bannerbannerbanner
Чайка с острова Мираколо

Алена Волгина
Чайка с острова Мираколо

Полная версия

Глава 4

Когда мы с братом сели в гондолу, солнце уже садилось на западе, окрашивая небо и воды лагуны в одинаковый розово-палевый цвет. В усталом вечернем свете лица домов смягчились и подобрели. Темнота в каналах сгустилась плотнее, а крыши, наоборот, запылали яркой рыжиной. Печальный и задумчивый, город гляделся в тихое водное зеркало.

На причалах возле домов зажигали факелы. Издали ветерок донес до нас запах гари, померанцевых деревьев и мягкий струнный перезвон. Я зябко куталась в накидку, подбитую куньим мехом. Рикардо сидел, подперев голову кулаком, и смотрел на воду. За всю дорогу он не произнес ни слова.

Особняк дона Арсаго весь светился в сумерках, словно ларец, полный сокровищ. Из окон верхнего этажа доносились звуки музыки и голоса, эхом разносившиеся под колоннадой. За несколько дней, проведенных в доме Граначчи, я успела немного свыкнуться с роскошью, но этот дворец все равно поражал своим великолепием и своеобразной мрачной эстетикой. Можно было подумать, что мы попали в замок какого-то подводного короля.

По углам вестибюля стояли алебастровые фазы, выточенные в виде фигур осьминогов. Полы были сделаны из истрийского камня, гладкого и блестящего, как вода. Драгоценные колонны из мутного молочного стекла с вкраплениями меди вздымались к потолку, похожие на струи фонтана. Я посмотрела наверх. С потолочной лепнины тянули свои щупальца чудовищные медузы и полипы, со стены скалилась акулья голова, глядя мимо меня пустыми черными глазами. Рассматривая ее, я вдруг ощутила, как чей-то другой взгляд яростно сверлит мне спину. Беглый осмотр холла не дал никаких результатов. Здесь решительно негде было спрятаться! Рикардо уже ушел вперед, лакеи находились снаружи, встречая другую барку с гостями, так что в холле я была одна. Тишину нарушало лишь потрескивание светильников, озаряющих фрески на дальней стене. Картина производила сильное впечатление. Очевидно, дон Арсаго был поклонником батальных сцен, а на эту картину художник не пожалел красной краски. Может, этот сюжет прославлял какие-то деяния предков Арсаго? От фрески словно исходила волна мутной ярости; зрелище распоротых животов, вываленных внутренностей и отрубленных голов вызывало у меня тошноту. Вместе с тем проклятое полотно обладало чудовищной притягательностью. Я с усилием отступила на шаг, потом еще на один – и все никак не могла отвести взгляд.

– Джулия?

Я вздрогнула. Сверху на лестнице показалась высокая фигура Рикардо.

– Куда ты пропала? Пойдем скорее.

Мой брат снова скрылся в дверях. Отвернувшись наконец от проклятой фрески, я поспешила следом за ним. Вдруг какая-то тень метнулась от дальней стены и мгновенно скрылась в проходе под лестницей. До моих ушей донесся дробный топоток, будто пробежал ребенок. С бьющимся сердцем я замерла на середине лестницы, пытаясь справиться с необъяснимым ощущением липкого страха. Этот дом мне определенно не нравился.


Я все еще пыталась прийти в себя после шокирующей встречи с искусством (той фреской в вестибюле), когда нетерпеливый братец затащил меня в угол гостиной.

– Давай-ка я быстренько расскажу тебе, кто есть кто из гостей, чтобы ты не попала впросак. Прежде всего, нужно будет представить тебя донне Арсаго. – Он указал на бледную, немощную с виду женщину, которая стояла рядом с другой дамой, пышнотелой и яркой, разряженной в пух и прах. В отличие от молчаливой графини, вторая дама беспрестанно болтала и улыбалась, ее зубы и драгоценности напористо поблескивали в свете свечей. Рядом с ней графиня казалась блеклой и истонченной, как привидение.

