Полная версия:
Алексей Иванович Соломатин Цветок Кванта
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
Не выдержав давления и насмешек, Роберт впервые за многие годы повысил голос:
– Сененмут использовал резонанс, чтобы связываться с неизвестным нам информационным полем. Они называли это Сесен – цветок возрождения, символ перемен и вечного обновления!
Профессор Харгривз лишь фыркнул, его губы скривились в насмешке:
– Сесен? Ваш отец тоже верил в сказки. Чем всё закончилось? Позором и отставкой, – добавил он с ледяной холодностью, оставляя за собой тень осуждения.
Как только дверь захлопнулась, Роберт, не теряя ни минуты, схватил небольшой кристалл кварца – бесценный подарок отца, привезённый из первой гробницы Сененмута TT71, которая считается семейной усыпальницей его рода. Поверхность кварца едва мерцала в тусклом свете лабораторных ламп, на грани которой мелькал почти стёртый иероглиф, как последний шёпот древности. Из старого сейфа он вынул письмо с зашифрованной подсказкой:
«Ищите в том, что считают украшением. Семь лепестков в гробнице Сененмута TT71 указывают путь».
Эти слова всё ещё звучали подсказкой для тех, кто осмеливался идти по следам предков.
На доске между сложными формулами висела схема древней гробницы, выполненная с поразительной точностью. Красным маркером Роберт обвёл фреску, на которой был изображён цветок, окружённый семью планетами – символами космического порядка. «Отец искал ответы в TT353, но истинный ключ, скорее всего, скрыт в TT71… А 353-ей Сененмут, должно быть, уготовил особую роль», – мелькнула в его сознании догадка, сплетая древние пророчества с новейшими открытиями квантовой физики.
В блокноте, который он ласково называл «Цветок», появилась новая запись:
Эксперимент № 89: 1720 Гц вызывает квантовую когерентность в кварце.
Сененмут спрятал манускрипт не в TT353, а в TT71 – отец был на пороге великого открытия…
Семь лепестков = семь частот?
За окном погас свет, и лаборатория погрузилась в густую темноту, лишь мерцающий экран осциллографа, как далёкая звёздная карта, напоминал о бескрайних просторах космоса и неизведанных тайнах Фиванского некрополя. Роберт сжал кристалл в руке, ощущая, как его острые, отточенные грани впиваются в кожу, пробуждая болезненное, но ободряющее чувство приближающейся разгадки. «Я соберу все частоты, все звуки, что таят в себе секреты. И тогда вы все узнаете истинное значение…»
На обороте старой фотографии отца, сделанной у семейной гробницы Сененмута TT71, он заметил фрагмент давно забытых записей: там был нарисован цветок, сложенный из бесконечных фрактальных узоров, где каждая лепестковая дуга была помечена цифрами, обозначающими частоты. В самом центре рисунка вопрошал знак «? Герц», как недосказанный вопрос, требующий ответа. Этот символ ясно указывал: нужно ехать в Луксор и искать ответ там, в гробницах древнего некрополя.
И вот теперь, спустя шесть лет, в Фиванском некрополе, Роберт наконец нашёл ключ – частоту 1760 Гц..
– Не может быть! – прошептал он, – это же нота Ля!
Как озарение, в его сознании всплыла ещё одна история, о которой он читал несколько лет назад. В 1976 году американский флейтист Пол Хорн получил разрешение от египетского правительства на запись музыки внутри Великой пирамиды Хеопса. Перед поездкой пирамидолог Бен Пич сообщил ему удивительную вещь: если ударить по гранитному саркофагу в Камере Царя, тот издаст чистый тон ноты Ля с частотой 438 Гц[1] – на два герца ниже стандартной западной настройки в 440 Гц.
Хорн взял с собой электронный тюнер, и когда ударил по саркофагу, прибор действительно показал 438 Гц. Он настроил свою флейту на эту частоту и записал альбом, используя уникальную акустику пирамиды с её восьмисекундным эхом.
