Алексей Птица
Керенский. Конец партии
– Да, конечно. Тогда, господа и товарищи, прошу вашего внимания.
Все закончили шептаться, ожидая, а Блюменфельд нацепил на нос очки и стал читать.
1. Принимая во внимание единодушное требование автономии Украины, выставленное украинской демократией, надеемся, что Временное правительство выскажет в том или ином акте свое принципиальное сочувственное отношение к этому лозунгу.
2. Неизбежность постановки украинского вопроса на международной конференции в связи с судьбой Галиции и частей украинской земли, занятых немцами, принуждает сейчас же принципиально решить вопрос об участии в такой конференции представителей украинского народа, ибо такое участие требует немедленного принятия подготовительных практических шагов относительно заграничной Украины.
3. Для всестороннего ознакомления правительства с настроениями на Украине и требованиями украинского населения, а также для практического содействия правительству в проведении в жизнь различных мер, вызванных особенностями жизни края, необходимо основать при Временном правительстве должность особого комиссара по делам Украины.
4. Для объединения правительственных мероприятий во всех губерниях с украинским населением необходимо ввести должность особого комиссара с краевым советом при нем.
5. В целях повышения боевой силы армии и возрождения дисциплины необходимо провести в жизнь выделение украинцев в отдельные войсковые части, как в тылу, так по возможности и на фронте.
6. Признанную Временным правительством украинизацию начальной школы необходимо перенести и на среднюю и высшую школы, как в смысле языка, так и предметов преподавания.
7. Ответственные места как гражданской, так и духовной администрации на Украине необходимо замещать лицами, пользующимися доверием населения, говорящими на его языке и хорошо знакомыми с его бытом.
8. Для удовлетворения национальных потребностей, подавляемых при старом режиме, необходимо отпустить из государственного казначейства в распоряжение Центральной рады соответствующие средства.
9. Необходимо разрешить въезд на родину тем зарубежным украинцам, которые выселены несправедливо из мест своего постоянного жительства, а также облегчить участь пленных украинцев, галичан, распределив их по украинским губерниям.
Члены делегации Украинской центральной рады: В. Винниченко, Д. Корбенко, Письменный, Д. Ровинский, И. Ковалевский, О. Пилькевич, А. Чернявский, С. Ефремов, И. Снижный и Г. Одинец. (текст приведён полностью, так как его очень трудно найти и для лучшего понимания смысла самого повествования книги).
Некоторое время все молчали. Молчал и Керенский. Он был ни капли не удивлён, а почему? Да потому, что и не ждал другого от этих «братьев». Им в любые времена только незалежности и самостийности подавай, а что они с ней дальше будут делать, они и сами не знают. Точнее, знают, но ничем хорошим это, как правило, не заканчивалось.
Об этом стоило серьезно подумать, и как можно скорее, а то так и до отделения во время войны недалеко будет. От этих товарищей всего можно ожидать. А рядом линия фронта, ну и так далее. Ишь, чего удумали, ироды…
Ну, ничего, будет вам и незалежность, и самостийность, и прочая «слава Украине»… Петлюры. Вслух же он произнёс.
– Что же, товарищи министры, давайте обсудим каждый пункт этого весьма интересного документа.
– Да, я предлагаю подтвердить все положения меморандума, – изрёк Блюменфельд.
– Первые два пункта даже рассматривать не стоит, – ответил Плеханов. – Остальные я допускаю.
– Я бы поостерёгся, – возразил Второв.
Коновалов посмотрел на Керенского, тот отрицательно покачал головой.
– Я против всех пунктов, – тут же произнес Александр Иванович.
– Комиссар нужен, а чем плоха украинизация? – заметил на это Терещенко.
Министр финансов Шипов нахмурился.
– А с какой стати, простите, мы будем кормить неизвестно кого и зачем, собственно?
Министр земледелия Чаянов тоже недоумённо посмотрел на Блюменфельда.
– А вы понимаете, сколько из-за этого появится проблем с землёй? А кто там будет заниматься продовольственным обеспечением? Они же, как только им дадут добро, сразу перехватят бразды управления в свои руки. И будут грабить и воровать. Это немыслимо, вы разве не знаете природу украинцев, Герман Фадеевич?
