Алексей Павлович Бобрик
Дар Павшего: Восход Чёрного Солнца
С лица лорда тут же исчезают лимонные нотки, вместо них возникает блаженно-дебильная улыбка. Он вскакивает с места и как угорелый бежит к лакею. Подбежав, выхватывает у него из рук турку и выливает всё её содержимое в раковину. После этого крупным планом показывают торжествующих девиц и лоснящегося от собственной значимости их предводителя. Завершается эта монументальная постановка тем, что на своём законном месте за столом сидит лорд и блаженно потягивает тёмную жидкость из чашечки. Рядом, за спиной, стоит лакей и, по-собачьи принюхиваясь, смотрит из-за плеча лорда. Крупный план теперь показывает пачку «Чёрного Визиря». The end.
«Эээ… Дааа-с… Прекрасное, интеллектуальное зрелище. Хорошо ещё, что у меня желудок пустой, а то так и стошнить недолго. После такого мозгозашлаковывания, пожалуй, не буду терять время на приём пищи, а просто помывшись и почистив клыки полежу и подумаю над тем, что произошло. Надо будет в интернет залезть, почитать на специализированных сайтах. Про этот шарик надо будет попытаться информацию найти, наверняка, где-то подобный уже находили археологи. В нашем крае не так уж и много было археологических находок. Не в Египте живём».
Позже, всё-таки впихнув в себя бутерброд с сыром и колбасой, Николай открыл кухонный шкафчик и обнаружил стоявшую на полке нетронутую пачку «Чёрного Визиря», приобретённую намедни по случаю распродажи. «Проверять что-то не хочется, да ладно. Выпить чашечку кофе нужно».
Открыв пачку и разведя в стакане с кипятком пару ложек «божественной амброзии» он, сделав пару глотков, по примеру лорда вылил всё в раковину: «Как будто отходы химической промышленности им некуда складировать, вот они их и продавать решили». После этого, выпив стакан минералки, прилёг на кровать: «Буквально на двадцать минут прилягу, а то дел много…»
***
Очнулся Николай в какой-то сказочной изумрудно-зелёной долине без понятия о том, где он находится.
На горизонте поднималось огромное оранжевое солнце, и вся местность начинала своё утреннее преображение. Оглядевшись по сторонам, Коля увидел, что долина лежит между двумя цепями изумрудных сопок, покрытых смешанным лесом. На склонах видны были как разлапистые ели, так и лиственные деревья вроде дубов и ясеней.
Среди заливных лугов протекала живописная река с кристально чистой водой. Река была не слишком широкая, но и ручьём её уже было не назвать. Классическая горная речка, которая, насколько хватало взгляда, вилась и петляла, неся вдаль свои хрустальные воды по этой прекрасной местности. Унося свои воды вдаль, она в дальнейшем, возможно, впадала в озеро или даже в море. Но в данный момент это было не так уж и важно.
Со всех сторон доносились различные звуки, приятные уху уставшего от техногенного шума улиц городского жителя. «Например, слева что слышится? Там явно водятся лягушки, значит, там находится болотце или прудик. Без вариантов. Уж больно сочно и ярко они выводят свои нестройные, но очень громкие дифирамбы», – восторгался новыми звуками Коля. – «А справа что мы имеем? Там, в непролазной с виду рощице, опутанной лианами винограда и кишмиша, видимо, просыпаются птицы и начинают свою утреннюю концертную программу. Это очень приятно слышать».
Странно было ощущать, как пахли деревья и остальная растительность, не зная даже, как можно её правильно назвать. Оказывается, не только цветы могут пахнуть, но и деревья, кусты и трава имеют свои собственные непередаваемые запахи.
«Интересно, какое сейчас время года? Поздняя весна, лето или ранняя осень? Почему-то кажется, что здесь может быть только вечная весна. Не ранняя, не поздняя, а именно вечная. Здесь не может быть зимы».
Память лихорадочно стремилась впитать в себя всё видимое и ощущаемое. Сохранить как можно дольше это множество запахов и внезапно нахлынувших чувств.