– Два герца, – пробормотал Роберт, – такая же погрешность…
Он лихорадочно открыл на планшете таблицу частот музыкальных нот. Ля первой октавы – 440 Гц, Ля второй – 880 Гц, вот она: Ля третьей октавы – 1760 Гц. А его измерения показывали 1762 Гц – всего на 2 герца выше. В музыкальном масштабе это была практически та же нота.
– Они настраивали не только саркофаги, но и целые комнаты, – прошептал он, ощущая, как по спине пробегает холодок. – Гробница Сеннефера настроена на ту же ноту, что и саркофаг Хеопса, только на две октавы выше!
Это не казалось совпадением. Древние египтяне, разделённые тысячелетиями, использовали одну и ту же акустическую систему. Но зачем? Что означала эта нота Ля, которая, казалось, пронизывала всю архитектуру Древнего Египта?
Роберт вспомнил слова Бена Пича, которые Пол Хорн включил в буклет к своему альбому: «Каждая комната имеет свою основную вибрацию, и если мы можем найти её и идентифицироваться с ней, мы становимся настроенными на это конкретное пространство».
– Настроенными… – повторил Роберт. – Они не просто строили гробницы, они создавали резонаторы, настроенные на определённые частоты!
Снаружи ветер шевелил песок у входа. Роберт встал, отряхнул колени, направил фонарь вглубь коридора. «Если это нота Ля, что дальше?» – мысли закрутились в вихрь догадок.
Закрыв гробницу, он поднялся наружу. Гора Эль-Курна возвышалась чёрной громадой. Ветер свистнул в расщелинах скал, и… звук был отчётлив – тонкий, высокий. Роберту показалось, что сама пустыня поёт ноту Ля.
В горле пересохло. Сердце стучало в висках. Огни Луксора вдруг погасли – видимо, авария на подстанции. Небо стало чистым. Сириус мерцал холодно, как тогда, в дни Рамзеса II.
Луна освещала тропу. Осколки известняка на земле блеснули серебром. Слева – усыпальница Рехмира TT100, справа – гробница Рамосе TT55. Роберт знал их наизусть и не задерживал взгляда: его путь вёл только к Сененмуту.
– Две гробницы Сененмута, – пробормотал он. – Как двойная звезда Мира[1] в созвездии Кита. Видимая и скрытая. Большая, семейная TT71 и скрытая от всех TT353 с потолком звёздного неба.
Сводчатый потолок ТТ71 был расписан звёздами. Волопас мерцал в свете фонарика. Древние называли это созвездие «Пахарь» из-за его характерной формы. Фонарик выхватил из тьмы голову сфинкса. Каменные зрачки, испещрённые трещинами, смотрели в точку над левым плечом Роберта.
– Ты близко, – выдохнул он, нащупывая ногой место для острожного шага.
Тень метнулась справа. Луч света скользнул по обломку стелы. На краю тропы стоял ребёнок. Или его силуэт. Фигура была чёрной, абсолютно чёрной, без деталей. Фонарь не выхватывал из неё ни линий, ни теней.
– Ка[1]? – Роберт шагнул вперёд, и земля ушла из-под ног.
Падение. Антарес мелькнул выше, потом погас. Сознание разбилось спиралями, уходя в чёрное. Последнее, что он услышал – собственный крик, слитный с гулом камня.
***1458 г. до н. э.
Древний Египет
Пещера дышала тишиной, нарушаемой лишь шёпотом ветра, пробивавшегося сквозь трещины гранита. Сененмут замер перед плитой – её прожилки пульсировали голубоватым светом – живыми, как кровь. Накладки на его пальцах, украшенные священными скарабеями, вибрировали в такт незримой мелодии. Каждое движение руки рождало в воздухе светящиеся иероглифы. Они сплетались в узор, который никто не мог прочитать. Свет тек от накладок к камню, соединяя их в одно целое.