Тот в ответ только развёл руками. Скарятин, когда до него дошла очередь, сказал.
– Их действия неправомочны, и они некомпетентны принимать такие решения. Это просто сборище случайных людей, которые сплотились ради одной цели – получить любой ценой власть над огромной территорией. Очевидно, что их следующим шагом будет отделение от нашей республики, со всеми вытекающими последствиями для нас. Это распад государства, господа, то есть, товарищи.
Министр транспорта Юренев пожал плечами.
– Я считаю, что кроме проблем признание этого меморандума ничего нам не принесёт.
– И я поддерживаю министра транспорта, – эффектно закончил дискуссию Керенский. – Ничего они не получат и не должны получить, кроме комиссара по делам Украины. Этот пункт возможно исполнить. А пока я предлагаю на каждый их пункт написать ответ и отправить телеграммой для ясности. И вообще, я дам указания Бюро особых поручений проверить данных членов на возможное сотрудничество с органами германской разведки. Не нравится мне всё это. А пока давайте подготовим решение, ответ султана запорожским казакам или кем они там себя считают (ответ был более грубым, но в целях соблюдения цензуры он не упоминается в стенографической записи).
После длительных дискуссий телеграмма была сформирована.
1. Лозунг противоречит принципам единства государства, сформированного нашими предками.
2. Рада некомпетентна в таких решениях и не является отдельным субъектом государства.
3. Комиссар по Украине будет назначен и введён во Временное правительство.
4. 5, 6 и 7 пункты противоречат здравому смыслу.
5. Указать на недопустимость некоторых пунктов: войско, казначейство и т.п.
6. Сейчас идёт война.
Временное правительство. Дата. Подпись.
– Ну а кого тогда мы назначим комиссаром по Украине? – спросил Блюменфельд у Керенского.
– Я подумаю. Кандидатур много, но нужен человек, который там жил и хорошо знает менталитет населения, но в то же время освобождён от влияния его на себя. Думаю, что Павел Фёдорович Булацель подойдёт для этого как нельзя лучше.
– Простите, но он же черносотенец?! – Блюменфельд опешил, а все остальные заинтересовались.
– Да, объяснитесь, Александр Фёдорович, почему именно его? – поддержал председателя и Плеханов.
– Он бывший черносотенец и пересмотрел свои взгляды.
– Не думаю, – покачал головой Блюменфельд.
– Бывших черносотенцев не бывает, – едко заметил Плеханов.
– У меня… бывает…, – отмёл их домыслы Керенский. – Я решил, поедет он.
Возразить Керенскому никто из собравшихся не посмел.
– Ну, что же, – резюмировал Блюменфельд, – Пусть будет так. Или у кого-то возникли какие-либо возражения?
Возражений ни у кого не возникло, и совещание закончилось.
По прибытии в свой кабинет Керенский сразу же позвонил Климовичу.
– Евгений Константинович, здравствуйте. Прошу вас подготовить мне справку по Украинской Центральной Раде. Да, все досье и необходимые документы на этих людей. И подумайте, какие меры мы можем принять к ним. Да, жду вас тогда у себя вечером в Смольном. Да, это очень срочно. Ситуация может выйти из-под контроля очень быстро. И мне нужна любая информация об этих людях. Хорошо, жду.
Керенский опустил трубку телефона на рычаги и задумался.
Надо отправлять людей на Украину. Хватит им там балдеть. И отправить лучше Красковского-Юскевича. Он же обещал ему должность на Украине. Вот пусть и поработает там немного на благо России, но недолго, а то мало ли что…
Глава 3. Евреи
Революцию делают Троцкие, а расплачиваются за это Бронштейны. Главный раввин Российской империи Я. Мазе.
Мудрый еврейский народ говорит, что самые ярые антисемиты, как правило, евреи. С. Лавров
Керенский стоял возле зеркала, поправляя на себе френч и пряча во внутренний карман небольшой браунинг. Всего лишь небольшая, но необходимая предосторожность, не более того.
