bannerbannerbanner
Ткущие мрак

Алексей Пехов
Ткущие мрак

Полная версия

Глава третья
Выбор некроманта

– Ищи меня в мире Трех Солнц и Двадцати Лун, – сказал умирающий таувин.

– Как я тебя найду? – глотая слезы, спросила молодая указывающая.

– Слушай ветер, поющий в перьях д’эр вин’емов, смотри, куда падают звезды, спроси у реки, отражающей закат, коснись клевера, и запах цветущих яблонь будет твоим ключом. Теперь ты знаешь дорогу, и мы сможем встретиться. И будем вместе.

– Всегда?

– Всегда.

Старая сказка герцогства Летос

– Рыба полосатая, – произнесла Лавиани. Затем подумала немного, задрала голову и, набрав в легкие побольше воздуха, заорала так, что зазвенело в ушах:

– Ры-ыба-а полосата-ая.

Легче, разумеется, не стало. Крик, подхваченный свежим пьянящим ветром, полетел над концом плоской равнины, заросшей распускающейся жимолостью, к бору с зонтичными соснами. Несколько испуганных птиц вспорхнули в небо.

– Рыба полосатая… – в третий раз, уже совсем тихо повторила женщина, провожая их взглядом. – Я бы тоже так хотела.

Она услышала шаги и раздраженно вздохнула:

– Мальчик, разве старая женщина не может немного побыть в одиночестве?

– Тебя не было несколько часов. – Тэо осторожно присел на мшистый плоский камень, с удовольствием вытянул ноги. – Я начал волноваться.

– С утра меня все жутко раздражает. – Ее ничуть не тронули слова о беспокойстве за нее.

– Я прекрасно слышал твое негодование.

Она почувствовала в его словах улыбку и нахмурилась.

– «Все раздражает», означает: «в том числе и ты».

– Твой ботинок…

– А-а-а, – ядовито протянула Лавиани. – Ты заметил.

Она приподняла левую ногу и пошевелила ступней. Подошва отвалилась, держась лишь на лоскутке возле каблука, и ботинок раззявил «пасть», усмехаясь.

– Можно перевязать его веревкой.

Лавиани, услышав подобное предложение, посмотрела волком:

– Шею бы тебе перевязать веревкой, умник.

Затем она села на землю и стала дергать шнурки.

– Мы очень долго в дороге, – сказал Тэо. – Обувь разваливается, одежда рвется.

Тут сойка склонила голову, признавая правоту его слов:

– Мы похожи на жалких бродяг. И для живности вокруг, полагаю, воняем за лигу. Охотиться становится не так-то просто. Ну и когда выйдем к людям, нас вполне могут побить камнями. На всякий случай. Я бы именно так и сделала.

– О. Я не сомневаюсь. – Он не счел нужным прятать улыбку.

Лавиани покосилась на акробата.

– Так бы и сделала. Нечего ходить поблизости от меня всяким голодранцам. Чуть зазеваешься, и они упрут то, что плохо лежит. – Сняв ботинок и одарив его взглядом, полным ненавистного презрения, она произнесла:

– Ты решил оставить меня, сдаться, подло бросить. Проклятущий предатель.

Она швырнула башмак в кусты, начала снимать второй.

– Пойдешь босой?

– Это лучше, чем когда на каждом шагу он каши просит. Но если у тебя есть желание понести старую женщину на руках, я отказываться не буду.

Увидев лицо Тэо, сойка негромко выругалась:

– Вечно забываю, что некоторые слова ты воспринимаешь абсолютно всерьез. Я не юная герцогиня из старой сказки, у которой нежные ножки и ее следует тащить на горбу через тысячу земель в мир Трех Солнц и Двадцати Лун.

– Ого! – изумился акробат. – А ведь ты говорила, что никогда не интересовалась сказками.

– Это было в те прекрасные времена, когда я еще не узнала вашу компанию. И не попала в цирк в качестве обезьянки. Теперь моя башка забита сказками, потому что два дурных клоуна, Гит и Ливен, когда не пили и не резались в карты, травили историю за историей, стоило фургонам выйти на тракт. Так что даже такая старая селедка, как я, теперь знает про мир Трех Солнц, про деву асторэ и ее верного таувина, не говоря уже о том, как некромант за одну ночь сожрал целый город и не смог убежать от возмездия, что настигло его.