Коля вдруг обнаружил себя очень легко, с невероятной эйфорией бегущим вверх по живописной тропе, простиравшейся ввысь по одной из гор, обступавших долину с востока. Почему с востока? Непонятная уверенность подсказывала, что это точно восток долины.
Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую арку тропической растительности, окружавшей со всех сторон тропу. Они словно пронзали всё тело, как энергетические копья. Втыкались в плоть и разрывались миллиардами бомб, несущих в себе заряд самой жизни. Они как будто звали: «Скорее, скорее заберись к нам повыше, на тёплые склоны, к нам, на самую вершину!»
Гора манила, звала взобраться выше и выше. Изумрудная трава вокруг тропы сулила покой и безмятежность. Могучие деревья, опутанные лианами дикого винограда и колючками лесной малины, обещали предоставить свою защиту от любого негативного вмешательства извне.
Предаваясь нахлынувшим чувствам, даже не взбежав, а буквально взлетев на вершину, Николай вместо ожидаемой усталости от подъёма, наоборот, сразу ощутил небывалую лёгкость.
С площадки, где он очутился, открывался потрясающий своим первозданным величием вид на всю долину.
Было видно, что с гор, расположенных вокруг долины, в центральную реку стекали хрустальные ручьи. Слева простиралось озеро почти правильной круглой формы. По берегам озера бродили различные животные, пришедшие на утренний водопой.
В основной своей части, той, что находилось ниже предгорий, долина была совсем ровная и плоская.
Почему-то совершенно не было сомнений, что в основе всего этого буйства зелени лежал некий феномен. Феномен, какого не сыщешь во всём свете. Именно он заставлял долину буквально взрываться сочными цветами, ягодными кустами, тропическими лианами и величественными деревьями. Всё это выглядело неправдоподобно красиво и очень гармонично. «Почему вдруг неправдоподобно? Почему феноменально? Это мы в своё время уничтожили значительную часть природных ресурсов. Мы убиваем планету в погоне за своими мелкокорыстными целями, а ведь, может быть, такая красота – это и есть абсолютная норма?»
Всю долину и окрестные холмистые горы устилали ковры из невероятных цветов и цветущих кустарников. На многих кустах виднелись ягоды, и почему-то не было сомнений, что эти ягоды вполне съедобны. Все эти растения росли на открытых лугах и полянах и тянулись к солнцу.
Неожиданно всё это буйство красок и жизненной энергии, буквально плескавшееся в восточной части долины, утыкалось в западные отроги гор, окружающих долину и отрезающих её от тумана, клубящегося за её пределами. Эти горы стояли на фоне угрюмого неба тёмной грядой, и выглядело всё это неприветливо и даже грозно.
То, что было за долиной на западе, вселяло непонятный иррациональный страх и вызывало неконтролируемое волнение. Объяснить логически это было сложно, эти ощущения возникали на подсознательном уровне.
Вдруг картина окружающего мира странным образом резко поменялась. Как именно это произошло, Николай уловить не смог. Как географически, так и в части растительного и животного мира всё осталось прежним, но неожиданно долина стала заселённой людьми. Сразу стало само собой понятно, что это было общество, жившее здесь много веков назад, а может быть, и много тысяч лет назад. Были видны отдельные дома, как монументальные каменные, так и более простые деревянные, а также множество других непонятных сооружений, среди которых отдельной строчкой выделялись прямо-таки каноничные мельницы с крыльями, с которыми не преминул бы сразиться и сам старина Дон Кихот. А центром всего этого служил старый город, какие изображались на картинах именитых мастеров Ренессанса. Его каменные постройки очень органично вписывались в окружающее пространство.
И во всём здесь чувствовалось неуловимое, но очень точное ощущение связи Востока и Запада.
На ум пришли образы каких-то давно забытых стихов:
Улететь бы к звёздам
Вопреки судьбе.
В солнце растворившись,
Прошептать себе:
Ты уже не призрак,
Ты уже готов –
В небо синей птицей
Поперёк ветров.