– …Дон Арсаго ее в грош не ставит, так что не тушуйся, если ты ей не понравишься, но все-таки следует проявить к ней уважение, – наставлял меня брат. – Дальше. Та черноволосая красотка рядом с графиней – это Джоанна Сакетти. Бывшая пассия графа. Ненавидит его со всем пылом оскорбленной женщины, но вслух ни за что не признается. А вон тот лисоподобный синьор в черном берете, с острой бородкой – ее муж. Бывший сенатор Джакомо Сакетти.

– И он тоже здесь? – удивилась я. – А он знает, что его жена раньше… ну…

– Все знают. Но боже упаси тебя хотя бы намекнуть об этом! Их дочь, Инес, тоже сегодня здесь. Видишь блондинку, притихшую за спиной у Джоанны? Это она. В отличие от маменьки – скромница и молчунья, но я бы ей не доверял. Подозреваю, что в этом омуте водится немало чертей.

– А как зовут вон ту синьору в красном? – спросила я с любопытством.

Девушка, которая привлекла мое внимание, кроме яркого платья выделялась необычайно свободными манерами. Сейчас она непринужденно объясняла что-то пожилому синьору в коричневом плаще с меховой оторочкой.

– Это Бьянка. Бьянка Санудо…

Мечтательные нотки в голосе Рикардо заставили меня насторожиться.

– Ее отец, синьор Санудо, служит управляющим у дона Арсаго. Люди шепчутся, что он сильно сдал в последнее время, так что дочь вместо него следит за делами и проверяет счетные книги. Кое-кто поспешил донести эти сплетни до графа. А дон Арсаго, представляешь, заявил, что такой разумной девице он без колебаний доверил бы всю казну!

– Я бы на его месте поостереглась, – хмуро бросила я в ответ. – Не думаю, что синьора склонна к экономии. Одно ее платье из венеттийского шелка стоит не меньше двухсот дукатов, не говоря уже об украшениях!

– Завидуешь, сестренка? – ухмыльнулся Рикардо.

– Угу. Восхищаюсь.

Я с грустью оглядела свой чопорный темно-синий наряд. Из украшений – одни только ониксовые четки, волосы гладко зачесаны под покрывало. Но даже в таком монашеском виде мое присутствие здесь многие сочли бы неприличным: ведь я только что потеряла мать! К счастью, донна Ассунта, продолжавшая меня ненавидеть, нарисовала мне вместо лица такую маску, что рядом со мной любой покойник показался бы воплощением здоровья и красоты. При взгляде на меня никто бы не усомнился, что я не только потеряла близкого человека, но и сама стою одной ногой в могиле.

– Хм, интересно, а он что здесь делает? – пробормотал Рикардо, указав на плотного темноволосого мужчину с высокомерным костистым лицом. – Это Фальери, один из нуворишей. Они с графом никогда не ладили…

Я кое-что слышала о стычках «новой» и «старой» знати в пестром венеттийском обществе. Двое мужчин, похоже, продолжали какой-то старый спор:

– Вы привыкли считать Венетту королевой моря, – напирал Фальери, – но теперь уже не те времена. Все, баста! Золотому грифону пора выбираться на берег. Из-за войны с тарчами мы потеряли крепости на пути в Ханаан, и теперь вся восточная часть Срединного моря для нас закрыта! Кроме того, с тех пор как лозитанцы открыли морской путь в Бхарат, центр торговли необратимо сместился на север. Нам больше нечего ловить на море!

– Ну что вы такое говорите, синьор Фальери, – с улыбочкой вмешалась Джоанна Сакетти, исключительно с целью обратить на себя внимание. – Неужели Кашми и Магадха перестанут торговать с нами? Как же мы тогда будем обходиться без их прекрасных шалей, шелка и жемчугов, скажите на милость?

Дон Арсаго хмуро отвернулся от Джоанны, не обращая внимания на расточаемые улыбки.

