Алесь Мартинович
Ожерелье княжны Гальшки

У Константина Ивановича от злобы лицо перекосилось, ресницы нервно задергались. Он быстрыми шагами то измерял комнату, то, будто статуя, застывал на месте.

– Что же мне делать? – в его словах чувствовалось отчаяние.

Он адресовывал их не Илье, не жене, а самому себе, произносил вслух потому, что ситуация сложилась очень сложная, и не находил из нее выхода. Все-таки старшего сына он сильно любил и обычно старался не навязывать ему свою волю.

– Ничего не нужно делать, – осмелилась нарушить молчание княгиня Александра.

– Ничего?

– Ничего.

– Не понимаю тебя.

– Пусть Илья сам разбирается…

– Илья? – Константин Иванович ничего не понимал.

– А я, папа, согласен.

– В чем?

– Неужели ты не догадываешься? – опередила пасынка княгиня. – Илья едет к Радзивиллу и просит, чтобы тот расторгнул брачный контракт. – И продолжила, обращаясь к Илье: – Так я поняла, сынок?

– Конечно, сам все и улажу.

– Илья, ты не знаешь, каким гневным бывает князь Юрий, когда ему что-то не нравится, – предупредил сына Острожский.

– Ты меня, папа, еще плохо знаешь.

– Это что-то новое?

– Пускай едет, – поддержала Илью Александра. – Все будет хорошо.

– Так и быть, – окончательно согласился Константин Иванович.

Илья, радуясь, что все уладилось, решил уйти.

– Постой, – неожиданно остановил его отец, – а ведь неслучайно ты не хочешь брать в жены Барбару?

– Ты же знаешь, наиболее важные решения я привык принимать самостоятельно.

– А все же?

– Можно, папа, я скажу позже?

Острожский посмотрел на сына, как бы оценивая его. Мимо внимания не ускользнуло, что Илья, хотя и повзрослел, еще в чем-то обычный мальчишка – ершистый, окончательно не сложившийся. Но именно из-за этой своей чрезмерной самостоятельности стал теперь для него как никогда дорогим. Поэтому и решил не настаивать на ответе, что стало причиной принятия такого решения:

– Что ж, сын, успеха тебе!

Однако так и не дождался, когда будет расторгнута помолвка Ильи с Барбарой Радзивилл. Вскоре после этого разговора его не стало, а Илья, удрученный смертью близкого человека, на некоторое время забыл о своем решении и вернулся к нему только через шесть лет.

Но знал бы Константин Иванович, как будут разворачиваться события, в гробу бы перевернулся.

Случилось так, что расторжение брачного контракта нависло и над старшей дочерью князя Юрия, с которой был помолвлен воевода Станислав Гаштольд. Возможно, он и взял бы в жены Анну, если бы она не оказалась девицей легкого поведения, успев родить двоих детей, которых, чтобы дело не приняло широкую огласку, отдали в монастырь. Прослышав об этом, Гаштольд заявил, что Анне никогда не быть его женой. Однако князь Юрий отказался пойти навстречу, утверждая, что данное слово нужно держать.

И, надо же было случиться, именно в тот момент, когда Радзивилл еще не пришел в себя после известий (отец есть отец, и дочь, какой бы она ни была, – родной человек), к нему с подобной просьбой прибыл Илья Острожский. Конечно же, и он получил отказ.

Князь Юрий, понимая, что появление второго «зятя» не станет секретом, а тем самым его доброе имя будет еще больше опорочено, обратился с жалобой к королю. В результате Гаштольд и юный Острожский выступили в роли обвиняемых.

Сигизмунд оказался перед непростым решением, как поступить. Тем более о том, что случилось, уже многие в высших кругах знали и неоднозначно высказывались. Немало было и тех, кто сочувствовал женихам, прежде всего Гаштольду. Но большинство осуждало их, как не сдержавших данное слово. Никто не хотел принимать во внимание тот факт, что и за Гаштольда, и за Илью Острожского в момент заключения брачного контракта, все решали родители. Тогда это было обычным явлением.