Второй ботинок улетел в кустарник следом за первым.

– Я всю юность проходила босой по улицам Пубира, и молодая травка для моих ступней куда лучше, чем битые стекла, лошадиное дерьмо и грязь. Найду себе новую обувь, получше прежней, как только доберемся до обжитых мест.

– Уже скоро.

Сойка уставилась на акробата с подозрением.

– И ты знаешь это, потому что?..

– За эту зиму мы прошли Зуб с юго-востока на северо-запад. – Тэо чуть пожал плечами. – Теперь воздух пахнет морем.

Лавиани потянула носом:

– Пахнет моими немытыми ногами.

– И морем.

– Это твои новые асторские штучки? Ты чуешь врагов за лиги и можешь предсказать дождь из лягушек? Ну, хорошо, если вдруг окажешься прав. Мне до смерти надоело торчать в Мертвых землях. Хочется кровать, ванну, одежду, корзину куриных яиц и чтобы рядом появился хоть кто-то, кого я могу прикончить и не буду после об этом жалеть. Пока же мне приходится убивать только мелких зверьков да глупых толстых птиц. – Лавиани подняла с земли валявшегося у ее ног довольно тощего кролика.

Так себе добыча. И так себе ужин на четырех человек. Больше костей и шерсти, чем мяса. Но жаловаться глупо, особенно после того, как Лавиани пришла в себя. Она помнила все то же серое небо, запах гари и мертвечины, а еще боль в груди, такую, что трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы ругаться.

Шерон залатала ее, сделав работу лекаря на удивление хорошо, тем более если учитывать тяжесть раны.

Смертельной, чего уж тут скрывать.

Сойка осталась жива, но на полное восстановление ей потребовалось больше месяца, и, стоило признать, это время оказалось тяжелым для путников.

Первые десять дней после Аркуса они голодали. На равнинах за городом Шестерых не встречалось никакой живности. Ни зверей, ни птиц. Пустые земли, расползшиеся от дождя, со скудной травой – выглядели бесконечными и совершенно вымершими.

Путешественники напоминали инвалидов, впрочем, так оно и было. Один из искари нес спящего Тэо, другой – едва шевелившуюся Лавиани. Потом она узнала, что был еще и третий, его Шерон «отпустила», стоило им уйти из города. Впереди едва брела указывающая, которой требовалась масса сил, чтобы удерживать контроль над темными таувинами, а рядом с ней, то и дело спотыкаясь, опираясь на обломанное древко копья, шествовала Бланка.

Воистину компания убогих на марше, готовых вот-вот отдать Шестерым души и отправиться на ту сторону.

Когда Лавиани наконец-то самостоятельно смогла сесть, то заявила Шерон:

– Ты убиваешь себя, девочка.

Тзамас – одни белые бельма на сером, испачканном грязью и кровью, похудевшем лице – посмотрела на нее устало и закашлялась.

– Ерунда.

– Хватит корчить дуру. Это раздражает. Ты вполне понимаешь, о чем я говорю. – Лавиани пришлось сделать паузу, чтобы кинжальная боль, возникшая в ее заново сросшихся ребрах, перестала терзать кости. – Ты «держишь» этих мерзких тварей под контролем, управляешь ими, а они не обычные покойники. И пьют твою жизнь с жадностью пьяницы, запертого в винных подвалах герцога. И надо заметить, что подвалы опустошаются с катастрофической скоростью. Избавься от них.

– Нам надо двигаться, – прошептала Шерон, вытирая окровавленные губы тыльной стороной ладони. Выглядела она неважно.

– Скоро ты не сможешь двигаться, если только рядом не найдется еще одной тзамас, которая тебя поднимет. И что-то я в этом очень сильно сомневаюсь. Отпускай свой поводок. Он, может, и держит бывшего таувина, но душит тебя. Оно того не стоит.

Та упрямо помотала головой:

– Птицы.

– Что? – не поняла Лавиани.

– Пока не увидим птиц, останавливаться нельзя. Умрем от голода. Мы не можем есть землю. Идем. И хватит спорить.

Птицу, пестрого степного канюка, они увидели лишь через четыре дня. Сойка уже могла стоять на ногах, а вот Шерон сильно шатало, и Бланка поддерживала ее.

