После смерти отца Гаэль всё реже возвращался памятью к событию с шариком. Да и вообще вздохнул облегчённо, ибо единственная нелепость, делавшая его робким, сама по себе отпала. Словно развязался последний узел, сковывавший его свободу. Гаэль ушёл из проекта Петли, оставив всё хозяйство на своего преемника, в чьей преданности ни секунды не сомневался. Он даже пожертвовал всё своё состояние на бесплатный детский реабилитационный лагерь в одной из лучших локаций Петли, и начал делать карьеру в Конфедерации, в которой уже состояло 217 государств. Деньги ему были теперь не нужны, поскольку он планировал владеть миром и имел для этого главный козырь – в одну секунду мог отключить все порталы, соединяющие планету с Петлёй. Кто бы мог подумать, что эта «красная кнопка» находится у него в голове. Поднимаясь по карьерной лестнице всё выше и выше, Габриэль достиг наконец того намеченного пункта, когда пришло время воспользоваться своим козырем.
21 марта 2041 года все порталы закрылись. Силовые поля продолжали удерживать их на месте, но ни войти, ни выйти было уже нельзя. К тому времени Гаэль работал помощником самого президента Конфедерации. Его уже почти никто не ассоциировал с Петлёй. Планета пришла в хаос. Участившиеся и без того массовые протесты стали походить на безумие. Словно наркоманы, которых лишили дозы, люди заполонили улицы всех больших городов. Их распалённые умы требовали от властей немедленных действий. Но что могли сделать власти? Они были такими же заложниками неизученных до конца технологий. Гаэль всё чаще появлялся на публике, от имени президента разговаривал с протестующими. Он ждал, когда именно на него, как на спасителя, устремятся взоры всего человечества. Годами сдерживая своё желание быть в центре внимания, он наконец мог упиваться публичностью. Старому президенту объявили импичмент и назначили новые выборы, на которые Гаэль баллотировался в качестве безальтернативного кандидата. Он обещал вернуть Петлю в исключительную собственность Конфедерации и расширить её благотворительные функции. Здесь он, конечно же, рисковал и вполне осознавал риски. Пару раз он даже сознательно подставился под пули, хотя служба безопасности предупреждала его о серии готовящихся покушений. Его гениальный ум ясно ухватывал каждую деталь происходящего вокруг, словно замедляя в нужный момент время. Гаэль даже мог рассчитать траекторию летевшей в него пули и успеть подставить под неё плечо вместо головы. Он читал мысли стрелявшего, чувствовал запах его подмышек за триста метров. Под этим соусом собственной безопасности он инициировал создание целой армии из синтов, которой надлежало его охранять. Он даже начал строить новую столицу в Альпах, где в безопасности, по его словам, должны были заседать все рабочие группы по выводу Конфедерации из кризиса. Люди верили каждому его слову, потому что знали, что ради них, простых людей, Гаэль когда-то пожертвовал всем своим состоянием и ради них же передал гражданским все технологии Петли. Это было его триумфом. Промежуточным, конечно, но всё же триумфом. Его планы простирались столь далеко, что ни одно живое сознание на земле не смогло бы их правильно понять и осмыслить. «Красная кнопка» в его голове не спешила всё возвращать на место. Нужно было успокоить бунты, нужно было сплотить в нерушимый монолит всех людей вокруг самого себя, нужно было достроить новую цитадель его предстоящего могущества. И он ждал, испытывая лишь ему одному понятное наслаждение. И бесконечно обещал и обещал прильнувшим к экранам телевизоров миллиардам скорый прекрасный рай.