Смотрясь в зеркало, Керенский думал о себе немного с пафосом и немного с сарказмом. Мир по-прежнему существует, жизнь идёт, земля крутится вокруг солнца, а Керенский вокруг России. Не будет Керенского, все по-прежнему будет крутится, а если не будет России, то мир изменится до неузнаваемости. Такие вот дела. Вздохнув, Керенский отошёл от зеркала, пора было ехать в Смольный, там его ждали. На сегодня была запланирована встреча со специально приглашённым главным раввином Российской империи. Можно сказать, что это будет если не судьбоносная, то очень важная встреча.
Приехав в Мариинский дворец, Керенскому пришлось подождать Якова Исаевича Мазе, тот опоздал на полчаса. Ну, что же, бывает… Керенский втянулся в работу и потому, когда ему доложили, что приехал главный раввин, он продолжал перебирать документы, сказав адъютанту, чтобы прибывший подождал, пока он освободится. Примерно через час, когда Мазе уже весь извёлся ожиданием и собирался уйти, его пригласили.
Главный раввин был человеком небольшого роста и весьма благообразного вида, с аккуратно подстриженными бородой и усами, имевшими изрядную долю проседи, без всяких ортодоксальных пейсов. Весьма колоритный человек. Войдя в кабинет, он придирчиво огляделся,
– Прошу вас, присаживайтесь вот здесь, – Керенский радушно повёл рукой, указав на ближайший к нему стул за большим столом.
– Господин министр, меня уведомили, что вы вызвали меня для серьёзного разговора.
– Да, это так. Я просил, чтобы вы приехали. Рад, что вы выполнили мою просьбу, нам предстоит обсудить очень многое, для чего потребуется ваша помощь.
– Несомненно, я не мог никак отказаться и всегда готов оказать любую помощь, – слегка наклонил голову главный раввин.
– Это радует, ведь это целиком в ваших интересах.
– Да? Весьма удивлён. Чем же вам не угодили евреи?
Несмотря на серьёзность ситуации, Керенский расхохотался во всё горло, поставив в недоумение Якова Мазе.
– Чем? Да, собственно, ничем. У нас в России даже председателем Временного правительства стал чистокровный еврей, представляете?
– Да, конечно, я это знаю, но вы ведь пригласили меня не для этого? К тому же, я прекрасно понимаю, почему и каким образом он попал на эту должность.
– Вот как? Ммм, Моссад не дремлет!
– Прошу прощения?
– Да это я так, не обращайте внимания. Воспоминания прошлой жизни.
– Прошлой жизни?
– Да, это уже вторая моя жизнь, которую я проживаю.
Раввин молча смотрел на Керенского как на сумасшедшего. На мгновенье в его глазах промелькнула опаска, что он разговаривает с умалишённым. Но видимо эта мысль не пришлась ему по вкусу, и он откинул её, как весьма глупую. Этот человек, сидящий сейчас напротив, может быть и был сумасшедшим, но никак не дураком. А значит, ему так нравилось говорить или, высказываясь так, он преследовал какую-то цель. Поэтому Мазе откинул лишние мысли и спросил:
– Вам тяжело, я понимаю. Революция разделила наш мир на период до свержения царя и после его свержения, но вы от этого только выиграли, стоит это признать. И всё же, зачем вы меня пригласили к себе?
– Мне нужно поговорить с вами о вас.
– Обо мне?
– Нет, не конкретно о вас, а о вас всех остальных.
– То есть, о всех евреях, – догадался Мазе.
– Да. Вы же были на процессе Бейлиса?
– Да, я там был, но какое это имеет отношение к вашему вопросу? – насторожился Мазе.
– Никакое, это я так, просто спросил.
– Вы очень много задаёте простых вопросов. Зачем?
– Послушайте, уважаемый раввин, – несколько жёстко ответил ему Керенский, – Это я здесь задаю вопросы, а не вы! – и уже более мягко добавил, – Разве это непонятно?
– Вы мне угрожаете, господин министр? – внешне мягко спросил Мазе, но в его кротких глазах промелькнуло выражение ничем не прикрытой ненависти.
– Нет, я вас предупреждаю.
– Но мы же не в полицейском государстве, как при царе?
– Нет, конечно. Мы живём при революционном режиме, что гораздо хуже, чем при царе. У нас нет больше полиции, у нас нет жандармов и почти нет армии. Всё, как вы и хотели.