После некоторых раздумий Сигизмунд принял, как ему казалось, справедливое решение. Поскольку Гаштольд негодовал, что ему предлагают опороченную невесту, взамен Анны король предложил тому Барбару. Следовательно, Анна должна была стать женой Ильи.

Гаштольда подобное завершение дела устраивало, а Илья, как и любой бы на его месте, возмутился. Он снова появился перед Юрием Радзивиллом и заявил, что на Анне тем более не женится. Князь возразил, что решения, принятые королем, не обсуждаются, а выполняются. Видя, что это Илью не убедило, гневно спросил:

– Ты что, против короля?!

Илья в порыве такого же негодования ответил:

– Если король принимает несправедливые решения, это не король!

– За свои слова ответишь.

– Отвечу, но в жены Анну не возьму!

Князь Юрий понял, что «зятьку» нельзя палец в рот класть, поэтому попробовал еще раз договориться по-доброму:

– Обручись с Анной, и я забуду твои слова.

– Я же сказал: никогда!

– Тебе же будет хуже, – Радзивилл, как ни странно, проявил удивительное спокойствие. – Не волнуйся, о дате обручения сообщу заранее.

– Повторяю, этого не будет!

Как и следовало ожидать, Илья в названный день так и не появился.

Радзивилл вне себя от гнева, посылая проклятия в адрес несостоявшегося зятя, снова обратился за помощью к королю. Красок, чтобы очернить Илью, не жалел. Но и не терял уверенности, что тот женится на Анне.

Но Сигизмунда будто подменили. Если первое решение принимал, не задумываясь, то в данной ситуации не спешил. Твердо взвесив все «за» и «против», понял, что любой бы на месте Ильи от такой бы невесты отказался. Нет, король в одночасье не превратился в праведника. И не изменил своей привычке искать любовные утехи на стороне, но ему почему-то стало жаль Илью. Отменить предыдущее решение – значит, расписаться в собственной слабости. Принять новое – продолжать заставлять Острожского-младшего жениться на опороченной невесте. Сигизмунд оказался в тупике и не знал, как выйти из него. В результате судебное разбирательство затянулось на год.

Во время одного из заседаний королю подали записку. Сначала возмутился, что кто-то может отвлекать его внимание в такой ответственный момент, но, услышав, что эта записка от Костелецкой, взял ее.

Катажина по-прежнему оставалась для него человеком, который мог обращаться в любое время и по любому поводу. Развернул вдвое сложенный листок: «Прерви заседание и приезжай. Срочно!» Эти слова прозвучали для него как приказ.

Заседание, к изумлению присутствующих, сразу же было перенесено на следующий день. Пока все оживленно обсуждали, что могло стать причиной этого, Сигизмунд поспешил к Костелецкой. Едва переступив порог дома, спросил:

– Что-либо важное?

– Важнее быть не может.

– Не могла подождать?

– Не могла.

– В чем дело?

– С этого и начал бы.

От услышанного широко раскрыл глаза:

– Беата любит Илью Острожского!

– А как он к этому относится?

– И он ее.

– Почему не говорила раньше?

– Не знала.

– Должна была знать!

– Ты тоже не знал.

– Ну и что?

– Познакомились они на одном из балов, которые проводились в Вавеле. А теперь такая ситуация…

Сигизмуд понял, что Илью Острожского ни в коем случае нельзя заставлять жениться на Анне Радзивилл. Следовательно, нужно отменить ранее принятое решение и оказаться в незавидной ситуации.

Но если до этого разговора с Катажиной постепенно приходил к мысли, что и в самом деле нужно отступать, то теперь, наоборот, пошел едва не в наступление:

– Ты знаешь, что после этого начнут говорить? – не дождавшись от Костелецкой ответа, продолжил: – Король ради своей незаконнорожденной дочери готов пойти на все! Даже отменить собственное решение!

– Мне плевать!

Такой княжну он еще никогда не видел. Впрочем, нечто подобное вспомнил. Но тогда перед ним оказалась не Катажина.

Это было в годы его молодости, когда однажды с друзьями он поехал на охоту. Тогда они настигли волчий выводок. Волчата оказались совсем малыми, и их забрали с собой.