– Дорогие мои, – говорил он, – я знаю сколь глубоки ваши страхи и переживания за тех, кто остался по ту сторону реальности. Сегодня уже готовы списки всех, кто застрял в Петле. Мы просим Всевышнего, чтобы Он сохранил их до того дня, когда порталы откроются. Но не только молитвами заняты наши лучшие умы, те, кто без сна и отдыха восстанавливают механизмы порталов. Я скажу Вам… Один миллион триста пятьдесят тысяч шестьсот восемьдесят шесть человек заперты сейчас в Петле. Имя каждого мы знаем. И каждый из них будет возвращён в семью. Максимум, что нам сейчас нужно, это ваше терпение и месяц времени. Я сам лично контролирую эту работу и потому являюсь гарантом её успеха. Я лично несу все издержки и ответственность за то, чтобы всё у нас с вами получилось. Ваша задача сейчас – постараться сохранить себя и друг друга, чтобы ваши сёстры, братья, дочери, сыновья и друзья, вернувшись домой, застали вас в ясном уме и добром здравии. Вот о чём я более всего прошу вас – защищайте друг друга, делайте жизнь вокруг себя лучше. Перестаньте бессмысленные бунты – они никак не помогут в решении проблем. Хватит разрушений – пора начинать строить! Хватит слёз и отчаяния – пора извлечь правильные уроки из нашей общей ошибки и начать движение к свету!
В этот момент к Гаэлю подлетела бабочка с мерцающими на солнце тёмно-синими крыльями. Это умилило взволнованную толпу и придало словам его почти символический смысл. Гаэль чуть заметно улыбнулся, посмотрел куда-то в гущу людей и показал в этом направлении пальцем. Вряд ли кто понял этот его жест. И вряд ли кто догадывался о том, как слова «свет» и «Всевышний» коробили тёмные покровы его души.
5
Выйдя из душа, Ника высушила волосы феном – длинные, русые, с редкими мягкими локонами – и прошла в комнату, чтобы одеться. Но, проходя мимо зеркала, служившего в нужный момент плюсовым порталом, она остановилась. Было раннее утро, луна заходила на западе и глядела в чуть приоткрытое окно. Здесь, в Петле, луна была раз в двадцать больше в диаметре, так что можно было при желании рассмотреть все её кратеры. Её бледно-жёлтый свет врывался в комнату сказочной позолотой и делал все предметы особенно наполненными жизнью. И сама себе в отражении Ника показалась существом волшебным, с рассыпанными по плечам волосами, с тонкой талией и эльфийской грацией в лёгкой поступи стройных ног. Эта сказка, на секунду овладевшая ей, напомнила одну ночь в деревне у бабушки. Это было в далёкой России, в январе, в святки. На улице пятый день стояли трескучие морозы, заняться особо было нечем (у бабушки сломался телевизор, а в такую непогоду даже сотовая связь перестала работать). Вот бабушка и предложила Нике погадать на суженого. Девочке тогда исполнилось только шесть, но суженый её очень заинтересовал. Русский язык она знала не очень хорошо, поэтому само слово ассоциировалось у Ники и с человеком, которого зачем-то сузили, и с тем, кто прямо с ужина должен выйти к ним из зеркала. К этому примешивалась ещё и "стужа", о которой все вокруг постоянно твердили. Когда бабушка объяснила, что суженый это жених, то Ника твёрдо решила, что вот как только тот покажется в зеркале, так сразу же она его пошлёт к "чёрту на кулички". Больно вот он ей нужен, суженный со всех сторон да ещё и обжора.
Как только стемнело, они с бабушкой пошли в баню. До этого баню хорошо протопили, повсюду стоял горячий духмяный запах; стены снаружи пугающе трещали, придавая атмосфере с зеркалом и свечами дополнительную тревожность. Ника разделась и села перед небольшим круглым зеркалом. Под ложечкой засосало. Она испуганно посмотрела на бабушку. Но та стояла рядом спокойная, слегка улыбаясь и поглаживая Нику по плечу. «Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать». Ника повторила это несколько раз, изо всех сил напрягая своё внимание. Свеча вздрогнула, словно кто-то невидимый дунул на неё, и погасла…
Воспоминания, вероломно ворвавшиеся из прошлого, обдали тело будто бы холодком той зимы. Бабушка умерла на следующий год после странного гадания в бане, и с тех пор Ника о ней ни разу не вспоминала. Даже забыла как называлась та российская деревня. Что-то от слова «дуло»… То ли Дулово, то ли Дулино… А может не от «дула», а от «дули»? Вместо свечи теперь горела луна, а зеркало и впрямь было самым что ни на есть порталом. И ведь оттуда действительно мог выйти сейчас кто-то…
– Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать, – чуть слышно прошептала Ника, словно боясь, что её кто-то услышит и сочтёт сумасшедшей. Странно, что так легко ей удалось вспомнить это заклинание и произнести почти без заминки.