Скрип двери разрезал тишину. В проёме возник силуэт в потёртом льняном плаще, лицо скрывала глиняная маска с ликом Амона. Незнакомка сбросила покрывало – и Сененмут узнал её сразу. Хатшепсут. Не царица в золотых украшениях, а женщина с глазами холодными, как звёзды. Волосы в грубых косичках пахли полынью, браслеты из кедра посмеивались над дворцовым блеском.
– Ты рискуешь не меньше меня, повелительница, – прошептал Сененмут, не отрываясь от работы. Лучи накладок выткали в воздухе звёздную карту, где семь точек синхронно пульсировали.
– Знание стоит любой цены, – она провела пальцем по краю плиты, и камень ответил глухим гулом. – Что скрываешь?
Его ладонь скользнула над символами. Свет сгустился, превратившись в огненный цветок, чьи лепестки обжигали даже взгляд.
– Цветок бога! – тихим голосом произнесла царица.
– Да! Здесь – воля Небесной Реки. Когда семь странников сойдутся в пасти Нехена[1], их голоса пробудят силу, что избрала нас хранителями. – Палец коснулся символа Юпитера – и пещера наполнилась рокотом, словно гром застыл в камне. – Тот, кто услышит песнь сфер и выстоит в огне сомнений, решит судьбу всех: крылья для душ… или оковы.
Хатшепсут потянулась к Сатурну, но свет погас, оставив строку иероглифов:
«Ищи голос, вторивший мелодии Камня в семи святилищах Хат-херу. Лишь под знаком Алой Планеты, когда Ра обнимет её диском, явится избранник… ведомый дитятей-проводником».
Царица вцепилась в амулет на груди – глаз Гора впился в ладонь кровавым рубцом.
– Этот ребёнок… – её голос дрогнул, и она с трудом выдавила слова. – Его душа… она будет…
– Той, что ты носишь здесь, – Сененмут прижал руку к её груди, чуть левее сердца. – Она вернётся под ликом ребёнка. Узнаешь не по чертам – по песне, что зазвучит в тебе, как отзвук нашего первого шага под звёздами.
– А если силу возьмёт тот, чьё сердце черно? – её взгляд метнулся к входу, где тени зашевелились, словно прислушиваясь.
Сененмут сжал кулак. Накладки вспыхнули кровавым заревом, и пещера на миг погрузилась в гнетущую тишину – тяжёлую, как воздух перед ударом молнии.
– Цветок застынет в руках насилия. Только сердце, чистое, как воды Нун, откроет врата истинного знания. Остальные… – Взмах руки – и груда глиняных табличек рассыпалась в прах, унося ложные пророчества.
Хатшепсут сорвала с шеи уаджет – тот самый, что он подарил ей в день коронации. Положила золотой глаз Гора поверх мерцающих письмен.
– Когда боги спросят о величайшем даре моего правления, – губы дрогнули в почти неуловимой улыбке, – я назову не войны, не троны… а ночи, когда мы читали с тобой звёзды, как ворованные свитки.
Её пальцы коснулись его руки. Накладки вспыхнули в ответ тёплым светом.
– Если судьба разлучит нас… – шёпот слился с гулом камня, – я найду тебя. Даже в теле последней рабыни.
Глава 3. Своих
Осталось 39 дней | 20.01.2025
Москва
Холодный ветер гулял по остановке. Спортивная шапка и массивные наушники защищали Вадима от промозглой погоды, а в голове звучала музыка, отсекающая городской шум. За спиной покачивался гитарный кофр, рядом болтался потёртый рюкзак со сломанной молнией.
Подошедший автобус был почти пуст. Вадим забрался внутрь, устроился у окна, аккуратно пристроив гитару между коленей. Сквозь стекло проплывал серый город, а в наушниках продолжала пульсировать музыка, создавая свой особый мир.