Он знал, что в подобных случаях волчица теряет чувство бдительности и обязательно ходит где-то рядом. Знал и то, что инстинкт любой ценой сохранить свое потомство может подтолкнуть ее к непредсказуемым действиям. Однако подумал, а чего ему бояться? Рядом несколько вооруженных человек.

Смело слез с коня и немного отошел в сторону.

Лучше бы этого не делал. Из-за небольшого куста на него смотрели разъяренные глаза хищницы. Еще мгновение – и волчица прыгнула бы, и тогда…

Он интуитивно подался назад…

Спасло его, правда, не это, а то, что сзади оказался опытный охотник, который шел следом. Точно посланная стрела, поразила зверя прямо в пасть. Волчица захрипела и замертво свалилась на землю.

Сигизмунд облегченно вздохнул. Но эти разъяренные глаза он запомнил на всю жизнь. Теперь точно так же на него смотрела Катажина.

«Чертова баба, – промелькнула мысль, – если что, она любому горло перегрызет!» За нею, правда, появилась другая, более светлая и приятная: «Любит Катажина Беату больше, чем Януша».

Беату больше, чем Януша, любил и сам он.

– Слышишь, мне наплевать на всех! – вывела его из раздумий Костелецкая.

– И на меня?

– Перестань задавать неуместные вопросы! И забудь о своих амбициях!

– Что я должен сделать? – сразу сник он.

– Расторгни брачный контракт Ильи Острожского.

Но он все еще не собирался сдаваться:

– Ты представляешь, как к этому отнесутся в суде?

– Тебе трудно извиниться? – Катажина сказала это так спокойно, будто проблема не стоила выеденного яйца, а исход дела для нее был заранее известен.

– У тебя все так просто…

– Если по-настоящему любишь дочь, так и для тебя не возникнет сложности.

– Люблю.

– Действуй, мой король! – победно заявила Костелецкая.

Глава 5

Решение освободить его от каких-либо брачных обязательств перед Радзивиллами Илья Острожский встретил с такой радостью, что, как говорится в сказках, ни пером описать, ни словами передать. Но у нас, как известно, не сказка, а одна из тех былей, которые настолько наполнены необычными приключениями, что, по сути, сами превращаются в легенды.

Приключения, правда, появятся немного позже, а пока Илья как на крыльях летел к своей возлюбленной. Благо, сделать это было легко, поскольку Беата находилась у своей матери, а путь от Вавеля до замка Костелецкой много времени не занимал.

Первой молодого князя, однако, встретила не возлюбленная, а будущая теща. Не из-за того, конечно, она опередила дочку, что Беата не слишком соскучилась по Илье или нашла интересное занятие, позабыв о том, без кого жизни себе не представляла. В равной степени, как и Илья, без Беаты.

Причина была куда более прозаическая и – увы! – хорошо известная не одному поколению зятьев. Даже в том случае, если они выступают еще в роли зятьев будущих.

Тещи на то и тещи, чтобы с самого начала вести себя деловито (так и просится слово «агрессивно», но мы, принимая во внимание, что тещи – все-таки люди, в крайнем случае среди них люди встречаются, не будем слишком категоричны).

Впрочем, и Катажину Костелецкую понять можно, причем по двум весьма веским причинам, обе из которых настолько находятся близко одна к другой, что легко превращаются в единое целое.

Катажина еще хорошо помнила, какие золотые горы обещал ей влюбленный Сигизмунд. И не забывала, чем все закончилось. Поэтому боялась, чтобы судьба единственной дочери не была похожа на ее. А проще говоря, чтобы Илья, сполна сыграв роль влюбленного, не нашел более престижную невесту.

Это означало бы для дочери не только одиночество, в лучшем случае с незаконнорожденным ребенком, которого отец, если все же по-настоящему любил его мать, не забывал. Могли бы уплыть и большие богатства, а их, как уже отмечалось, у Острожских было несметное количество. Наличие состояния и стало второй причиной, которая повлияла на то, что Костелецкая решила опередить дочь и встретить Илью.