Постояла ещё минуту, с гордой осанкой, распустив волосы по нежным изгибам груди, завлекая из зазеркалья свою судьбу. Расфокусировала глаза, так что зеркало превратилось в туманное пятно; представила бескрайнюю снежную равнину, и по тропе навстречу ей шёл мужчина в пушистой меховой шапке. На усах и бороде его намёрзли сосульки, метель то заволакивала его фигуру, то снова приоткрывала. Колкие снежинки уже щипали Нике кожу, мужчина всё ближе и ближе. Он не смотрит на Нику, не поднимает глаз, словно намеревается пройти сквозь неё…
«Дуляево», – вспомнила Ника название бабушкиной деревни.
Она усмехнулась и этой своей фантазии и названию деревни. Втиснула большой палец правой руки между средним и указательным и показала зеркалу дулю…
*****
Тем временем Калеб, выйдя из своей камеры на поднявшийся вокруг шум, обнаружил, что все бегут из здания во двор. Громкоговоритель зловеще молчал, хотя картина походила на бунт. Пытаясь прокрутить в голове все возможные варианты происходящего, Калеб не смог придумать ничего вразумительного, и потому оставалось сделать лишь одно – вместе со всеми двигаться прочь из здания.
– Давай, парень давай, – хлопнул его по плечу пробегавший мимо Буру. Это был здоровенный детина, попавший сюда прямо с конопляных плантаций. Дикой даггой называли на его земле коноплю, а имя его переводилось как Бык.
Калеб последовал за ним.
Всё на той же спортивной площадке, где вчера Лимбо превратился в огромного слизня, собралась толпа. Но даже на поверхностный взгляд было видно, что людей меньше, чем сорок два.
– Все здесь? – хриплым зычным голосом спросил Джеро. Он был здесь кем-то вроде главного среди зэков. А прозвище придумал ему Буру, сказав, что в переводе это «жестокий». Джеро понравилось.
– Кажись все.
– Короче, – продолжил Джеро, – у нас с вами, похоже, случилась жопа.
В толпе раздался гул. Мужчина знаком руки попросил тишины.
– Я в камере живу не один, как вы знаете. Сегодня кореш мой должен был откинуться… это… полчаса назад. Так, Филипп?
– Так, – подтвердил щуплого вида мужичок, представлявший из себя ходячую галерею татуировок.
– Но что-то пошло не так. Мы хотели выяснить у «синих», но тех и след простыл. Нет никого. А потом… Расскажешь, Буру?
– Да, – подхватил тот. – Знаете, я всех раньше выхожу во двор, ещё до завтрака, пока все блины на штанге свободны. Так вот… Иду я, значит, по коридору мимо будки охранников и слышу там возню. Как будто дрались там или мышь ловили… Ха… Да откуда здесь мыши… Я, значит, так осторожно подкрадываюсь, чтобы в окошко к ним заглянуть. И смотрю. Там их двое было, и такое чувство, что они бегали от третьего. Но третий был словно бы невидимый. Вот они смотрят с перекошенными лицами в пустоту и мечутся по комнате, пытаясь подобраться поближе к двери. А тот, третий, невидимый типа, словно им не даёт этого сделать. Одному из «синих» показалось, – это я так думаю – что проход на секунду освободился, и он туда ломанулся. И вот… Исчез. Ну то есть пропал вообще, как если бы его и не было в будке до этого. Второй съёжился весь и замер от страха. Вот я не думал, что синты могут бояться. Но натурально, прям передёрнуло его от страха. Да я сам-то чуть было не обосрался. Короче, секунд через пять исчез и этот второй. Точно так же, как будто и не было никогда. Я так думаю, что и третий, если он был с ними, тоже туда же. Ну я не знаю куда. Джеро вам скажет.