– Ну?! Долго ты еще будешь тянуть? Птица. Вон там. Теперь можно остановиться. И я пойду кого-нибудь поймаю и сожру. И вас, так и быть, накормлю, раз уж взялась нянчить взрослых людей.

– Сейчас зима. Ты уверена, что мы можем остаться здесь на какое-то время?

– Мы на юге. Не Соланка, конечно, но так себе зима. Никто из нас не замерзнет от холода, даже если будет очень стараться. Деревья есть, я построю шалаш, огонь тоже не проблема. Тэо рано или поздно очнется.

Указывающая колебалась и повернулась за советом к Бланке:

– А ты что думаешь?

Лавиани хотела выругаться, но решила не лезть.

Слепая, опираясь на палку, негромко проронила:

– Мы идем из последних сил. Нам нужен отдых. А тебе требуется избавление от этих. Останемся.

– Это может занять месяцы. Вы ведь понимаете?

– Куда ты спешишь, девочка? – Лавиани просто сочилась ядом. – На кладбище?

Шерон промолчала и устало склонила голову.

Искари опустился на колени, положив Тэо на землю, затем вместе со своим товарищем под пристальным взглядом Лавиани отошел назад. Из щелей доспехов посыпался серый прах, слабо дохнуло тлением, и пустые латы обоих темных таувинов с грохотом рухнули, распадаясь на части. Сойка, словно бы не доверяя случившемуся, подошла и осторожно пошевелила ногой деформированный шлем.

…В этом «лагере» они провели больше месяца. Лавиани выползала с утра, ощущая себя словно ящерица, неспособная ожить после длительных холодов. Едва двигалась и, прогоняя апатию, начинала что-то делать. Охота удавалась не всегда, а еда поначалу была скудной. Все, что мог добыть нож и самодельная праща: равнинные грызуны, некрупные птахи, кролики.

После охоты она падала на подстилку из сухой травы и уже не хотела ничего до самого вечера.

Шерон боролась с лихорадкой куда более сильной, чем та, что когда-то скрутила ее возле отрогов Мышиных гор, где Лавиани пришлось добывать курицу, чтобы сварить бульон. Теперь получить бульон не представлялось возможным, у них не было котелка.

 

Бланка взяла на себя заботу об указывающей, когда Лавиани уходила на поиски еды или отлеживалась. Тэо глубоко спал, без всяких пробуждений, не нуждаясь ни в еде, ни в питье. Парил где-то в грезах, иногда произнося слова на языке, которого они не понимали.

Со временем все стало налаживаться. Силы стремительно возвращались к сойке, усталость исчезла, боль почти перестала терзать ребра, и Лавиани с каждым днем уходила все дальше от лагеря, изучая местность и находя новую живность. Лихорадка отпустила Шерон, и теперь указывающая часами разговаривала с Бланкой, изучая книгу Дакрас.

На исходе пятой недели, когда месяц Мантикоры близился к своему завершению, очнулся Тэо. Еще через семь дней они двинулись в путь, надеясь выйти к побережью Жемчужного моря и оказаться ближе к обжитым местам.

Но дорога длилась и длилась. Равнина, казавшаяся торной и благосклонной, сменилась скалистыми отрогами, невысокими, однако труднопреодолимыми. Множество трещин, каньонов и провалов пересекали их, и приходилось искать обходной маршрут, порой блуждая по лабиринту. Иногда на это уходил весь световой день, и продвигались они куда медленнее, чем рассчитывали.

Путешествие глотало дни с алчностью голодного мэлга.

И вот наконец-то, по словам акробата, они почти достигли моря, а значит, где-то там за лесом может быть тракт и даже какая-нибудь деревня. Мертвые земли, оставленные людьми еще во времена ухода Шестерых, заканчивались.

– Не верю, что какой-то ботинок мог испортить твое настроение. – Тэо без интереса посмотрел на кролика в руках Лавиани.

Та фыркнула:

– Он просто стал последней каплей. Что ты скажешь на это?

Ей снова пришлось бросить добычу в траву и показать акробату ладони. На левой и правой, хлопая крылышками, парили две бабочки.

– Я бы сказал, что они красивые, но, полагаю, это тебя только разозлит, – осторожно произнес Пружина.

Сойка повернула ладони к себе, изучила придирчиво, словно видела впервые.