Опалиться звоном
Ритма высоты,
Обратиться в бога
Собственной мечты.
Неба хрупкий купол
Вдребезги разбить,
Доказав, что сердце
Рождено парить…
Научиться мыслить
Звоном пустоты
И навеки выйти
Из дверей судьбы.
Окунуться в ветер,
Как в речной поток.
Я почти как птица…
Я теперь как бог…
Николай стоял и не мог пошевелиться: дыхание перехватило, а чувства бурлили в нём, как самый неистовый водоворот.
На вершинах двух самых высоких сопок с обеих сторон долины симметрично по отношению друг к другу расположились две сторожевых башни. Совершенно разные, они были словно соединены радугой, которая протянулась через полнеба и упиралась основанием в одну из башен, а над другой терялась.
«Когда, интересно, дождь успел пройти? Вроде бы всё сухо. И даже почти облаков нет. Странно, но красиво…»
Эти строения не были в классическом понимании башнями, скорее, они напоминали старинные рыцарские замки, как и положено по законам фортификации, стоявшие на возвышенности и защищавшие долину от всех возможных нападений врагов.
Приглядевшись повнимательнее, можно было обнаружить одну интересную и нетипичную деталь. Замки были изящными внешне, даже можно сказать, по-восточному утончёнными. Но деталь заключалась в другом: в отличие от классических рыцарских европейских замков, строившихся из серых каменных блоков, эти замки-башни были построены из огромных очень качественно обработанных гранитных блоков разного цвета. Именно такие сооружения обычно описываются в фэнтези-романах, повествующих о войнах между мудрыми магами и могучими драконами. «И вправду, если бы надо мной вдруг раздался шум крыльев, то в первую очередь возникла бы мысль не про птицу, а про полёт дракона».
Восточная башня была из блоков ярко-красного гранита. Почему-то сразу захотелось её окрестить Солнечной. Башня Света…
А башня, охраняющая западное направление, была построена из светлого гранита, а может, даже мрамора. Как-то само собой на уме возникло её имя – башня Лунного Света. Холодная башня…
***
Неожиданно возникло непреодолимое желание рассмотреть сооружения вблизи, а ноги сами выбрали направление в сторону башни Света, красиво подсвеченной солнечными лучами.
Путь, несмотря на кажущееся огромное расстояние, как оказалось в действительности, не занял много времени, и вскоре Коля уже рассматривал массивные кованые решётки на узких окнах-бойницах. Это зрелище было одновременно и пугающим, и манящим. Сколько же этот замок хранил тайн, накопившихся за много столетий и хранящихся в его залах, и особенно, как думается, в подвалах?
Можно было представить, как ночью в мрачных залах зажигается яркий свет факелов, и по коридорам гулкой поступью ходят рыцари в полном облачении, как по зубчатым стенам прохаживаются суровые стражники, вооружённые секирами и дальнобойными арбалетами.
Но днём постройки нисколько не пугали своей торжественной мрачностью. Они утопали в яркой зелени плющей и вездесущего дикого винограда.
Николай, осмотревшись на предмет нежелательного присутствия и не найдя ничего, что бы помешало ему зайти внутрь, вошёл в гостеприимно открытые двери, вмонтированные в основные огромные ворота.
Очутившись внутри, он увидел прекрасный ухоженный сад с множеством растений разных сортов. Без всяких сомнений, все они были съедобными и могли послужить пищевым подспорьем в случае осады. Очень хотелось верить, что осада никогда не будет угрожать этому величественному и по-своему очень красивому строению. По крайней мере, сейчас ничего, что бы указывало на былые осадные и им подобные воздействия недругов, заметно не было. Все стены и внутренние дворики были предельно чистыми, отполированными и опрятными.