– В общем, – снова заговорил Джеро, – разные люди здесь побывали, многие из них знали, что да как устроено с этой Петлёй. Вывод здесь только один: там, по другую сторону, что-то случилось. Портал на выход не работает. Возможно, на вход тоже. Защитный контур, который не давал «блуждающим» проникнуть на территорию, тоже приказал долго жить. Это я точно вам говорю. Эти блуждающие порталы и проглотили «синих». Следовательно, они могут быть где-то рядом. Посмотрите, сколько нас здесь осталось. Сколько, Филипп?
– Тридцать шесть.
– Тридцать шесть. Это, значит, шестерых уже нет. И это только за утро. Я не знаю, что грозит нам, окажись мы сожранными порталом, но точно знаю, что там, за этими стенами, нас ждёт хоть какая-то да свобода. Мне ещё больше тысячи циклов протирать нары. И уже тысячу я здесь. И лично я этот шанс не упущу. Возможно, на той стороне уже вовсю чинят поломку, поэтому времени у нас мало на то, чтобы выйти отсюда. И это не наша вина. Мы спасаем свои жизни. Правда на нашей стороне.
После такого спича все, словно единый организм, ринулись к складу с тяжёлой техникой. Буру самым большим блином с одного удара сорвал с ангара замок. Внутри оказался знакомый уже подъёмник с двумя острыми стальными рогами и экскаватор. Посередине склада в полу была ещё одна дверь. Она-то, видимо, и скрипела, когда прятали «тело» Лимбо. Но на эту дверь времени уже не было, все спешили, да к тому же и никакого видимого замка дверь не имела.
Под одобрительное улюлюканье дело пошло быстро. По всему периметру тюремной территории возвышался семиметровый забор, сверху ещё сдобренный мотками колючей проволоки. Сама тюрьма была всего в два этажа, так что рассмотреть толком что там, за забором, никто не мог. С крыши можно было увидеть только далёкие горы, покрытые густым лесом. Пробивать решили западную стену. Может, луна, повисшая над западным горизонтом, бессознательно сыграла роль путеводной звезды. Работа заняла минут сорок. Стена оказалась толщиной метра полтора. Напихав в мешки воды и пищи из столовой, люди стали выползать, один за другим, на свободу. Буру пришлось труднее всего, не позволяла комплекция. Но всё же и он вылез, виновато улыбнулся, повернувшись в сторону оставшихся за забором и… исчез…
Все, не сговариваясь, перекрестились и вопросительно переглянулись друг с другом. Была очередь Филиппа на выход. Но он медлил, даже боясь прикоснуться к стене.
– А что если к вечеру починят поломку? – оглянувшись на Калеба, спросил он с детской наивностью и с таким же, неожиданным для татуированного рецидивиста, растерянным взглядом. Если бы поломку починили, то он оказался бы на настоящей свободе. Замешательство его всем было понятно.
– Это маловероятно, – сказал ему Калеб.
– Да, – пытаясь убедить себя, повторил он и сделал шаг в проём.
И тоже исчез…
Их осталось шестеро. Калеб был следующим. Уже всем было очевидно, что блуждающий портал решил поиграться с их нервами, примостившись у проёма в стене. Словно он был разумен и к тому же шутник. Но Калебу было, в принципе, всё равно где теперь оказаться. Если не в Лейктауне, не на тринадцатом этаже в комнате с Ли, то какая разница. В любом случае, бегай не бегай, а обнуление через тринадцать часов произойдёт в районе того портала, который был последним при переходе. Здесь все знали даже о таких мелочах. Перспектива снова обнулиться в своей камере вряд ли кого устраивала. Но помнил ли сейчас об этом кто-то, кроме Калеба? Не факт. Калеб даже не взял с собой ни еды, ни воды, посчитав это глупостью. Решительно шагнув вперёд, он оказался за стеной. Оглянулся. К дыре прильнуло пять пар глаз.
Все выдохнули с облегчением и, расталкивая друг друга, засуетились. Как оказалось, вся территория тюрьмы стояла на холме, довольно высоком, потому с крыши и не было видно ничего, кроме далёких гор. Западная сторона холма покатым травянистым склоном упиралась в обочину асфальтированной дороги. Видно было небольшую её часть; остальное поворачивало и терялось за елями. Всем понравилось именно это направление, наверное, из-за того, что по ровной дороге идти было бы легче. Калеб не спешил с выбором. Он спокойно наблюдал за устремившимися вниз людьми, замечая, как повсюду в небе летают шары и вспыхивают непонятные розовые обручи, издавая при этом треск. Наконец он принял решение – оказаться подальше от своих бывших спутников. Не то чтобы он как-то недолюбливал их или опасался. Просто страстно захотелось одиночества, чтобы никто не чавкал, не охал и не ахал… Чтобы не исчезал у него на глазах и не задавал глупых вопросов, на которые не существовало ответов. Попрощавшись про себя и пожелав им удачи, он двинулся на северо-запад. Ну, как двинулся… Сделал один шаг – и очутился в незнакомой комнате. Напротив него стояла обнажённая девушка и показывала ему фигу…
6
Экклезиаст утверждал: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Но вот согласно Закону Старджона, ничто не может быть всё время абсолютно таким же. И вот поди разберись, кто из них прав.
Ли сидела на краю кровати и смотрела на спящего Калеба. Впервые за последние годы она была удовлетворена полностью. Как телесно, так и душевно. Однако, вглядываясь в лицо Калеба, она поймала себя на мысли, что видит его чужим. Оно показалось ей грубым. Этот греческий профиль с носом, продолжающим линию лба и с относительно тяжёлым волевым подбородком. Всё это могло бы восхитить древнего эллина, но ей виделось слишком скульптурным, не предназначенным для живого. Мраморный Давид на площади Синьории, наверно, ещё восхищал флорентийцев и в шестнадцатом веке. Но неужели вкусы не поменялись за пять веков? Впрочем, вся эта её пристрастность могла быть следствием того, что она сама была большей частью уже не настоящей. Ей хотелось неправильности, асимметрии, наконец, какой-нибудь бородавки на самом заметном месте. Сейчас она вполне понимала тех синтогонителей, которые добились того, чтобы их «человечность» убавили до уровня 60. Люди не хотели отдавать им свои неровности, свои родинки в потаённых местах, свои слабые звенья, укрытые показной силой. Она переставала быть человеком. Она это чувствовала. Каждый день она замечала какие-то маленькие молекулярные сдвиги в своём организме; её живой прежде ум превращался в машинный код, выстраивающий бесконечные строки из букв и цифр. «Hello world» – это было заманчивое начало. Но теперь игра кончилась. Цифры стали вторгаться в неположенную для них область, в область её чувств. Неужели и Калеб был просто частью этого кода? 1111000111001101… Строчка в шестнадцать бит.
Она испугалась, что этот ставший вдруг чужим мужчина проснётся и увидит её холодный оценивающий взгляд. Отвела глаза, тихонечко встала с кровати и подошла к окну, за которым кипела обычная ночная жизнь. Хоть городок был и маленький, но в этой своей части он не засыпал ни на минуту. Сновали туда-сюда машины; люди, подсвеченные фонарями, бродили по тротуарам. Всё выглядело красивым, бессмысленным и бесцельным. Ли достала из пачки сигарету и хотела было закурить, но пламя зажигалки застыло в сантиметре от цели. Ей не хотелось курить. Она сунула сигарету обратно, потом помедлила секунду и уверенно смяла всю пачку. Внезапно заболела голова и зазвенело в ушах. Ли всё также крадучись проследовала в ванную, открыла кран с холодной водой и подставила под него лицо. Боль не утихла, а звон и вовсе оказался самым настоящим. Словно зазвонил телефон у неё в голове. Всё чётче осознавая реальность происходящего, Ли вцепилась пальцами в умывальник и с ужасом стала вглядываться в собственное отражение в зеркале. Да она же и сама себе стала чужой! Будто бы собранное из разных, несостыкующихся друг с другом деталей, лицо её являло собой воплощение чистой эклектики. На голубую строму накладывается липофусцин. При электрическом освещении зелёный цвет глаз делался изумрудным. Глаза, хоть слегка и раскосые, были довольно большими, на их фоне терялся маленький нос, а милая ямка на подбородке – словно след от утягивающей нити, которая где-то там, внутри, обратным концом была привязана к переносице. «Нет уж, – подумала Ли, – иметь греческий профиль было бы куда лучше». В голове не переставало звенеть. Вернее, уже не звенеть, а звонить. Именно так. Не хватало только «Лунной сонаты».
– Слушаю, – неожиданно для самой себя вслух прошептала Ли.
Звон прекратился. Ли ещё больше насторожилась.
– Ли, – послышалось в её голове так явственно, словно это говорили с другой стороны зеркала. – Не бойся. Не подумай, что ты сошла с ума. Пришло время всё тебе объяснить.
– Кто ты? – разговаривая с собственным отражением, всё так же тихо спросила девушка.
– Я тот, кто спас тебя на Луне. Моё имя Сиит.
– Если я действительно не сошла с ума и ты существуешь, то ты должен знать, что я не считаю себя спасённой. Это больше похоже на наказание.
– Я понимаю твои чувства, – спокойно продолжал голос. – Часто трудные миссии выглядят именно так.
– Миссии?!
– Именно так, – повторил голос.
– Ясно. Посттравматический синдром, мания величия. Потом дистимия, агорафобия и шизофрения. Не думаю, что ты меня убедил в обратном.
– Через минуту твоя глубинная память проснётся. Ты успокоишься. Всё встанет на свои места. Я говорю с тобой, чтобы предупредить: всё то, что ты вспомнишь, есть истинная реальность. Боль пройдёт, останется только свет.
– Свет… – зачем-то повторила Ли. И от этого слова ей действительно сделалось так легко, как не было никогда в жизни. Она стала будто руслом реки, по которому потекли сияющие воды восторга. Со скоростью света её жизнь стала прокручиваться назад, но при этом Ли успевала прочувствовать каждое из её мгновений. Всплыло лицо мамы, которого она и не помнила никогда раньше. Так живо, так трогательно. Мама улыбалась, а потом целовала её в лицо. И Ли превращалась в газанию, в огромный тёмно-рыжий цветок, и радовалась, как и он, солнцу. Солнце становилось всё больше и больше, пока Ли не начала различать даже его протуберанцы. Они не жгли её. Напротив, они ласкали и щекотали. И из газании она уже вылетала колибри. Жёлто-сине-зелёная, с тёмным брюшком и розовым хвостом. С её клюва капал сладкий нектар, который подхватывали золотистые пчёлы. А она устремлялась дальше, в холодный космос, который тоже не казался теперь холодным. Он был населён мириадами тёплых живых существ. Все они приветствовали её, вспыхивали всеми цветами радуги, рассыпали у неё на пути звёздные конфетти. Раздались звуки божественного оркестра, шум водопадов, омывающих живою водой каждый закоулок вселенной. Потом всё вокруг закружилось спиралью, образовав в центре манящую белую точку. Эта точка стала её целью. Колибри уже сама превратилась в поток света и должна была слиться воедино с этою белизной, отдать ей все остатки нектара. От скорости перехватило дух, и её сознание не справилось и отключилось…
Очнувшись на мягком коврике, постеленном на кафельном полу ванной, Ли ничему не удивилась. Она вспомнила всё. ВСЁ! И это не сумасшествие. Даже не пришлось искать никаких аргументов, чтобы убеждать себя в этом. Просто ничего более очевидного, чем само осознание, не существовало в природе человеческого ума. Пустоты больше не было. Была безукоризненная наполненность. И внутри и снаружи. Всё имело свой смысл, всё имело свою цену и своё настоящее место. Лёгким уверенным шагом она прошла в комнату, где в постели оставался лежать Калеб. Он спал всё тем же безмятежным сном, ничего не подозревая о случившихся переменах. Нежные чувства к нему снова вернулись к Ли. Только они стали глубже, насыщеннее, не так, как это бывает между женщиной и мужчиной при обычных обстоятельствах. Наверное, те же эллины назвали бы это агапе. Да, эллины понимали куда больше нашего.