– Я этого не хотел.
– Вы, возможно, что и нет, но не кажется ли вам, что четыре процента населения Российской империи чересчур рьяно взялись за свержения самодержавия и всё никак не успокоятся на достигнутом. Вас становится уже слишком много. И это неправильно.
– Я не могу отвечать за всех.
– Согласен, но как только в Киеве инициировали дело Бейлиса, то процесс получил международную огласку. Лучшие адвокаты считали долгом чести работать по нему. Все газеты были переполнены материалов о чудовищной клевете на бедный еврейский народ, который по факту давно уже стал одним из самых богатых. Надеюсь, вы не будете этого отрицать?
– Не буду, но какое это имеет значение сейчас? Или вы антисемит?
Керенский снова от души расхохотался. Закончив смеяться, он улыбнулся неприятной улыбкой, подумав про себя, что как только у евреев появляется возможность обвинить кого-нибудь в антисемитизме, то тут же следуют крайне агрессивные нападки. Странно, что больше всего этим отличались «русские» евреи. Может потому, что их никогда серьёзно и не преследовали? В Германии или Испании с ними особо не церемонились, сразу ограничивая в определённых рамках, из которых те боялись выходить.
– А вы можете при разговоре не вешать сразу ярлыки, ребе? Или вы считаете, что евреев обижать грешно, а русских – не зазорно, их ведь много? Они разобщены, каждый живёт своим домой или общиной и поэтому с ними можно по отдельности делать всё, что угодно?
– Нет, я так не считаю, но ваши высказывания…
– Мои высказывания, – перебил Керенский Мазе, – лишь отражают степень заинтересованности в революции части еврейского народа. Но революция уже свершилась, вы получили долгожданную, по вашим словам, свободу. И что же? Я не вижу, чтобы накал страстей уменьшился, он только продолжает увеличиваться. Почему?
– Я не могу вам ответить на этот вопрос.
– Понятно, так почему столько много революционеров являются выходцами из вашей среды, вы не знаете?
– Нет.
– Хорошо, тогда я прошу вас поговорить со всеми представителями вашего народа, кто сейчас продолжает демонстрировать свою разрушительную революционную деятельность. Нужно, чтобы они прислушались к вам и ограничили участие во всех революционных процессах. Они своё дело сделали, пусть теперь займутся созиданием, а не разрушением.
Главный раввин покачал в задумчивости головой.
– Я понимаю вас и приложу все усилия, чтобы довести до разума сынов моего народа ваши слова. Вот только многие, когда с ними говоришь, отвечают, что они больше не евреи – они интернационалисты. На эти слова мне нечего возразить. А раз так, то и упрекнуть меня больше не в чем. Вы же не делите всех по национальному признаку, кто плохой революционер, а кто хороший?
– Я? Нет. Значит, вы не хотите пойти мне навстречу? – Керенский нервно забарабанил пальцами по столешнице.
– Нет, как раз я хочу вам помочь, но боюсь, что меня не будут слушать.
– То есть, вы не имеете никакого веса в своей среде?
– Нет, что вы, конечно, это не так. Вы всё понимаете слишком буквально, но молодёжь не хочет слушать стариков, и раввинов, к сожалению, тоже.
– Жаль, очень жаль. А говорят, Америка очень богатая страна и многие туда уже уехали?
– Да, многие, – насторожился раввин. – А что вы этим хотели бы сказать?
– Я думаю, что раз ваша молодёжь так не обуздана, то не поехать ли ей в Америку, реализовывать себя? Здесь я не имею возможности её защитить от всех последствий революции.
– Я по-прежнему не понимаю вас, – вежливо ответил Мазе.
– Да что тут непонятного? Будучи министром МВД, я не смогу обуздать любые погромы, если они будут иметь место где-нибудь на территории Российской республики. Особенно это касается Украины, которая хочет получить автономию, там же проживают очень много людей вашего народа?
– Да, там живут очень много евреев, и мы обеспокоены растущим сепаратизмом галичан.
