Алена Свиридова
Счастье без правил
Старый приятель
Года три назад, на одном очень помпезном мероприятии в зале Чайковского, я вдруг увидела одного моего знакомого. Заметно поседевшего, чуть располневшего, но за счет высокого роста и хорошей осанки не сильно изменившегося со дня нашей последней встречи.
– Володя! – радостно кинулась к нему я.
Он посмотрел на меня с удивлением. В глазах его читался вежливый интерес и вежливое ожидание, дескать, что вам угодно. Мне угодно было радостно обняться, вспомнить вместе, как он водил меня на «Оливера Твиста» в Лондоне, как я пару дней даже жила в его лондонской квартире, потому что об этом попросила мой издатель и подруга Надя Соловьева. Вспомнить, как он заснул на этом «Оливере Твисте», а потом мы ели кресс-салат и мясо в небольшом ресторанчике. И его дурацкий галстук с Микки Маусом, который сводил на нет весь пафос дорогого костюма, показывая, что передо мной наш человек. Поблагодарить за приглашение, по которому мне сделали визу, потом и еще одну, в общем, поблагодарить за Лондон, который с его помощью распахнул мне свои объятия. С тех пор мы не пересекались, потому что он постоянно жил в Лондоне, в Москве бывал крайне редко, постоянно летал по делам, да и моя гастрольная деятельность не давала ездить туда, куда хочется. Я иногда пересекалась с его сыном, Володей-младшим, что как раз стоит с ним рядом и радостно мне улыбается.
– Папа, это Алена, – говорит Володя-младший несколько смущенно.
После этой фразы в глазах у старшего появляется еще большее недоумение. Тут до меня наконец доходит идиотизм ситуации. Никто не собирается заключать меня в объятия, так как не узнает. За эти секунды в моем сердце родилась буря. Вся позитивная энергия, направленная на Володю-старшего, наткнувшись на стену неузнавания, превратилась в негативную.
– Ты – мудак, – сказала я ему и треснула по спине сиреневой шелковой сумочкой «Кристиан Диор».
Такие слова были вполне уместны во времена нашего предыдущего общения. Он испуганно подпрыгнул и бросился бежать вверх по лестнице. Бедный Володя-младший, умоляюще посмотрев на меня, бросился его догонять. Вокруг, что называется, немая сцена.
– Что это было? – невозмутимо спросил меня мой парень.
Я стояла в нежно-сиреневом шелковом платье, в серебряных туфельках, с длинными белокурыми локонами, обрамляющими красное, перекошенное, злое, обиженное лицо.
– Как он мог меня не узнать? Я что, так сильно изменилась? Так постарела? – слезы были уже на подходе.
– Не вздумай реветь. Ты не изменилась, а если даже и так, то только в лучшую сторону.
– Как можно не узнать человека, который жил у тебя дома, которому ты делал визу и с кем ходил в театр?
– А когда это было?
– Когда-когда, в девяносто третьем году! – сказала я, отвернувшись, потому что слезы все же покатились.
– В девяносто третьем? Ты шутишь? Сейчас 2013-й! Прошло двадцать лет!
Я удивленно посмотрела на него сквозь слезы. Мы захохотали! Двадцать лет! Я не заметила, что прошло столько времени. Те воспоминания были для меня настолько яркими, что не потускнели за двадцать лет!
Я ведь действительно тогда была совсем начинающая артистка, никто и звать никак, первый раз увидела Лондон, первый раз была на настоящем мюзикле. Похожая на мальчишку, худая, с короткой стрижкой, восторженная провинциалка. Восторженности, по-видимому, не убавилось, раз я так радостно кинулась ему навстречу.
– У вас что-то было? Нет? Точно?
– Да абсолютно точно! Он не в моем вкусе вообще, – это было правдой.
– Ладно, верю. Он был женат? – мой парень попытался выстроить защиту.
– Нет.
– Тогда представляешь, сколько девиц в то время могло ошиваться в его квартире? И на мюзикле он уснул, потому что ему осточертело их всех туда водить! Ты просто тоже была не в его вкусе, поэтому он тебя не запомнил и не интересовался твоей дальнейшей судьбой.
– Точно! – я вытерла слезы. – А я его сумкой! И мудаком!
– Моральную травму нанесла в общем-то пожилому человеку! Вот ты даешь, старушка! Запамятовала, что прошло двадцать лет!
Мы хохотали, как безумные! Володю я больше не встречала. Мне не досталось роли в фильме его жизни. Ничего страшного. А двадцать лет – всего лишь мгновенье.
Брехня!