– Вместо того чтобы ловить удачу у дальних берегов, нам следует заняться торговлей на континенте, – развивал свою мысль настырный синьор. – Пора, пора переделывать корабли в амбары и винные прессы, распахивать фермы, вкладывать деньги в terra firma…

– Для этого нам понадобится прежде всего прочный мир с Лигой Четырех и северными герцогствами, – раздраженно бросил дон Арсаго, давая понять, что этот разговор слишком затянулся. – Какой смысл нам вкладывать деньги в спорные земли, если мы каждую минуту рискуем их потерять?

Спор о судьбах Венетты увял сам собой, когда торжественная процессия слуг внесла с кухни блюда с яствами, и графиня распорядилась пригласить всех в столовую.

Глядя на этот стол, я прикинула, что такого количества еды нашему монастырю хватило бы на целый месяц. Здесь была жареная дичь во всех видах, целые пирамиды из окороков и колбас, остро пахнувшие соусы в маленьких кувшинчиках… Скатерть украшали охапки нарциссов и фиалок, распространявшие нежный аромат. В серебряных ведерках охлаждалось вино: бледно-желтое монфьоре, цветом похожее на зимнее солнце, и трентино, отливающее зеленью в бокале, с терпким и свежим вкусом. Гости оживились, рассаживаясь по местам. Только донна Джоанна молчала, обиженно поджав губы. Ее полные щеки и широкое декольте, прикрытое газовой вуалью, порозовели от гнева. Инес, сидевшая рядом с матерью, что-то тихо шептала ей на ухо.

По правую руку от меня сидел Энрике, дувшийся на меня за то, что я гораздо больше внимания уделяла другому собеседнику – синьору Фалетрусу. Хрупкий немолодой мэтр Фалетрус был при дворе графа кем-то вроде доктора и астролога одновременно. Зато он прекрасно разбирался в астрономии, и мне было жизненно важно поговорить с ним – только, естественно, не при всех. Был здесь и Алессандро ди Горо, почтительно кивнувший мне издалека. За сытыми, лоснящимися лицами других гостей мы с ним почти не видели друг друга, что меня только радовало.

Рикардо тоже сидел далеко от меня, и вообще, сдав меня на руки жениху, он тут же превратился в верного пажа прекрасной синьоры Бьянки. Против воли я то и дело поглядывала на них. Рико усиленно распускал хвост, но пока что его обаяние бессильно разбивалось об эту неприступную крепость. Девица неохотно цедила слова и почти не смотрела в его сторону. Я недоумевала, почему мужчин вечно тянет к таким синьорам – холодным, насмешливым, с острым, как нож, языком? «Не такая уж она и красавица». Алый цвет платья синьоры Бьянки, хоть и шел к ее дерзким своевольным манерам, был слишком ярким обрамлением для ее пепельных волос и бледного русалочьего лица.

Имя «Джулия», внезапно прозвучавшее за столом, выдернуло меня из омута ревнивых мыслей. Двое гостей поднялись с места, намереваясь произнести речь. Это был синьор Фальери и другой сенатор в драгоценном плаще, отделанном мехом. Оба, улыбаясь, смотрели на меня.

 

– И по случаю помолвки мы хотели бы преподнести подарок прекрасной синьорите Джулии, невесте сына нашего любезного хозяина. Надеюсь, она не откажется принять нашу скромную дань ее таланту, добронравию и красоте!

Поздравления и тосты зазвучали со всех сторон. Энрике, положив ладонь поверх моей, ласково сжал мои пальцы. Я сидела как на иголках. Подарок? Что еще за подарок? Надеюсь, нас не собираются обвенчать прямо здесь?!

Двое слуг, пыхтя и отдуваясь, еле втащили в зал огромный ящик размером с паланкин, накрытый узорчатым полотнищем. Ого! Покрывало сдернули – и мое чувство радостного предвкушения тут же растаяло. Внутри оказалась клетка из прочных металлических прутьев, в глубине которой скорчилось какое-то существо.