«А ведь я раньше думал, что в средневековье была жуткая антисанитария. По этому же месту такого не скажешь, здесь чисто, как в аптеке. Странно и необычно. И зелень, так много зелени. В основном, это овощи и фруктовые деревья, но всё равно очень непривычно такое видеть. Во всех фильмах про рыцарей всё показывается с точностью до наоборот. Может быть, потому, что это не Европа? Совсем другой менталитет у людей. Или люди совсем другие».
Замок с первого взгляда казался загадочным, величественным и одновременно опасным. Но с одной оговоркой: опасным он был для врага. Для друга он был своим, светлым и красивым. В своей истинной сущности он нёс какую-то особую ноту мистики, волшебства и теплоты, что ли.
Стоя на перекрёстке возле путевого указателя с надписями на неизвестном наречии, так и ожидаешь, что вот-вот, через секунду, из проулка выйдет царская стража в золотых доспехах. Выйдет, а увидев тебя, спросит подорожную грамоту. Прямо как у заезжего колдуна или странствующего рыцаря.
При таких мыслях стало как-то неловко себя ощущать вот так, в абсолютном одиночестве, стоящим на открытом пространстве. «А вдруг всё сейчас оживёт, и действительно появятся грозные стражи – хранители окружающего спокойствия и благоденствия? Что тогда делать? Или у меня есть подорожные документы? Увы, нет», – Николай, ощупав карманы, убедился, что никаких бумаг и свитков у его с собой не было. «Так, надо бы идти дальше, а то мало ли… Спросят: «А что это вы здесь делаете? Пройдёмте-ка в отделение!» Тьфу ты, какое, нах, отделение…»
Вдруг что-то опять резко поменялось в восприятии пространства. Ощущение торжественности и таинственности от необычных экстерьеров сменилось на чувство щенячьего восторга. Оно возникло, когда Коля прошёл по извилистой вымощенной камнем дороге между уютными лавочками и ремесленными мастерскими. Дорога упиралась в массивную дверь в гранитной стене. Дверь была гостеприимно приоткрыта. Она как бы звала войти внутрь, что и поспешил сделать Николай, потянув за чугунное кольцо, отполированное множеством рук, касавшихся его. Сразу стало ясно, что этот путь пользуется популярностью у местного населения. «А вот с какой целью они туда ходят – попробую сейчас узнать».
За дверью оказался просторный холл, богато украшенный различными геральдическими элементами и расписанный всеми цветами радуги. «Очень глаз радует. Живенько так. Главное, что нет здесь вычурной показухи и излишеств. Просто всё так и должно быть».
В конце зала обнаружилась маленькая круглая комната, посреди которой находилась витая каменная лестница, стремящаяся вверх.
Разумеется, таким приглашением грех было не воспользоваться, и наш герой начал своё восхождение. Дело оказалось не таким лёгким, как могло показаться внизу. Лестница имела довольно крупные и высокие ступеньки и была очень крутой. Но всё когда-то заканчивается, закончился и этот, казалось бы, бесконечный подъём. «Этажей двадцать, а может, и выше, – промолвил Коля, тяжело дыша и еле стоя на ногах, – с ума можно сойти. Как это они умудряются сюда в латах и шлемах забираться? Вот где курсы по похудению устраивать нужно: забрался разок, и нате вам – минус три кило!»
Когда Николай поднялся до конца лестницы и открыл дверь, ему открылся вид на всю долину, от которого дух захватывало. Не меньше впечатляли мощь и могущество гранитных зубчатых стен, тянущихся по периметру всего комплекса. «Как, ну как такое можно было построить, имея в руках лишь зубило да кирку с лопатой? Железные были люди. Понятно теперь, как они взбирались по этой лестнице – в три шага, явно, взбирались! Атланты, не иначе».
Прислонившись к стене, он сразу ощутил ещё одну загадочную особенность оборонительного комплекса. По логике, казалось бы, от огромных каменных блоков должно было веять холодом, но нет: от них, наоборот, шло очень приятное тепло, и появлялось необъяснимое чувство уюта и комфорта. Замок уже вовсе не казался ни опасным, ни мистическим. Он казался Своим. Своим с большой буквы.
