Николай Леонов
Личное дело сыщика
Пролог
Зашторив окна, он принялся за дело: подошел к кровати, расстегнул брючный ремень и попросил проститутку лечь на живот.
Высокая крашеная блондинка мурлыкнула и выполнила желание своего сутенера. Казалось, будто красный шелк простыней ожил под ней и сам перевернул ее тело.
Кровать была мягкая. Он почувствовал, как непреодолимое желание взять ее начинает порабощать мозг. Может, попользоваться напоследок? Но нет. Нет времени.
Он подошел к тумбочке, выдвинул ящик и взял заранее заряженный «макаров».
Она обернулась, и глаза ее расширились от ужаса.
– Что ты делаешь! – взвизгнула проститутка, вскакивая с постели.
Спокойно взяв с кровати туго набитую подушку, сутенер подошел к ней.
– За что?! – Она обхватила груди ладошками и повернулась к нему полубоком.
Он рывком развернул ее к себе, приложил к ее груди подушку. Вдавив поплотнее ствол в ткань, выстрелил в сердце.
– Стукач – профессия опасная, – любезно сообщил сутенер, когда все было кончено.
* * *
Ненависть к телефонным аппаратам – вещь распространенная. С ними никак нельзя ужиться, а без них невозможно. То же самое мужчины говорят о женщинах, занятно.
Звонок в девятом часу вечера, когда ты все еще на работе и уже давно хочется все бросить и идти домой, не может улучшить настроение.
Гуров смотрел на телефон и кривил губу: «Брать или нет? Приду завтра утром и обо всем узнаю». Он уже собрался уходить, точнее, собирался в течение ближайших двух часов, но то одно доложат, то другое принесут. Надоело. Скорее, скорее из управления. Он встал и решительно направился к двери. Затем остановился.
– Ать, черт. – Подошел и поднял трубку: – Гуров.
– Лева, не ушел? Орлов говорит. Прими информацию к сведению. Вот тебе адрес. – Генерал продиктовал координаты в непосредственной близости от Кремля. – Фамилия Вербицкий, замминистра торговли, у него пропала дочь. Записал?
Как это он мог успеть записать? Слава богу, память не девичья, поэтому не придется просить повторить. Начальство не любит, когда его об этом просят, даже если ты знаешь это начальство целых двадцать лет.
– Записал, – Гуров уловил в тоне Петра Николаевича приказные нотки. Что он, с пионером разговаривает? Все понятно, придется оказывать помощь большому дяде. Для чего суровость? Знает ведь, что для полковника Гурова его интонации – лишнее сотрясание воздуха.
– Врешь ведь, Гуров, запомнил.
– Так точно, вру, товарищ генерал-лейтенант, – подтвердил полковник.
– Молодец, – похвалило начальство. – Выручай! Не медли, езжай прямо сейчас, окажи содействие. Всего.
Генерал отключился.
Гуров первым делом достал блокнот и записал все, что ему передал начальник. Последняя фраза расшифровывалась очень просто: поможешь – будешь хорошим мальчиком, не поможешь – поставят клизму. К клизмам ему не привыкать, а вот оказывать содействие заместителям министров – подумать только, и таким людям время от времени требуется подспорье – не каждый день выпадает.
Посмотрев на себя в зеркало, полковник отметил неизбежный дневной прирост щетины на лице. Побриться надо – неприлично с заросшим личиком показываться дома у высоко стоящего, далеко глядящего человека.
Гуров склонился над раковиной, с недавних пор возникшей в углу кабинета и отгороженной от остального пространства парой фанерных стенок. Он долго скоблился, тщательно удаляя волосы и придирчиво проверяя выполненную работу.
Когда физиономия была приведена в парадное состояние, он обратил внимание на костюм и туфли. Гладиться негде – извините, а вот ботиночки он тряпочкой протрет.
* * *
– Я устал решать твои проблемы на факультете. – Евгений Борисович вытер со лба выступившую испарину. Новость о том, что дочь уже два месяца пропускает занятия в институте, не могла радовать отца.
– Какие проблемы, папа? Я не понимаю тебя. Мне уже двадцать лет, а ты все продолжаешь бегать за мной с горшком. Лучше бы помирился с матерью.
Анна Евгеньевна Вербицкая не отличалась хорошими манерами, а уж в разговорах с собственными предками едва сдерживала себя. Ей казалось, что если она будет общаться с родителями чаще одного раза в месяц, то сойдет с ума. Длина одного раза зачастую ограничивалась телефонным звонком с лаконичным сообщением о том, что с ней все в порядке.
Сегодня ей предстояло пережить плотный разговор с папаном. Он застал ее дома. Ну должна же она на что-то жить. Пришла, чтобы взять деньги из семейной кормушки, которую исправно пополнял папан, а растрясали мать с дочерью, причем так интенсивно, что Евгений Борисович был вынужден прерывать принцип общего котла и сажать своих женщин на урезанный паек.
Но сейчас «карантина» вроде как не было. Да и взяла она всего двести баксов. Что это – деньги?
Правда, разговор шел не о деньгах, а об институте.
– Ректор дал мне обещание, что постарается. – На самом деле Вербицкий был просто уверен, что его дочь даже если ни разу не переступит порог торгового института, все равно его закончит, то есть получит диплом.
– Я нагоню программу, – стала обещать Анна.
– Не думаю, что ты сможешь все быстро наверстать, даже если приступишь к занятиям немедленно.
– Первые два курса я нормально отучилась.
– Да, только мне пришлось говорить чуть ли не с каждым преподавателем, – Евгений Борисович потер пальцы, изображая пересчет купюр.
– Я подумаю, – раздраженно ответила дочь и пошла в коридор надевать прогулочные тапочки стоимостью в сотню баксов.
– Где ты сейчас живешь? – с дрожью в голосе поинтересовался отец.
– У подружки, – отмахнулась Анна.
Она присела, чтобы завязать шнурки.
– Но чем тебя не устраивает эта квартира? – Евгений Борисович не мог понять, как шестикомнатные покои в центре столицы могут не нравиться.
Она посмотрела на него снизу вверх.
– Квартира хорошая, но я хочу жить своей жизнью. Я не хочу всякий раз, когда к тебе приходят гости, а это случается каждый вечер, выходить к ним на смотрины, чтобы старые пердуны отметили высокие сиськи, длинные ноги и роскошные волосы. Посмотрите, какую дочку вырастил замминистра торговли России! Смешно! Ха-ха-ха!
Она резко поднялась, дежурно чмокнула седеющего отца в щеку, а через секунду уже хлопнула входной дверью.
«Помириться с женой», – отметил для себя Вербицкий. Он принадлежал к той породе мужчин, которые рулят подчиненными на службе, а дома отдаются в руки жен. Лене он позволял все, за исключением одной-единственной вещи – он не мог пережить, когда в семейном бюджете образовывался дефицит.
В последний раз они поссорились месяц назад. Он не купил ей кольцо в Арабских Эмиратах. Он не жадный, но двенадцать тысяч долларов… они и так потратили двадцатку, куда еще?
После шопинга пришли в гостиницу и, как бывает в таких случаях, стали вспоминать всю срань, скопившуюся за долгие двадцать пять лет семейной жизни. Она прошлась по его родителям, он по ее. В общем, вели себя, как дети.
Ребячество закончилось тем, что он предпочел улететь в Москву, а она осталась еще на неделю.
По возвращении на родину Елена Вербицкая решила пожить на своей даче.
С тех пор они не виделись.
Он пару раз звонил туда, но трубку никто не брал, из чего Евгений Борисович сделал заключение, что Лена не хочет его видеть.
Временами он надеялся на то, что у нее кончатся деньги и она сама позвонит. Но ничего подобного не происходило.
И вот сегодня Анна легко заткнула отцу рот, потребовав от него примириться с матерью.
Он подумал, что, если их отношения с Леной наладятся, у него появится козырь в разговоре с дочерью.
Сейчас он был человеком, который принимал решение.
– Какой там номер телефона, черт, – выругался он себе под нос. Пришлось садиться за компьютер, лезть в файлы за нужной информацией.
С пятого гудка трубку взяла жена.
– Алло.
– Привет.
– Привет, – голос супруги чуть дрожал.
– Заходила Анна.
– С ней все нормально?
– Абсолютно, но учебу запустила. Я посоветовал ей заняться делом.
– Женя, ты должен был не советовать, – голос Лены пропитался истерикой. – Ты должен был заставить ее ходить на занятия. Я приеду. Сегодня буду дома. Ты слышишь?
– Да, конечно, приезжай, я жду.
* * *
Прошла неделя. Вербицкие помирились. Он и она привели нервную систему в норму.
Вернувшись в объятия мужа, Лена забыла думать о дочери. Пропуски занятий были лишь предлогом к тому, чтобы приехать в столицу. Жить без денег она больше не могла.
Ее супругу было сорок пять, ей на девять лет меньше. Анну она родила в шестнадцать лет для комсомольского вожака одного из районов далекого Мурманска. И ничего, смогли жить не тужить. Может быть, тогда еще она не созрела как мать, но Женя… он оказался прекрасным отцом.
Переезд в Москву десять лет назад в корне изменил их жизнь. Некогда спокойная и скромная, Анна пошла в престижную школу, где больше всего ценилось не сколько ты знаешь, а в чем ты ходишь.
У родителей не стало хватать времени на дочь. Папа с каждым годом поднимался все выше и выше, оттесняя конкурентов. Жизнь вроде налаживалась, а между тем дочка оказалась брошенной, потому как маму стало больше интересовать, какую вещь где купить и куда поставить.
Школу они одолели еле-еле, а уж в институт торговли поступили благодаря папиному чину.
Так и жили: папа крутился в высших сферах, мама тратила, а дочка была сама по себе.
Спустя месяц Вербицкий вспомнил о дочери.
– Что-то давно не звонит, – пожаловался он супруге.
– Как давно? – спросила Лена, прекращая красить ногти на ногах.
– Да звонила она как-то пару раз, оставляла сообщения на автоответчике, мол, все у нее нормально. Но вот не появляется уж больше месяца.
– И ты молчишь! – набросилась она на него. – Я думала, она у тебя под контролем.
– Извини, дорогая, у меня под контролем большая часть всех внешнеторговых операций страны.
Спустя еще две недели, в течение которых от дочери не было ни слуху ни духу, Вербицкий позвонил напрямую старому приятелю – заместителю министра внутренних дел Бардину.
– Николай Ильич? Здравствуй, дорогой. Вербицкий беспокоит. Не найдешь для меня немного времени?
– Приветствую, Евгений Борисович. Что случилось?
– Слушай, давай не по телефону.
– Не возражаю. Я сегодня на работе до двенадцати ночи. Сейчас аврал, а вот к шести вечера рассосется. Приезжай, посидим.
Пообещав приехать в восемь, Вербицкий попрощался, лелея в сердце надежду, что он еще не поздно спохватился.
Как же он мог? Да как обычно: работа затянула. То совещания, то перелет, то опять совещания, то снова перелет. То немцы, то американцы, то китайцы, а на родную дочь времени не остается.
Бардин встретил своего друга теплым рукопожатием и усадил за заранее приготовленный столик с самоваром.
– Что-то ты невесел, Женя.
Чай у министра был отменный, и лимончик к нему обязателен, и печенье, и пряник.
Вербицкий на десяток лет был помоложе Николая Ильича и потому чувствовал, будто пришел жаловаться старшему брату.
– У меня от дочери полтора месяца никаких вестей.
Бардин удивленно посмотрел на собеседника.
– И ты только сейчас об этом говоришь?
Гостю пришлось объяснять, что дочка у него очень самостоятельная, что ей уже двадцать, что справиться он с ней не может.
Выслушав отцовские жалобы, чин посмотрел на огромные часы с позолоченным циферблатом и стрелками, висящие на стене. Вещь дорогая. Но время заместителя министра МВД несравненно дороже.
– Я сейчас позвоню. Еще, слава богу, не ночь, а ты пока чаек пей.
Вербицкий послушался совета и налил себе из самовара кипятка, взял стоящий на подносе чайничек, налил заварки. Непроизвольно получился очень крепкий напиток. Вот так всю жизнь: непроизвольно у нас получаются дети, а потом мы их непроизвольно выпускаем из-под собственной опеки.
– Это Бардин, – пробурчал в трубку чин, – Орлов, у тебя есть какой-нибудь сыскарь поприличнее?
* * *
Вербицкий сидел на диване и смотрел новости, когда в дверь позвонили.
На пороге стоял уверенный в себе мужчина. Вряд ли старше его и вряд ли младше. Он был одного роста с Вербицким, только взгляд немного посуровее будет. Интеллекта на лице вряд ли больше. Здесь Евгений Борисович себя переоценивал, но это простительно.
– Проходите, – пригласил хозяин.
– Спасибо, – поблагодарил Гуров, отмечая метраж коридора и высоту потолков.
– Вербицкий Евгений Борисович, – представился специалист по торговым делам и протянул руку.
Гуров ответил тем же, после чего получил первую «оплеуху»:
– Петр Николаевич отзывался о вас с хорошей стороны.
Упоминание о заместителе министра должно было подстегнуть полковника.
– Я не волшебник, но не надо размазывать кашу по тарелке, давайте перейдем сразу к делу, – раздраженно сказал Гуров, следуя за Вербицким.
Полковник не стал делать акцент на том, что замминистра о нем, может, и слышал, но вряд ли стал бы давать какие-нибудь рекомендации. Ладно, он сюда пришел не ловить на слове, а помочь. Просили. Настоятельно.
Вербицкий выключил телевизор и с легким вздохом предложил Гурову сесть в черное кожаное кресло, сам он опустился в точно такое же, стоящее напротив.
Гуров предпочел стул, не желая утопать в горе мякоти. Ему предстояло работать, а не расслабляться.
– У меня пропала дочь, – Вербицкий закрыл на мгновение глаза.
Он сказал это точно так же, как обычно маленькие дети сообщают своим мамам или бабушкам, что они обкакались. Интонация пораженческая и в то же время подчеркивающая неизбежность происшедшего.
В отличие от обделавшихся детей Вербицкий был отнюдь не беспомощен, но говорил точно так же. Оправдывался за то, чего не должен был допускать.
– Как ее зовут?
– Анна Евгеньевна Вербицкая.
– Сколько ей лет? – Гуров открыл блокнот.
– Двадцать.
– Когда вы видели ее в последний раз?
Услышав, что уже прошло более шести недель, Гуров сделал верный вывод:
– Она с вами не живет?
– Да.
– Какой адрес?
– Понимаете, – замялся Вербицкий, – она очень самостоятельный человек.
– Я бы позволил себе сказать: «слишком самостоятельный», – не стесняясь, сердито выдал Гуров.
Ему предстояло искать по всему миру девку или то, что от нее осталось, имея зазор в полтора месяца.
– Вы живете с матерью Анны?
– Ну разумеется. Просто сейчас жена в театре.
– А она что, не волнуется насчет дочери?
Вербицкий промолчал.
– Извините, я не могу быть тактичным. В таком деле важны все детали. У вас хорошие отношения с женой? Кстати, как ее имя?
– Лена. – Замминистра встал и, подойдя к бару, налил себе полстакана коньяку. – Вы будете?
– Нет, спасибо. Так как у вас с женой?
Сделав большой глоток, Вербицкий выдохнул и проморгался, разгоняя пробившуюся слезу.
– Последние полгода мы были в ссоре. Анна переживала. Мы помирились, когда узнали, что наша дочь не посещает занятия в институте. Когда я видел ее в последний раз, она бросила мне в сердцах, что я должен помириться с матерью. Я сделал все, что от меня зависит. Надеялся, что после этого смогу поговорить с ней и убедить вести нормальный образ жизни. Сейчас середина мая, скоро сессия. А она не изволит появляться. Поймите, я не хочу верить, что с ней что-то случилось. Давайте будем считать, что у девочки просто расстроились отношения с родителями.
Полковник не возражал:
– Ничего не имею против. Вы звонили в институт, узнавали? Не исключено, что она появлялась там.
– Знаете, у меня слишком высокий ранг. Я не могу вот так просто взять и приехать в институт торговли. Для того чтобы узнать, была она там или нет, надо разговаривать со студентами.
– Вы не пробовали послать туда своего референта?
Евгений Борисович заерзал, явно не зная, что сказать. Повисло тяжелое молчание.
– Хорошо, – кивнул Гуров, давая понять, что он догадался, какой редкий перед ним сидит засранец, – я поговорю сам. Вы знаете кого-нибудь из знакомых Анны? У нее есть друзья, подруги?
– Боюсь, здесь я ничем не смогу вам помочь. Все, что я могу сделать, так это дать вам машину и шофера, который будет при вас круглые сутки. Кроме того, вы получите сотовый телефон и сто тысяч рублей на мелкие расходы. К сожалению, я не владею какой-либо информацией. У меня просто нет времени на это.
– Вы можете назвать мне места, где она любит отдыхать?
Вербицкий развел руками, показывая тем самым, что не имеет ни малейшего представления, где Анна проводила свободное время, которого у нее, судя по всему, было в избытке.
Дверной замок хрустнул, и в квартиру вошли.
– Женя! Ты дома?
– Да, дорогая. У нас гость.
– Я вижу по ботинкам, – донеслось из коридора.
В комнату вошла женщина. Она сняла в коридоре туфли и теперь предстала перед мужчинами в великолепном вечернем платье нежно-персиковых тонов и домашних тапочках. Нелепое сочетание.
Аккуратно подстриженные пепельные волосы едва закрывали плечи. Голубые глаза сверкали под великолепными черными бровями. Жена Вербицкого была, без преувеличения, красавицей: фигурка, шея, плечики, выбивающаяся при ходьбе из разреза ножка.
Тратить на такую женщину весьма много – вполне прилично.
– Это полковник из Московского уголовного розыска. Он постарается помочь нам найти Анну.
Лев Иванович работал в Главном управлении МВД, но стоит ли заострять на этом внимание?
Гуров поднялся и представился, чуть наклонив голову, но делал он это не по-лакейски, с отточенным дерганьем, а так, по-простецки: назвался, кивнул, сел на прежнее место.
– Я надеюсь, что вы мне поможете, – выразил надежду Гуров. – Не сможете ли вы назвать мне знакомых Анны или места ее вероятного обитания?
– Ты пил?! – Лена увидела открытый бар и сердито посмотрела на мужа.
– Но тут такое дело, – стал оправдываться супруг.
– Фотографию вашей дочери можно попросить во временное пользование? – на полтона выше попросил полковник, забирая со стола сотовый телефон и конверт с деньгами.
– Да, конечно. – Второй купец в стране поднялся, подошел к стенке и достал альбом с фотографиями.
Он передал полковнику портрет дочери – карточку десять на пятнадцать.
– Хорошее качество, – отметил Гуров, разглядывая курносый нос, пару папиных черных глаз, острый подбородок и четко очерченные скулы. Над всем над этим – пепельные волосы такой же длины, как у матери.
– Образ на этой фотографии соответствует тому, что она представляет собой сейчас? – Полковник, хотел он того или нет, должен был общаться с парочкой, которой не терпелось выяснить, кто из них больший негодяй: тот, кто ходит в одиночку в театр, или тот, кто пьет.
– Добавьте серьгу в носу, – помог отец. – Дорогая, машина не ушла еще?
– Иваныч уехал. – Лена налила себе вина.
– Придется тебе обойтись некоторое время без водителя, – сообщил супруг.
– Садиться в старую «девятку» и рулить самой?! – воскликнула красавица, уносясь с бокалом в другую комнату.
– Ничего, она переживет, – отмахнулся Вербицкий. – Вот телефон моего шофера, зовут его Анатолий Иванович, нормальный мужик.
«Надеюсь», – подумал Гуров, забирая бумажку из рук папы.
– Вы спрашивали насчет дочери, – в гостиной снова появилась Лена, уже в шортах и майке. – Она любит ходить на концерты. Отсматривает все новые программы по Москве. Поймите правильно, я не имею в виду балет или театр.
– Это лучше, чем ничего, – прокомментировал Гуров. – Как только что-нибудь узнаю, обязательно позвоню. Я надеюсь, что и вы мне позвоните, если откроются новые обстоятельства. Здесь мои рабочие телефоны, вдруг по сотовому не дозвонитесь, – он протянул визитку Евгению Борисовичу.
– Мы очень на вас надеемся, – Вербицкий крепко пожал полковнику руку на прощание.
– Будем стараться, – полковнику не оставалось ничего иного, кроме как сжать руку папе чуть сильнее.
* * *
Анатолий Иванович действительно оказался нормальным мужиком: среднего роста коренастый дядька с пышными усищами и дежурной бейсболкой «Нью-Йорк Рейнджерс».
– Мне Евгений Борисович насчет вас звонил, – сообщил он, как только они поздоровались.
Ездила жена Вербицкого на черной «Волге». Совсем, совсем недурно. Теперь на ней покатается и товарищ полковник.
Гуров приехал на работу на «Волге», но даже это не подняло настроение. Ему предстояло разобраться с текучкой, накопившейся за неделю, а это радости не прибавляло. Четверг почему-то уже который месяц выдавался днем исключительно отвратительным. Он размышлял над этой проблемой и над тем, с чего начать: собрать подчиненных и провести разбор полетов по делу о покушении на жизнь главы банка «Москворецкий» – за неделю результатов никаких – или же потрясти народ по линии маньяка, на счету которого уже шесть девочек-подростков. Маньяк затаился, зараза. Правда, больше никто не гибнет, но вычислить его не могут. И здесь, как это ни парадоксально, сыщик просто вынужден думать о том, что рано или поздно произойдет очередное убийство и на этот раз будет свидетель, который точно опишет приметы преступника.
«Дрянная у меня работа», – подумал Гуров, но тут же поймал сам себя на слове. Не смог бы он так долго работать сыскарем, если бы не испытывал куража во время работы и чувства глубокого удовлетворения, когда ловил преступника или целую банду.
Открыв дверь кабинета, он с удивлением обнаружил, что, кроме Крячко, чей стол стоял напротив, в кабинете еще несколько человек. С минуты на минуту должно было начаться совещание, на которое Гурова никто не приглашал.
– Что за реорганизация? – Лев Иванович поздоровался со всеми присутствующими, последним был Крячко.
– Приказ Орлова, теперь я – большой начальник. Что там у тебя за дело такое?
– Извини, – Гуров крякнул для большей театральности и посмотрел сверху вниз на своего подчиненного, – я тебе могу сказать лишь то, что ждет меня работа не на день и не на два. Так что привыкай. Если я облажаюсь, то тебе придется тащить на себе весь этот воз. Хочешь узнать поподробнее – приходи, посидим.
Крячко потер скулу и посмотрел на капитанско-лейтенантскую паству, которой ему придется сейчас читать мораль.
– Неси свое бремя достойно, командир! – пафосно воскликнул полковник. – Станислав, если что-то для меня будет, оставляй под стеклом на столе.
После того как его освободили от рутины, Лев Иванович воспрянул духом.
Иногда говорят, что работа не может нравиться или не нравиться, ее просто надо делать. Гуров с этим мог бы поспорить. Уж на его-то работе без фанатизма и преданности делу никак нельзя. Слишком велики психологические и физические нагрузки. Если не будешь испытывать кайф от дела, скоро начнешь думать о бесполезности существования, а это недопустимо. Начинают возникать мысли о безысходности, собственной неполноценности, несущественности всего происходящего. Все это приводит к деградации личности. Примеров тому – масса.
– В институт торговли, – дал команду водителю повеселевший полковник и сосредоточился – в кои-то веки! – всего на одном деле. Деле об исчезновении девушки.
* * *
Анна училась на третьем курсе торгового института и, как выяснилось после недолгих разговоров в секретариате, должна была стать специалистом в области менеджмента, а не трепать нервы родителям.
Тридцать шестая группа сидела на семинаре по товароведению. Постучавшись, Гуров тактично заглянул в небольшую комнатку под номером девять и поманил преподавателя – молодого человека в джинсах и цветастой рубахе.
Тот, скорчив недовольную рожицу, вышел в коридор.
– Это тридцать шестая группа? – уточнил Гуров.
– Она самая, – подтвердил обладатель цветастой рубахи. По представлениям Гурова, со студентами надо было заниматься в чем-то более строгом, но он здесь не за этим.
– Анну Вербицкую давно не видели?
Молодой человек наморщил высокий лоб и, проведя по густой черной шевелюре пятерней, сообщил, что не видел ее ни разу, хотя в списках она значится.
– А вы родственник? – осведомился он, поглядывая на часы.
Полковник решил не предъявлять удостоверение.
– Родной дядя. Она уже давно не появляется дома. Можно я спрошу ребят?
– Пожалуйста, только побыстрее, если можно. У нас осталось всего одно занятие.
Поблагодарив преподавателя за любезность, Гуров вошел в комнату, где за столами сидело около десятка девушек и двое парней.
– Извините, что прерываю ваше занятие, – начал полковник, отмечая оживление на лицах студентов. – Я близкий родственник Анны Вербицкой. Если кто-то видел ее последние месяца полтора, я был бы благодарен за короткую беседу со мной. Буду ждать в коридоре. Спасибо.
– Она что, пропала? – тут же выкрикнул парень из дальнего угла.
– Если у кого-то появится желание поговорить, буду рад, – тупо повторил Гуров и вышел.
Шанс невелик, но где, как не в институте, возможно узнать о человеке хоть что-то. Поразительно, что родители не могут назвать ни одного имени или не хотят, но девчонку все равно надо искать, поэтому придется ждать звонка.
На перемену высыпало огромное количество молодежи и мигом заполнило все свободное пространство.
Смех, запах духов, стройные ножки, споры. Мелькание денег, дорогой обуви, золота, выбритых затылков и крашеных чубчиков. Сигаретные пачки, банки с пивом и кокой, полиэтиленовые пакеты, сумки. Море джинсов. И глаза, глаза. Они смотрят на тебя, стремятся залезть тебе в душу, постоянно задавая один вопрос: «Кто ты? Кто ты?»
Неожиданно Гуров почувствовал себя неуютно. С расстояния в пару метров его рассматривала девушка. Она была в классе, не запомнить блондинку с короткой стрижкой в голубой сорочке было невозможно.
Он сделал к ней пару шагов.
– Вы хотите мне что-то рассказать?
Она опустила глаза.
– Нет. Мы ее давно не видели. Если вам будет интересно, я могу сказать, что Анна любила пиво.
– Почему любила?
Девушка смутилась.
– Но ведь она пропала, правда?
– Я вам этого не говорил. Вернемся к пиву.
– Вместо лекций она частенько посещала ближайший бар. Выйдите с парадного – и квартал вправо. Заведение называется «Белая пена». Вот и все.
– Вы подруги?
Блондинка покачала головой, закидывая кожаный рюкзачок на плечо.
– Здесь у нее подруг не было.
– А друзья? – Гуров пытался зацепиться хоть за какого-нибудь человечка.
– Зачем ей студентики, когда за ней постоянно приезжал какой-то тип на «SAAB-9000».
– Цвет машины какой? – Гуров знал, что она обязательно скажет ему цвет. Она запомнила марку, значит, зафиксировала и цвет.
– Темно-красная. Не знаю, какой это на автомобильном жаргоне.
– Понятно. Парень здоровый?
– Почему парень? Скорее мужчина. Вашего роста, может, немного пониже. Очень крепкий.
– Что значит крепкий?
– Ну, знаете, – она немного смутилась, – плечи, бедра, грудь.
– Брюнет?
– Да.
– Усы, борода?
– Нет. Ничего такого.
– Коротко подстрижен?
– Я видела его всего дважды, бог его знает, как давно, и не могу гарантировать, что он не изменился. Тогда у него на голове почти не было волос, пострижен был очень коротко.
– Спасибо. Вы мне очень помогли, – поблагодарил Гуров.
– Да чего там.
Студентка попрощалась и стала медленно удаляться.
«Почему она? – подумал Гуров. – Не исключена зависть. Ишь ты, как много деталей запомнила».
Он вынул фотографию Анны.
– Где же ты, где, девочка милая?
* * *
Подъехав к «Белой пене», разместившейся на первом этаже жилого дома, Анатолий Иванович с тоской посмотрел в сторону бара – он все же за рулем.
– Нет ничего приятней ожидания, – сказал Гуров и вышел из машины.
В его намерения не входило дегустировать сорта пива, предлагаемые в кабаке. Его больше интересовали показания бармена и официанток.
Войдя вовнутрь, полковник отметил капитально проведенный ремонт и приятный прохладный ветерок, гулявший по новой черного цвета мебели и мраморному полу.
День только начинался, и народу не было вовсе. Тем не менее бармен не скучал, расставляя по полкам новые поступления.
– Стакан минералки, – попросил полковник, садясь за стойку.
Облаченный в белую рубашку с коротким рукавом располневший мужчина повернулся к посетителю, продолжая держать в руках пару бутылок виски.
– А к ней ничего не добавить? – поинтересовался он, освобождаясь от спиртного и доставая откуда-то снизу бутылку нарзана.
– Если можно, информацию вот об этой девушке, – Гуров положил на стол фотографию.
Бармен посмотрел на полковника без энтузиазма, но взял в руки фотографию.
– Пила она одно время здесь. Но не сильно. – Бармен почесал бок и продолжил расставлять бутылки, одновременно выдавая информацию: – Мужик с ней был крепкий. Денег тратили немного, но приходили регулярно.
– Вы никогда эту девушку не видели в обществе студентов?
Если он ответит: «не видел», то тогда откуда эта блондиночка знает о том, что ее сокурсница проводила время в этом баре? Следила?
– Видел, почему же.
– Почему вы ее запомнили? У вас ведь масса народу.
– Когда красивая самочка посещает заведение, в котором ты работаешь в течение двух лет, подсечь ее не составляет труда.
– К вам продолжает приходить тот мужчина, что был с ней?
– Кажется, да. Когда вот только я его видел, не могу сказать. Но заходит. Однажды с ним заварушка приключилась…
Смышленый дядя взял паузу и повернулся к полковнику с маской жажды на лице.
Гуров подбросил на стойку еще полтинничек.
– Он так отметелил четверых парней, что потом мне пришлось вызывать «Скорую», никто из них подняться не мог.
– Это все? – словно на допросе, поинтересовался Гуров.
– Все, что знал, – ответил бармен.
– Сегодня вечером загляну, – Гуров осмотрел батарею бутылок. – Ты мне его покажешь, не так ли?
– Если будет, обязательно.
– Артур, – прочел Гуров вслух имя. – А я Лев Иванович. До вечера.
– Ну-ну, – пробормотал вслед дядя.
Гуров решил не оборачиваться.
«Знал бы ты, увалень, с кем разговариваешь, стал бы повежливее». Но полковник не хотел действовать официально. Много волокиты, да и папа Вербицкий заявление в милицию, помнится, не писал.
* * *
Вечер четверга. Люди спешат расслабиться. И бары в этом деле помогают им, как могут.
Без пятнадцати семь Гуров вошел в заведение, где вовсю играла музыка и мерцали фонарики. В отличие от молодежных дискотек здесь гоняли бардов. Пить под терзающие душу голоса одно удовольствие, во всяком случае, видимо, так считали устроители этого питейного заведения.
Ни с того ни с сего к полковнику подскочил бармен.
– Лев Иванович, вы извините, я не знал, – извиняющимся тоном проскрипел располневший человек в бабочке на шее.
«Кто же это меня так быстро вычислил?» Гуров забрал деньги. Не разбазаривать же наличность.
– Пойдемте со мной, я покажу вам ваш столик.
Ларчик повышенного внимания открылся, как только сыщик сел за стол. Из полумрака зала к столику подошел невысокий худенький парнишка в черном кожаном жилете. Улыбался он Гурову во весь рот. Правда, двух зубов у него не было. Пара верхних резцов были где-то оставлены.
– Добрый вечер, дядя Лева!
– Добрый, Андронов. Где зубы-то потерял?
– Ну что вы все о такой ерунде, Лев Иванович.
Андронов Гена отсидел всего год вместо пяти. Несмотря на свою хлипкость, он проявил себя настоящим бойцом, когда двое придурков начали цепляться к его девушке. Одному ребро сломал, другому коленный сустав.
