Алексей Щербаков
Оборотни тоже смертны
– Эй, девица-красавица, ты туда не ходи, утонешь! – заорал Макаров. – Ты лучше к нам иди.
Девушка обернулась, еще крепче сжав винтовку. Но вид солдата в общем-то советского вида (разумеется, товарищи давно уже сняли все немецкие цацки) несколько успокоил.
– Не бойся. Мы партизаны. А вот ты кто?
– Я врач… Ольга… Ольга Маслова. Из десантной группы.
– Сказала бы, дура, вдобавок, что комсомолка и еврейка, – проворчал Мельников. – Чтобы в случае чего точно мимо гестапо не пройти.
– А где ж вся твоя медицина?
– Не знаю… У немцев, наверное.
– Ладно, выбирайся сюда. Только немного правее держи… А то снова искупаешься.
* * *
Вскоре девушка приблизилась к ним. Она была невысокой, плотненькой и скуластой. Даже издали было видно, что Оля изрядно побродила по лесу – одежда забрызгана грязью, а девушку аж пошатывало.
Все выбрались на сухое место.
– Для начала на-ка, глотни. – Мельников протянул девушке фляжку.
Та понюхала.
– Что это за гадость?
– Гадость?! – возмутился Сергей. – Да это французский коньяк. Сам бутылку в вещах немецкого майора нашел. А эти фон-бароны что попало пить не будут.
– Клопами пахнет…
– Слушай! Ты в детстве рыбий жир пила? Пила. Вот это тоже лекарство. Идти еще далеко, а нам тебя на спине тащить лениво. Мы тоже не из кино возвращаемся.
Девушка глотнула, закашлялась, но вскоре спиртное возымело действие. Ее лицо несколько оживилось.
– Ну вот, поешь теперь, – Макаров протянул ей вскрытую консервную банку, достал из-за голенища ложку…
Судя по тому, как Оля набросилась на еду, поголодала она изрядно.
– Давайте мы тоже понемногу за удачу. Юрий…
– Юрий Антонович.
– Давайте, Юрий Антонович, выпьем за то, чтобы это был не последний наш совместный бой с фашистами.
* * *
Тем временем девушка управилась с едой, и Мельников приступил к разговору.
– Ну, врач Оля, рассказывай, какой черт погнал тебя в эту топь. Если б мы не подоспели, ты как эта, которая луч света в темном царстве… бульк – и нету.
– Я не знала дороги. Хотела перейти болото – вдруг с собаками преследуют…
– А там за болотом есть еще и речка… Но давай по порядку. Откуда ты?
– Нас выбросили с парашютами. Вон там, – девушка показала рукой на восток. – Точно не знаю, я здорово плутала.
– Когда?
– Пять дней назад. Наша группа насчитывала пять человек. Командир, лейтенант Свешников, я и еще три бойца. Мы должны были прыгать на сигнальные огни.
– К кому? К какому отряду? Вот мы называемся имени Котовского.
– Я не знаю. Знал командир. Самолет долго кружил, потом летчик велел прыгать. Внизу были костры – но еще в воздухе мы поняли, что не те. Там была железная дорога, вагоны, много людей…
– А это фрицы чинили железку, которую наши, видать, в очередной раз покорябали. Теперь примерно понятно, где это было. По прямой – километров двадцать пять. Но продолжай.
– По нам стали стрелять, еще когда мы были в воздухе. Мы пытались уклониться. Но там – чистое поле. Двоих наших я видела, как они упали, меня отнесло дальше, я успела обрезать стропы и уйти. С тех пор брожу. Бродила по каким-то полям. Там деревня была, но я побоялась в нее заходить. Потом вот в лесу очутилась…
– Ты, девушка, в рубашке родилась. Окажись ты на той стороне дороги – пропала бы. Немцы – они, гады, упорные. Посчитали бы количество парашютов – и обшаривали бы окрестности с собаками, пока бы не нашли всех. А на эту сторону они лезть не рискнули – знают, что здесь партизаны. Да и если б ты не утонула в болоте, а перешла бы реку… На том берегу с лесом плохо, зато с полицаями хорошо.
– Слушай, Серега, я вот только не понимаю. Если, предположим, их в наш отряд сбрасывали, то что-то здорово летчик маханул. На тридцать километров, как минимум, – подал голос Макаров.
– Э, Гриша! Подумаешь, тридцать километров. И не то видали. Самолет – он быстро летает. На чуть-чуть штурман ошибся – и полсотни верст туда, полсотни верст сюда… А вот то, что он сбросил ребят на первые похожие огни, – это сволочной поступок. Я ведь знаю, как немцы ночью пути ремонтируют. Они цепочкой костры разжигают вдоль насыпи. На сигнальные огни это никак не похоже. Вот ведь бывают же на свете сволочи… Что ж, пора двигать до дому, до хаты.
* * *
Через два часа они достигли пикетов одного из отрядов, а вскоре вышли в деревню, в которой располагался штаб.
– Где командир? – спросил Мельников кого-то из бойцов.
– Сидит у себя вместе с комиссаром и особистом…
– Отлично, два раза доклад повторять не придется. Гриша, докладывать положено тебе. Ты старшина, а я вообще непонятно кто…
Штаб располагался в одном из домов. Войдя внутрь, разведчики увидели командира, старшего лейтенанта Сухих и комиссара Кочеткова, сидящих за столом, на котором была расстелена карта.
Командир соединения Алексей Михайлович Асташкевич был худым узколицым мужичиной за сорок с длинными запорожскими усами. Ходил он в неизменной кубанке и кожанке, перетянутой многочисленными ремнями.
До войны Асташкевич был начальником конторы в Вилейке по заготовке чего-то сельскохозяйственного. Когда наши отступали, то контору и ее работников эвакуировать не успели. Тогда и не то, и не тех бросали, а всякие штатские учреждения, особенно мелкие, действовали по принципу «спасайся, кто может!». Но Асташкевич в молодости сражался в рядах ЧОН против отрядов Булак-Балаховича[20], а потом и против всяких отрядов, забрасываемых с польской территории. Так что он знал, что надо делать. Вскоре Асташкевич собрал некоторое количество болтающихся по лесам бойцов и начал партизанить. И удачно. К нему-то в конце концов и присоединился отряд Аганбекова. К сорок второму Асташкевич уже командовал соединением в двести человек. В начале сорок третьего немцы обещали за его голову десять тысяч остмарок, сто килограммов соли, керосину и водки в неограниченном количестве.
* * *
– Товарищ командир, разрешите доложить! – начал Макаров рапорт по всем правилам. – Разведгруппа вернулась с задания. Установлено, что отряд, выдававший себя за советских партизан, являлся немецкой провокацией. Отряд полностью уничтожен. Нами доставлен бывший староста деревни Козловична, оказавший ценную помощь в ликвидации банды. Без него мы ничего не сумели бы. Во время возвращения в лесу была встречена врач разведгруппы Ольга Маслова. По ее словам, группа из пяти человек была выброшена неправильно и рассеяна при столкновении с немцами.
– Ну, веселые дела творятся… – покачал головой Асташкевич. – И отряд уничтожили, и парашютистку встретили. Что ж это за парашютисты такие? Мы никого не ждали… Так, пришедших с вами пусть проводят, покормят, пусть девушка в порядок себя приведет. А ты, старшина, давай подробно.
…Прослушав всю историю, Асташкевич аж кулаком по столу ударил.
– Ну, Мельников… Вот так у тебя всегда! Просто жить не можешь, чтобы не выкинуть какой-нибудь фортель. Снять бы с тебя штаны, да выпороть за твои выкрутасы. Но нельзя – героем ты вышел. В любом случае, отряд провокаторов уничтожен, одной головной болью меньше. А с этими старостой и радисткой будем думать.
– Товарищ командир, разрешите отлучиться – мне необходимо обсудить с разведчиками технические детали, – обратился Сухих.
– Идите. Занимайтесь своей секретной работой…
– Как у нас теперь-то, ну, прямо армия, – заметил комиссар, когда особист с бойцами вышли. – Разрешите доложить, разрешите отлучиться… А вот когда начинали…
– Да уж, не так все было…
* * *
…Начинали и в самом деле скверно. В отличие от командира старший политрук[21] Кочетков, как и многие, оказавшийся в окружении с группой бойцов, начал партизанить, присоединившись к отряду, организованному секретарем райкома. То ли его специально оставили или забросили, то ли он просто не успел эвакуироваться, – никто не знал. Но мужиком он оказался энергичным – и вскоре отряд достиг трехсот человек. Одна беда: командовать отрядом стали, как в райкоме. Заседали. Долго и упорно, иногда даже под огнем. Да и воевать начали без ума – пытались ходить на немцев в атаки, чуть ли не в штыковые. Но у немцев-то военная подготовка, у них оружие и техника. Да и подкреплений они могли вызывать себе сколько угодно. А у партизан? Собранный с бору по сосенке отряд, оружие то еще, да и начальство заседает. Все вышло строго по Маяковскому. Прозаседались. Отряд расколошматили буквально через пару недель. Кочеткову с несколькими бойцами удалось выйти живыми из последнего боя. О судьбе командира он так ничего и не узнал, но догадаться было нетрудно. Либо убили, либо изловили и расстреляли немцы. Тогда фрицы поступали с партизанами без особых затей. Ни ГФП, ни другие немецкие спецслужбы они не интересовали. Тогда фрицы считали, что партизаны – это кучки недобитых фанатиков, с которыми вполне справятся охранные части и полицаи.
Потом были еще отряды, которые тоже долго не жили. Пока наконец уже в октябре осколки какого-то очередного формирования, в котором воевал тогда Кочетков, не встретились с отрядом Асташкевича.
У командира в сорок первом было тоже не все хорошо и гладко. У него, правда, не заседали. У него митинговали. Как когда-то в Гражданскую. Часто и по любому поводу. Самой распространенной темой был вопрос: сидеть в тылу или пробиваться на восток к своим? Далеко не все в те времена верили, что партизаны смогут что-то всерьез сделать – или хотя бы просто выжить в немецком тылу. Вот и говорили: что, будем отсиживаться в лесах, пока немцы нас не выловят, или двинем к фронту? Или еще любимая тема, которую особенно часто поднимали те, кто успел побывать в немецком плену, – у них обычно был свой особый счет к фрицам. Они говорили: дескать, что мы тут сидим, надо идти бить немцев любым способом. Погибнем – так погибнем, мы все одно смертники. Так лучше помереть в бою с песнями, чем от голода. За сорок первый в отряде Асташкевича было два самых настоящих раскола. Большая группа ушла на восток, пробиваться к фронту. Еще одни решили выделиться в самостоятельный отряд – и тоже ушли куда-то в лес… Ни о тех, ни о других Асташкевич больше не слышал.
Да и потом случались интересные вещи. В соседнем соединении отряд уходил в рейд. Рейдовики решили, что у них мало пулеметов. Так вот, они просто напоили пулеметчиков, находившихся в передовом секрете, – и прихватили ребят с собой. Вместе с пулеметами. Командир соединения, узнав об этом, озверел, вскочил в бронемашину и бросился в погоню. Хорошо, что не догнал. А то, возможно, междоусобный бой устроили бы… А сколько было командиров отрядов, которые начинали ощущать себя кем-то вроде батек времен Гражданской! Дескать, как знаю, так и воюю, мне виднее, мы партизаны, а не армия. В конце концов, когда число дураков и бузотеров сократилось путем естественного отбора, кое-какой порядок навели, но ведь сколько народа положили без всякого толка!
* * *
Сухих и разведчики перешли в знакомую баню.
– Что ж, товарищи, поработали вы хорошо. Жаль, конечно, мы не получили сведений, кто там у немцев взялся за создание подобных лжепартизанских отрядов. Но это вам не в упрек. Всего и сразу добиться невозможно. Задание вы не только выполнили, но и перевыполнили – более чем «на отлично». Я уже говорил: у вас, Мельников, природный талант оперативника. Знаете, как это бывает с художниками и музыкантами. Один годами учится, а другой – раз – и сделал лучше, чем профессионалы. Дело даже не в том, что если б не вы, мы гонялись бы за этим отрядом невесть сколько. И неизвестно, с какими результатами. А они подрывали бы репутацию партизан. С политической точки зрения все получилось – лучше не бывает. Вы, я вижу, даже не очень понимаете…
Сергей и в самом деле не понимал. Он так видел свою задачу – уничтожать врагов. И он их уничтожал, используя любые доступные средства. В данном случае, доступным средством оказался отряд полицаев – вот и все. Какая там, к чертям собачьим, политика!
– Задумайтесь вот о чем. Представьте, что в конце концов мы б этот отряд дожали и уничтожили. Хотя вы лучше меня знаете, что это не так просто. А в округе разнеслась бы весть, что партизаны воюют друг с другом. А так – вышло совсем наоборот.
А ведь и в самом деле, подумал Сергей. Отряд Чигиря выдавал себя за «красных» партизан. Правда, ничего хорошего он не сделал. Но ведь это жители деревни Ласки знали, что расстрелянные бандитами люди не сотрудничали с немцами. А в других местах могли и не знать. Конечно, продолжай люди Чигиря в том же духе и дальше, – репутация партизан как безумных палачей стала бы прочной. А так… Война шла свирепая. Партизаны уничтожали приспешников врага. Немцы и полицаи убивали не только по малейшему подозрению в нелояльности к власти, но часто и просто так – для острастки. Это стало обычным делом. Мельников уже успел убедиться, что и в Западной Белоруссии местные жители относятся к немцам без малейшей симпатии. Так что «подвиги» Чигиря скоро забудутся. Будут помнить, что неподалеку от деревни Козловична полицаи уничтожили партизанский отряд.
– То есть получается, что Чигирь и его банда после своей смерти будут работать на нас?
– Совершенно верно. К тому же, кто знает, что убийцы из Ласок и убитые «партизаны» – одни и те же люди? Да и полицаи, если их прижмет гестапо или ГФП, станут кричать, что они сражались с самыми настоящими большевиками. Впрочем, на месте немцев я бы их не трогал, а выдал награды за героические действия. А старосту объявил бы похищенным партизанами. Там, у немцев, не дураки сидят, если они такие штуки, как лжеотряды, стали делать. Значит, так они и поступят. Широко объявят об уничтожении очередной большевистской банды. Тем более что реальных успехов у них маловато.
– Но и хитры ж немцы! – вырвалось у Макарова.
– Ничего особо хитрого тут нет. К вашему возвращению мы уже не сомневались, что этот отряд – немецкая агентура. Командир припомнил, что примерно то же самое в начале двадцатых проделывали в Белоруссии люди Савинкова. Выдавали себя за красноармейцев или чекистов – и расстреливали направо и налево. Ничто в мире не ново.
– Товарищ старший лейтенант, а разрешите вопрос, – встрял Мельников.
– Пожалуйста.
– Я не очень понимаю немцев. Ну, повязали они этих бандитов и предложили на выбор: или петля, или работать на них. Хорошо. Пусть они даже послали с отрядом своих людей. Но что мешало Чигирю и его людям пристрелить немцев – да и снова пойти на волю, подавшись в места, где их не знают? Белоруссия большая.
– А зачем это было нужно Чигирю? Ему немцы дали разрешение грабить совершенно безнаказанно. Что еще нужно бандитам? Вы всем этим блатным «понятиям» – дескать, воры ни с какой властью не сотрудничают – не слишком доверяйте. Я на уголовников насмотрелся. Они очень легко идут на вербовку к кому угодно. В Москве в сорок первом чуть ли не каждый второй немецкий агент был из уголовников. Этот ваш знакомый, Натанзон, – он еврей, с ним понятно. Слишком уж рискованно быть евреем и якшаться с нацистами. А остальные – со всем удовольствием. К тому же – попытайся Чигирь и его люди сделать ноги, за ними охотились бы почище, чем за настоящими партизанами. А они ведь бандиты, а не бойцы…
– Не бойцы, это точно, – согласился Макаров. – Полицаи тоже не бог весть что из себя представляли, но мы в компании с ними сделали Чигиря как маленького. А если б мы дорожили их жизнями, то вообще без потерь бы обошлись…
– Вот именно. А теперь, товарищ Мельников, я должен сказать вам самое главное. Со мной должны были послать двоих бойцов. Но в результате здесь только один – старшина Макаров. Мне нужно по крайней мере еще двое. После вашего рейда я окончательно убедился, что вы мне подходите. Но я предпочитаю работать с добровольцами. Так вот, хотите работать со мной, в особом отделе? Знаю, что многие особистов не любят. Но, я думаю, вы убедились за два года, что немцы засылают в партизанские отряды весьма многочисленную агентуру. И наверняка не все так бездарно подготовлены, как знакомый вам «житель Саратова». И бороться с ними надо всерьез. Итак?
– Согласен, товарищ старший лейтенант. Мы с Григорием хорошо сработались. Да и работа, я гляжу, интересная.
– Надеюсь, со мной вы тоже сработаетесь. Кого еще можете назвать?
– Голованова Семена, моряка. Но он может не согласиться. Есть у него большая страсть – поезда пускать под откос.
– Посмотрим.
– Товарищ старший лейтенант…
– Зовите меня – не при людях, конечно, – Николаем Семеновичем. А если я вас буду называть по имени…
– Пожалуйста, а то мне и самому неудобно. Вон даже командир нашего отряда, Аганбеков, уж на что любит военную дисциплину, а тоже бойцов зовет по именам. Так вот, если это не секрет, врач Оля к нам направлялась?
– От вас у меня секретов нет. Зато вы теперь станете «секретными» товарищами, у которых от других товарищей будут сплошные секреты. Так вот, она шла не к нам. Никаких самолетов пять дней назад мы не ожидали. Завтра или послезавтра – да, должны нам сбросить тол, который командир уже устал требовать. И вообще – мы аэродром собираемся строить. Очень далеко мы находимся от фронта. Летать к нам, чтобы сбросить грузы с парашютом – слишком дорогое удовольствие.
– Но если есть какой-то отряд с той стороны железки, то мы ведь там проходили. Немного севернее, правда, но ведь шли мы шумно и весело. Немцы, там, наверное, до сих пор нас вспоминают. До партизан слухи не могли не дойти. Да и на железной дороге мы активно шумим. Обычно отряды стремятся устанавливать связь. Тем более, если к ним группа летела, это явно не «зеленщики».
– Разумеется, это не «зеленщики». Но это могут быть армейцы.
– Ах, да! Про них-то я и забыл.
– Правда, для армейцев далековато от фронта, но что мы понимаем в большой стратегии?
В своей партизанской жизни Мельников сталкивался с разведывательными группами, которые направляло армейское командование. Они проходили как бы по другому ведомству[22]. Разведывательные группы избегали вступать в контакт даже с крупными отрядами. Что же касается «местных» партизан, то есть отрядов, не имевших контактов с Центром (а их и в сорок третьем было полно), то этих товарищей разведчики обходили за десять верст. Если же нужда и выгоняла их из леса к партизанским базам, то держались они обособленно: получали, что надо, и уходили. В общем, это понятно – у них была другая задача. Но бывало забавно, когда соединение приходило на новое место, а через пару недель партизаны обнаруживали притулившуюся под боком разведгруппу… Что же касается личного мнения Сергея, то он полагал: партизаны куда лучше могли выполнять ту же работу. Ведь у них было множество своих людей в деревнях и небольших городах. И разведчики, сидящие, как лешие, в своих землянках, таких связей просто не могли установить.
– С этим мы будем разбираться. А вы пока свободны. Приказываю отдыхать. А то, возможно, еще придется искать этот то ли отряд, то разведгруппу.
* * *
Разведчики, как и было приказано, стали отдыхать. Сходили в лес, где располагалось кухонное хозяйство, получили обед, под который наконец добили коньяк. После чего расположились на солнышке недалеко от особистской бани. Спать почему-то не хотелось. Поэтому товарищи пустились в разговоры.
– Серега, я вот давно хотел тебя спросить – откуда у тебя этот костюмчик? Ладно бы еще эсэсовский камуфляж. А вот немецкие парашютные ботинки? На вас что, и десантников сбрасывали?
– Чего не было, того не было. А ботинки… Мы как-то один немецкий склад захватили. Там было несколько ящиков этой обуви. Ребята обфыркали – мол, тяжелые, сапоги лучше. А мне понравилось. Им сноса нет. Да и бегать по лесу в них удобнее. А этот костюм или, как ты его называешь, камуфляж[23], так это как-то на нас эсэсы пошли. Два их батальона по дороге на фронт задержали, чтобы нас раздавить в компании с пехотой и прочими. Вот у эсэсов разведчики и были в такой одежке. Одному пришлось со мной поделиться.
– О, гляди, наша подруга…
Из бани вышла Ольга. Теперь, в чистом обмундировании, она смотрелась куда симпатичнее. Заметив разведчиков, девушка направилась к ним.
– Ну, как святая инквизиция? – спросил Макаров.
– А что тут такого? Члены парашютных групп – они ведь известны. Запросят ваши Центр – так все про меня сообщат.
Девушка посмотрела на Сергея и откровенно призывно улыбнулась.
– А тут тебя куда пристроили?
– Пока не очень понятно. Врачей у вас хватает. Но медицины мало не бывает. Впрочем, я хочу проситься в боевые части. Я и стреляю неплохо, заканчивала школу снайперов.
– О, свои люди! – обрадовался Мельников.
– Я тут посижу с вами…
Каким-то образом Оля очутилась между парнями. И устроилась так, что ее ладонь оказалась на бедре Сергея.
Мельникову это не то чтобы не понравилось – покажите парня, которому такое не понравится. Но… Так нередко вели себя девушки из «гражданского населения». Оно понятно: мужиков было мало, а гулять с немцами или полицаями считалось последним делом. За это можно было жестоко поплатиться безо всяких партизан. Так что с приходом отрядов в населенные пункты романы завязывались со скоростью света. Но вот женщины-партизанки вели себя иначе. Были в соединении и супружеские пары, и влюбленные парочки – но и только. Конечно, Ольга пока не партизанка, но все-таки… Вряд ли у них в Москве, или где там готовят радисток, все так весело…
– Эй, новенькая! Маслова! Иди сюда! – раздался чей-то голос.
– Ну, мальчики, я пошла… – и с этими словами радистка двинулась прочь.
Мельников помолчал, потом закурил.
– Слушай, Гриша, ты вот в армии служил. У вас там девушки были? Я имею в виду – военные?
– А то! Были, понятное дело.
– Как они, ну… с парнями?
– По-разному складывалось. А что?
– Да вот эта Ольга как-то уж слишком мне глазки строит.
– Ну, ты парень видный. Морда, конечно, разбойничья, но девицам это нравится. Говорю тебе как старший товарищ.
– Как-то это чересчур…
– С другой стороны, что, вертихвостки не могут Родину любить? Сейчас все воюют. Хотя… ты прав, что-то здесь не то. У них ведь, где радистов учат, должны были подробно объяснить, что такое хорошо, а что такое плохо.
Дел до вечера так и не нашлось. Сухих вскоре после беседы с Ольгой оседлал коня и куда-то уехал. Разведчики же маялись дурью. Под вечер у кого-то из многочисленных знакомых Мельникова нашелся самогон, хорошо посидели, и в конце концов уже в темноте дошли до бани и завалились на полок.