«Мой Замок. Солнечный Замок. Замок Дракона… А ведь я совершенно точно это ощутил. Тут когда-то жил дракон, сомнений быть не может. Настоящий, как в сказках. Либо это была некая великая личность с соответствующей аурой… Интересно было бы узнать.»
Узник Лунного света
Совершенно неожиданно чуть раньше возникшее ощущение идиллии резко оборвалось жутким скрипом отодвигаемой тяжёлой железной решётки. Затем Николай услышал гулкое коридорное эхо собственных шагов.
К своему глубочайшему разочарованию, Николай обнаружил себя шагающим по какому-то мрачному коридору со сводчатым каменным потолком. После нескольких минут блуждания коридор всё не кончался, казалось, что он становился ещё более запутанным, пустынным и длинным. По сторонам виднелось бесчисленное количество комнат, закрытых железными ржавыми дверьми, а путь по коридору освещался тусклыми факелами, от которых падали неровные блики на стены и потолок. Воздух был спёртым, полным дыма и копоти. На стенах сначала изредка попадались странного вида картины и надписи, потом исчезли и они. Вокруг была лишь жутковатая пустота и эхо. Гулкое и нескончаемое эхо его поступи.
Изначальное назначение этих дверей оставалось загадкой: проверять, что внутри, совершенно не хотелось. Возможно, они вели в комнаты стражей замка, а может, это были тюремные казематы или кельи монахов, призванные приучить их к неприхотливости, смирению и покорности.
«Пусть это пока что останется тайной. А то открою дверь, а там крысы. Или ещё хуже – скелет какой-нибудь на цепи. А ещё хуже – скелет, а по нему крысы бегают. Бррр… Жуть!»
Минуя очередную дверь, Николай вдруг понял, что находится внутри второй сторожевой башни, которую он окрестил Башней Лунного Света. И сразу же после осознания этого факта перед ним возникла огромная железная дверь с железными ручками-кольцами.
Едва только Николай потянул за ближайшее кольцо, дверь неожиданно легко открылась. Взору предстал довольно большой каменный зал со сводчатым потолком. Стены и потолок зала были украшены причудливыми серебристыми узорами и росписями на непонятную абстрактную тему, очень мастерски выполненными. Создавалось впечатление, что это даже не краска, а настоящее серебро, расплавленное и разлитое по окружающему пространству. В углу находился дровяной громоздкий камин. В нём горел огонь, блики от которого отражались на расписных лишённых окон стенах причудливыми футуристическими картинами. Посреди зала стоял массивный деревянный стол со стульями. Мебель была выполнена достаточно грубо, но при этом отлично гармонировала с окружающей обстановкой. Поставь здесь хозяин этого места изящную мебель, она выглядела бы крайне неуместной.
Никакой геральдики, картин или оружия по стенам развешано не было, и это придавало атмосфере зала ещё больше загадочности, таинственности и объёма.
Побродив по безлюдному залу, будто покинутому хозяевами буквально пять минут назад, Николай, присмотревшись повнимательней, обнаружил едва приметную, видимо, потайную дверь, ведущую в подземелье. О том, что она ведёт в подземелье, можно было сразу же догадаться по холодному ветерку, который при открывании двери резко ворвался в тёплое помещение.
Глядя сверху на эту тёмную бездну, спускаться вниз Николай совсем не хотел. Но в конечном итоге любопытство взяло верх, и начался путь в открывшийся взору подвал замка.
Николай неспешно, крадучись пошагал вниз по достаточно широкой винтовой лестнице. В абсолютной тишине можно было слышать лишь звук капель воды, падавших на пол в лужи, затем стекающие в желоба по краям дороги. Этот звук падающих капель придавал ещё во сто крат больше таинственности и загадочности и без того очень мрачной атмосфере.
Как ни странно, света вполне хватало. Он как будто был повсюду, а вот откуда он брался, было не совсем ясно. Это явление было похоже на сцены из мистических фильмов, где видно всё вокруг, хотя герои идут по пещерным казематам. На съёмках освещение обеспечивают светорежиссёры, здесь же никаких режиссёров со светооператорами и в помине не было, а свет был. Тусклый и слабенький, но свет.