– Вот, я и думаю, что если еврей, это не еврей, а революционер, или как вы говорите – интернационалист, то можно всем объявить, что любой из вашего народа больше не будет пользоваться защитой власти Временного правительства. Потому как Правительство не может защищать граждан не своего государства. Это прерогатива того государства, к которому принадлежат интернационалисты.
– Что вы имеете в виду? У них нет такого государства, как Интернационал. Это организация.
– Я ясно выразил свою мысль, уважаемый раввин. Вы должны были это понять. Вот пусть их и защищает этот самый Интернационал! Надеюсь, я ясно теперь выразил свою мысль?
– Вы хотите сказать, что объявите всех несчастных евреев вне закона?
– Я этого не говорил. Объявлять я ничего не буду, у меня не та должность, чтобы что-то объявлять по этому поводу. Нет, просто полиции нет, а Совет общественного порядка не уполномочен защищать людей, которые пытаются разрушить закон и порядок, создаваемый заново просто невероятными усилиями. Вам теперь нужна царская полиция, что защищала вас от погромов и которую вы при этом ненавидели. А ведь полицейских было реально мало. На весь Петроград их было не больше двух тысяч человек, когда в Париже их насчитывалось не меньше четырёх тысяч. Так что, увольте меня от этого дела. Я пас.
Главный раввин застыл, сидя на стуле, и только безумно удивлённые чёрные глаза обозначали то состояние шока, в котором он пребывал. Долгое время он не мог вымолвить ни слова, наконец, немного дрожащим голосом он выговорил.
– Но вы же понимаете, к каким последствиям это приведёт?
– Нет, не понимаю. Я же не уничтожал полицию и не агитировал армию бросать оружие и идти домой во время войны, и поэтому спасение утопающих – дело самих утопающих. Думаю, что это справедливо. Вы можете создавать свои отряды самообороны, это не возбраняется. Это ваше дело, так что, ничего личного, всё по-честному. Вы не можете, и я тоже не могу.
Поэтому, либо всё останется так, как я сказал, либо мы обоюдно меняем своё отношение ко всему происходящему. Подумайте, уважаемый раввин, у вас есть для этого целые сутки, я буду вас ждать здесь завтра в то же время. До свидания.
– Подождите, я не готов за столь короткий срок принять решение. Мне нужно собрать совет раввинов и представителей многих еврейских общин со всех городов.
– Вы можете отправить им телеграммы или нарочных с сообщением о своём решении.
– Я это сделаю сразу же, но мне необходимо время. Дайте мне хотя бы три дня, чтобы коллегиально принять решение.
– Хорошо, я дам трое суток, чтобы вы смогли убедить всех в правильности моего предложения. Ведь вы можете потерять очень многое в конфликте со мной. И в то же время, многое и приобрести. Единственное условие – вы все должны стать ярыми поборниками этой страны, как бы она ни называлась: республикой, федерацией, конфедерацией, тиранией или деспотией. Это всё неважно, важно лишь то, как вы будете к ней относиться. Если же мы с вами договорится не сможем, то к вашим услугам будут предоставлены пассажирские пароходы и железнодорожные составы в сторону Владивостока, Мурманска и Гельсингфорса. И дальнейшая ваша судьба мне будет не интересна.
– Вы относитесь к нам по-зверски!
– С чего вы это взяли? Я же сущий ангел и всего лишь выношу вам предупреждение. Да, я бы не советовал совершать на меня покушения – это контрпродуктивно. За меня всё равно отомстят и отомстят жестоко, и никакие стенания богом хранимого народа вам не помогут. Все ответят за одного и других вариантов не будет. Соответствующие распоряжения я отдам сегодня же, так что не трудитесь, поберегите деньги и нервы.
– У меня не было даже мысли об этом, господин министр.
– У вас не было, у других появятся, молодо-зелено, – философски заметил Керенский. – А вы опять скажете, что ничего не могли поделать. Нехорошо-с, – и Керенский зло сощурил глаза. – У вас есть трое суток, ребе. Жду вас с нетерпением. До свидания. И ещё.
Яков Мазе, который уже встал и направился к двери, невольно остановился у выхода.
– В случае положительного решения нашего вопроса я предлагаю вам создание вашего этнического государства в Палестине со столицей в Иерусалиме. Подумайте над этим. До свидания.
