Алексей Пишенин
Сага о Хельги
– Торгиль огородил поле для поединка горящими головешками. Ивовые прутья, как заведено у нас, мы бы могли не увидеть в такой тьме, – начал Хельги. – Головешки лежали там, там и вон там.
Гуннар обошел те места, которые ему указал Хельги.
– Там действительно лежали головешки, но не могу я сказать, была ли между ними схватка, ведь трава могла быть примята, когда мы все здесь стояли, – подтвердил Гуннар.
– Мы бились, и он наступал, а я отходил. Потом наступил на вон ту головешку на южной стороне поля и упал, – продолжил Хельги. – И Торгиль налетел на меня, споткнулся и сам напоролся на мой меч.
– Трава примята больше, чем в других местах. – Гуннар начал рассказывать о том, что видел. – Если ты упал, а он на тебя, как он держал меч? – спросил он у Хельги.
– Его клинок был занесен над его головой. Потому, падая, он не успел отбить мой меч.
– Значит, лезвие его меча должно было где-то удариться о землю, – сказал Гуннар, встал на место, куда показывал Хельги, и поднял руки, как бы замахиваясь. – Удар должен был прийтись вон туда, – и он показал на место в полутора шагах от примятой травы.
– И вот вижу я небольшой разрез в дерне и еще небольшую выбоину там, где должна была удариться о землю рукоять. – Гуннар говорил так, чтобы слышали все. Бонды не спускали с него глаз.
– И здесь вижу я капли крови, что, видно, пошла у него ртом. Когда ты скинул его с себя, ты сдвинул его влево? – снова спросил Гуннар Хельги.
И сам же ответил:
– Да, ты скинул влево, но здесь следы крови затерты, хотя и не до конца. Кажется, что Торгиля кто-то волок к костру? Это делал ты? – Хельги, отрицая, помахал головой.
– Тогда посмотрим на Торгиля. – Гуннар подошел к телу Торгиля, перевернул его на бок и, присев на корточки, начал говорить: – Лезвие прошло его насквозь, я вижу рану на спине. На земле под ним много крови, но нигде не вижу я следа от лезвия меча, которое должно было бы глубоко войти в землю.
Гуннар Следопыт встал и подошел к Харальду Тордсону:
– Следы говорят, что Торгиль был убит у южного края поля для поединка, потом его перетащили к костру. Когда его убили, у него в руках был меч.
Харальд посмотрел на Хельги, затем на Туранда, затем на всех собравшихся людей.
– Пусть тот, кто верит словам Туранда, что стоит здесь, поднимет руку, – сказал Харальд.
Ни одна рука не поднялась.
– Пусть тот, кто верит словам Хельги сына Торбранда, который также стоит здесь, поднимет руку.
Все свободные мужчины на поляне, кроме Туранда и Хельги, подняли вверх правую руку.
– Ночь – не время для суда. Суд будет утром. Я обвиняю Хельги сына Торбранда в нарушении мира и поединке без свидетелей, – громким голосом прокричал Харальд. – Я обвиняю Туранда, чьего отца я не знаю, в клевете. И если завтра перед судом он не расскажет нам всю правду, то он же будет обвинен и в лжесвидетельстве. Потому отведите Туранда в усадьбу и заприте его в дровяном сарае! – приказал он слугам.
– Хельги сын Торбранда сохранит свободу. Однако должен он поклясться не отходить от усадьбы более чем на двести шагов до суда, который состоится завтра в полдень.
И все поддержали дружными криками то, как рассудил Харальд Тордсон. И говорили, что великая удача им иметь законоговорителя, который не перебирает по полдня старые законы, выискивая тот, что подойдет, а сам творит суд по справедливости.
– Наш тинг начался с суда над Хельги и закончится судом над ним же. Не припомню еще такого в нашей округе, – сказал затем Харальд Тордсон. – Лучше бы ты еще один год оставался дома, Хельги сын Торбранда. И все мы могли бы спокойно пить пиво и спать по ночам.
И Торбранд с Бьёрном увели за собой Хельги, все время оглядывающегося на Ингрид, которую уже уводил с собой отец. Однако Хельги успел заметить ее взгляд и понял, что завтра суждено им снова увидеться.