– Красивые, – согласилась она. – Но жутко раздражают, рыба полосатая. Теперь я обладательница шести рисунков вместо четырех. Но управлять могу лишь теми, что были у меня изначально. Эти… я не слышу их.

– В смысле? – удивился Тэо. – Ты хочешь сказать, они с тобой разговаривают? Татуировки? Бабочки?..

– Не твое дело, Попрыгун, кто и когда со мной разговаривает, – огрызнулась та. – Хоть облака, хоть букашки в полях. Это не решает моей проблемы. Две новые, которые не подчиняются мне, и появились они после того, как ты применил свои цирковые фокусы. Так что я очень бы хотела знать, что это такое, как от этого избавиться и не появится ли еще картинок. Например, у меня на лбу. Или на заднице.

– Я и раньше использовал силу асторэ. На плоту, а потом в лесу, когда появился Шрев. И в даирате. Но это ничего не меняло в твоих рисунках.

– Значит, не так использовал. Но теперь появилась одна, а затем, уже после Аркуса, другая.

– У меня нет ответа.

– Вот всегда так, рыба полосатая. Ни у кого из нас нет никаких ответов. Мы только таращим глаза, да бежим куда-то сломя голову. И так уже который год.

– Быть может, обо всем этом знает тот, кто тебе их нарисовал?

– Хм… – Лавиани одобрительно кивнула. – Да вы, циркачи, находчивые ребята. Так и поступлю. Из Рионы поедем в Пубир, где меня желает прикончить каждая собака, придем с Шерон на могилу, она его разбудит и допросит. Тут все и станет понятно.

– Может быть, ты становишься таувином…

– Десятью таувинами и одной великой волшебницей. Не городи чушь, мальчик. Это нечто иное и больше напоминает сыпь. Которая возникает ни к месту и постоянно вызывает раздражение.

– Они же не мешают тебе жить. Более того, одна из них спасла тебя от удара клинка искари.

Лавиани махнула рукой, говоря этим, что нет смысла продолжать беседу:

– А, во тьму все. – Подхватив кролика, она направилась к лагерю, сердито шлепая босыми ступнями.

Бланка сидела на расстеленном походном одеяле и, чуть склонив голову, не спеша расчесывала бледно-рыжие волосы, сверкавшие на теплом весеннем солнце, словно медная проволока. Когда до нее оставалось ярдов сто, она посмотрела в сторону Лавиани и помахала рукой, в которой был зажат костяной гребешок.

– Проклятущая слепая, – недовольно пробурчала себе под нос сойка. – У меня от нее то и дело мурашки.

– Вместе с тем только благодаря ей мы выбрались из Аркуса. – Тэо находился слишком близко, чтобы не услышать фразы.

– Именно поэтому я отношусь к ней благосклонно и с симпатией.

Акробат рассмеялся.

– Я серьезно, Попрыгун. Благосклонно и с симпатией, иначе на кой шаутт я бы ее кормила, когда мы все подыхали без еды? Она заслужила свой кусок кроличьей лапки и право быть в нашей безумной компании уродцев. Но она все равно меня пугает тем, чего я не понимаю.

– Ты и силу асторэ не понимаешь.

Они почти дошли до Бланки, когда последовал ответ:

– Не понимаю. Впрочем, как и ты.

Тэо прижал руку к сердцу:

– Подлый удар.

– Я на такое способна, – важно кивнула сойка. – Но утешу тебя, ты еще наберешься знаний. Вернешься в Шой-ри-Тэйран, поспишь сотню лет и будешь самым мудрым из асторэ.

Пружина с сожалением покачал головой:

– Ты не слушала то, что я рассказывал.

– Слушала, – рассеянно произнесла Лавиани, пытаясь разглядеть Шерон, но на стоянке той не было. – Во всяком случае, все, что представляло для меня мало-мальский интерес. Так что я упустила?

– «Плач о лете». Ее пела Велина.

– А… – вспомнила женщина. – Про Первый Дуб, о настоящее название которого можно своротить язык. Ну да. Точно. Дерево асторэ, желуди которого они передали своим детям эйвам, и те вырастили леса на всех континентах. Потом самый важный дуб сожгли шаутты, кажется. Или Шестеро. Полагаю, у тех и у других имелись на то причины. Короче, лето закончилось.