Он же, сообщив слуге о цели своего приезда, увидел перед собой ее мать и растерялся. И его можно понять. Еще мгновение – и ты с распростертыми руками бросишься обнимать единственную, а вместо нее появляется будущая теща, и ты должен…

Собственно говоря, от незнания, как вести себя в подобной ситуации, наш герой и опешил.

Назвать Костелецкую мамой язык не поворачивался. Тещей – тем более. Обнять? Но где это видано, чтобы зять тещу обнимал. Хотя…

Катажина, ожидая встречи, так основательно подготовилась, что, если бы Илья перед этим хорошо отдохнул в корчме или повстречал Костелецкую в сумерках, мог бы легко спутать ее со своей невестой.

Будущая теща Острожского была неотразимо красива. Распущенные волосы, слегка приоткрытый рот, изящный поворот головы, – все свидетельствовало о том, что эта женщина, если поставит перед собой важную задачу, обязательно добьется ее исполнения. Она ни перед чем не остановится.

Костелецкая, посмотрев на него, томно произнесла:

– Илья, дорогой…

Острожский, увидев так близко ее пытливые глаза, мысленно перекрестился, моля Бога, чтобы не толкнул его на какой-либо необдуманный поступок, но не удержался от соблазна и назвал Катажину тем ласковым словом, которое любая теща желает услышать из уст зятя, хотя чаще всего она его не заслуживает:

– Здравствуйте, мама!

– Сынок, – пролепетала Катажина, – правда, своевременно спохватилась, кокетливо улыбнулась: – Простите, князь, что я с вами разговариваю так по-родственному.

– Простите и меня, княгиня, – понял свою оплошность Илья.

– Пустяки все это, князь, – Костелецкая дала понять, что ничего необычного не случилось. – Не правда ли, Илья… Еще раз простите. Не правда ли, князь, мы будем друзьями?

– Конечно, княгиня, – Острожский дал понять, что и сам рассчитывает на взаимопонимание. Хотя какой из зятьев не тешит себя подобной надеждой, которая после женитьбы исчезает так же быстро, как утренний туман.

Илья хотел спросить, где же Беата, но Катажина, догадавшись, о чем он думает, успокоила:

– Не волнуйтесь, скоро увидите и Беату.

– Я бы хотел как можно быстрее.

– Какой же вы нетерпеливый, – Костелецкая многозначительно улыбнулась. – В ваши годы и я такой была. Да и теперь нетерпеливая…

От услышанного Илья широко раскрыл глаза, подумав, что будущая теща слишком открытая, говоря об интимном. Зачем ему об этом знать?

Катажина, прочитав его мысли, кокетливо помахала пальчиком:

– Я не об этом, зятек. Простите, я не об этом князь.

Острожский, будто застигнутый на чем-то недозволенном, покраснел, совсем растерялся, не зная, как реагировать на ее шутливость, но Костелецкая сама пришла на выручку:

– Нетерпеливая я, когда дело касается будущего дочери.

Илья облегченно вздохнул:

– В таком случае, княгиня, мы с вами единомышленники.

– Мне это приятно слышать, князь. Однако…

– Что?

Катажина неожиданно стала серьезной. Куда только подевалась недавняя игривость? Ее будто подменили.

В глазах уже чувствовалась не озорная молодость, в движении рук – не страстная привлекательность. Да и осанка как-то сразу изменилась. Костелецкая стала похожа на хищную птицу, которая, выследив долгожданную добычу, не спешит расправиться с ней, а старается перед этим получить как можно большее удовольствие.

От такого резкого изменения ее внешнего облика, не говоря о поведении, Илье стало не по себе. Он также внезапно посерьезнел, даже появилась столь не характерная ему скованность. Он ожидал объяснения от Костелецкой: что же послужило причиной, что будущую тещу стало не узнать?

– Однако, князь, – нарушила молчание Катажина, – хотелось бы быть убежденной, что Беата, выйдя за вас замуж, будет уверенно чувствовать себя в вашем доме. – Сразу поправилась: – В своем доме!

– О чем разговор? Я ее и пальцем не трону!

«Мальчишка, – подумала Костелецкая, – совсем мальчишка. Но баснословно богатый мальчишка!»