И когда они уже были у самой усадьбы, Хельги увидел, что на него смотрит Туранд, стоящий в окружении слуг Харальда. Тот подмигнул ему и крикнул:
– Она перехитрила даже меня! Здорово у нее получается выбирать себе женихов. Ты очень удачлив, но платок-то она дала Торгилю.
– Ты все расскажешь в полдень на тинге, – крикнул в ответ Бьёрн, а Торбранд толкнул Хельги, чтобы тот не останавливался.
Утром поднялась суматоха, когда слуги Харальда Тордсона увидели, что ночью Туранд через прохудившуюся крышу выбрался из дровяного сарая, где его держали, и сбежал. Кто-то видел лодку, что на рассвете проплывала мимо. Потому в полдень на тинге Туранда объявили вне закона, а за Хельги не нашли вины, ведь двенадцать свободных мужчин поручились, что верят его словам о том, что на поединок он был вызван обманом. И уронил бы свою честь, когда бы от него отказался.
После тинга к Торбранду подошел Гудбранд Белый, человек ярла Хакона:
– Я вижу, люди в вашей округе немало делают, чтобы хранить мир. Это хорошо, когда все мы богатеем и обнажаем мечи только за морем. И ярлу от этого только прибыток.
– Лучше нет, чем жить с соседями в мире и решать все дела по справедливости. А те, кому по душе звон мечей, всегда могут отправиться в землю англов или фризов, – ответил ему Торбранд.
– Однако есть люди, которым не по душе такой порядок, те, кто хочет, чтобы снова на нашей земле лилась кровь и горели усадьбы. И сдается мне, что один из таких людей был здесь совсем недавно.
– Мое дело растить хлеб и ловить рыбу, а в дела ярлов и конунгов мне вникать не с руки, – ответил Торбранд. – Однако ведомо мне, о ком говоришь ты.
– Боюсь, Торбранд сын Торира, с этих дней поселилась в ваших краях кровная вражда с человеком Олафа Трюггвасона. И Туранд сбежал до суда, так что неведомо мне, какой конец будет у этого рассказа, когда дойдет он до Торвинда Кабана из Хиллестада.
– Правда то, что говоришь ты, и печалит это меня. Но какой же совет в таком деле может дать человек ярла Хакона?
– Ярл Хакон знает, кто на его стороне, и не бросает таких в беде. Как ты думаешь, будет ли грозить твоей усадьбе беда этой зимой, если твой сын Хельги отправится со мной в Хладир, где о его судьбе позаботится ярл Эйрик сын Хакона?
– Скажу я, что это будет великий почет и для Хельги, и для всей нашей семьи, если один из моих сыновей поступит в дружину Эйрика Хаконарсона. Но почему ты выбрал Хельги, а не Бьёрна? Уж если кто из них двоих и может стать славным воином, так это не Хельги.
– Может, Хельги и не станет великим воином, – ответил Гудбранд, – но в удаче ему не откажешь. А удача – это то, что в скором времени может понадобиться ярлу Хакону и его сыну Эйрику. Не так много осталось у ярла сыновей, чтобы снова обрушить град на своих врагов, как при Хьёрунгаваге[17]. Здесь и небольшая удача пригодится.
– Я слышал, не последним ты был при Хьёрунгаваге? – спросил Торбранд.
– Да, я был на кораблях Эйрика, сына Хакона. И я видел, как Бу Толстый сначала бился, как берсерк, а потом нырнул в море вместе со своим золотом. Эйрик покрыл себя в том бою славой. И с тех пор я с ним и с его отцом.
– Слышал я, что Хакон ярл с годами становится все меньше охочим до битв и все больше – до женщин? – задал еще один вопрос Торбранд.
Гудбранд поморщился:
– Не мне судить ярла, но я тоже слышал что-то подобное. Однако в дружине Эйрика обычаи строгие, как у йомсвикингов. Не беспокойся, твой сын будет упражняться с мечом, а не с тем, что висит у него между ног.
Тут оба залились хохотом, так как шутка вышла достойная того, чтобы повторить ее на пиру промеж мужами. И, пожав руки, скрепили свой уговор.
Торбранд вернулся к Бьёрну и Хельги и рассказал, о чем сговорились они с Гудбрандом Белым. Хельги не поверил своим ушам, а Бьёрн очень огорчился.