Ли склонилась над Калебом, нежно поцеловала его в лоб и провела ладонью по небритой щеке. Он улыбнулся во сне. Ли улыбнулась ему в ответ.
– Прости, Калеб, – прошептала она и снова поцеловала его, уже в губы.
Затем она встала с кровати, переоделась в свою обычную выходную одежду, взяла сумочку и вышла из номера. Спустившись из отеля на улицу, она пробежала несколько переулков и открыла дверь маленького интернет-кафе со странным для такого заведения названием «Мериме». Там выбрала себе свободный столик, заказала лёгкий салат и включила компьютер. Выйдя на сайт полицейского участка Лейктауна, она сделала официальное заявление о том, что некто Калеб Эдвардс совершил преступление, вступив в близкий контакт с синтом по имени Юйлань Ли. Потом она скачала видео со своего телефона, записанное этой ночью в номере на тринадцатом этаже, и приложила его в качестве доказательства к заявлению. Спокойно доев салат и вытерев салфеткой губы, Ли нажала кнопку «отправить», оставила телефон на столике, вынув из него симку, и через минуту покинула кафе, двинувшись в направлении Полярной звезды.
7
Калеб побледнел от неожиданного поворота событий. Потом покраснел от смущения. И снова побледнел, не находя своему появлению здесь никаких вразумительных объяснений, если бы таковых, как ему думалось, потребовала девушка.
Ника тоже зарделась румянцем и спрятала за спиной фигу. Потом резко отвернулась, глядя на незнакомца через плечо. Заметив, что взгляд мужчины опускается всё ниже и ниже, она наконец опомнилась, схватила с тумбочки одежду и скрылась за дверью в ванной.
Вся эта бессловесная игра любопытства и смущения заняла считанные секунды. Но Калебу его новое положение понравилось куда больше того, которое осталось там, за порталом. Он сделал шаг вперёд и оглянулся. Увидел в зеркале своё отражение и подумал, что будет, если Филипп или Буру войдут в эту комнату вслед за ним? С Буру он, пожалуй, не справится, если того станут обуревать страсти, а вот Филиппа он наверняка усмирит без проблем. Впрочем, Буру ведь исчез в другом портале. Да и Филипп тоже. А оставшиеся ушли вниз по дороге. Вряд ли минусовой портал отправился им вдогонку. Что ей сказать? Да и надо ли вообще что-то говорить? Вон дверь. Просто выйти из номера, судя по обстановке, гостиничного. Зачем ему вообще объясняться перед этой незнакомкой? Перед глазами проплыла картина Крамского – женщина горделиво и осуждающе смотрела из брички на Калеба. Что-то не давало сдвинуться ему с места. Внизу живота заныло, будто вот-вот должно случиться что-то неизбежное и в то же время заманчивое. Так бывало у него лет в десять или одиннадцать. Да и картина та называлась вовсе не так. «Неизвестная» – вот настоящее её название. А «незнакомкой» она стала по вине Блока, которого одолевали призрачные фантазии, навеянные тёмными инспирациями луны. Просто взять и выйти. Но что вообще за мысли такие странные? Откуда взялся Крамской? Он видел его знаменитую работу, может, лишь раз в жизни. Но так ясно она всплыла в памяти. И чувства странным образом обострились. Влияние перехода через портал? Да, да… Наверняка это оно.
Наверное, долго ещё простоял бы в таком состоянии Калеб, если бы дверь в номер внезапно не отворилась и на пороге не появилась Рут.
– Оу, – не ожидая увидеть в комнате подруги парня, воскликнула Рут.
Она оценила его быстро, можно сказать, молниеносно, как случается это у женщин с чрезмерно развитой интуицией. Улыбка, едва промелькнувшая на её губах, обнадёживала – Калеб ей понравился.
– Здрасьте, – чуть кивнув, сказала она.
– Здрасьте, – не придумав ничего другого, ответил Калеб.
– Здрасьте, – подытожила Ника, в это время вышедшая из ванной. Она была уже в топе и шортах.
– Я так понимаю, – быстро заговорила Рут, обращаясь к Калебу, – вы вывалились из портала?