В 90-е Джордж Майкл возвестил становление эры супермоделей, выпустив ролик «Freedom». Раньше модели спокойно себе работали в Доме моделей и назывались манекенщицами, потому что Дом моделей подразумевал модели одежды, а не модель как личность или образ жизни. Манекенщицы были красивые, но, по общему мнению, дылды и слишком тощие. Высокий рост для женщины был скорее недостатком – мужчинам не нравилось сравнение не в свою пользу. Поэтому в восьмидесятые к манекенщицам относились с интересом, глянь, какое чудо, но не более. И я не помню, чтобы наши мамы стеснялись своего возраста – на экране актрисы и певицы по нынешним меркам выглядели старше и в целом серьезнее, поэтому взрослость и некая зрелость была основным трендом. Мы все хотели выглядеть старше.
Что же произошло в девяностые? Развалилась огромная страна, рухнули стены и все стереотипы и моральные устои.
Божественная Линда Евангелиста, нереальная Наоми Кемпбелл, Кристи Терлингтон с оленьими глазами, Татьяна Патитц с чувственно припухшими веками, кукла Барби, она же Клаудиа Шиффер, Синди Кроуфорд с родинкой в уголке рта – юные, длинноногие, стройные и прекрасные. Все женщины упали от восхищения и почувствовали себя дурнушками. Маленькими, толстыми таксами. Параметры 90–60—90 стали единственно возможной формой существования. Кто не укладывался – получал кучу комплексов, анорексию и прочие радости. С самого детства я была худой, надо мной вздыхали и безуспешно пытались откормить крымские родственники.
Неожиданно я оказалась в тренде, получила карт-бланш и расправила крылья. Повезло так повезло! Но выскочила другая проблема – модели с каждым годом становились все моложе и моложе. Мне кажется, они даже школу не успевали заканчивать, как уже топали по подиумам Милана, Лондона и Парижа. Та же история наблюдалась в спорте. И в кино.
Глянцевые журналы списали взрослых женщин на склад ненужных вещей.
Между собой соревновались дети.
Мы теперь должны были навсегда остаться юными, чтобы выжить.
Мужчинам повезло больше, видимо, потому, что их количественно меньше. Возраст роли не играл, главное, чтобы был пресс. Желательно, во внутреннем кармане пиджака либо, на худой конец, на животе. Девяностые понеслись прочь от совка, как кобыла, которой попала вожжа под хвост. «Шампанского лошадям, и баб сменить!» – поручик Ржевский как нельзя лучше олицетворял то время. Все приличные мужчины срочно обзавелись моделями. Некоторые возили их в Куршевель целыми пионерскими отрядами. Остальные женщины, начиная лет с двадцати трех, уже считали себя старухами. Глянец тыкал нам в нос юностью с каждой страницы.
Я только приехала в Москву. Мне исполнилось 30. Многовато для начала. И я стала врать. Врать было легко, выглядела я молодо, особенно когда не красилась, с короткой стрижкой меня даже принимали за мальчишку, и только Вася, мой девятилетний сын портил картинку. Помню, мы катались с ним на роликах в парке Горького, школьники общались со мной на равных, и тут Вася громко заорал: «Мама! Я натер ногу, пошли уже домой!» Школьники отпрянули, оскорбленные в лучших чувствах – казачок оказался засланным.
«Вася, не мамкай, – шипела я, – я же тебя просила!» Мне было почему-то стыдно, что я уже такая взрослая. Может, потому, что Вася появился у меня слишком рано, я даже не успела вдохнуть этот воздух свободы, это сладкое чувство, что ты уже можешь делать все, что хочешь, и никто тебе не указ. Но с рождением малыша неожиданно оказалось, что ты обязан делать то, что в первую очередь нужно ребенку. Я проскочила тот этап, который называется юностью, даже не успев почувствовать его на вкус. Из детства прыгнула прямиком во взрослую жизнь. Оказалось, что это сплошные обязанности. Я чувствовала себя обделенной и, живя в Москве одна в съемной квартире, с лихвой наверстывала упущенное.
Вася жил в Минске с моими родителями, я, мать-кукушка, очень скучала по нему. Когда всплывали разговоры о детях, с удовольствием рассказывала, какой он у меня гениальный. Поскольку врала я все-таки нечасто, навык грамотного вранья у меня отсутствовал. Однажды в самолете мое место оказалось рядом с одним приятелем, которого я давно не видела. Весь полет мы оживленно болтали, под конец он похвастался своей маленькой дочкой, какая она талантливая, тут уж я не смогла сдержаться, стала рассказывать про Васю, который уже жил в Москве со мной. Ему к тому времени исполнилось пятнадцать лет, о чем я с гордостью и сообщила. По прилете моего знакомого встречали друзья, он представил меня и первым делом сказал:
– У Алены, оказывается, такой взрослый сын! Пятнадцать лет! Представляете?
– А сколько же вам лет? – удивленно посмотрев на меня, спросили его друзья.
– Двадцать семь! – не успев сообразить, по привычке, брякнула я.