Тесная дружба с Пульчино внушила мне ненависть к клеткам. Теперь я знаю о них намного больше – и тем сильнее их ненавижу. Тем временем скользкая куча, застывшая в углу клетки, зашевелилась и вдруг пружинисто развернулась, метнувшись вперед. Серые лапы с перепончатыми пальцами вцепились в прутья, отчего клетка задрожала, а гости отшатнулись на стульях. Слуги, не будь дураки, отскочили в сторону. Над покатыми плечами чудовища поднялась лысая вытянутая голова с провалившимися щеками и уродливой щелью рта. Засветились желтые точки глаз, в которых постепенно разгорался нехороший огонек.

«Это же паурозо, или, как ее называют местные рыбаки, каменная горлодерка!» Я онемела от изумления. Господи боже, да зачем она мне, и, главное, где они ухитрились ее раздобыть?! Раньше горлодерки еще встречались на отдаленных рифах около Дито, но теперь их и там не найти, слава мадонне! Рыбаки люто ненавидели этих тварей, и было за что. Когда в лагуне пропадала рыба, голодная горлодерка подбиралась к рыбачьим поселкам. За ночь она могла перетаскать весь улов, а то и хозяином закусить, если ослабела от ран или если у нее имелся голодный выводок. Внешне она неуклюжа, похожа на огромную лягушку, покрытую отвратительной бурой слизью. Однако бросается стремительно, как змея – и мгновенно вцепляется в горло. Оттого и прозвание. Правда, некоторые считали, что горлодерок прозвали так из-за песен. На рассвете, когда лагуну затягивает туман, они поют. Тянут и тянут на одной ноте – певуче, неторопливо. Завораживающе. Невозможно противиться этому зову. Вот представь себе, сидишь ты в лодке, радуешься улову, а твое весло само незаметно подталкивает лодку к маленькому островку, один вид которого навевает дремоту… Потом очухаешься спустя час посреди бухты, уже без рыбы. И это еще в лучшем случае. В худшем – всплывешь в виде трупа где-нибудь у берегов Дито, и даже родичи тебя не опознают.

Вот такие они, горлодерки. Сомнительный свадебный подарок, прямо скажем. Внезапно меня прострелила догадка: «Это же проверка!» Быстрый взгляд, брошенный на графа, подтвердил мои подозрения. Многие сенаторы знали, что Джулия Граначчи обладала даром кьямата и, значит, могла найти общий язык с любой бессловесной тварью. А насчет меня, кажется, возникли сомнения. То ли донна Ассунта проболталась, то ли синьор ди Горо поделился с сюзереном своими догадками… Сенаторы, улыбаясь, посматривали на меня, но за их фальшивыми улыбками скрывалась расчетливая безжалостность. Я покосилась в сторону Алессандро – тоже, поди, злорадствует! – и наткнулась на горящий встревоженный взгляд. Начальник охраны сейчас же поднялся:

– Мне кажется, здесь неподходящее место для демонстрации искусства кьямата. Слишком опасно для всех.

– Да полно вам, – отмахнулся граф. – Эту тварь поймали два дня назад, она еле дышит.

Даже над горлодеркой нельзя так издеваться. Я решительно направилась к клетке. Алессандро бессильно обернулся к Рикардо, но тот лишь ухмыльнулся, подмигнув мне вслед:

– Ни один из Граначчи не струсит перед какой-то жабой. Покажи им, сестренка!

Желтый немигающий взгляд уставился на меня из-за прутьев – и моя голова чуть не лопнула от ядовитой злобы, хлынувшей густым потоком. Чужое сознание, заключенное в жутковатых круглых глазах, металось передо мной комком хищной остервенелости. Даже прикоснуться к нему было страшно. «Тише… – попыталась я достучаться. – Я не сделаю тебе хуже». В ответ хищница яростно ощерилась пересохшими губами.

– Принесите воды, два ведра, – бросила я одному из слуг. – Вы что, с ума сошли? Ее нельзя столько времени держать на воздухе!

