У соседа за печкой жил мужичок с локоток.
Помогал соседу кое-чем, понемножку. Плохое житье на чужих хлебах.
Взяла мужика тоска, пошел в клеть; сидит, плачет. Вдруг видит – из норы в углу высунулась мордочка и повела поросячьим носом.
«Анчутка беспятый», – подумал мужичок и обмер.
Вылез анчутка, ухо наставил и говорит:
– Здравствуй, кум!
«Какой я ему кум», – подумал мужичок и на случай поклонился.
– Окажи, кум, услугу, – говорит анчутка, – достань золы из-под печки; мне через порог перейти нельзя, а золы надо – тещу лечить, – плоха, объелась мышами.
Мужичок сбегал, принес золы, анчутка его благодарит:
– За службу всыплю я тебе казны, сколько в шапку влезет.
– На что мне казна, – отвечает мужичок, – вот бы силой поправиться!
– Это дело пустое, попроси звериного царя…
И научил анчутка, как к звериному царю попасть и что говорить нужно.
Мужичок подумал – все равно так-то пропадать, и полез в крысиную нору, как его учили.
Там темно, сыро, мышами пахнет. Полз, полз – конца не видно, и вдруг полетел вниз, в тартарары. Встал, почесался и видит: вода бежит, и привязана у берега лодочка, – с малое корытце.
Сел мужичок в лодочку, отпихнулся, и завертелся, помчался – держи шапку.
Над головой совы и мыши летают, из воды высовываются такие хари – во сне не увидишь.
Наконец загорелся свет, мужичок пригреб к берегу, выпрыгнул на траву и пошел на ясное место. Видит – высоченное дерево шумит, и под ним, на семи шкурах, сидит звериный царь.
Вместо рук у царя – лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде тысяча глаз.
А кругом – звери, птицы и все, что есть на земле живого – сидят и на царя посматривают. Увидал мужичка звериный царь и закричал:
– Ты кто такой? Тебе чего надо?
Подошел мужичок, кланяется:
– Силешки бы мне, батюшка, звериный царь…
– Силу или половину?
– Осьмухи хватит.
– Полезай ко мне в брюхо!
И разинул царь рот, без малого – с лукошко.
Влез мужичок в звериный живот, притулился, пуповину нашел, посасывает.
Три дня сосал.
– Теперь вылезай, – зовет зверь, – чай, уж насосался.
Вылез мужичок, да уж не с локоток, а косая сажень в плечах, собольи брови, черная борода.
– Доволен? – спрашивает царь. – Выйдешь на волю, поклонись чистому полю, солнцу красному, всякому жуку и скотине.
И дунул. И подхватили мужика четыре ветра, вынесли к мосту, что у родного села.
Солнце за горку садится, стадо гонят, идут девки…
Подбоченился мужик и крикнул:
– Эй, Дунька, Акулина, Марья, Василиса, аль не признали?
Девки переглядываются.
А мужик тряхнул кудрями.
– Теперь, – говорит, – пир горой, посылай за свахой. Я теперь самого звериного царя меньшой сын.
Девки так и сели. А мужик выбрал из них самую румяную да на ней и женился.
В конюшне темно и тепло, жуют сено лошади, стукнет по дереву подкова, цепь недоуздка зазвенит или скрипнет перегородка – караковый почесался.
В узкое окно влезает круглый месяц.
Лошади беспокоятся.
– Опять подглядывает месяц-то, – ржет негромко вороной, – хоть бы козел пришел, – все не так страшно.
– Козла «хозяин» боится, – сказал караковый, – а месяц сам по себе, его не напугаешь.
– Куда это козел ушел? – спросила рыжая кобыла.
– На плотину, в воду глядеть.
Кобыла храпнула:
– К чему в воду глядеть? Одни страсти.
– Страшно мне, – зашептал вороной, – месяц в окно лезет. Схватить его разве зубами?
– Не трогай, – ответил караковый, – захромаешь.
Кобыла жалобно заржала.
В конюшне – опять тихо. На сеновале возятся мыши.
Захрапел вдруг, шарахнулся вороной, копытами затопал.
– Смотрите, смотрите, месяц-то, – зашептал он, – и рога у него, и глаза.
Дрогнул караковый.
– А борода есть?
– И борода веником.
Караковый захрапел:
– «Хозяин» это, берегись.
Вдруг клубком из окошка скатился в стойло вороному старичок и засмеялся, заскрипел.
Вороной стал как вкопанный, мелкой дрожью дрожит.
Рыжая кобыла легла со страха, вытянула шею.
Караковый забился в угол.
– Вороненький, соколик, – заскрипел «хозяин», – гривку тебе заплету, – боишься меня? А зачем козла звал?.. Не зови козла, не пугай меня… – и, с вывертом, с выщипом, ухватил вороного.
Вороной застонал.
– Стонешь? Не нравится? А мне козлиный дух нравится!.. Идем за мной.
Старичок отворил дверь и вывел за гриву вороного на двор.
– Голову-то не прячь, – скрипнул он и ущипнул за губу.