В этом колдовском свете, шагая вниз по лестнице, можно было представить себе очень ясную картину. Картину того, как по этому полу задолго до тебя, не обутыми в фирменные кроссовки, а босыми, закованными в кандалы ногами, чувствуя каждую неровность и шероховатость холодного каменного пола, проходят узники этой тюрьмы, сопровождаемые мрачными стражами в железных доспехах.
Коля к этому моменту уже нисколько не сомневался, что спуск ведёт в тюремные катакомбы. Он каждой клеткой своего тела прочувствовал всю ту безысходность и тьму, что испытали люди из прошлого, которых Николай видел в своём воображении, поэтому все его мысли и чувства были приведены в крайнее напряжение, и ему уже начинало казаться, что это никогда не закончится. И что здесь сами стены отдают отголосками былых стенаний заключённых.
Совершенно неожиданно, когда Коля уже уверился, что это будет продолжаться вечно, взгляд упёрся в ещё одну железную дверь. В отличие от всех предыдущих дверей, за этой стали слышны какие-то приглушённые звуки. И не просто звуки, а вполне различимые голоса людей.
Николай, буквально физически чувствуя, как сердце готовится покинуть грудную клетку путём пробития в ней дыры, едва не свалился на мокрый пол. К тому же, ноги стали ватными, и он всё-таки присел на корточки – от греха подальше.
Минут через десять, которые по ощущениям длились часа два, сделав некое подобие дыхательной гимнастики, Коля немного успокоился. Затем любопытство всё же пересилило страх, и он не стал подниматься обратно в каминный зал. Хотя вначале чуть было не рванул со всех ног, благо, что ноги поначалу бежать отказались. Стараясь не дышать, он потихонечку подошёл и припал ухом к двери. Затем, немного освоившись с новой ролью шпиона, стал вглядываться в узкую щель, через которую виднелся коридор.
***
Перед массивной дверью, но не металлической, как те, что были в коридоре, а деревянной, стояли два охранника в полном облачении, включающем, естественно, шлемы, а также кривые то ли сабли, то ли мечи, висевшие у каждого на поясе. В сторонке на столе лежали два коротких копья с широкими наконечниками. Как по-научному называются эти копья, было неизвестно, но выглядели они внушительно.
Один из стражников, по внешнему виду более молодой, держал в руках письменные принадлежности: заострённую с одного конца металлическую палочку и какую-то пластину, скорее всего, свинцовую.
Более молодой охранник был явно писарем или подобным служащим. Он, прислушиваясь к малейшим изменениям в тембре и интонации голоса, доносившегося из тюремного помещения, практически просунул голову в узенькое окошко дубовой двери. Держа в свободных руках писало и специально выданную пластину для записей, он старался всё услышанное уловить и записать. Со стороны Николаю было хорошо видно, что вся эта затея стражу ничуть не нравилась.
– Шевели ртом, старый пень. Извлекай уже свои мудрёные мысли, – шептал писарь одними губами, практически про себя. – Давай же, утомил ведь совсем. Спина у меня скоро совсем занемеет, а толку всё мало. За целые сутки ни одного нового слова. Я все твои пророчества уже наизусть выучил. Удиви, давай. Иначе зачем мне тогда писало дали?
– Не пойму, зачем Сотнику эти пророчества? Бубнёж этот мы который уже по счёту день слышим, а никакого толку. Я таких пророчеств и сам по пьяни могу наговорить сколько хочешь, – еле слышно, тоже почти про себя, прошептал второй охранник, стоявший рядом. Но в полнейшей тишине его слова оказались достаточно громкими, чтобы рассердить охранника-писаря.