Горлодерки могут довольно долго оставаться на суше, но эта, судя по сморщенной посеревшей коже, покрытой сухими струпьями, провела без воды больше суток. Болваны пустоголовые! Мою просьбу выполнили мгновенно. Рядом с клеткой плюхнулись два ведра, полные до краев, а слуга проворно отбежал подальше.

«Хочешь получить воду – замри и не двигайся».

Медленно, стараясь не делать резких движений, я отперла клетку и просунула ведро внутрь. Тварь следила за мной, не отрываясь. Даже воздух между нами звенел от напряжения. Я больше не пыталась наладить контакт, моих сил еле хватало, чтобы просто удерживать ее на месте. В ужасающей, бездыханной тишине столовой было слышно, как звякнула дверца клетки. Онемевшими пальцами я попыталась задвинуть в пазы заклинивший железный штырь… Чья-то рука легла сверху, и засов легко встал на место. Дон Алессандро! А я и не заметила, как он оказался рядом. Второе ведро я попросила вылить на клетку сверху, и плевать, что вода зальет начищенный пол. Подотрут, слуг здесь достаточно.

– Довольно! – хмуро сказал Алессандро, снова набросив на клетку покрывало. Изнутри доносился плеск и довольное урчание. Я, не торопясь, проверила надежность засова и только потом позволила себе оглянуться. Ладони дрожали, спина взмокла от пота, но вряд ли гости это заметили, настолько все были поражены. Оба сенатора казались смущенными. Дон Арсаго весь лучился от удовольствия и смотрел на меня как на любимую дочь. Рикардо что-то тихо шептал на ухо синьоре Бьянке, в лице которой наконец-то мелькнул проблеск интереса. Я мысленно вскипела: дорогой братец мог бы проявить ко мне и побольше участия! Развернувшись, я гордо прошла мимо них, спеша поскорее вернуться за стол, пока мне не отказали дрожащие ноги. Энрике, необычайно взволнованный, встретил меня с облегчением:

– Дорогая Джулия, ваше искусство поистине поразительно! Не сомневаюсь, что вы способны укротить любое чудовище! – произнес он галантно. Однако в его быстром взгляде и суетливых неловких движениях я отчетливо видела страх.

Интересно, кого он боялся? Отца? Или хищника, запертого в клетке? Или может… меня?

– Не любое. Некоторых можно только убить, – улыбнулась я своему жениху.

Глава 5

Наш город стоит на костях дуба, вяза и лиственницы: глубоко в ил и песок вонзаются крепкие сваи, которые служат опорами для будущих зданий. Наши пышные особняки – словно крона мертвого леса, уходящего корнями в зыбкое дно лагуны. Однако некоторые до сих пор верят, что Венетта покоится на спинах чудовищ. Недаром один из кварталов называется Дорсодуро – «крепкая спина». Кто знает, что дремлет в лагуне под безмятежной зеркальной гладью?

Мыслями я снова была в крипте нашего монастыря на Терра-деи-Мираколи, пол которой с одной стороны наклонно уходил под воду, проваливаясь в темный омут, а вдоль всей стены тянулся барельеф с изображениями живущих-под-волнами. Все они были здесь. Водокрут с чудовищно длинными щупальцами, способными легко переломать кости взрослому человеку. Левиафан, «заставляющий море пениться, подобно кипящему котлу», как написано в псалме. Бешено извивался скрюченный кистеног, рядом с ним скалилась зубами-иглами длиннотелая моррена. Мой взгляд скользил от потолка к полу, словно погружаясь в глубины моря. В верхней части барельефа художник изобразил тех, кого видел собственными глазами, и их образы были запечатлены с детальной скрупулезностью. Однако чем ниже опускался взгляд, тем чаще он выхватывал из темноты диковинных чудовищ, давно уже канувших в область преданий. Эти были нарисованы более схематично. Игольчатый живоглот, раздуваясь, как шар, пожирал добычу. Две сцепившиеся горлодерки дрались из-за рыбины. Наконец, возле самой воды на стене был высечен Хорро, Глубинный ужас, дышащий в унисон с морем, просыпающийся при полной луне, чей гнев мог отправить в пучину целую флотилию кораблей.