– Я в этом, князь, не сомневаюсь.

– А в чем?

– Насколько я знаю, у вас есть младший брат.

– Константин-Василий, его родила моя мачеха.

– Он наследник, как и вы.

– Естественно. Что в этом удивительного?

– Ничего удивительного в этом нет, – согласилась она, – но сами понимаете…

– Не понимаю.

– Мне это, конечно, неприятно говорить вам, но и промолчать не могу. Как бы лучше сказать…

– Говорите, я пойму.

– Все мы, князь, смертные.

Илья окинул Костелецкую взглядом, будто изучая ее:

– Княгиня, да вам еще жить и жить!

– Я не о себе, князь.

– Не о себе? – Острожский испугался. – Вы хотите сказать, что может что-нибудь случиться с Беатой?

– Причем здесь Беата?

– Что-то вы, княгиня, – Илье перестала нравиться та загадочность, с которой говорила Катажина, и его скованность сразу же исчезла: – Не договариваете. Будто бы чего-то боитесь.

– Я за вас боюсь.

– За меня?!

– Конечно. Но больше за свою дочь. Если она станет вашей женой, то…

– И какая же опасность меня подстерегает? – Острожский скептически улыбнулся.

– А вы, князь, не улыбайтесь. Всякое может случиться.

– С любым может.

– Любые меня не интересуют.

– Извините, – разговор Илье уже не нравился, – а чего это вы обо мне так беспокоитесь?

– Повторяю, не о вас, а о дочери.

– И что я должен сделать?

– Вот это мужской разговор.

– Спасибо, княгиня, что мы, наконец, нашли общий язык.

Костелецкая пропустила мимо ушей его иронию:

– Раз у вас есть брат, мне бы не хотелось, чтобы после вашей смерти он стал единственным наследником Острожских.

– Он и по закону не может быть единственным наследником, – этот разговор Илье уже опротивел, но, чтобы сразу же не обострять отношения с будущей тещей, вынужден был поддерживать его.

– Законы я знаю.

– А законы соблюдаются.

– Какой вы, князь, непонятливый. Я должна быть уверена, что вы, в случае чего, оставите завещание, в котором конкретно укажете, что останется за Беатой.

– Княгиня, почему вы меня хороните? – вздохнул Острожский.

– Я – мать, князь.

С этим, Илья, конечно, не мог не согласиться. Как и с тем, что в случае его смерти Беату не оставят без наследства. Но умирать ему в таком возрасте не хотелось, а получалось, что Костелецкая словно подталкивает его в могилу. Но своего недовольства так и не высказал. Важнее то, что теперь не должно быть препятствий находиться рядом с возлюбленной. Поэтому и сказал Катажине то, чего она так ожидала:

– Если что случится, не сомневайтесь, Беата получит причитающееся ей наследие. Ведь Константин-Василий совсем еще юный.

Сказав это, еще больше опечалился. Получалось, что в самом деле сам себя хоронит.

– Выше голову, князь, – взбодрила его Катажина. – Никак по Беате соскучились?

Стоило прозвучать имени возлюбленной, как от печали и следа не осталось.

– Да, заждался!

– Степан! – позвала Костелецкая слугу.

– Здесь я! – появился тот мгновенно.

– Где княжна?

– Как обычно, в своей комнате.

– Скажи, что жених пришел, – произнося это, Костелецкая подмигнула Острожскому. – Оставлю вас, князь, наедине. Понимаю, дело молодое.

Она поспешила скрыться до того во времени, пока появится дочь.

Хотя Илья начал догадываться, что мать с дочерью заранее договорись о разговоре, а только после этого появится Беата, от мысли, что с Костелецкой он быстро нашел взаимопонимание, на сердце стало легко. Не удручало даже то, что Катажина завела разговор о том, как будет жить ее дочка, если он невзначай умрет. Хоть сначала и опечалился, воспринял это как обычное беспокойство матери за своего ребенка. Невзирая на то, что здоровьем никогда не мог похвастаться. Впрочем, на него особого внимания и не обращал. Жил, как все мужчины из богатых семей.