На светофоре рядом с автобусом остановился легковой автомобиль. На заднем сидении прильнула к стеклу девочка лет двенадцати с глубоким, знакомым взглядом, которая с любопытством разглядывала Вадима. Их взгляды встретились, и девчонка вдруг поднесла руку к уху, словно намекая: «Слушай!» Машина тронулась, обгоняя автобус, а девочка продолжала смотреть на него, не опуская руку, пока автомобиль не скрылся за другими машинами.
«Очень знакомое лицо», – подумал Вадим, перебирая в памяти детей своих знакомых. В голове крутились лица подростков, но он не мог вспомнить, где видел этот детский глубокий взгляд. И вдруг сквозь привычную музыку в наушниках пробилась странная гитарная нота. За ней – вторая, третья, складываясь в неведомую мелодию, которая начала звучать по кругу. Звук был далёким, но предельно ясным. Растерянный Вадим постучал по наушникам, но мелодия не исчезла. Сняв их, он обнаружил, что музыка в плеере замолчала, салон наполнился привычным автобусным гулом, но та загадочная мелодия продолжала звучать где-то в глубине сознания.
Резкий голос контролера вырвал его из задумчивости. Вадим машинально достал проездной, получил одобрительный кивок и вдруг вспомнил, где видел этот детский взгляд. Это были глаза той самой девочки Миры, которая подарила ему камень с цветком Сесен в храме великой царицы Хатшепсут 21 год назад.
«Этого не может быть!», – почти выкрикнул Вадим, и его самого будто озарило. Рядом стоящий контролер нервно покосился на него. Музыка в голове продолжала настойчиво играть, но теперь она была немного отодвинута на задний план. Тем временем автобус подъехал к нужной остановке, и Вадим быстро выскочил из него.
Обшарпанное крыльцо старого дома, где располагалась репетиционная база, напоминало обветшалый нос старого корабля. Облупившаяся краска на дверях и стёртые ступени хранили истории тысяч людей, прошедших через этот порог. Справа раскинулась утоптанная площадка с редкими островками высохшей травы. Несколько голубей важно прохаживались по ней, словно актёры перед началом спектакля.
Вадим сбросил рюкзак с плеч, дрожащими пальцами со второй попытки расстегнул сломанную молнию и достал помятый пакет с остатками хлеба. Ломтик крошился в его руках, осыпаясь на землю. Голуби бросились к угощению, сталкиваясь и перепархивая друг через друга.
Он не мог оторвать взгляд от этой суеты. Дробный стук клювов о землю вдруг слился в его голове с той самой мелодией, что преследовала его после автобуса. Он начал тихо напевать, пытаясь поймать ускользающий мотив. Весь мир вокруг превращался в аранжировку – шум улицы, биение сердца, стук голубиных клювов – всё сплеталось в единую композицию.
С внезапной решимостью он схватил рюкзак и рванул к двери. Петли скрипнули, словно предупреждая о чём-то. Коридор обдал затхлостью и мраком, но Вадим, не сбавляя шага, двинулся вперёд. Мелодия внутри его звучала всё громче и увереннее.
Тусклая лампочка над дверью репетиционной базы замерцала. Вадим распахнул дверь, и запах электричества, кофейной гущи и старого дерева ударил в ноздри, пробуждая воспоминания.
Илья и Олег встретили его настороженными взглядами, но Вадим, не тратя времени на объяснения, молча приветственно кивнул и занялся своим инструментом. Пальцы, дрожа от нетерпения, расстегнули кофр. Первые ноты, вырвавшиеся из-под струн, были нежными и цепляющими, словно первые лучи рассвета.
– Как скажешь, – усмехнулся Олег и сел за барабаны.
Ритм подхватил их, как волна. Илья, заразившись энергией момента, схватил бас. Они нырнули в музыку с головой. Квадраты гармонии перетекали друг в друга, создавая новую реальность, где не было ничего, кроме их троих и этого момента.
Когда последний аккорд растаял в воздухе, тишина обрушилась на них. Они стояли, тяжело дыша.