– Но остались леса эйвов, а там – их города, где асторэ могли получить знания прошлого. – Бланка заколола волосы безделушкой, в которой скрывалась ядовитая игла. – Ведь только там их можно было получить тем, кто не умеет читать. Дубы были вашими книгами. Верно, Тэо?

– Выходит, да.

– Эй! – Лавиани помахала рукой перед лицом Бланки. – Специально для слепых: я все еще с вами и вообще не улавливаю, куда вы клоните.

– Было несколько великих лесов и в них города эйвов. Мы знаем о двух из них. Это Шой-ри-Нейган, утонувший с бледными равнинами Даула, спасибо Темному Наезднику.

– И Шестерым… – тут же добавила сойка. – Угу. И второй Шой-ри-Тэйран, где мы с вами весело провели время.

– И он уничтожен, – произнесла Бланка.

– Не говори чушь, рыжая. Когда я уходила, он был на месте, в сердце леса.

– Но город мертв, выжжен тьмой. Шерон убила его своей магией. Помнишь? – вкрадчиво поинтересовалась Бланка. – Поэтому Тэо и проснулся раньше времени и недополучил знания. Их передают асторэ дубы, как людям передают книги. А теперь Шой-ри-Тэйран умер.

Лавиани подвигала языком во рту, вспомнила кое-что и обратилась к акробату:

– Не ты ли говорил мне, что Шестеро лишили асторэ умения читать, чтобы те не вернули себе магию? А если, выходит, они в любой момент могли ее получить, просто полежав под деревьями, какой тьмы волшебники не сровняли леса эйвов с землей?

– Остается только догадываться, какие отношения были у эйвов и волшебников. И почему последние никогда не вторгались в леса этого народа.

– Спросите у Мильвио, – произнесла Бланка.

Они оба уставились на нее, и та, чуть усмехнувшись, развела руками:

– Я помню, как ты говорила о Фламинго в здании таувинов, где на стенах оставили письмена великие волшебники.

– А я надеялась, что ты об этом забыла, – прищурилась сойка. – Но ты еще и выводы сделала. Глупые.

– Шерон не стала скрывать.

– Ну, тем лучше. Что касается «волшебника», то, вполне допускаю, он знает не больше нашего. Кто может поручиться за то, что творилось, когда Шестеро выставляли своих учителей на ту сторону? И кстати, довольно забавно, что Шой-ри-Тэйран существовал несколько эпох, а уничтожен девчонкой, которая только-только училась быть тзамас. Неужели никто из некромантов не мог туда попасть раньше?

– Гратанэхи охраняли границы этих лесов. Туда и волшебники раньше приходили по приглашению. – В голосе Тэо слышалась грусть. – Тзамас не сражались с эйвами в последние эпохи. И с асторэ тоже. Их врагами всегда были таувины и великие волшебники. Им незачем было разорять леса.

– Или они этого не могли. До прихода Шерон. Ведь Мильвио привел ее.

– Привел.

– И не предупредил о том, что будет.

– Ты забываешь, – возразил акробат. – Ее предупредил эйв.

– Ну хорошо. Было такое, – признала Лавиани. – И чем это закончилось, все помнят? Вот. А Фламинго ей так ничего и не сказал?

Тэо сокрушенно покачал головой:

– Не думала о том, что он просто не хотел взваливать на ее плечи лишний камень?

Лицо у сойки стало довольным, словно ей только что выдали целый мешок золотых марок:

– Поэтому вместо него это сделал ты, не найдя ничего лучше.

– Еще один подлый удар, – без всякой печали произнес Тэо, вновь прижимая руку к сердцу. – Второй за день.

– Я стараюсь, – с достоинством произнесла убийца Ночного Клана и даже поклонилась, принимая «комплимент». – Но, завершая тему, поняла, куда ты клонишь. Лес мертв, и ты не получишь новых знаний.

– Не только я, но и другие асторэ. Те, кто есть в нашем мире. Те, кто появятся позже. Они останутся пустыми и принесут лишь зло.

– Зло. Добро. Вот что я тебе скажу, мальчик. Живи одним днем и не думай о тех, кто будет после тебя, иначе ты сойдешь с ума, страдая о неизвестных.

– Последние потомки Подпирающего Небо уничтожены. Сведения о магии асторэ утрачены. – Теперь Тэо был серьезен.