– Отец, но Хельги не воин. Как он будет служить ярлу Эйрику в его дружине? – спросил он.
– Долго тебе еще предстоит ездить на тинг и слушать речи умных людей, – ответил ему Торбранд, – пока ты разучишься верить тому, что слышишь, и начнешь понимать смысл, что скрыт промеж словами.
– Хельги надобно покинуть наши края, чтобы не навлечь гнев Торвинда Кабана на весь наш род, – продолжил он. – Ярлу Хакону сейчас нужна верность бондов. Хельги станет заложником того, что род наш останется ему верен. А с нами и вся округа, потому как люди поддержат нас, а не Кабана, что стоит за Олафа сына Трюггви. Потому, – тут он обернулся к Хельги, – собирайся на корабль Гудбранда Белого из Опланда. Он отплывает через час, чтобы успеть до заката выйти из Аурландфьорда.
Затем Торбранд отдал Хельги свой меч и сказал:
– Этот меч мне принесли много лет назад с вестью, что отец мой и два брата пали, защищая короля Хакона Доброго. И с тех пор он ни разу не был в битве. Хотел бы я, чтобы и тебе биться им не привелось. Но мой отец говорил, что ежели этот меч выпьет крови, то тот, кто его держит, покроет себя славой. И люди, что принесли мне его, сказали, что отец перед смертью сразил пять или шесть данов, пока ему не проткнули живот копьем.
Хельги взял меч, но помыслы его были заняты другим. И едва отец отпустил его, он пошел на торг посмотреть, не появится ли там Ингрид. И он увидел ее за разговором с сестрой, остановился, чтобы принять равнодушный вид, и только потом подошел. Сигрун сразу же ушла, сказав, что вспомнила о каком-то деле.
– Хочу поблагодарить тебя, Ингрид, за помощь этой ночью, – произнес Хельги холодно. – Сегодня я отправляюсь с Гудбрандом Белым и буду служить в дружине ярла Эйрика, сына Хакона. И было бы невежливо не сказать тебе спасибо перед отплытием.
– Приятно, когда тебя благодарят, – в тон ему ответила Ингрид. Но еще приятней, когда это делают от чистого сердца.
Хельги покраснел, но продолжил:
– Стоит ли говорить о чистом сердце тому, кто хитрее самого Локи? Кто для того, чтобы прославиться, устраивает поединки среди ухажеров?
В этот раз покраснела Ингрид.
– Хельги, если бы я была такой, как ты говоришь, я бы развернулась и ушла. А ты все равно помнил бы меня и хотел бы взять в жены. Но гордость бы тебе мешала, – взяв его за руку, сказала она. – Но я – не такая. Я отдала платок Туранду, чтобы он уговорил Торгиля уехать. Но Туранд обвел вокруг пальца всех: и меня, и тебя. Верь мне! Я же поклялась, что буду ждать только тебя?
– Но ты еще сказала, что надобно мне доказать, что умею я обращаться с мечом…
– И не отказываюсь от своих слов. Моим мужем может стать только человек, что защитит свою семью и добро. Но, Хельги, я не хотела этого поединка. Я верю в тебя, я верю, что станешь ты воином и заслужишь славу. Но ведомо мне, что не одна зима пройдет, пока это случится. Я буду ждать. Возвращайся! – и с этими словами она поцеловала его в щеку и пошла прочь.
А Хельги, ошеломленный, только крикнул ей вслед:
– Я вернусь. Обещаю! И я клянусь, что найду Туранда и убью его. И не будет мне без этого покоя.
Ингрид не обернулась.
Сага о том, как Хельги сын Торбранда отправился в Трондхейм, чтобы стать дружинником ярла Эйрика
Жил в Опланде, в середине земли норвежской, человек, которого звали Гудбранд Белый. Был он не последним среди людей в своей округе, имел большую усадьбу, много земли и работников. Женат он был трижды и от первой жены имел сына Гудмунда и дочь Гудрун, от второй – сына Кетиля, а от третьей – дочь Хельгу и сына Гутторма.