– Эй, тише можно? Вдруг что-нибудь важное пропущу? И кстати, чтобы ты знал важность нашей работы. То, что мы тут торчим, это не сотнику, а самому Экзархиусу надобно. Он мне сам лично приказал. В общем, тссс…
Николай даже не увидел, а каким-то образом ощутил, что в углу небольшой, но, как ни странно, очень светлой камеры, находящейся в подземелье башни Лунного Света, сидел в позе лотоса седобородый старик и что-то шептал, при этом мерно раскачиваясь, будто пребывая в трансе.
Старик, казалось, был слепым. Его глаза были широко раскрыты, но никто ни разу не видел, чтобы старик моргнул либо перевёл взгляд в сторону. Он всегда смотрел только в одну, только ему известную точку. Даже когда его насильно кормили жидкой, но очень наваристой похлёбкой, он продолжал смотреть в эту точку.
Но на самом деле старик вовсе не был слеп. Это выяснилось, когда приходил учёный медикус и водил рукой перед лицом старца. Этот медикус определил, что зрачки реагируют на свет. Он выдал заключение, что, соответственно, старик не слепой, а только видит не этот мир, а что-то своё, невидимое всем остальным. Так как охране было абсолютно всё равно, в какие ещё миры смотрит старец, на этом и остановились. Смотрит, куда ему надо, да и шут с ним. Лишь бы не окочурился ненароком.
Второй охранник, тот, что стоял в качестве ассистента, опять не выдержал гнетущей тишины и произнёс:
– Ну, может быть, всё-таки иссякли мысли у старика. Чего ты так рвёшься да кипятишься? Может быть, всё оттого, что пора бы и пообедать? Скоро и старику похлёбку принесут.
– А знаешь, – на удивление дружелюбно произнёс писарь, – такой похлёбки, той, что кормят этого старца, я бы и сам не прочь был отведать. Видел бы ты, как её готовят. Целую перепёлку отваривают, затем мелко-мелко крошат. А затем с разными пахучими травами и даже земляными яблоками смешивают. Мммм…
Сказав это, писарь сглотнул слюну и вспомнил, что не ел с утра. И лишь на одну секундочку отвлекшись от работы, от воспоминаний сделал блаженное лицо, подняв взор вверх. Подумать-то о похлёбке он подумал, но стражник прекрасно помнил ту затрещину, которая досталась ему от сотника за попытку отхлебнуть чуть-чуть из котелка. Совсем чуть-чуть, а синяк-то до сих пор болит! Хорошо, что рёбра целы остались.
– Идиот! Совсем мозги потерял? Ты что же, хочешь в Дом Истины к жрецам-мозгоправам для особой инструкции отправиться? Встань, стой прямо и смотри на меня, кому говорю! Глаза не отворачивай, а то отворачивать нечего станет! – стал чуть ли не с пеной у рта кричать на писаря сотник, потрясая у него перед лицом пудовыми кулачищами. – Да ты хоть знаешь, что Видящий, если его не кормить и не ухаживать за ним, проживёт не дольше, чем пару закатов? Что мы тогда Экзархиусу скажем? Что тебе, сукиному отродью, похлёбки, собственноручно жрецами приготовленной, больно уж захотелось испробовать?
– Клянусь самим Солнцем! Не повторится никогда такое! Никогда не стану впредь пытаться даже… Клянусь. Клянусь, верой дедов наших клянусь!
После мыслей про похлёбку, с содроганием вспоминая этот малоприятный эпизод, охранник продолжал наблюдать за старцем. В его взгляде хоть и не было видно никакого движения, но из его глаз прямо-таки била водопадом мудрость. Всем сердцем ощущалось, что он своим немигающим взглядом видел сквозь время, видел прошлые века, настоящее и само грядущее.
Это охранник давно понял и поэтому, начиная с той самой оплеухи от начальника, так добросовестно относился к своим обязанностям. Ему не надо было повторять, он теперь и сам кому хочешь, ну, кроме сотника, конечно, за этого Ведающего зубы повыбивает. Но, к слову сказать, иногда старик его весьма сильно доставал своими бесконечными повторами одного и того же. Как и происходило весь вчерашний и сегодняшний день.
«Как и раньше было, лишь Веды это знание ведают. Я тоже ведаю через века, но никто не ведает Её через Её сущность. В чертогах памяти и вещих снах грядущего мы видим лишь восход, восход Его. И лишь Он сам его понять может. В памяти снов и мудрости, как Ветра, так и нашего Солнца осталось наследие. Наследие присутствия Солнца Их. Тех, кто пришёл с небес, не быв на небе. То был Дар от Того, кто был Богом, при этом Богом не являясь, то был Дар. Дар Того, кто пал. Но не Дар это был, а Гнев…»
– «Это был дар того, кто пал. Он был богом, но богом при этом не был». О, это уже что-то появилось новое, так и запишем, – еле слышно прошептал охранник-писарь. – «Не дар это был, а гнев». Очень интересно!
– С самих небес пришли и к богам какое-то отношение имели? Уж не богохульником ли является стары…
– Тише, тише, – прошептал писарь. – Чего раскудахтался? Стой смирно да слушай. Мы ведь не жрецы? Что нам решать о богословских толкованиях? Тем более, он Вед! Ему, стало быть, видней.
Тем временем старик продолжал свой речитатив:
«Как птица Урхат, явившись, взывает к своему Предначертанию, так и Они, Люди Иные – Странники Неба, воистину с небес явились. Примчались вслед за Павшим и на огненной колеснице взывали ко Второму Солнцу! Чёрному Солнцу! Но не дано им было Их узреть. Павший был зряч, он позаботился о нём… Он мудр».
Николая, как и стражников поначалу, крайне удивило, что Ведающий говорил шёпотом, но звучало это так громко, как будто Первый глашатай зачитывает на площади Высший указ. Голос старца звучал словно прямо внутри головы. Но это можно было услышать только совсем рядом с дверью камеры. Снаружи камеры около противоположной стены уже ничего не было слышно. Несколько локтей, а такой эффект. Чудеса, да и только! Лучше даже и не пытаться понять. Не нашего ума дело… Со временем все привыкли. Хотя и теперь иногда мурашки по коже бежали.
Молодой писарь озвучил свои ощущения по этому поводу:
– Это такое чувство, как, например, когда в сабельный бой с очень сильным противником идёшь. Знаешь, что ты тоже искусен, но всё-таки есть сомнение: а вдруг? Те самые «муравьи» по телу начинают бегать… Интересно, как ему это удается? Мне бы научиться такому мастерству, тогда меня даже в жрецы взяли бы. Вот бы спросить, да ведь не слушает и слушать не хочет. Уставился в одну точку да бормочет громче глашатая. Привыкну ли я когда-нибудь к этому? – в который уж раз сам у себя спрашивал и сам же себе отвечал писарь.
– Как птица? – вдруг ни с того ни с сего подал голос второй стражник. – Может, он это про горного орла говорит? Он тоже очень большой, я видел. И к своему хозяину тоже взывает, когда зайца поймает. Клекочет и крыльями машет.
– Но это только для людей подходит. Тут же явно речь идёт про некую огненную птицу, которую он называет Урхат. А это может быть дух, а может, и демон, которому поклоняются лишь люди из земель Нортов. Из старых земель, про которые и говорить всуе нельзя. Мне эту легенду рассказывал ещё мой дед, а ему его, а тому ещё его дед. Представляешь, этой птице столько должно быть лет? Может, как самой Стражной горе, которая, по той же легенде, из огня появилась. А может быть, даже и больше. И вот ведь интересно: откуда только этот старик про неё узнал? Хотя… Он же Вед, ему и не такое известно, – на удивление спокойно выдал свою интерпретацию слов Ведающего старца писарь. – Но теперь – тссс! Слушаем дальше.
– Это было настолько давно? Да, чудеса, такого и в день Солнцестояния на городской ярмарке не услышишь, – искренне удивился напарник.
– На ярмарке? Скажу тебе больше: такого и в подвальчике дядюшки Вэна не услыхаешь, выпив его знаменитую настойку из … А, что он там опять? Тссс…