– Мир велик, а от прошлого нам доступны лишь жалкие крохи. – Лавиани тоже стала серьезной, посмотрела на него искоса. – Пустынь огромна, никто уже веками не уходил в нее далеко от замков Белого пламени. Мут славится непроходимыми лесами, Кадир и его пустоши, джунгли Черной земли. Не говоря уже о Смерчах. Дубы живучи, уверена, что где-то они есть. Если ты не понял, то я только что проявила сочувствие и заботу. Где наша повелительница мертвых?

Бланка махнула рукой за кустарник:

– У реки. Она там с утра.

Река – одно название, скорее уж широкий ручей с обрывистыми берегами и проворным течением. Здесь росли маленькие и чахлые ивы, некоторые макали ветви с недавно появившимися листьями в мутную воду.

Под одним из деревьев спала Шерон, укрыв лицо платком и положив под голову книгу Дакрас. Сойка поколебалась, но, решив не будить девушку, села в отдалении, подставила лицо солнцу и тоже опустила веки, уже смирившись с тем, что день перевалил за половину и, скорее всего, сегодня они больше никуда не пойдут.

Когда со стороны стоянки ветер принес запах дыма, а после и жареного мяса, Шерон пошевелилась и осторожно села.

Несколько мгновений они с Лавиани смотрели друг на друга.

За зиму изменения, произошедшие с указывающей, усилились. Она вновь перестала стричь волосы, и те успели отрасти до плеч, но теперь больше половины их стали белыми, словно первый снег, как и левая бровь и ресницы – и это привлекало внимание намного сильнее, чем хотелось бы сойке. Лицо похудело так, что скулы стали выпирать куда резче, чем вообще возможно. Щеки ввалились, подбородок заострился. Глаза от этого казались нереально огромными.

И оставались все такими же белыми и мутными.

Молоко, а не глаза.

Ни зрачков, ни радужки.

Подобное способно напугать кого угодно.

– Сама не заметила, как уснула… Ты без ботинок?

– Мы не сошлись характерами и решили двигаться каждый в своем направлении. Но это не стоящая внимания ерунда… Ты нашла решение? Как сделать твой вид нормальным? В таком тебя поднимут на вилы на первой же ферме.

– Да.

– Поздравляю. – Лавиани произнесла это с наигранной небрежностью. – Хотя конечно же лучше бы ты придумала, как расстегнуть браслет.

– Просто попроси. – Указывающая легко поняла, о чем думает сойка.

Та поджала губы:

– Я уже просила, как ты помнишь. Стоило тебе справиться с лихорадкой. Ты отказалась.

– Тогда это выглядело… – Указывающая подбирала подходящее слово. – Отталкивающе, скажем так.

– Хорошо. – Лавиани подавила раздражение. – Покажи мне, что с замком твоего браслета. Быть может, я смогу его отомкнуть.

Под пристальным взглядом сойки Шерон неспешно закатала левый рукав видавшей виды рубахи, обнажая запястье.

Сойка присвистнула сквозь сжатые зубы, и звук, который издали ее губы, больше напоминал шипение.

– Все хуже, чем я думала.

Кожа на запястье представляла собой сплошной розовый рубец с рваными краями и наслоениями, а еще она казалась чуть приподнятой, как будто под ней что-то находилось помимо мышц и кости.

 

Впрочем, так оно и было.

Браслет полностью погрузился в плоть.

– Ну… вот. Теперь так.

– Это больно?

– Нет. – Указывающая подвигала пальцами.

– Ты пробовала его вырезать?

– Нет. И тебе не советую. Металл слился с костями в единое целое.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Они помолчали, пока Шерон вновь скрывала руку под рубашкой.

– Выходит, от него не избавиться.

– До моей смерти, полагаю.

– У Мерк в твоем видении он был такой же?

– Все-таки она великая волшебница, а не девчонка с Летоса.

– Ты некромант, способная контролировать сразу трех искари. Та, кто сожгла Аркус дотла и разогнала мэлгов и шауттов.

– Я сожгла город лишь потому, что он дал мне силу. – Правая рука коснулась левого запястья. – А Бланка ее умножила многократно. И еще там было настоящее волшебство.

– Волшебство? – не поняла сойка.

Шерон кивнула:

– То, которым пользовались великие вроде Тиона. Хранилось в Аркусе как… как вода в чаше. Там, под куполом. Когда свод треснул, эта «вода» стала утекать.