С юных лет Гудбранд воевал на стороне ярла Хакона: и в битвах с Рагнфрёдом[18], и потом, когда ярл Хакон пришел на помощь Харальду Синезубому Датскому в войне с конунгом саксов.
Но еще с тех пор, когда впервые увидел он, как на корабле Торлейфа Мудрого к Хакону прибыл его сын, молодой Эйрик, понял он, что Эйрик Хаконарсон затмит славу своего отца. И не промедлил Гудбранд стать ближним человеком молодого ярла и не один раз в битве закрывал его от стрел своим щитом.
Каждую осень по обычаю, заведенному ярлом Хаконом, по всей земле норвежской отправлялись дружинники для сбора подати серебром, мехами и снедью, причитающейся ярлу. И хотя для бондов кое-где было внове платить подать кому бы то ни было, однако железная рука, которой Хакон правил уже более двадцати пяти лет, примирила их с новым обычаем, и согласились они делиться с ярлом своим добром.
В тот год Гудбранд собирал подать для ярла в Согне, и залив Аурланд был предпоследним местом на его пути перед возвращением в Трондхейм к Хакону и Эйрику. Ходил он на кнарре с девятью парами весел и командой в три дюжины человек. Корабль был ходкий и с высокими бортами, чтобы выдержать шторм в открытом море, но также и с большим трюмом. Чтобы вместить много снеди, был он намного шире, чем боевые драккары, и уступал им в скорости.
Как только Хельги сын Торбранда поднялся на борт, ему показали весло, которым ближайшие несколько недель ему предстояло грести, раз в три дня меняясь с кем-нибудь из воинов. Всем на корабле заправлял кормщик, которого звали Рагнар Лысый. Был он высокого роста, широк в плечах и с большим брюхом. И была у него окладистая черная борода, а кроме нее волос на голове у него не было. Рагнар решал, когда и кого заменить на веслах, и Хельги сразу дали понять, что самому просить о подмене не принято, если не хочешь, чтобы тебя считали слабаком.
Отчалили они сразу, как только на борт были подняты последние бочонки с соленой рыбой и просмоленные мешки с зерном, потому как Рагнар хотел как можно скорее выйти из Согна – им предстоял еще путь до Трондхейма, а вода делалась все холоднее. В глубине фьорда под утро она уже покрывалась тонкой коркой льда. К тому же, оказавшись в море и повернув на север, они могли бы наконец поставить парус – ветер уже несколько дней подряд дул с запада.
Хельги сидел на предпоследней от носа скамье по левому борту. Его соседом сзади был человек лет двадцати пяти, которого звали Аслак. Был он худым, и волосы его были цвета пакли, а глаза белесые, как у рыбы. И скоро стало ясно, что Аслаку Хельги не понравился, потому как не раз и не два, когда Хельги мешкал со своим веслом, ему в спину больно ударяла рукоять весла Аслака. На слова Хельги о том, что он не нуждается в таком поучении, Аслак ответил, что когда у них в руках не будет весел, то он еще не так его поучит. И что он не любит юнцов, которые не умеют грести, но уже ходят с длинными мечами, как у настоящих мужчин. И это бы закончилось дракой, если бы Кетиль, сидевший перед Хельги по правому борту, не вступил в спор:
– Что-то ты больно грозен сегодня, Аслак, – сказал он, – сдается мне, что ты не бережешь дыхание. Слышал я, что таким худым людям, как ты, в холодную погоду следует меньше разговаривать, а то можно застудить грудь.
Аслак ничего не ответил, а все на корабле, кто слышал совет Кетиля, рассмеялись. Кетиль подмигнул Хельги и сказал:
– Вижу я, что не ходил ты на больших кораблях и не пробовал обращаться с таким длинным веслом. Но если ты не хочешь, чтобы твоя спина посинела от ударов рукояти сзади, то постарайся смотреть на меня и двигать веслом в одно время со мной.
Хельги поблагодарил его за науку, но сказал, что он не так глуп, чтобы не сообразить, как надо грести. Просто ему не хватает веса, чтобы, вынув весло из воды, быстро отвести его назад. На это Кетиль дал ему несколько советов, как передвинуть весло в уключине так, чтобы уравновесить вес лопасти, и как посноровистей взяться за рукоятку и валек. После этого гребля у Хельги пошла лучше, и он даже начал гордиться собой. Но потом час проходил за часом, а никто не собирался его подменять. Тогда он стиснул зубы и сказал себе, что лучше он прямо на весле и умрет, но сам не попросит себе замену.