Рано садился на коня. Рано брал в руки оружие.

И также рано чувствовал радость победы или переживал горечь поражения.

Не догадывался только Илья, что Костелецкая, выяснив, кто избранник ее дочери, будучи прекрасно осведомленной о богатствах Острожских, поспешила навести справки и том, что обычно широко не афишируется. Тогда-то и узнала, что Илья часто болеет. Поэтому на всякий случай и решила поговорить с ним на эту щекотливую тему.

Не предполагал, что Беата была в курсе всего, а, узнав о намерении матери, не попыталась остановить ее, мотивируя тем, что негоже сразу заводить разговор, который может человека оскорбить.

Дочь и мать были единомышленниками и легко находили общий язык, обе любили красиво жить, а для этого нужны деньги. Много денег.

Костелецкой часто помогал король. Когда Беата была юной, Сигизмунд не забывал и о ней, но теперь она должна рассчитывать на мужа. Зная ее запросы, супруг должен быть очень богатым. Поэтому Илья подходил Беате как нельзя лучше. Однако это не значит, что она князя не любила. Впрочем, мать и дочь сходились и в этом.

Катажина, не задумываясь, бросилась в объятия короля. Беата – в объятия достойного продолжателя славного и богатого рода Острожских.

На парадной лестнице, ведущей в апартаменты замка, наконец показалась княжна. Она немного задержалась, и Илья, утомленный ожиданием, бросился ей навстречу так стремительно, как уставший в пустыне путник, изнуренный от жары, припадает к роднику, которого дождался на своем пути.

– Беата, родная…

Он обнял ее, прижался губами к ее устам, а потом начал страстно целовать в шею.

Беате, конечно же, было приятно, но, оглядевшись по сторонам, попросила:

– Милый, не здесь.

Острожский и сам понимал, что нужно вести себя более сдержанно, ибо любознательные слуги видят все, но ему трудно было контролировать себя. И только когда Беата, спросила: «А тебе нравится мой наряд?» – оторвался от ее шеи, и глаза наполнились изумлением.

Такой Беату он еще никогда не видел. Готовясь к встрече, она специально подобрала лучший наряд и выглядела превосходно, будто принцесса из сказки.

Платье из китайского шелка украшало ее фигуру. Оно было пошито мастерски, подчеркивало стройность стана, но одновременно девушка носила его непринужденно, создавая тем самым некую загадочность. Руки украшали дорогие браслеты, а на пальцах виднелось несколько изящных перстней, в ценности которых сомневаться не приходилось. Во всяком случае, отдельные из них были из золота.

– Как я тебе? – повторила свой вопрос.

Илья, забыв о предупреждении, что не следует здесь давать волю чувствам, прижал любимую к себе еще сильнее.

– Ты просто чудо!

Беате эти слова понравились, но их было недостаточно.

Она приподняла правую ногу, немного вытянув ее.

В глаза Острожскому бросилась модная туфелька, по краям украшенная золотыми нитями. Мгновение – и он вспомнил, что, наведываясь на королевские балы в Вавеле, поговаривали, именно туфелькой и привлекла некогда будущая жена Сигизмунда.

Конечно, Илья никогда той обуви не видел, но теперь, рассматривая изящную туфельку на ноге у Беаты, был уверен, что она куда лучше той, которая в свое время свела с ума короля.

– Я ничего подобного никогда не видел! – Илья взирал на возлюбленную с еще большим восхищением. Чувствовалось, что если бы это происходило в другом месте, он, не задумываясь, снял бы туфельку с ноги Беаты и поспешил до краев наполнить ее игристым вином. А потом, делая глоток за глотком, наслаждался бы, получая еще большее удовольствие от того, что этот живительный сосуд, благодаря которому он ощущает безмерную радость, не что иное, как обувь самого близкого ему человека.

– Пойдем же, милый, ко мне, – Беата повлекла его за собой, и он так же быстро, как и она, начал преодолевать ступеньку за ступенькой, спотыкаясь при этом и непринужденно, по-детски смеясь.