Воцарилось неловкое молчание. Получалось, что либо я родила, будучи школьницей, либо, что гораздо вероятнее, нагло вру.
– Ну, мне пора, – я готова была провалиться сквозь землю от стыда, – меня ждет машина.
«Вот овца, – ругала я себя, быстро выходя из терминала, – не можешь врать, не ври, посчитала бы для начала, идиотище!» Слава богу, что спрашивать женщину о возрасте начало считаться верхом бестактности.
В Википедии почему-то больше. Поскольку Википедия считается авторитетным ресурсом, мне стало неприятно. Мы с Васей, который стал совсем взрослым и уже давно жил в Канаде, исправили ошибку. На следующий день в Википедии я опять стала старше. Эй, мне чужого не надо, своего хватает! Мы исправили снова. Да что ты будешь делать! Какой-то злостный админ с маниакальным упорством исправлял дату моего рождения, аргументируя, что все артистки врут. Надо признаться, аргумент обоснованный, но не в этот раз. Я написала в ЖЖ гневный пост, где рубила правду (опустим то, о чем писала выше) и обвиняла админа в некомпетентности и пристрастном ко мне отношении. «Займись делом, дружок, – заканчивала я пост, – нечего паразитировать на моей жизни». Через пару дней я получила письмо от Википедии, где были извинения и ссылка на указ Президента о получении мной российского гражданства. Там была указана дата моего рождения, совпадающая с той, на которую я претендовала. Этот документ посчитали достаточно основательным. Правда восторжествовала!
Конец моему страданию положил Интернет. В разных источниках он указывал разный год моего рождения, где-то меньше, где-то больше.
На самом деле, я благодарна тому злостному админу. Я, наконец, приняла свой возраст и перестала его стесняться. У меня начался роман с парнем намного моложе меня, и этот факт его вообще смущал. Дети, говорите правду, с ней живется гораздо спокойнее. Когда мне исполнилось пятьдесят, с удовольствием отыграв юбилейный концерт в «Крокусе», я рассказала об этом на телевидении. Моя жизнь наполнилась удивительной гармонией. Все отметили, что я выгляжу лучше, чем раньше. Возможно, так оно и есть, в голове у меня прояснилось, с возрастом я набрала пару, как выясняется, не лишних килограммов и перестала быть угловатой. Сбылось пророчество моих родственников – они всегда были уверены, что если я чуть поправлюсь, то обязательно стану красавицей.
Sexy
Сексуальность – товар, который хорошо продается. Поэтому все, что хотят продать, пропитано сексом. Реклама кофе и колготок, прокладок и машин, лекарств и квартир, кондиционеров и цемента сладострастно шепчет, стонет, извивается и обещает запредельное наслаждение. Разве что не женится. Про популярную музыку я вообще молчу. Очень много секса витает в информационном пространстве.
Я даже перестала на это реагировать. Как в бане. Если в кино попадаются сексуальные сцены, я перематываю – мне скучно. Читать про это в художественной литературе – смешно.
Такое ощущение, что сплошь и рядом все вокруг сексуальные гиганты.
«Ra-Ra Rasputin, Russia’s greatest love mashine». На школьном выпускном вечере я пела песню «Бони М». В кудряшках и нежно-розовом платье. Ничтоже сумняшеся, не понимая слов – печатный текст в то время было не найти. Я его заучила на слух, как попугай. А что, музыка классная, что-то там про Распутина. Вся школа с удовольствием послушала и потанцевала. Учительницы английского языка на выпускном не было, исправить эту абракадабру никто не смог – остальные понимали не больше моего.
А что стоила знаменитая фраза, сказанная советской участницей телемоста Ленинград – Бостон. «В СССР секса нет!» На самом деле мы просто не употребляли это слово. Она была права. Наверное, это было плохо – мы пользовались только ненормативной лексикой, если нужно было говорить на эту тему, ведь секс, конечно, был. Реальный, разный и живой. Но его не было в медиапространстве, даже на эстраде, упаси бог, все было очень пристойно. Секс был дома, на хате у друзей, на даче, в подъезде, где угодно, потому что единственной проблемой было место, где им можно было заняться. Вопрос с жильем стоял остро. Поэтому все женились, это облегчало проблему «Где?». И еще секс был абсолютно естественной вещью, как дышать. Мы не сильно его обсуждали, поэтому и не сравнивали себя с кем-то.
Мы ничего не знали о сексе.
Самиздат Камасутры я читала, уже будучи студенткой, на лекциях из-под стола, домой не давали.