– До свидания, – отозвался в ответ ребе и потерянно вышел, обдумывая тяжёлую мысль, чуть не забыв свой щегольский котелок в приёмной. Поручик Аристархов окликнул раввина и вручил ему забытое имущество.
– Да-да, спасибо. Послушайте, господин поручик, – повернулся Мазе к Аристархову. – А господин военный министр умеет шутить?
– Ммм, честно говоря, я никогда не слышал от него шуток и насколько мне известно, он никогда и ни с кем не шутил. А в последнее время у него очень много дел и в армии, и в Бюро, и с Петропавловки часто приезжают решать по арестованным. А почему вы спрашиваете?
Яков Исаевич Мазе главный раввин России тяжело вздохнул и ответил.
– Вы, поручик, убили во мне последнюю надежду на лучшее. Последнюю надежду. Ну, что же, тогда я пойду.
Аристархов ещё долго смотрел вслед Мазе, так и не поняв, какую надежду он убил в старом ребе. Удивленно пожав плечами, он вернулся к выполнению своих непосредственных обязанностей.
Яков Мазе, выйдя от Керенского, первым делом направился сразу на телеграф. Оттуда он разослал телеграммы по всем крупным городам, созывая на съезд в Москву всех глав крупных общин и раввинов, которые успели бы добраться за сутки до Москвы. Да и неважно, если кто-то приедет позже. Сам он собирался отправиться в Москву вечерним поездом. Вернувшись в гостиницу, он первым делом позвонил председателю Временного правительства.
– Аллё, Генрих?! Да, я приехал. Да, переговорил с Керенским. Нам надо срочно встретиться лично. Нет, не в гостинице, лучше у Мойшы. Безусловно. Через два часа. Хорошо, я жду.
Через два часа, отменив все дела и встречи, по указанному Мазе адресу, где проживал их общий знакомый, примчался Блюменфельд. Войдя в дом, он приветствовал там всех собравшихся и особенно главного раввина.
– Ребе, я предполагаю, что вы вызвали меня так скоро к себе не ради какого-то пустяка?
– Да, речь пойдёт о том предложении, что мне сделал подчинённый тебе военный министр.
– Подчинённый мне? – грустно улыбнулся Блюменфельд. – А вы шутник, уважаемый ребе. Если кто из нас кому и подчинён, то это явно не Керенский.
– Я знаю, но ты должен быть твёрже, несмотря ни на что, иначе мы никогда не займём в этом государстве того положения, на которое претендуем.
Блюменфельд только вздохнул и уселся в одно из дорогих кожаных кресел.
– Я вас внимательно слушаю, почтенный ребе.
– Керенский мне на встрече предъявил ультиматум.
– Какой?
– Все евреи должны прекратить революционную деятельность.
– Это шутка? Причём здесь вы и евреи-революционеры?
– Нет, это горькая правда, и ультиматум поставлен довольно жёсткий, если мы не согласимся, то последуют репрессии.
– Он на это не пойдёт. Насколько я его смог изучить, он не делает всё напрямую и откровенные репрессии никогда не осуществит.
– Вы правы, Генрих. Он так и сказал, что у него нет ничего личного, он просто объявит нас вне закона.
– Но как это возможно?
– Как? Очень просто. На любом митинге он официально объявит, что евреи запятнали себя разрушением государства и готовят контрреволюцию, а в отместку за это государство не будет их защищать. Об этом напечатают в газетах, расскажут в каждой деревне и главное, оповестят об этом действующую армию. Дальше предугадать события будет несложно. Мы плохие солдаты и нас слишком мало. В отдельных местечках наши боевые дружины ещё смогут дать отпор, но остальных просто сметут.
Первыми нападут наши украинские друзья вместе с поляками, эстафету подхватят русские крестьяне, а довершат дезертиры и уголовники. Грабь, насилуй, убивай, русских евреев постигнет печальная участь европейских евреев, изгнанных ещё в незапамятные времена отовсюду, где мы хорошо жили. Более гениального хода сложно придумать, и он его придумал. А вся ответственность ляжет на нас, раввинов. Я не готов погубить свой народ.
– Я поговорю с ним и постараюсь разубедить в этом.