Лавиани цокнула языком и поинтересовалась:

– Выходит, магия, которую забрал Тион, вырвалась в мир?

Указывающая подумала, затем отрицательно покачала головой:

– Одно зернышко из тысяч собранных во время урожая, вот сколько там было. Ничто. Ни хлеба испечь, ни продать, ни посеять.

– Из одного зерна может появиться множество. Со временем. Следует лишь ухаживать за урожаем и молить о благосклонной погоде, – возразила ей сойка.

– Что же. Я привела не самый удачный пример, который ты обратила против меня, но сути это не изменит. Той магии слишком мало для мира, теперь ни я, ни Бланка ее больше не ощущаем.

– Ну, поглядим, что из этого выйдет в будущем. Мне уж точно на нее наплевать. Куда больше беспокоят мэлги, оставшиеся за спиной. А их там прилично, даже несмотря на белый огонь.

– Никто нас не преследовал.

– И все же они там. – Лавиани махнула в сторону юга. – И их достаточно, чтобы причинить Треттини большое количество проблем. Я даже пару раз в силу слабости своего любезного и добросердечного характера… и не надо, пожалуйста, хихикать… подумывала, что надо как-то сообщить Рионе о том, что мы видели. Но потом решила: нам мало того что не поверят, так еще и тумаков отвесят. Впрочем, давай вернемся к решению. Что там подсказала тебе книга?

– Нужна твоя кровь.

– Что?! – возмутилась сойка.

– Кровь таувина. Да-да. Я знаю, ты не таувин, но это лучше, чем ничего.

Лавиани прищурилась:

– Мне просто интересно, часто ли тзамас в прошлые эпохи ловили благородных рыцарей и доили их, словно коров?

– Подобное случалось, если верить написанному. Но не для того, чтобы скрыть реальный облик. Это лишь побочный эффект.

– И как много крови тебе потребуется?

– Пара капель.

Сойка фыркнула:

– Обвинить тзамас в жадности точно не получится! И куда их?

– Сейчас?

– Было бы неплохо. Моя доброта, знаешь ли, не вечна.

Шерон скинула с ладони игральные кости, и те послушно подкатились к Лавиани. Сойка, ничего не говоря, достала нож, уколола левое запястье, и несколько тяжелых капель упали на артефакт тзамас, тут же растворившись в кубиках.

Те вернулись к хозяйке в руку, и Шерон сжала их в кулаке, зажмурившись. Когда она открыла глаза, Лавиани наградила ее усмешкой и чуть подалась вперед, рассматривая девушку.

– Неплохо, хотя они не такие, как прежде.

Шерон достала из сумки треугольный осколок зеркала, изучила радужку. Отнюдь не серую. Бледную, почти бесцветную, а потому странную и притягивающую взгляд.

Холодные глаза. Опасные. Жесткие. Совершенно не подходящие той, кого Лавиани знала не первый год.

– Но хотя бы не будут вызывать ужас у каждого, кто их увидит, – наконец сказала тзамас. – Я все больше сама на себя не похожа.

– Каждая из нас меняется. – Сойка провела дугу пальцем в воздухе. – От девочки в старуху. Изменения – важная часть любой жизни.

– Удивительно, что ты говоришь об этом.

– Если честно, не мои слова. Я как-то подслушала разговор Фламинго и Тэо. Но твой волшебник прав. И глаза да волосы – так себе проблема. Уж куда лучше морщин, болей в суставах и отсутствия зубов.

– При сравнении перспектив, которые ты описала, бесспорно. Вместе с тем, окажись я сейчас в Нимаде, меня бы мало кто узнал.

– До Нимада отсюда тысячи лиг и месяцы пути. Порадуйся, что твои глаза теперь как у всех нормальных людей. Этот твой цирковой фокус… он надолго?

– Ну, если вдруг эффект закончится, я попрошу у тебя еще немного.

– Я-то не откажу, но не хотелось бы, чтобы такое случилось, когда ты будешь в толпе, например, на рынке Рионы. Возникнет некоторое… скажем так, недопонимание. И зная южан – проблемы у всех причастных сторон. – Она поднялась на ноги. – Я голодна от обильной потери крови. Идем, кажется, Попрыгун нашел возможность приготовить мою добычу.

