bannerbannerbanner
полная версияЛюбовь – книга золотая

Алексей Толстой
Любовь – книга золотая

Полная версия

Завалишин. Повинуюсь. (Уходит.)

Появляются князь и Полокучи.

Князь. Ваше величество, виноват кругом, – мошку из глаза хотел достать у дамы.

Екатерина. Что ж из того, – не резон даме лазить языком в глаз. Уголок платка имеется на сей случай.

Князь. Платок-то у меня весь в табаке.

Екатерина. Затем, – что это за вспышки необузданного нрава? Бросаться на гостя со шпагой – сие варварства гнусный обычай. Вы, слава Богу, русский дворянин…

Князь. Попугать хотел.

Екатерина. А пошлая склонность к неумеренному сну за столом!

Князь. Шутил, шутил и носом гудел смеха ради.

Полокучи. Ваше величество, могу быть свидетельницей, что князь большой шалун.

Князь. Истинно преогромный шалун… И деды и прадеды мои…

Екатерина. Довольно, сударь… Извольте собираться в путь, – я беру вас в Крым… Аннет по дороге займется вашим воспитанием.

Полокучи. Приложу все старания…

Князь. В Крым? Батюшки светы!..

Полокучи. Благодарите ее величество…

Князь. Как же тут все так и бросить?.. Все разворуют. А как же насчет супруги моей?

Полокучи. Тс-с-с! Государыня окончила аудиенцию, и далее разговаривать не по этикету.

Екатерина отходит и садится в беседке.

Князь. Когда же ехать-то?

Полокучи. Да сей час.

Князь. Как же, в чем есть – так и поеду? Ведь две тысячи верст…

Полокучи. В пути нам неплохо будет служить бог любви.

Князь. Так-то оно так… Решето!

Решето входит с деревянной чашкой.

Решето. Квас, дядюшка, с хреном.

Князь. Какой там к черту квас! Хватай бельишка какого-нибудь да халат старый, суй в мешок… В Крым с тобой едем.

Решето. Светопреставление!

Князь. Приказано мне быть шалуном…

Решето. Да ведь года не те, дядюшка…

Князь. Сам знаю. Скажи там кому-нибудь, чтоб велели попу денно и нощно молебен служить за мое здравие…

Решето убегает.

Полокучи. Любезный князь, ведите меня.

Князь. С княгиней бы все-таки проститься…

Полокучи. Видите, государыня перчаткой играет: она раздражена. Лучше удалимся скорее. А с княгиней проститесь, садясь в мою карету.

Князь. Ладно. Служить так служить.

Полокучи и князь уходят.

Екатерина (княгине). Подойди.

Княгиня торопливо подходит.

Покажись. Вытри глаза. Подними их к небу. Да… (Отвернулась.) Ты глупа – вот твое извинение. Разрешаю тебе клясть свою судьбу. Утешишься скоро, – на зиму приедешь в Петербург, там утешители найдутся. Разрешаю считать меня тиранкой.

Княгиня. О ваше величество…

Екатерина. Молчи. Мне лгать не смей. Ведь я одним дыханием могла испепелить тебя. Но сие было бы подобно гневу на мошку, попавшую в глаз, то есть смешно. Зимою в Петербурге снова увидишь меня приветливой. Запрещаю тебе одно: полагать, что сегодняшние мои поступки руководились страстью стареющей женщины. Гляди мне в глаза. Так. Свет полон низостей. Люди низменны. И лицо женщины в пятьдесят лет окружено сиянием неземной красоты, если она – расточительница земных благ. Я удержала твоего возлюбленного от глупостей. О, как бы он жалел впоследствии, что за один поцелуй твоего кукольного ротика отдал всю удачу жизни. Он глуп так же, как и ты, но он красив, смел, – зачем губить его? Видишь, я уже не такое чудовище. Князя твоего беру в Крым. Ты спросишь – зачем? Никогда не будь смешной, – вот закон света. Через неделю весь мой двор будет знать о приключениях в этой злосчастной усадьбе. Так пусть смеются над твоим князем, а не хихикают в носовые платки над любовными неудачами женщины, имеющей одну лишь неудачу – время, проклятое время за плечами. Прощай. Все же вам всем, общими усилиями, не удалось мне испортить сегодняшнего дня… Взгляни еще раз мне в глаза… Я счастлива…

Входит Завалишин.

Завалишин. Карета подана.

Екатерина. Проститесь с княгиней. Когда мы расстаемся с человеком, благоразумнее думать, что расстаемся навсегда.

Княгиня. Навсегда?

Завалишин. Простите…

Екатерина (княгине). Прощай. (Завалишину.) Идите же, мой друг, становитесь на запятки.

Екатерина, Завалишин и княгиня уходят. Слышно пение девушек:

 
Это разве не беда, не беда –
Уродилась лебеда, лебеда…
Не берет ее ни град, ни мороз,
Накосили лебеды целый воз.
Вся деревня весела, весела,
Наварила киселя, киселя…
 

Появляются девушки, Никита и Санька.

Никита.

 
Уехали господа, господа, –
Это разве не беда, не беда…
 

Наташа. Девоньки, на столе-то у них, на столе, глядите, навалено – и пряники, и изюм, и орехи, и бобы турецкие.

Санька. Не дам растаскивать барское добро!

Никита. Мы – лесные – нам все можно.

Все со смехом выносят из столовой сласти и вино.

Санька. Скажу, ей-богу скажу, нажалуюсь…

Наташа. Изюм, девочки…

Никита. Бобы турецкие…

Девушки.

 
Уехали господа, господа, –
Это разве не беда, не беда…
 

Входит заплаканная княгиня.

Санька. Ваше сиятельство, нинфы без спросу добро растаскивают…

Княгиня. Пусть делают что хотят… Подай мне книжку… Он на прощанье мне шепнул: «С кручи в воду брось эту книжку». (Идет к беседке и бросает книжку под обрыв.) Прощай, прелестный вымысел, прощайте, забавы счастливые, прощай любовь – книга золотая… (Саньке.) Царица села в карету – злая, щеки трясутся… А он, а он!.. (Рыдает.) Влез, голубчик, на запятки, как побитый, головушка висит, и на меня ему стыдно взглянуть. Лошади как рванулись, карета как загремела, красные колеса как завертелись… Пыль поднялась, и он, голубчик, скрылся за пылью, – скрылось мое счастье… (Рыдает.)

Рейтинг@Mail.ru