– Вад, что это было? – Илья первым нарушил молчание, его глаза горели восторгом.
– Сам не знаю, – выдохнул Вадим, проводя рукой по волосам. – Оно просто… пришло.
– Это бомба, чувак! – Олег вскочил из-за барабанов. – Мы обязаны это сыграть завтра!
Вадим кивнул, чувствуя прилив энергии.
– Ты с ума сошёл? – Илья нахмурился, но в голосе слышалось сомнение. – Она же сырая…
– Помнишь, как мы «Спицы» на «Волге» впихнули в сет? – Вадим ухмыльнулся. – Тогда же прокатило! И сейчас прокатит.
Илья на мгновение прикрыл глаза, вспоминая. Уголки его губ дрогнули. – «Спицы»…
Затем он расплылся в улыбку: – Чёрт с вами, авантюристы! Давайте рискнём.
– Отлично! – Вадим хлопнул в ладоши. – Я накидаю текст и структуру, вы подхватите. Сейчас прогоним сет и по домам – завтра нас ждёт огонь!
Он снова взял аккорд, и струны отозвались, словно предвкушая грядущий триумф. Олег отстучал ритм, и они снова погрузились в музыку, но теперь каждая нота звенела обещанием чего-то нового, что вот-вот ворвётся в их жизнь и перевернёт всё с ног на голову.
***Осталось 36 дней | 23.01.2025
Москва
Вечер медленно окутывал город, окрашивая окна большого двухэтажного особняка Василия Крупного мягким золотистым светом. В просторной гостиной, где высокие потолки ловили мерцание массивной люстры, а гирлянда над микрофонной стойкой ровно мерцала, гости плавно перетекали из одной небольшой компании в другую. В центре внимания – роскошный фуршетный стол с белоснежной скатертью, усыпанный изысканными угощениями, источающими аппетитный аромат свежей выпечки, фруктов и деликатесов. Рядом стройно выстроились бутылки дорогого вина, а лёгкий шлейф изящных коктейлей вплетался в аромат духов собравшихся. С небольшого подиума лилась тихая музыка диджея, создавая ненавязчивый фон для оживлённых разговоров и смеха.
В этот момент все взгляды обратились к хозяину вечера. Василий Крупный, пятидесятилетний мужчина с аккуратно уложенными волосами и строгим, но тёплым видом, подошёл к микрофону. Одетый в тёмный костюм с бордовым галстуком, он поднял бокал, и его голос, уверенный и спокойный, разнёсся по залу:
– Дорогие друзья, прошу вашего внимания! – сказал он, и разговоры стихли.
– Мне искренне приятно видеть вас здесь, на семейном празднике в честь дня рождения моей замечательной и любимой Вероники, – добавил он, улыбнувшись в сторону женщины в ярком красном платье в пол, чьи глаза блестели от радости и благодарности.
– Многие из вас знают её не только как талантливого продюсера, но и как человека, который умеет видеть красоту там, где другие её не замечают.
Аплодисменты, свист и радостные выкрики «С днём рождения!» заполнили зал, а Вероника, элегантная женщина сорока пяти лет с густыми каштановыми волосами, собранными в утончённую причёску, послала мужу воздушный поцелуй. Её губы коснулись кончиков пальцев, словно играя с моментом.
Пока гости обменивались тостами и приветствиями, в одном из уголков возле небольшой тумбы собралась компания из четырёх человек. Они стояли, образуя живой полукруг, наполненный живой, лёгкой беседой.