Шерон подняла с земли тяжелую книгу, провела пальцами по обложке:

– Я перестала испытывать отвращение к ней. К тому, из чего она сделана и кем.

– Хм… мне надо посочувствовать или порадоваться за тебя?

Блеклые радужки глаз тзамас чуть потемнели.

– Испугаться. Хотя бы тебе, раз я не могу. Я теряю себя. Смерть становится слишком естественным явлением для меня. А человеческие тела лишь материалом. Это плохо. Они ведь люди. Я теряю отвращение к тому, чем занимаюсь и чем занималась Дакрас, создавая эту книгу.

Лавиани смягчилась, кажется, впервые за весь день и улыбнулась:

– Знаешь, что мне в тебе нравится, девочка? Ты не страдаешь по сделанному. Опасаешься будущего и помнишь о последствиях, это так, но не льешь глупые слезы по тому, чего уже не вернуть. Бланка рассказала мне про того контрабандиста.

– Он не первый, кого я убила за то время, что покинула Нимад.

– Но первый принесенный в жертву ради того, чтобы выжили другие. Это тяжело. Для девочки из тихого, всеми забытого старого города на краю мира, которую учили защищать невиновных людей, а не отправлять их на ту сторону. Поверь, я понимаю. И я благодарна тебе за принятое тогда решение. Уверена, оно оказалось непростым.

– Но логичным, – спокойно ответила ей девушка. – Если отбросить эмоции, оно было логичным, холодным, рациональным и расчетливым, если угодно. Я… поступила правильно. Жизнь неизвестного мне человека на одной чаше весов с твоей жизнью. Нашими.

– Но ты боишься того, что скажет Мильвио.

– Не боюсь. Скорее печалюсь. Это так же грустно, как видеть другую себя в отражении. – Она покрутила осколок зеркальца, аккуратно держа его пальцами, чтобы не порезаться, и оно поймало и отразило солнечный блик. – Он оставлял меня одной, а увидит другую.

– Ну тогда мог бы не оставлять, – проворчала сойка и тут же сбавила тон: – Да, понимаю. Понимаю. Не трудись объяснять. Он отправился разобраться, что случилось на Талорисе и с твоим ребенком. И пропал. Но вот что я тебе скажу. Фламинго милый парень, если забыть, что он великий волшебник, пускай и без магии теперь. Твой друг – один из тех, кто говорил с Тионом, Скованным и Арилой.

– О чем ты?

– О том, что он совершил куда больше ошибок, чем ты. В тысячи раз больше, коли прожил так долго. И участвовал в эпохальных событиях, войнах и битвах, которые нам и не снились. Если ты думаешь, что он не пролил ни капли крови и не убил пару тысяч случайных, совершенно невинных людей… то я лишу тебя ужина за глупость. Ты – некромант. Он знает это и всегда знал последствия. Так что перестань думать о таких мелочах. Что скажет Фламинго, сейчас не так уж и важно. Пусть он сперва найдет нас. Или мы его. А пока нелепо страшиться такой ерунды.

И она, не дожидаясь Шерон, решительным шагом отправилась к горящему костру.

– Рыба полосатая. Хорошо-то как! Жизнь возвращается. Чуете?

Шерон повернула голову в сторону мятой поверхности темно-синего Жемчужного моря.

– Да, – счастливо произнесла указывающая. – Оно прекрасно.

– Ты о чем? – не поняла сойка. – А! Да я не про эту лужу. Вот! Вот, что важно!

Она указала на подсохшие лошадиные яблоки, разбросанные на узкой дороге, протоптанной через луг.

Не дорога, а какая-то насмешка. Но в пыли угадывались следы копыт и колес. Все намекало на то, что они наконец-то выбрались из Мертвых земель.

– Ну, теперь мы сможем кое-что сделать. – Лавиани радовалась и не скрывала этого.

– Например, что? – Бланка шла с уверенностью зрячей, опираясь на новый посох, сделанный для нее Тэо из сосновой палки.

Сойка чуть скосила на нее глаза, ответив с необычайной любезностью:

– Разве у нас нет целей? Отсутствуют мечты? Стремления? Последние два года мы как перекати-поле на карифских пустошах. Несемся туда, куда подует ирифи.

– Ты сама на себя не похожа, – с удивлением произнес Тэо.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru