Наваждение – Алексей Толстой

"Наваждение" Алексея Толстого представляет из себя рассказ послушника Спасского монастыря Трефилия. Но рассказ необычный, в лучших традициях гоголевской прозы. Да и сама стилистика «Наваждения» очень близка мистицизму «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Николая Васильевича:"Потоптался около них, побрел к воротам; на лавке сидит казак и с ним женка, та, что нам ужинать собирала. Обернулись ко мне – зубы скалят. Обошел кругом весь двор, – где что зашуршит – так и вздрагиваю, дрожь пробирает. Что за напасть!

Дошел я до церкви, сел на паперти на каменных ступенях и гляжу. Месяц высоко стоит над садом. Все кущи в росе, все кущи темные, пышные. На высоких тополях листы блестят. И тихо, так тихо – слышно, как на реке Семи ухают лягушки.

И во мне, – в душе ли, или, прямо говоря, вот здесь, где дыхание, – музыка началась. Будто слышу я – пение множества голосов и слышу колокольный голос, веселый и частый, и хор то покрывает его, то отходит. Слушаю, и сладко мне, и слезы душат.

И будто пение слышу я из храма. Обернулся – на двери висит большой замок. А что, если это ангелы, как Никанор мне сказывал, заутреню служат?

И так мне стало страшно, – сполз с паперти и побежал по саду. А сирень мокрыми кистями – хлысть, хлысть по лицу!

Опамятовался только около дома. Стою, трясусь, смешно мне, и боязно оглянуться, и от радости зубы стучат. Раздвинул кусты, а за ними – окошко и в нем сидит женщина и смотрит на меня, в лунном свету, вся белая, только брови темны, да глаза – как две тени…"Есть в тексте Алексея Толстого и упоминание самой Диканьки:" – Про Кочубея сказывал мне наш архимандрит, – он сам из здешних, не то из Диканьки…"и мотивы «Вия»…"– Любовь, атаманша, черноватая старуха, к слову сказать, мало похожая на боярыню, а вроде ведьмы, про которую нам чумаки рассказывали, и спиной ко мне, на раскладном стуле, – когда она вошла, сам не знаю, – сидит женщина молодая или девица, на руку облокотилась, голую до локтя, в парчовом платье не нашего крою, перетянутая, с пышными рукавами, и две темные косы у нее вокруг головы окручены…"И всё это переплетено с царствованием Петра, что позволяет сделать предположение, что «Наваждение» является одним из черновых набросков «Петра Первого» Алексея Николаевича.Но более всего в рассказе Толстого меня поразило отношение «государевых людей» к духовным лицам, уничижение духовного сана:"Был у нас тогда царем Петр, нынешней государыни родной отец. Чай, слыхали? – С великим бережением приходилось идти по дорогам. Бродячих ловили драгуны. Или привяжется на базаре ярыжка, с сомнением – не беглый ли? И тащит в земскую избу, не глядит на духовный сан. Ну, откупались: кому копейку дашь, от кого схоронишься в коноплю…"Да и жаловаться на власть предержащих было бессмысленно, потому как:"Шутка ли – идти в Москву с доносом! Хлебнешь горя на допросах, не поверят – пытка, а поверят – все равно на цепи целый год будут держать…"И, как выяснилось впоследствии Трефилий ничуть не преувеличивал опасность. Выполнение поручения Кочубея известить государя об измене Мазепы обернулось для Трефилия и Никанора большими бедами:"И пошли. И промаялись мы всю осень и зиму до великого поста. Таскали нас по приказам. Возили в кандалах в Смоленск. Никанору ноги поморозили, – совсем старичок ума решился. А я терпел. Как тогда окаменело сердце – так и лежало камнем. Пытки принимал без крика. Многое передумал, лежа в подвалах на гнилой соломе…"Да и после того как Государевым приказом дело велено было прекратить «хождения по мукам» Трефилия не прекратились, не помог и духовный сан:"Около Курска меня поймали драгуны как бродягу и забрили в солдаты. Сначала бегал, конечно, – ловили и пороли сильно. Только от злости и жив остался… "В целом же рассказ «Наваждение» производит весьма тягостное впечатление. В нём очень сильно ощущается неприятие Толстым Петровской эпохи и надежда на революционные преобразования. И это не случайно. Ведь датирован рассказ «Наваждение» 1917 годом…