Первой секс-бомбой, разнесшей информационное пространство Советского Союза в клочья, была итальянская певица Сабрина Салерно, или попросту Сабрина. Ее показали в передаче «Утренняя почта». Мне кажется, вся страна испытала шок от того, что такое бывает. Обтрепанные, короткие джинсовые шорты, разрезы на белой короткой футболке, сквозь которые была видна внушительная, колышущаяся в такт танцевальным движениям грудь, тонкая талия, чудесные каштановые волосы, глаза, губы, зубы, просто караул! Так вот как там у них! Мы тоже так хотим! «Она очень Sexy», – сказал кто-то. И это была небольшая, но революция. Мы стали употреблять это слово. Секс. Стали говорить о нем. С каждым годом все больше и больше.
Но мне почему-то кажется, что когда много говорят, то гораздо меньше делают.
Вся энергия уходит в разговоры.
Быть красивой или просто симпатичной теперь оказалось мало. Необходимо быть сексуальной. И началось. Грудь, губы, волосы, ногти, ресницы, брови, зубы – все можно было получить! Все нарастить, заколоть, вставить, наклеить! Мы в одночасье лишились опоры, которой была естественность, и свернули на кривую дорожку новых стандартов красоты и поведения. Когда я первый раз попала в Амстердам (это был мой первый круиз), мы бегом побежали в квартал Красных фонарей и провели там несколько часов. Заходили во все магазины, смотрели всякие глупости, хихикали, делали вид, что мы свободные, и так все знаем. Вечером, вернувшись в каюту, я отчаянно загрустила. Что-то сломалось в моем восприятии. «Как можно так испохабить такое хорошее дело, – думала я, вспоминая то, что видела. – Зачем?»
Секс и Малый Театр
В первый раз эмоций было так много, и они искрили так сильно, что в памяти остались только освещенные этой вспышкой фрагменты тел, распятых на жестком остове родительского дивана. И, слава богу, никто никуда не торопился – мама уехала в командировку.
Желательно, чтобы работали люди опытные. Можно ведь почти сразу открыть золотую жилу, а можно своим неловким кайлом завалить все к чертовой матери так, что даже последующие старатели утомятся откапывать и не найдут того, чего искали. На следующий день плюнут и пойдут дальше.
Лишение девственности суеты не предполагает.
Дело это медленное и обстоятельное, как разработка нового месторождения.
Мне повезло – он был старше, мы были влюблены и собирались пожениться. Первая же мамина командировка послужила спусковым механизмом. Я была абсолютно невинна, даже не знала, что женщины испытывают оргазм. Это не помешало мне испытать его примерно через месяц, я очень удивилась и спросила, что это со мной только что было? Начало развитию моей сексуальности было положено.
Мне кажется, не бывает фригидных женщин, бывают плохие любовники. И желание соответствовать непонятно откуда взятым стандартам. И боязнь объяснить партнеру, чего тебе хочется. И боязнь показать ему, что ты не испытываешь оргазма. Поэтому иногда только и останется, что мягкий кожаный диван у психоаналитика и шлифовка актерской игры – все эти ахи-охи, рассказы подружкам про множественные оргазмы и томное закатывание глаз. Потом, в попытках понять, в чем дело, ты начинаешь смотреть порно, в котором девушки практически никогда не кончают, зато делают акробатические этюды не хуже цирка Дю Солей. Часто мужчины, тоже насмотревшись порно, пытаются показать свою молодецкую удаль и так, и сяк, и наперекосяк, и вдоль и поперек и несколько часов кряду. Либо все заканчивается настолько быстро, что и писать не о чем.
– Вот я вчера девчонку снял, кончала, как пулемет! – гордо заявляет мне мой приятель, сам сильно удивленный своими способностями.
– Видимо, пулеметчик – асс, – ехидно замечаю я. – И что, реально было круто?
– Конечно! Но, если честно, она задала такой бешеный темп и так громко орала, что я даже утомился.
Да, про пулеметы мы слыхали. Из Малого театра. Так ведь бывает. У многих секс превращается в спорт, в постоянное доказательство себе и окружающим, что я – о-го-го! Юные модели, походы в ночные клубы, типа, потанцевать!
Но давайте себе не врать – первый секс с новым партнером редко когда бывает качественным. Поскольку нет особого доверия, оба на стреме – вдруг не получится, вдруг не встанет, вдруг целлюлит заметит, а вдруг поймет, что я не могу расслабиться, а я сегодня пьяный и мне по барабану, и вообще слишком много всяких но, чтобы кончить через 30 секунд, после того как тебе задрали юбку и завалили на кухонный стол, смахнув с него кастрюлю борща, муку и вареники, или что там обычно бывает в кино. Много лишних и бессмысленных движений, которыми прикрывается отсутствие главного. Секс без любви – желание взять. Взять-то надо побыстрее. Взять и свалить. А в любви мы отдаем. Отдаем с удовольствием и без суеты. Так что я – за любовь! А секс – весьма простое и приятное занятие, как петь, например. Согласны?