В центре стоял Ян Алов – полный мужчина сорока пяти лет, чья внушительная фигура словно заявляла о желании доминировать не только физически, но и эмоционально, заполняя пространство вокруг себя. Его проницательный, настороженно-холодный взгляд скользил по собеседникам с едва заметной ноткой превосходства, будто он уже разгадал их слабости и тайны. Кудрявые волосы с серебристой проседью, лёгкая небритость и небрежно расстёгнутая чёрная рубашка придавали ему вид творческого бунтаря, где артистичность маскировалась под нарочитую небрежность. На пальцах поблёскивали массивные перстни – эффектный антураж, не несущий глубокого смысла, а лишь подчёркивающий его сценический образ. Улыбка, дежурная и отточенная репетициями, казалась мастерским инструментом: губы складывались в полуулыбку, рассчитанную на расположение, но глаза оставались холодными, выдавая, что это не искренность, а всего лишь приём для покорения аудитории.
Рядом с ним стояла Юлия Ялина, слегка отодвинувшись к стене. Её стройная фигура и длинные русые волосы создавали образ женщины, готовой к авантюрам. Платье цвета морской волны подчёркивало её хрупкую утончённость, а во взгляде отражалась честная, иногда дерзкая непосредственность. Две молодые дамы стояли чуть в стороне, их тихие смешки добавляли компании лёгкую интригу и светское очарование.
– Ну повезло же Ваське с Вероникой, – произнёс Ян с лёгкой усмешкой. Он бросил скользкий взгляд в сторону хозяина дома, окружённого гостями. – Если бы не её наследство, наш Вася до сих пор пел бы под гитарку в деревенских ДК для доярок и колхозников. А так… в люди выбился.
Смех прокатился по кругу, но в интонации Яна скользнула гордость. Юлия, не сводя глаз с Вероники, прищурилась и тихо добавила:
– А мне она нравится. В ней есть то, чего, по правде говоря, не хватает даже некоторым мужчинам.
Смеющиеся лица вокруг постепенно сменились одобрительными взглядами. Ян, качнув головой, продолжил разговор, когда Светлана – стройная блондинка с озорными глазами – сделала шаг вперёд.
– Ян, расскажи нам про свой тур по России, – попросила она. – Говорят, ты всё сам организуешь. Должно быть, тяжело одному?
Ян оживился, его голос зазвучал с театральной легкостью.
– Представляете, Светик, один! – Ян театрально вздохнул. – Сам себе артист, директор, продюсер, музыкант… а иногда и грузчик по необходимости.
Светлана хихикнула.
– Но люди в Калуге, Ярославле, Архангельске – настоящие, – продолжил Ян. – Они встречают, кормят, поют, словно одна большая семья. Их душевность – вот что по-настоящему ценно!
Разговор прервался, когда в дверях гостиной появился мужчина в повседневной одежде, явно отличавшийся от нарядной публики. В руках он держал огромный букет ярко-красных роз, источающих свежесть и лёгкий аромат, который вскоре смешался с общим флером праздника. Это был Вадим Смолин. Он спокойно прошёл через зал, его уверенная походка и доброжелательная улыбка привлекли внимание. Сначала он направился к Василию, тепло поздоровался и, не задерживаясь, протянул цветы Веронике, которая с искренним удивлением и радостью приняла их:
– Ох, Вадим! Спасибо, какие прекрасные розы! – воскликнула она, принимая букет с лёгким трепетом.
Светлана, заметив Вадима, прошептала:
– Это же Вадим Смолин? Первый раз вижу его вживую!
Не теряя ни минуты, Вадим оглядел зал, его взгляд скользнул по лицам и остановился на Яне. Он мягко махнул рукой, и Ян с едва заметной усмешкой ответил тем же:
– Да, это Вадик, – сказал Ян, голос его был одновременно дружелюбным и немного насмешливым. – С этим человеком мы сыграли десятки концертов… Познакомить?
Девушки кивнули, хотя Юлия смотрела на приближающегося Вадима особым, почти изучающим взглядом, в котором мелькало что-то большее, чем просто интерес к знакомству. Ян это сразу заметил. Подойдя ближе к группе, Вадим протянул руку Яну:
– Рад тебя видеть, Ян.
Ян крепко пожал руку, его голос звучал тепло, но с оттенком скрытой гордости:
– И я тебя, дружище! Как поживаешь?