– Вряд ли у тебя это получится, Генрих. Ты нашёл общий язык с Щегловитовым?
– Нет, он ярый антисемит, у нас с ним нет ничего общего, он контролирует каждый мой шаг. Это бесполезно. Тогда я убью его сам.
Мазе невесело усмехнулся.
– Керенский предусмотрел и это, в случае покушения и убийства нас ждут погромы и принудительная эмиграция. Он сейчас об этом говорил, предлагая обеспечить нас поездами и пароходами до Америки, и он не шутил.
– Но мы можем уничтожить всю верхушку одним ударом.
– А потом уничтожат всех нас. Русские – это не тот народ, который прощает убийства своих идолов. Нам не простят и уничтожат ещё жёстче, чем в любом другом случае. Что же, придётся идти на уступки, но как решит кнессет. Я приложу все усилия, чтобы убедить их согласиться и отречься от тех евреев, что продолжат бороться за власть, хотя бы на словах. Но боюсь, что это не сильно поможет и придётся взяться за молодёжь всерьёз. В конце концов, мы добились своей цели и глупо потерять всё то, к чему мы шли эти годы.
Как несколько раз сказал Керенский – это контрпродуктивно. Откуда же он появился, а ведь и у него есть примесь нашей крови, – печально вздохнул главный раввин.
– Да, самые ярые антисемиты – это сами евреи, – констатировал Блюменфельд. – Это вопрос выживания. Но что вы намерены предпринять?
– Собрать кнессет и принять решение. Но это ещё не всё, что я хотел бы упомянуть. В самом конце разговора, когда я уже почти ушёл, Керенский меня добил одной фразой.
– ???
– Он предложил создать государство евреев в Палестине со столицей в Иерусалиме, под российским протекторатом. Как вам?
– Он сумасшедший, – откинулся в кресле Блюменфельд.
– Я тоже так подумал сначала, но сейчас решил, что скорее мы с вами ими являемся, чем он. Керенский словно видит сквозь года и знает наши самые отчаянные замыслы. Мне трудно что-то решать самому, и поэтому всё решится коллегиально. Но как это заманчиво, он словно специально показал мне заряженный револьвер и в то же время показал дорогу в сторону нового дома.
– Я даже не знаю, что на это сказать. Я бы проголосовал за Керенского, даже если он врёт, он слишком честно врёт, и его слова больше похожи на правду, чем на обман. Думаю, после этого все проголосуют за Керенского, и вам придётся пожертвовать молодёжью ради спасения большинства и великой цели.
– Да, – вздохнул Мазе, – я тоже так думаю. Поэтому хотел бы знать, что вы приложите все силы, чтобы у Керенского не возникло действительного желания претворить свои планы в жизнь. Я имею в виду решение об объявлении евреев вне законов. Гои нам это не простят.
– Клянусь вам в этом, – просто сказал Блюменфельд.
– Хорошо, – Мазе посмотрел на часы. – Мне пора, поезд отходит через час с вокзала. Я приеду через трое суток. Если опоздаю по не зависящим от меня причинам, то вышлю в ваш адрес и в адрес Керенского телеграмму о наших намерениях.
– Да, я с нетерпением жду вашего решения.
Керенский сидел за одним столом с Климовичем, ужиная в столовой Смольного.
– Что вы думаете по сути моего разговора с главным раввином?
– Я бы не стал противопоставлять себя им.
– Согласен, но как вы считаете, они примут моё предложение или откажутся?
– Я думаю, что примут, но мы готовы к любому повороту. Вам достаточно не появляться на публике и в правительстве. Они ничего не смогут сделать. За две недели или чуть больше все вопросы по ним будут закрыты без привлечения наших сил. Их судьбу решит народ.
– Я тоже так считаю, даже думаю, что по факту их судьбу решит даже не русский народ, а все подряд: украинцы, молдаване, грузины. Нам лишь останется спасать их от толпы, разъярённой жадностью и свободой.
Климович согласно кивнул.
– Ну, что же, остаётся подождать три дня и тогда переходить к плану А или к плану Б.
Керенский вытер губы салфеткой и встал из-за стола. В голове у него забродила старая песенка: «Подождём твою маму, подождём, твою мать!», очень символично.
