Добившись полного безмолвия и безропотного повиновения, он лукаво усмехнулся, отворил стеклянную дверку и достал крошечный пузырек. Преклонив перед Жанет колено, он поднял ее лицо за острый подбородок, сочувствующе посмотрел в заплаканные глаза и со словами: «Не надо так, милая!..» бережно поднял трясущееся истощенное тело с пола.

Заботливо поправив на Жанет темно-серое платье, Мартин полюбовно посмотрел в желтушное лицо и в дразнящем движении поднял пузырек выше уровня своего роста, принимаясь играть в игру «Ну-ка отними!», подкрепляя свои действия ехидным смехом. После неимоверного количества попыток, вконец запыхавшаяся Жанет все-таки взяла колоссальную высоту. С вороватым видом прижала она желанный пузырек к впалой груди и побежала к двери.

– Милейшая Жанет, кровожадным тоном произнес Мартин, смеривая пронзительно-сапфировым взором, – как видите, я все выполнил, Ваша очередь…

– Но, Мартин, – испуганно встрепенулась Жанет, – прошу тебя, только не сегодня!

Он посмотрел так строго и сердито, что Жанет тяжело вздохнула и обреченно уронила лохматую рыжую голову на впалую желтушную грудь.

– Мартин, миленький, – принялась канючить она, – дай хотя бы еще один!..

– Нет, милейшая Жанет, – резко парировал тот, – я не пойду на подобного рода риски, ведь ты совершенно не знаешь меры.

– Ты чудовище!!! – заверезжала Жанет, – Ты… безжалостный тип!..

– Я знаю… – усмехнулся тот Мартин и требовательно добавил, – Продолжаем, не сдерживаем себя…

С этими словами он подошел к перепуганному насмерть Себастьяну и снял с его кровати кожаные ремешки, вызвав тем самым отчаянные вопли со стороны Жанет.

– Пошли… – приказал ей Мартин, устремляясь на выход.

Жанет обреченно последовала за черной взъерошенной тенью.

Потом дверь за ними закрылась, а через некоторое время до ушей Себастьяна донеслись приглушенные звуки какой-то возни, вперемешку с истошными криками, нецензурной бранью, скрежетом, грохотом. Вскоре раздался ритмичный скрип кровати, пылкие ахи-вздохи, стремительно набирающие темп и громкость.

Слышать подобного рода вещи Себастьяну было стыдно и даже весьма страшно, но особенно жутко ему стало, когда раздались душераздирающие женские вопли, от которых кровь застыла в жилах.

На следующее утро Мартин с видом полной невозмутимости заявился к Себастьяну и, как ни в чем не бывало, принялся выдавать привычные врачебные команды. Вечером же, уводя за собой дрожащую Жанет, Мартин достал из шкафчика вазелиновое масло, при виде которого Жанет, плача навзрыд, пала на колени.

– Только не это, – завопила она, – лучше сразу убей!

Мартин заливисто расхохотался и чуть ли не волоком потащил Жанет за дверь, но вскоре влетел к Себастьяну, сильно перепугав того своим громогласным появлением.

– Лярва бешеная! – заверезжал он, зажигая свет, и метнулся к тумбочке.

Ошарашенный, ослепленный ярким светом, Себастьян вскочил с кровати и тотчас болезненно застонал, хватаясь за левый бок.

– Да лежи ты, бестолочь истерическая, – буркнул Мартин, роясь в ящике, – а то сейчас ненароком тоже отхватишь за компанию…

Себастьян резко затих и с уже привычной сноровкой принялся выполнять команду «Лежим смирненько!», параллельно подсматривая за бурной деятельностью «пылкой врачебной интеллигенции».

Темные влажные волосы были растрепаннее прежнего, да и дышал Мартин так тяжко, словно только что обежал целое поле на предельной скорости, а если судить по тому, что «похоронный костюм» пребывал в израненном состояние, то скорее всего «пылкая врачебная интеллигенция» спасалась бегством.

Выудив из недр ящика нитку с иголкой, Мартин снял с себя черный фрак и рассевшись на стуле, принялась старательно пришивать оторванный рукав.

– Нет, ну ты представляешь, какая паскуда! – ловко орудуя иглой, обратился он к Себастьяну, – вырвалась все ж таки!.. Как руки себе не оторвала!.. Cana (лат. Сука)!.. Запястье себе она точно свернула!.. Дура отчаянная!.. Тварь конченная!.. Поутру пренепременно прибежит, скулить будет, мол, Мартин, почини миленький!.. Устрою я ей посля прехорошенькую порочку!.. Вот она у меня завоет!..

Он вдруг осекся, устремив на Себастьяна ярко-синий взор и премило заулыбался, кокетливо похлопывая длинными изогнутыми ресницами, а после сказал с невинным видом, что Жанет всего на всего его давняя знакомая, с которой у них чисто деловое партнерство.

Это, так называемое, деловое партнерство в понимании Себастьяна совсем не укладывалось в рамки пылких любовных отношений.

Не успел Мартин до конца изложить свой план мести, как в дверь тихонько постучали, и вскоре взору Себастьяна предстала Жанет. Вид у нее был крайне растерянный и весьма понурый, к привычной желтизне исхудалого лица добавился подбитый глаз. С умоляющим испугом смотрела она на Мартина, полюбовно прижимая к впалой груди левую руку с сильно распухшим запястьем.

– Ну, что, – усмехнулся Мартин, – долеталась, пташечка?..

Жанет виновато опустила глаза и тихонько шмыгнула носом. Далее случилось нечто такое, что перевернуло сознание Себастьяна с ног на голову. С невозмутимым видом холодной врачебной надменности Мартин, закончив чинить рукав, перекусил нитку, положил иголку с катушкой на место, неспешно облачился в свой фрак, и нежно прижав к себе Жанет, принялся вразумлять ее ласковым отеческим тоном, подкрепляя свои действия нежными поглаживаниями.

Успокоив безутешную Жанет, он занялся ее плачевным запястьем, то и дело, подкрепляя свои врачебные действия ободряющими фразами и довольно лестными комплиментами. Однако, когда запястье было загипсовано, подбитый глаз промыт ромашкой и промазан мазью, все полюбовное отношение резко сошло на нет.

Заявив, что он свою работу выполнил, Мартин потащил опешившую Жанет из комнаты, а вскоре принялся творить над ней какие-то невообразимые зверствования, причем на этот раз это делалось особенно шумно, нескончаемо долго и крайне жестоко.

– «Неужели Жанет ему действительно дорога и любима?» – все думал про себя Себастьян, пока отец не велел собираться на работу.

Эпизод 3. Телега с сеном

Весь день Мартин пребывал в прескверном расположении духа, «званый ужин» никак не выходил у него из головы, что явно сбивало с привычного рабочего настроя. С пришедшими крестьянами он был совершенно неразговорчив, чрезмерно строг, к тому же крайне рассеян в своей работе. Перетруженные мышцы и растяжения «выжимал» с лютой безжалостностью, костоправил неимоверно сильной ударной техникой коротких толчков и тычков, а врачебные предписания озвучивал отстраненной интонацией сильно заикающегося голоса.

К концу рабочего дня Мартин взвинтил себя до такой степени отчаяния, что пошел домой совершенно другой тропинкой. Возможно, это произошло по рассеянности, а возможно, он решил добровольно поплутать, ища приключений на свою голову.

Он все шел и шел невесть куда и, в конце концов, очутился среди скошенных полей. В сердцах плюнув и выругавшись вполголоса, Мартин испуганно заозирался по сторонам и разом просиял, завидев знакомый силуэт в зеленом платье.

Матильда стояла посреди золоченного поля и проворно сгребала сено в кучу. Словно крошечная песчинка, потерявшаяся средь бескрайних вод, стояла она в лучах вечернего солнца, увлеченная своей кропотливой работой. У окраины поля ее ждала запряженная в телегу лохматая серая лошадь.

Ехидно посмеиваясь, Мартин начал тихонько приближаться. Поправив белую косынку, Матильда затянула народную песню.

– В огороде мята да все приломата!.. – во всю силу голоса подхватил Мартин.

Заслышав это, Матильда остановила свою бурную деятельность и боязливо оглянулась, а увидев в шаге от себя высокий черный силуэт, испуганно вскрикнула.

– Ох! Ну и напугал же ты меня! – придя в себя, сказала она и принялась звонко смеяться.

Отсмеявшись, «маленькое существо» суетливо побежала к телеге и взяв под уздцы лошадь, воротилась обратно.

– Держи, скомандовала Матильда, всучив Мартину вилы, – помогай! Нечего стоять без дела…

С нескрываемым интересом Мартин принялся крутить вилы в руках.

– А тебе идет! – подколола Матильда и принялась заливаться ехидным смехом.

Закончив свое внимательное изучение, Мартин оперся на рукоятку вилл, перевел пронзительно-синий взор на Матильду, по-кошачьи сощурился и лукаво заулыбался.

– Милейшая Матильда, – молвил он надменной интонацией, – если Вам нравится лицезреть меня с таким вот инструментом в руках, то дело, конечно же, Ваше, но смею заметить, что мне больше по душе большой ампутационный нож…

Перестав смеяться, Матильда принахмурилась.

– Меньше языком трепись, – вдруг приказала она, – грузи телегу!..

– А ты не командуй мне тут, – сердито парировал Мартин, – ишь раскомандовалась, командирша! От горшка два вершка, а из себя корежит, видите ли!..

С видом обиженного ребенка Матильда отошла в сторонку и принялась грести сено. Каждое движение ее было преисполнено такой показушной яростью, что моментально вызвало ехидный смех у Мартина. Злобно фыркнув, Матильда принялась грести с удвоенной злостью.

– Ну, полно-полно тебе!.. – пошел на попятную Мартин, выставляя вперед ладони, – Не кипятись шибко!..

Метнув на него яростную молнию презренного взгляда, Матильда крепко сомкнула губы и в сто увеличила продуктивность своей деятельности.

Лукаво усмехнувшись, Мартин стремительно выпрямился и с задорным возгласом «Эге-гей, сыпь-жарь!» начал выполнять порученное задание, ловко орудуя вилами и звонко напевая: «В огороде мята да все приломата, в огороде мята да все приломата!..»

Когда телега была с лихвой загружена, Матильда с мужицкой силой перевязала душистый груз толстой веревкой, проворно залезла поверх и полюбовно посмотрела на Мартина.

– Залезай, – сказала она, протягивая руку, – подвезу.

Затащив Мартина наверх, Матильда дала команду серой лошади. Телега со скрипом тронулась, покачиваясь из стороны в сторону в такт неспешных лошадиных шагов.

– Вот скажите-ка на милость, милейшая моя, – тактичным тоном произнес Мартин, устремляя на Матильду пронзительно-оценивающий синий взор, – откуда в столь крошечном созданьице такая не дюжая сила и поразительная выносливость?

Данный вопрос явно озадачил Матильду, но вида она особо не подала, лишь смущенно пыхнула и кротко улыбнувшись, опустила покрытую голову.

– С детства много работаю, – прозвучал тихий голосок, – привыкла.

Посмущавшись еще немного, Матильда бросила вожжи и, блаженно закрыв глаза, откинулась на спину, а заложив руки за головой, принялась жадно вдыхать пряный аромат душистого сена.

– Ложись, – сонно молвила она, – лошадь сама дорогу знает…

Криво усмехнувшись, Мартин прилег рядом. Матильда повернулась к нему и принялась полюбовно смотреть. Чувствуя страстное дыхание, Мартин принялся жадно всматриваться в лучезарную зелень колдовских глаз.

– Мартин… – тихо прошептала Матильда, сладострастно улыбаясь.

– Ну?.. – спросил тот, по-кошачьи сощуривая синие глаза, и выжидательно заулыбался.

– У тебя ведь есть скрипка, – огорошила Матильда.

– Чегось?! – возмущенно взвизгнул Мартин, резко приподнимаясь на локти.

Матильда тоже приподнялась на локти и доверчиво заулыбалась.

– Откуда прознала? – заслышался ледяной тон.

– Синичка на хвосте принесла, – съехидничала Матильда.

– Ну, эта синичка от меня дома отхватит, – заявил Мартин, – перышки-то я ей подначищу… Ой, как подначищу! Так подначищу, что мало не покажется!..

По-кошачьи сощурив синие глаза, он медленно закивал, расплываясь в кровожадной ухмылке, затем поинтересовался, чего еще наговорила про него «бестолочь истерическая», на что Матильда лишь растерянно пожала плечами.

Резко присев, Мартин принялся давать личностную характеристику «бестолочи истерической» в виде бурного потока бранных ругательств, представляющих собой смесь фантастических метафор и смелых эпитетов. В конечном итоге, обозвав Себастьяна «треплом», он перевел дыхание и покосился на уже сидящую рядом на Матильду.

– Никогда не слышала скрипки, – нарочито печальным тоном молвила та и тяжко вздохнула, – и никогда не видела…

– О!.. – лукаво заулыбался Мартин, – Это крайне спесивая особа!.. Весьма любвеобильная и довольно капризная! С ней только и держи ухо востро! Чуть что не по ней и такое выдаст! Брр-р! Аж нервы наизнанку!..

Далее последовала наиподробнейшая лекция о данном смычковом инструменте, истории его создания, конструкции, струнах, приемах игры и всего такого прочего. Из восторженного потока нескончаемой информации Матильда поняла только то, что скрипка является самой высокой разновидностью чего-то, а также главным инструментом какой-то там музыки в каких-то там концертах. Играть же на ней нужно смычком какими-то штрихами и еще чем-то, вроде как щипками.

Возможно все было бы в разы понятнее, да только многие вещи Мартин называл довольно мелодичным и весьма непонятным языком, одно слово «канифоль» чего стоило, не говоря уже про все остальные.

Дослушав до конца эту крайне доходчивую лекцию, Матильда поспешила внести свою лепту в продолжении музыкальной темы и рассказала о музыкальных инструментах, звучащих в Плаклях во время проведения молодежных Гуляний и всеобщих праздников.

– Лично я предпочитаю исключительно серьезную классику, – резко прервал ее вдохновенную речь Мартин.

Матильда виновато потупилась, но спустя мгновение резко оживилась.

– Так приходи на Гулянье, – с жаром выпалила она, – сыграешь нам свою классику!

– Я вам что тут для увеселения?! – заверезжал Мартин, – Концертов не даю! Слышишь? Не даю концертов, хоть обпроситесь!

– Жаль… – вздохнула Матильда и кокетливо захлопала ресницами, – А для меня сыграешь?..

Мартин возмущенно фыркнул и брезгливо отвернулся, но тут сапфировый взгляд его случайно пал на прилаженный к боку телеги кнут. Синие глаза по-кошачьи прищурились, стремительно наполняясь сиреневым мерцанием, бледный лик расплылся в сладострастной ухмылке.

– А это как вести себя будешь… – раздался таинственный тон.

Притянув к себе Матильду, Мартин принялся завлекать ее медленными, томительными ласками, заставляя стремительно таять, проявляя покорное послушание. Нежно и властно обласкав шею, чуткая рука перешла на перекошенное плечо, заскользила по напряженной спине и устремилась под подол платья, поглаживать округлые колени.

Матильда замерла, вытаращившись в пронзительно-синий водоворот нечеловеческих глаз, преисполненных блеском сиреневой похоти, а почувствовав нежную ладонь на внутренней стороне бедра, Матильда испуганно дрогнула, но вскоре поддалась напору томительно-жгущего прикосновения, прикрыла глаза, запрокинула вверх голову и часто-часто задышала, давая молчаливое согласие, как вдруг телега резко остановилась.

От внезапного толчка, Мартин разом остановил свою бурную деятельность. Воспользовавшись этой заминкой, Матильда поспешно отстранилась, опуская задранный подол.

– Вот и приехали, – произнесла она невозмутимым тоном, – тебе направо, а мне налево. До скорой встречи!

Выругавшись вполголоса, Мартин спрыгнул, кротко кивнул и озлобленно зашагал в указанном направлении.

Кляня почем свет стоит «треклятую короткую дорогу», Мартин вдруг неожиданно понял, что у него практически везде чешется, особенно там, где пониже и помягче. Наспех оглядевшись по сторонам и не заметив поблизости ни одном живой души, принялся он начесывать под фалдами фрака, испытав более менее сносное облегчение, принялся напряженно думать, что послужило причиной «эдакой напасти», как вдруг неожиданно углядел, мелкие сухие травинки, глубоко впившиеся в его костюм.

От души выругавшись на «треклятое сено» и помянув добрым словом «маленькое создание» с ее «растреклятыми» вилами, Мартин принялся приводить себя в должный порядок, правда, получалось это неважно, потому как он больше чесался, нежели отряхивался. Дочесавшись, таким образом, до дома семейства Карди, он со всех ног почесал прямиком в помывочную.