Когда поднялись на второй этаж, Беата, порывисто дыша – было заметно, что княжне трудно совладать с чувствами, переполнявшими ее, указала на одну из дверей:

– Сюда…

Илья, как в полусне, шагнул в комнату. Затем услышал, как Беата быстро повернула ключ в замке.

Он увидел высокую и широкую кровать, стоявшую едва не посередине комнаты, от этого показавшуюся огромной.

А еще услышал мольбу Беаты. Даже не мольбу, а шепот, прерывающийся учащенным дыханием:

– Я люблю тебя, милый… Только тебя одного.

Илья слабо помнил, как подхватил ее на руки и понес к кровати. Не отдавая себе отчета, стал быстро и неумело срывать с княжны одежду. Видя это, она тихо попросила:

– Не надо, я сама. Я сама…

Он уже не слышал ее голоса, как, видимо, и Беата не слышала его горячих признаний в любви.

Обоим было не до этого.

Они говорили интуитивно, выражая то, что давно требовало выхода, а сами всецело были поглощены своим чувством и словно плыли в невесомости, на волнах которой было так приятно, что хотелось, чтобы это продолжалось вечно.

И, утомленные, после легли рядом друг с другом. На смену легкости пришло осознание, что свершилось нечто особо важное для обоих, теперь они уже не те, какими были до этого. Познали то, чего были лишены. Прикоснулись к самой загадочной тайне бытия, и от этого прикосновения внутри что-то перевернулось.

Илья, увидев в глазах Беаты слезы, очень удивился.

– Ты плачешь?

– От счастья, любимый.

Беата крепко прижалась к нему, он почувствовал, как тревожно стучит, будто у пойманной птицы, ее сердце.

– И я счастлив, – ответил князь. – Счастлив, что ты моя…

Свадьбу назначили на 3 февраля 1539 года.

Стоял морозный день, но в помещении было так натоплено, что стало даже жарко. Собрались сотни приглашенных. Было даже несколько тесновато. Но на это никто не обращал внимания. Каждый старался сказать жениху и невесте самые лучшие, самые теплые слова. Все преподносили дорогие подарки. И в этом стремились превзойти друг друга.

Костелецкая, внезапно помолодевшая, была счастлива не меньше молодых. От мысли, что дочь выходит замуж за богатейшего человека в Великом Княжестве Литовском, ей становилось особенно радостно. Одно, правда, омрачало этот торжественный день. Мечтала, чтобы на свадьбе дочери присутствовал и король. Но в то время Сигизмунд отдавал замуж за венгерского короля Яна Заполью свою старшую дочь Изабеллу, поэтому приехать не мог. Катажина не слишком огорчалась. Особенно, когда наблюдала за дочерью и зятем, все больше убеждаясь, насколько они подходят друг другу.

А Беата с Ильей, казалось, никого не замечали вокруг, счастливые, что с этого момента уже всегда могут быть рядом, и уверенные, что их никто и ничто не разлучит. Поскорее хотелось остаться вдвоем. Заново пережить те минуты единения, когда больше ни о чем не хочется думать, только о том, чтобы до бесконечности продолжалось наслаждение, а душа летала в заоблачных высотах, не спеша опускаться на землю.

Нетерпение сжигало Беату и еще по одной причине. Перед венчанием Илья заявил ей:

– Готовлю тебе сюрприз.

– Что еще за сюрприз? – попыталась узнать она.

– Сюрприз на то и сюрприз, чтобы о нем до поры до времени не знать.

– Тогда хоть скажи, когда его ожидать.

– В первую брачную ночь.

– Что ты задумал? – в глазах Беаты зажглись озорные искорки.

– Совсем не то, о чем ты думаешь, – Илья рассмеялся.

– И не стыдно тебе? – начала укорять его княжна.

– За что?

– Сам же провоцируешь…

– На что?

Тогда они едва не поругались, а теперь, сидя за свадебным столом, Беата сгорала от нетерпения. Что же за сюрприз подготовил ей муж? Но виду не подавала, спрашивать не осмеливалась, будучи уверенной, что Илья опять начнет отшучиваться.