Косые лучи света, проникая сквозь отверстия в потолке, отражались от воды, играя бликами на стенах, отчего казалось, что каменные щупальца, когти и плавники шевелятся, ворочаются, стиснутые рамками барельефа.

В любой из базилик Венетты можно было найти какую-нибудь легенду о море: «Чудесный улов рыбы», «Хождение по водам», «Укрощение бури». На стене церкви Сан-Джакомо был изображен святой Николай, стоявший на спине морского змея. Однако наибольшей популярностью пользовалось сказание о подвиге святой Виадоры.

Я столько раз читала и слышала эту легенду, что она как живая стоит у меня перед глазами. В тот день триста лет назад полководцы Фиески разбили наш флот и подошли к самому городу. По Венеттийскому заливу, словно голодные хищники, шныряли фиескийские галеры. В гавани Сан-Николо собирались отряды: устраивали завалы из бревен, натягивали цепи, чтобы преградить путь врагу. Старый дож Андреа Гримани скончался от горестных вестей, и колокола на главном соборе глухими протяжными звуками возвестили о его смерти. Казалось, что республика умрет вместе с ним. Тогда юная Виадора, монахиня с острова Терра-деи-Мираколи, вошла в море, чтобы призвать тех, кто живет под волнами.

Город сотрясли подземные толчки. Старый мост Арженто рухнул, как и несколько домов возле набережной, а каналы позеленели от прилива морской воды. Стремительно налетела буря, словно вырвавшись из набухшей тучи. Море вспенилось горбами, и в черных провалах между волнами можно было разглядеть то гладкую черную спину, то оскаленный рот, то страшные щупальца, похожие на бешеных змей. На глазах ошеломленных людей, столпившихся на берегу, длинные скользкие жгуты взметнулись вверх, оплели флагманский корабль фиескийцев, и тот медленно, словно нехотя, завалился набок, а потом скрылся в пучине. Остальные корабли разметало по гавани, будто прищепки в лохани. Город словно сошел с ума. Ликующие крики и победные звуки труб мешались с воплями ужаса.

На церковных фресках Виадора представала величественной высокой женщиной, облаченной в лазоревые одежды. Но здесь, в тайной крипте монастыря Терра-деи-Мираколи, скрытой от чужих глаз, неизвестный художник изобразил все как есть. А согласно обычаю, девушке-кьямати надлежало входить в воду в том виде, в каком она вышла из чрева матери, то есть нагой.

На стене, оживая в загадочных переливах водяных бликов, маленькая монахиня, совсем еще девочка, едва переступившая порог созревания, бестрепетно стояла перед живой скользкой глыбой размером с фелуку. Яркие краски не потускнели от времени. Тоненькая угловатая фигурка девушки на фоне темных волн с клочьями седой пены словно светилась.

Сидя в крипте и слушая тихое дыхание моря, я размышляла о том, что художнику не хватило храбрости изобразить всю легенду целиком. Наверное, она казалась ему чудовищной. Ну, он же не был кьямати. Второе правило, которому нас учили, гласило: морю чуждо понятие справедливости, оно отзовется (если вообще отзовется) на те чувства, которые найдет в сердце зовущей. Поэтому ради собственной безопасности, прежде чем опускать руки в священные воды, следует научиться очищать свой разум от зла.

Виадора призвала живущих-под-волнами с гневом и ненавистью в сердце, желая сгубить фиескийцев – и была растерзана теми, кто откликнулся на ее зов. Зато она спасла город.

Я, конечно, была не так сильна. Но после долгих часов бдения в крипте, постов и медитаций море все же откликнулось мне. Я надеялась, что оно придет на помощь, когда наступит время отомстить и защитить двух дорогих мне людей. Пусть даже такой ценой.