И так он греб еще час, и только когда один или два раза весло вырвалось у него из рук, Рагнар кивнул какому-то парню лет восемнадцати, и тот, пробравшись к Хельги с носа, заменил его. Аслак, видя это, пробормотал, что от Хельги не много на корабле пользы, но ему никто не ответил. А Кетиль снова подмигнул Хельги, сказав, что на первый раз это было совсем неплохо.
На закате они причалили к берегу, и Рагнар велел Хельги развести на берегу костер и набрать воды в котел. Только потом Хельги смог перемолвиться несколькими словами с Кетилем, который из всей команды показался ему наиболее дружелюбным. На вид Кетиль был моложе многих на корабле, но Хельги чувствовал, что его здесь уважают, несмотря на то, что он работает как простой гребец, хотя и на самом почетном загребном весле. Был он высокого роста, широк в плечах, и у него были коротко остриженные светлые волосы и голубые глаза. Борода его была короче, чем у многих, по иноземному обычаю, и видно было, что немалых трудов стоит ему сохранять ее в таком виде. Когда они уселись вокруг костра, Кетиль познакомил его с остальными людьми на корабле, и о каждом он говорил несколько слов:
– Вот Гуннар Молчун, – показал он на невысокого крепкого воина, глаз которого было не видно из-под кустистых черных бровей. – Я готов поспорить с тобой на вечернюю кружку пива, что ты не сможешь вытянуть из него больше пяти слов зараз.
Гуннар кивнул и ничего не сказал.
– Вот Харальд Заяц, – Кетиль указал на длинноногого худого воина, на вид лет тридцати пяти, который сидел на весле на одной скамье с Аслаком, – попробуй догони его, особенно когда он бежит за выпивкой.
– Это – Асгрим Сакс, – показал Кетиль на крепко сбитого седого воина с длинными усами. – Он жил среди них три года, отрастил усы и даже говорит на их языке. Асгрим, как попросить у сакса его деньги?
Асгрим молча достал меч и приставил острие к горлу Кетиля. Левой рукой он указал на кошель, который висел у того на поясе.
– Тут уж никто не сможет сказать, что не понял, правда? – спросил Кетиль Хельги, отводя рукой лезвие. – Скоро и ты так выучишься. Аслака ты знаешь, – продолжил он. – Мы зовем его Финн, но тебе лучше звать его просто Аслаком, если не хочешь, чтобы он тебя ударил. Иногда он варит себе отвар из мухоморов, как финский колдун. Но не становится от этого берсерком, а просто засыпает на много часов и потом рассказывает, где он бродил во сне. Тогда его лучше не тревожить.
– Меня вообще лучше не тревожить, парень, если не хочешь, чтобы тебе посчитали ребра, – проронил Аслак и сплюнул в сторону.
И так Кетиль назвал имена всех, кроме Гудбранда и Рагнара. И не раз все сидевшие за костром смеялись над тем, что он говорил, рассказывая о ком-то. И когда он закончил, Гудбранд указал на него самого и сказал:
– А вот это Кетиль Болтливый, мой сын. И каждый раз, когда я его слышу, я молю Одина, чтобы он превратил болтовню моего сына в ветер, который бы наполнял наши паруса. И тогда у меня был бы самый быстроходный корабль в наших краях. И я смог бы добраться до Исландии за один день, а до…
– А за два дня с такой скоростью ты проплыл бы весь океан и свалился бы уже с ветвей Мирового дерева, Иггдрасиля, и попал бы в Хель, мир мертвых, – продолжил Кетиль, и все опять рассмеялись.
– А теперь твой черед рассказать о себе, – спросил Заяц. – Кто ты, из какого рода и как попал к нам? Мы недолго были на берегу в твоих краях и не знаем всех подробностей. Слышали лишь о тайном поединке. Однако ты не выглядишь, как бывалый поединщик.
На это Хельги ответил висой:
Торбранда сын на север стремится,
К Эйрику ярлу в дружину боец,
Кровь на мече не дает возвратиться,
За сына до смерти мстить будет отец.
И Заяц сказал, что он не уверен насчет бойца – это покажет только битва, а еще одним скальдом в палатах Эйрика будет больше. И все с ним согласились в том, что виса недурна, хотя, конечно, уступает тому, что можно услышать при дворе ярла Хакона от одного из его шести скальдов.
Потом Хельги коротко рассказал, что с ним случилось, не упомянув о том, что только по случаю остался в живых. А Гудбранд, который, верно, знал всю правду, промолчал.
Тут в разговор вступил Рагнар Лысый:
– Если то, что ты нам сказал, – правда, то завтра тебе лучше не сходить на берег, потому что последнюю остановку в Согне мы сделаем в Хиллестаде.
К полудню следующего дня корабль Гудбранда Белого уже подходил к Хиллестаду – усадьбе на полуострове, что отделял фьорд от открытого моря. И Хельги просил Гудбранда узнать, есть ли в усадьбе Туранд, но тот ответил, что, пока Хельги вместе со всеми в походе за данью, о личной вражде ему стоит забыть. Однако скоро случилось так, что и Гудбранду, и всем остальным на корабле пришлось забыть о самой дани.
Едва подошли они к берегу, Гудбранд, Асгрим Сакс и еще один молодой воин по имени Калле высадились на берег. И сильно удивились они, когда ворота усадьбы остались закрытыми и их никто не встретил. Тогда подошли они к самой усадьбе, но ворота по-прежнему не открывались, и навстречу никто не вышел.
Они постучали раз и другой, и Асгрим уже стал довольно громко ворчать, что в наказание за такое негостеприимство стоило бы кинуть на крышу дома пару факелов. Тогда над воротами показались голова и плечи женщины, и Гудбранд узнал жену Харальда Кабана.
– Вам бы, разбойникам ярла Хакона, только пограбить да пожечь, да снасиловать кого, – сказала она. – И странно слышать о гостеприимстве от того, кто готов сжечь твой двор.
– Где твой муж, Тора дочь Сигурда? – спокойно спросил Гудбранд. – Ярл ждет от него дани, и ждать он не любит.
– Муж мой отправился позавчера в Трондхейм и взял с собой всех своих людей. Видать, сам решил поспорить с ярлом Хаконом о дани. А никакой снеди, мехов или серебра давать тебе не велел.
– Раз твой муж знал, что мы придем, но отплыл, нас не дожидаясь, не обидится он, что мы сами возьмем все, что нам причитается, – все еще спокойно сказал Гудбранд.
– Особенно если твой муж забрал всех своих людей, – добавил Асгрим.
– Муж мой сказал, что вам, конечно, привычнее воевать с женщинами, но если вы хотите успеть увидеть, как Олаф сын Трюггви насадит вашего ярла на копье, то вам лучше притвориться настоящими воинами и поспешить в Трондхейм. Сам Олаф с кораблями отправился туда позавчера, но и вы можете поспеть к битве, если не будете жалеть сил на веслах.
– Повтори, что ты сказала, женщина, – с угрозой в голосе спросил Гудбранд.
– Если ты глухой, то я повторю: Олаф Трюггвасон с дружиной был здесь позавчера по пути в Трондхейм. С ним ушел мой муж. Если ты не хочешь пропустить последнюю битву ярла Хакона, то поспеши туда и сам.
– Сколько кораблей было у Олафа?
– Я корабли не считала, но в наших краях достаточно людей, не слишком довольных Хаконом Злым, чтобы Олаф привел в Трондхейм и двадцать, и тридцать кораблей.
– Помнится, викингам с Йомсборга и семидесяти кораблей не хватило, чтобы напугать ярла Хакона, – заметил Асгрим. Но Гудбранд сказал:
– Мы не будем поджигать твой дом, Тора дочь Сигурда. Но когда мы вернемся сюда, то и двойной дани нам покажется мало.
– Об этом договаривайтесь с моим мужем, когда он и его люди с топорами заберутся на ваш корабль, – ответила Тора и скрылась с глаз за оградой.
– Коли бы вы меня подсадили, я мог бы перебраться через ограду, – тихо предложил Асгрим. – Я бы слегка пощекотал Кабаниху кончиком меча за ее малое уважение к ярлу и к нам.
На это Гудбранд ответил, что у них нет на это времени, хотя лично он вырвал бы ей змеиный язык. И все втроем они поспешили к берегу.
На корабле Гудбранд рассказал, что Олаф сын Трюггви явился в Норвегию со своей дружиной и что плывет он в Трондхейм, чтобы бросить вызов ярлу Хакону. И теперь им придется спешить и плыть даже по ночам, чтобы нагнать Олафа и присоединиться к дружине Эйрика Хаконарсона перед битвой, которая, без сомнений, скоро случится.
И они гребли три часа до выхода из фьорда, а потом поставили парус и двинулись сначала на север, а потом на северо-восток вдоль берега. На берег они не высаживались и плыли даже ночью, пользуясь тем, что светила луна. Но на третью ночь погода испортилась, и им все-таки пришлось пристать, чтобы в темноте не сесть на мель или не налететь на скалу.
Пока разжигали костер, чтобы поесть наконец горячего, Кетиль попросил у отца разрешения сходить к ближайшему жилью и узнать, нет ли каких вестей. Гудбранд отпустил его, но велел быть осторожным, чтобы не наткнуться на людей Олафа.
Кетиль вернулся через несколько часов и сначала, не отвечая на вопросы остальных, подошел к отцу, и они тихо говорили несколько минут. Потом Гудбранд вышел к костру, вокруг которого сидели все остальные, и сказал:
– Битвы не будет. Ярл Хакон мертв. Но погиб он не в бою. Пал он жертвой предательства и собственной похоти. И теперь бонды провозгласили королем Олафа сына Трюггви. Ярл Эйрик с немногими людьми ушел горами к конунгу свеев в Упсалу. И пришло время нам решить, что теперь делать…
Люди начали переговариваться, и видно было, что они растеряны. И тут спросил Асгрим Сакс:
– Но что же стало с ярлом Хаконом? Неужто он помер, только услышав о кораблях Олафа Трюггвасона? Раньше он был более охочим до битвы и своего никому без платы железом или кровью не отдавал.
– Нет, не сам он помер. А просто привык он брать без спросу все, чего ни пожелает. Даже если это касалось дочерей богатых бондов. И бонды объявили его вне закона, – ответил за отца Кетиль.
– В это я могу поверить, но не пойму я все-таки, отчего он умер. Неужто девушка, которую он обесчестил, заколола его? – снова спросил Асгрим.
– Нет, Асгрим, все гораздо печальнее, чем то, что ты сейчас представил. И, возможно, ярлу такая смерть понравилась бы больше, – ответил Гудбранд. – Но правда в том, что скрылся он вместе со своим рабом, когда бонды провозгласили Олафа королем. И Олаф объявил, что даст десять марок серебра тому, кто укажет ему, где прячется Хакон. И подлый раб убил ярла, когда тот спал. А голову принес Олафу.
– И неужто Олаф дал ему серебро? – в третий раз спросил Асгрим.
– Нет, – снова ответил Гудбранд, – серебра он ему не дал, ведь просил он не голову. Он просил указать ему, где прячется Хакон. Так что раб отправился вслед за хозяином и теперь снова будет служить ему в Хель, куда оба они, без сомнения, попадут.
Тут все снова стали переговариваться, обсуждая позорную и нелепую смерть того, кто в своем железном кулаке двадцать пять лет держал всю страну.
– Не скажу я, что сильно жалею я о Хаконе ярле, – сказал Аслак Финн, – но скажи, Гудбранд, как теперь честь велит поступить нам.
Гудбранд обвел долгим взглядом всех воинов:
– У нас есть три пути. Первый – это вернуться по домам, потому как того, кому мы служили, больше нет в Норвегии. И кто-то, возможно, захочет поступить в дружину к Олафу Трюггвасону. Второй путь – это отправиться в Упсалу вслед за Эйриком, что теперь стал ярлом Норвегии. И третий путь – это присоединиться к какому-нибудь морскому конунгу в Англии или Ирландии и ждать, пока ярл Эйрик вздумает вернуться.
Тут начались споры, ибо никто не хотел надолго расставаться с семьями, которые у многих оставались в Опланде. С другой стороны, сам Гудбранд сказал, что его судьба – идти за ярлом Эйриком, какие бы беды это ни сулило. Он был связан клятвой с ним, а не с Хаконом, и, пока Эйрик был жив, клятва звала его быть с ним. Третий путь был предложен исходя из времени года. На корабле во время осенних бурь плыть к свеям было небезопасно. К тому же неясно было, какой уговор у Олафа существовал с королем данов Свейном Вилобородым, с которым вместе были они в походе в Англии. А корабли Свейна, по слухам, снова появились в Дании после того, как несколько лет назад их оттуда изгнал конунг свеев Эйрик, прозванный Победоносным за победу над Стюрбьёрном. Переход же через горы в конце осени также был испытанием, из которого многие могли не вернуться, случись ранняя метель. Потому зимовка в Англии могла показаться наиболее удобным выходом для всех.
Тут раздался голос Рагнара Лысого:
– У меня тоже в Опланде остаются жена и дети. И я тоже хочу их видеть. Однако если я вернусь сейчас домой, то у Олафа появится соблазн отобрать мою усадьбу и отдать ее кому-то из своих людей. Все знают, что я служил Хакону и что не пойду я служить другому конунгу, даже если он будет так же знаменит, как Олаф сын Трюггви. А в покое выращивать хлеб и варить пиво меня не оставят. Да и что я умею лучше, чем водить корабль? Не знаю, как вы, а слыхал я, что Олаф хорош во главе войска. Но не терпит он, когда с ним спорят. Даже наш старый ярл Хакон был более покладистым. Лучше уж отправиться к ярлу Эйрику. Он вознаградит нас за верность, а весной мы с новым войском вернемся, чтобы по-другому поговорить с сыном Трюггви. А семьи наши до весны никто не тронет, если о нас никаких вестей не будет.
И большинство согласилось с Рагнаром. Из недовольных остались только несколько человек без семей, которых ничто не держало в этих местах и которые охотно отправились бы грабить Англию. Но и им не по душе пришлось бы расстаться с Гудбрандом и с товарищами. Итак, наутро решено было плыть на юг и там ждать тумана, чтобы пройти датские проливы под носом у данов.
Однако наутро опустился туман, который не рассеялся, сколько они ни ждали. Потому плыть им пришлось медленно, то и дело бросая в воду грузило на веревке, чтобы проверить глубину. Плыли они почти в полной тишине, прислушиваясь к далекому прибою, чтобы не слишком приближаться к берегу, где они могли бы налететь на скалу.
Тут Хельги стало казаться, что он слышит эхо от ударов их весел. Потом он услышал справа от себя скрип уключин и тронул плечо Кетиля. Тот знаком показал ему, что тоже что-то слышал, и так же знаком велел молчать.
Рагнар повернул кормовое весло, и они направились в сторону берега, стараясь грести как можно тише. Но, видать, на другом корабле их услышали, потому как из тумана послышались приказы кормщика, и весла на том корабле застучали чаще. Тогда Рагнар приказал сушить весла, и их кнарр погрузился в тишину.
Сначала было слышно, как неизвестный корабль прошел мимо недалеко от них. Затем он начал возвращаться к ним сквозь туман. Рагнар хотел снова приказать грести, но Гудбранд остановил его. Вместо этого он указал на шесть человек, по трое с каждого борта, которые должны были оставаться на веслах. А остальным знаками велел готовиться к бою. Хельги остался сидеть на скамье, а Кетиля подменил на весле Арни, молодой парень чуть старше Хельги. Стараясь не шуметь, воины вынули свои весла из уключин и уложили их вдоль бортов. Потом стали надевать кольчуги и снимать щиты с фальшборта.
Однако, как ни старались они, совсем не шуметь не удалось: звякали мечи, тихо звенели звенья кольчуг. В тумане звуки разносились далеко. Стало ясно, что на неизвестном корабле их слышат, когда голос кормщика велел навалиться на весла. Звуки ударов весел стали более частыми, а потом на кнарре услышали, что на том корабле тоже готовятся к бою. Гудбранд с десятью воинами прошел на нос. Кетиль был рядом с ним. Еще полдюжины воинов остались на корме, а остальные встали вдоль бортов. Только шестеро, считая и Хельги, оставались на веслах.