Только глубоко за полночь гости начали расходиться по отведенным им комнатам. Беата и Илья с облегчением вздохнули. Наконец они могли остаться одни. Катажина подошла к дочери и зятю, ведь понимала, насколько новобрачным надоело постоянно находиться в центре внимания.

– Спокойной ночи, дети.

Но не была бы Костелецкая Костелецкой. Вслед за этим обычным пожеланием прозвучало то, что повергло в краску не только Беату, но и Илью. Князя, может быть, даже в большей степени, потому что он, оторванный от городской жизни, имел приблизительное представление о царивших в высших аристократических кругах нравах, когда в Кракове все больше начали перенимать европейские манеры, ведущие к вседозволенности во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.

– Хотя какой покой может быть в брачную ночь! – после этих слов Катажина многозначительно улыбнулась.

– Мама, как не стыдно? – попыталась урезонить ее дочь.

– То, что естественно, стыдным быть не может, – философски рассудила Костелецкая.

Илья не знал, что на это ответить. Поэтому решил промолчать, хоть ему и стало стыдно за такую грубую откровенность тещи. Не будешь же перечить ей в такой момент.

Выручила Беата:

– И тебе спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, – машинально повторил Илья.

– Вот мы и одни, дорогая, – нежно сказал он, когда молодожены вошли в свою комнату.

– Как я ждала этой минуты, – Беата, не ожидая, когда Илья обнимет ее, сама прижалась к нему всем телом так сильно, что супруг едва устоял на ногах.

– И я также, – он прикоснулся губами к мочке ее уха, жадно проведя языком.

От этого прикосновения она вздрогнула, ноги стали подкашиваться.

– Минуточку…

Илья бросился к высокому сундуку, стоявшему в углу, приподнял тяжелую крышку.

Ничего не понимая, Беата внимательно следила за действиями мужа.

– Сейчас…

Видно было, что князь что-то усердно ищет. Он выбросил из сундука кафтан, следом на пол полетел кусок ткани, которая, видимо, чем-то была особенно дорога семейству Острожских, поэтому так старательно сохранялась, а за нею более мелкие вещи. Казалось, сундук бездонный. Когда терпение у Беаты почти иссякло, Илья радостно воскликнул:

– Наконец!

В руках он держал большую медвежью шкуру.

– Зачем она тебе? – удивилась княжна.

– Ты же знаешь, что в детстве меня родители помолвили с Барбарой Радзивилл?

– Нашел время вспоминать!

– Не обижайся. Прошу тебя, внимательно меня выслушай.

– Если так не терпится, – неопределенно ответила Беата.

– Я быстро… Юрий Радзивилл и мой отец после помолвки отправились на охоту и убили двух медведей. После чего договорились сохранить шкуры до свадьбы.

Беата по-прежнему ничего не понимала.

– Если ты не против, она и будет нашим брачным ложем!

Больше не произнося ни слова, Илья бросил шкуру на пол.

– Как ты додумался?! – Беата с восхищением посмотрела на него. – Это же надо!

В ее взгляде сквозило желание как можно быстрее отдаться страсти, любви. И нетерпеливо, будто боясь, что найдется тот, кто лишит их этих неповторимых минут, попросила:

– Быстрее же, – и начала раздеваться.

Илья последовал ее примеру.

Словно сглазила Костелецкая князя Илью.

Только стихли разговоры о том, как пышно была обставлена свадьба. Только стали молодые по-настоящему ощущать радость семейного счастья… Но не успело войти оно в свои права, как в замок над Горынью уже начала заглядывать беда. Сначала, правда, она себя здесь полноправной хозяйкой не ощущала. Захворает Илья Константинович, но пройдет день-другой – снова на ногах, занимается делами. А дел у него тьма. За братом Константином-Василием в таком возрасте (только двенадцатый год пошел) присмотр нужен, поэтому приходится с утра до вечера крутиться будто белка в колесе.

Конечно, есть в замке и управляющий, и эконом, прислуга не одной сотней человек исчисляется, но и за ними следить надо. Смотреть, чтобы спустя рукава не работали. Поэтому княжеское око везде зреть старается. А поскольку Илья Константинович – человек требовательный, то и отдохнуть некогда.