– Нормально. Приехал поздравить Веронику и поддержать Василия, – ответил Вадим, слегка улыбнувшись.
Светлана первой протянула руку:
– Светлана! Очень приятно! – её глаза сверкали от восторга.
– Вадим Смолин, – представился он, вежливо пожав её ладонь.
Ян, обводя взглядом оставшихся собеседниц, продолжил:
– Это Ирина, а это Юля. Со Светой ты уже знаком.
Вадим по очереди обменялся рукопожатиями с девушками, но, задержавшись взглядом на Юлии, спросил с лёгкой улыбкой:
– Мы с вами раньше не встречались?
Юлия на миг замялась, а потом тихо сказала:
– Встречались… Я бываю на ваших концертах, когда есть возможность. У меня даже есть любимый плейлист из ваших песен.
Её голос был чуть смущён, но в нём звучала искренность. Лёгкая улыбка появилась на губах Вадима:
– Приятно это слышать. Если так, приглашаю вас в субботу на концерт в клуб «Zona». Ян, тебя тоже жду! – добавил он, улыбнувшись Янy.
Ян кивнул, добавив:
– Конечно, будем. Ты же знаешь, как я отношусь к твоей музыке.
– Света, Ира, а вы тоже приходите, – предложил Вадим, делая заметку на своём телефоне, – запишу вас в список гостей.
Ирина лишь развела руками:
– Ой, я не смогу, дела…
– А я обязательно буду! – воскликнула Светлана, сияя от восторга.
Юлия лишь тихо улыбнулась, коротко кивнув, её взгляд всё ещё задерживался на Вадиме, и в нём читалась неуловимая загадка будущих перемен.
Глава 4. Разноцветных идей
Осталось 34 дня | 25.01.2025
Москва
Клуб «Zona» был переполнен. Громкий гул голосов и ритм барабанов заполняли помещение, вибрация пробиралась сквозь стены и пол, заставляя всё дрожать. Воздух стал густым – словно сам клуб дышал в унисон с толпой. Свет прожекторов, пронзая дымку, выхватывал из полумрака лица, и на мгновения они сливались с ритмом. На сцене Вадим Смолин держал зал не только голосом – вся его фигура отзывалась вибрацией струн. Музыка будто врастала в стены клуба вместе с дыханием толпы.
Люди выкрикивали его имя, хлопали, топали, требовали продолжения. Энергия накапливалась и была готова вот-вот прорваться. В центре танцпола выделялась Юля – её движения были быстрыми и порывистыми, словно она пыталась стряхнуть с себя невидимые оковы. Ян же молча сидел за столиком у стены, лениво водя пальцем по краю бокала. Его взгляд блуждал по залу, ни на чём не задерживаясь.
Когда песня закончилась, Юля, задыхаясь и сияя, подбежала к Яну.
– Яник! Ну пошли танцевать! – Она потянула его за руку, её улыбка была заразительной.
– Я не танцую, Юля, – спокойно ответил он, мягко освобождая руку. – Хочешь – иди. Я останусь здесь.
Юля недовольно надула губы, но через секунду рассмеялась и, пожав плечами, вернулась на танцпол. Ян проводил её взглядом, а его пальцы начали тихо постукивать по столу – то ли от скуки, то ли в такт музыке.
На сцене Вадим опустил взгляд на зал, поднёс микрофон к губам и дождался, пока шум немного утихнет.
– Друзья, спасибо, что вы сегодня с нами! – произнёс он с лёгкой улыбкой. Голос звучал уверенно, но в интонации слышался намёк на что-то большее. Зал мгновенно зашумел в ответ, кто-то закричал:
– Сыграйте что-нибудь новое!
Вадим кивнул, словно соглашаясь, и повернулся к Олегу за барабанами. Тот ждущим взглядом ловил команду и, получив её, начал отбивать хай-хэт, выводя мягкий, непривычный ритм, который постепенно становился громче и чётче.