Обед в доме Арсаго закончился. Стол, разоренный гостями, был похож на пляж после шторма, на котором, словно ловкие крабы, суетились безмолвные лакеи. Общество переместилось в салон, куда на подносах принесли кофе – новомодный горький напиток с чарующим запахом, навевающим мечты о горячих пустынях и восточных сказках. Я же, потихоньку покинув остальных дам, вышла на террасу.

После происшествия с паурозо мне нужна была минутка уединения, чтобы прийти в себя. С террасы я видела, что «подарок» со всеми предосторожностями погрузили в лодку и отправили к дому Граначчи. «Вот Ассунта обрадуется!» – подумала я не без ехидства. Может, мне повезет, и она запрется в комнате еще на неделю?

Запрокинув голову, я любовалась бархатным ночным небом. Ночной ветерок холодил влажную кожу, от крепкого прохладного воздуха закружилась голова. Ночь слегка посеребрила верхушки кипарисов, внизу невидимая вода в канале перешептывалась с замшелыми ступенями.

 

– Значит, вы все же владеете колдовским искусством!

Я вздрогнула. Из темноты на свет факелов выступила знакомая стройная фигура дона Алессандро. Сегодня он соизволил сменить свой обычный черный дублет на темно-синий, правда, того же глухого покроя, без всяких украшений.

Я приветливо улыбнулась:

– Теперь, надеюсь, вы не сомневаетесь, что я и есть настоящая Джулия Граначчи?

В колеблющемся свете факелов его лицо было плохо различимо, но я кожей чувствовала его изучающий взгляд. Наверняка обдумывает что-то, сравнивает старые догадки с новыми открывшимися фактами. Ну-ну. Меня не так-то легко поймать!

После нашей последней встречи я тоже успела разузнать о нем благодаря Пульчино, принесшему в клювике кое-какие сведения. Синьор Алессандро ди Горо с детства жил в доме дона Арсаго. Его отец погиб вместе с синьором Граначчи в те далекие дни, когда в начале правления дожа Соранцо кучка патрициев вознамерилась оттеснить дона Арсаго от власти. Заговорщики напали на него в храме с кинжалами, добавив к предательству грех святотатства, однако графу повезло – он остался цел. Зато двое его самых преданных сторонников погибли. Вероятно, в память о заслугах отца граф приблизил к себе сына. Он принял Алессандро в свою свиту и положил ему неплохое жалованье, но тот все равно жил словно монах в миру. Не сорил деньгами в игорных домах, не рядился в бархат и кружева, питая слабость только к хорошему оружию. Мечом и кинжалом владел отменно. Уж не знаю, кто ухитрился наградить его шрамом, но нынешняя репутация его была такова, что даже брави отказывались принимать заказы на этого человека. В привычках дон Алессандро был скромен, женщин сторонился, что неудивительно, с таким-то лицом. Интересно, почему он не носит маску? И это в Венетте, где традиция маски священна! Такое впечатление, будто он нарочно старался усложнить себе жизнь.

– Рад, что вы еще можете улыбаться, – покачал головой синьор ди Горо. – Как у вас вообще хватило духу сунуться к этой твари? Я уже собирался прийти вам на помощь…

– Я заметила, как вы придвинули к себе ту миску из-под оливок. Поди сто раз пожалели, что в столовую не принято приходить с оружием! – поддразнила я его.

Алессандро только пожал плечами:

– Ваза показалась мне достаточно тяжелой.

Меня распирало от смеха. Наверное, сказывался пережитый испуг. Не выдержав, я рассмеялась:

– Да вы герой! С миской оливок против паурозо!

– Смейтесь, смейтесь! Мадонна, да половина гостей готова была умереть от страха, хотя они сидели далеко от клетки!

– Ну, меня же этому учили, – отсмеявшись, всхлипнула я. – Умение справляться со страхом – это третье правило, которому учат каждую кьямати.