Вот ведь. Он так упорно искал слова объяснений, а и надо-то было всего лишь сказать: «простите, что так бесцеремонно вываливаюсь к вам из портала; если позволите мне пройти, я более вас не задержу».
– Да, – подтвердил он. – И на всякий случай, меня зовут Калеб.
– А я Рут, – девушка сделала несколько шагов навстречу и протянула мужчине руку.
Калеб несильно пожал мягкую, узкую ладонь девушки. Она оказалось сухой и прохладной, несмотря на начинавшуюся летнюю духоту. Ли была последней женщиной, до которой он дотрагивался, потому это прикосновение Калеб как-то особо для себя выделил.
– А это Ника, – склонив голову набок и указывая в сторону подруги ладонью, закончила маленькое представление Рут. – Очень приятно, Калеб. Я вижу, Ника ещё не в курсе того, что тут теперь творится.
Ника пожала плечами, вопросительно глядя то на Калеба, то на Рут.
– Если вы готовы, то нам нужно идти. Там, у главного портала на выходе, столпился народ. Там такиииие интересные вещи рассказывают. Короче… Всё поломалось к чёртовой матери. Мы теперь заложники в этом отеле. Йееес! – Рут радостно вздёрнула руки вверх.
Потом ещё раз внимательно осмотрела Калеба и добавила:
– А вы что, тюремщик? Я видела по телику, они все в такой одежде.
Калебу стало неловко, хотя отчего бы это. Не хватало ещё отчитываться сейчас перед какой-то девчонкой. Но всё же он решил соврать, сам не зная зачем:
– Я… Электрик.
«Едрить-колотить. Чего ляпнул? Какой электрик». Электричество, благодаря всё тем же порталам, в Петле передавалось без проводов, через минипорталы. Электрики, какими он помнил их раньше, давно канули в лету.
– Ага, – иронично проронила Рут. – И вы наверняка пришли починить розетку…
Ей и самой стало неудобно от своего вопроса, поэтому она поспешила замять бессмысленный диалог:
– Пошли давай скорей, – схватив Нику за локоть, поторопила она. На секунду задержалась в дверном проёме, оглянулась на нового знакомца. – Вы с нами, Калеб?
– Да пошли уже, – одёрнула её Ника. И они убежали, оставив Калеба в одиночестве.
Побродив по коридору в поисках лифта, Калеб наконец вышел из здания отеля. Это было довольно высокое строение, этажей этак в шестнадцать, загнутое по бокам под небольшим углом. Посередине образовавшегося таким образом пространства расположились аккуратной линией персиковые пальмы, а дальше к центру – бассейн, буквально облепленный со всех сторон пустыми шезлонгами; между пальмами и бассейном – автоматы с мороженым и газировкой. Боже! Как бы сейчас не помешало разбежаться и плюхнуться в эту прохладу! Да никто бы даже не обратил внимания на сумасшедшего в тюремной робе, потому что все вокруг возбуждённо суетились и не обращали друг на друга внимания. Только одна женщина двигалась навстречу всеобщему течению, таща за руку плачущего ребёнка, видимо, не желавшего уходить от воды; остальные, кто шагом, кто трусцой, шли вдоль бассейна, скрываясь за правым крылом здания, где, судя по всему, и находился главный портал, о котором говорила Рут. В целом Калеб уже знал всё необходимое о случившемся. Его больше интересовала локация, в которой он оказался. Персиковые пальмы он раньше встречал во время военной практики. Это было в Колумбии. Говорили, что такие пальмы можно найти, помимо Южной Америки, только в Индии или на Филиппинах. Для Индии климат был слишком мягким… Впрочем, это же не совсем настоящий мир. Что толку гадать. Но всё же для себя Калеб решил, что отель этот находится на южноамериканском континенте. Судя по отсутствию розовых обручей в небе и исчезающих на глазах людей, блуждающие порталы здесь либо совсем не водились – тогда надо выяснить почему! – либо, что вероятнее, комплекс построили в более зачищенном для гостей месте, нежели тюрьму. Во втором случае следовало проявить осторожность, потому что какой-нибудь из порталов рано или поздно всё равно навестит и эту область.