«Каждый день в свое время ты спускаешься в крипту и ждешь. Ты не знаешь, кто выйдет к тебе из воды. И выйдет ли кто-нибудь вообще. И когда оно изволит явиться. Но что бы ни пришло к тебе из моря, ты должна принять это».

Начав рассказывать, я уже не могла остановиться:

– Есть два вида страха, вы знаете? Есть знакомые, понятные страхи, у каждого свои. Но хуже всего – боязнь неизвестности. От знакомых страхов помогают упражнения и медитации. С неизвестным справиться сложнее. Как вы думаете, для чего мы записываем и сохраняем имена, облик, повадки всех живущих-под-волнами, когда-либо выходивших на поверхность? Чтобы научиться защищаться? Нет, от этих существ нет защиты. Но так мы словно приближаем их к себе. Делаем их более понятными. Если существо, которые ты впервые увидишь сквозь толщу воды, будет тебе хоть чуточку знакомо – меньше вероятность, что ты потеряешь голову от страха.

– Да, – задумчиво произнес Алессандро. – Это я понимаю.

Он протянул на свет правую ладонь. Я заметила, что ее тоже пересекали уродливые шрамы, а два пальца срослись криво, так и оставшись скрюченными.

– С самого детства я боялся не смерти, а вот этого – беспомощности, слабости, увечья. Этот страх висел над моей головой, как грозовая туча. Но когда несчастье действительно случилось… оказалось, что огромный страх рассыпался на мелкие понятные задачи. Сколько времени можно выдержать без опия? Сколько минут в день придется мучить руку упражнениями, прежде чем пальцы снова обретут подвижность? Так и вышло, что облако страха постепенно рассеялось. Хотя ситуация не стала от этого более приятной, конечно.

Мы помолчали. Лицо моего собеседника почти таяло в темноте. Наверное, это придавало ему уверенности.

– И все же, – задумчиво продолжал он, – несмотря на ваш опыт, несмотря на всю подготовку, ваше искусство остается опасным. Вчера я узнал, что неделю назад на Терра-деи-Мираколо погибла девушка. Как раз, когда вы сюда приехали. Одна из послушниц.

«Разведал все-таки!» Я махнула рукой – надеюсь, с достаточной небрежностью:

– Вам рассказали рыбаки? Ну что вы. Это просто слухи.

Дон Алессандро, однако, смотрел недоверчиво. Прямые брови упрямо хмурились. Под его пристальным взглядом я попыталась рассмеяться, но вышло не очень:

– Про кьямати ходит немало пугающих сказок. Не стоит думать, будто камни в нашей крипте пропитаны кровью невинных девушек. Я помню легенды о святых, о Виадоре, но мне кажется, что с течением времени море постепенно засыпает. Оно все реже откликается нам. Можно несколько лет провести в монастыре и так и не встретить никого, кто ответил бы на твой зов.

– То есть за время вашего пребывания на Терра-деи-Мираколи не было никаких… несчастных случаев?

– На моей памяти – ни разу, – честно призналась я. – Однако слухи среди рыбаков ходили всегда. Это их способ справляться со страхом, понимаете? Вы не знаете, каково это – жить в полной зависимости от моря, когда твою лодку может завтра сожрать шторм, или рыба вдруг пропадет из лагуны, или хижина твоего соседа наутро вдруг окажется пустой! Мы, кьямати, для них – что-то вроде посредников между людьми и морем. Оттого каждый слух, просочившийся из монастыря, раздувается до нелепых размеров. Рыбаки говорят: «Живущие-под-волнами взяли еще одну жертву», – и это придает им уверенности. Помогает жить дальше.

Алессандро хмуро молчал, глядя перед собой. Луна поднялась выше, посеребрив крыши и ставни, нарисовала зыбкую рябь в темных провалах между домами. Я перевела дыхание:

– Даже сейчас, когда свет истинной веры добрался до самых отдаленных земель, все равно находятся люди, полагающие, что человеческая кровь, пролитая на алтаре, надежнее защитит их от гнева богов, чем все молитвы и праведные поступки.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru