Алексей Махров
Спасибо деду за Победу! (сборник)
Вроде и дело-то простое. Два часа горную тропу под прицелом подержать – плевое дело. Тем паче что у Клюки и Мордвина не просто калаши – ручники! Приказал я остальным ребятам патронами скинуться, гранаты им, какие были, оставили. Протянул Клюке фляжку свою заветную, в которой не водка и даже не спирт – коньячок! Держи, мол, Клюка, хлебни для бодрости, и парням своим дай, чтоб носы не вешали раньше времени. А он головой покачал и посмотрел на меня… Так посмотрел, что меня аж перекорежило. Я даже головой мотнул: чертовщина вдруг в башку такая полезла, что и не пересказать…
Смотрю, а Клюка мне руку протягивает. И говорит тихонечко так, чтобы остальным не услыхать:
– Не казнись, командир, дело такое… – потом усмехнулся и добавил: – Свидимся еще!
Велел Шурику и Мордвину гранаты-патроны собрать и потопал к повороту. Я ему все в спину смотрел, ждал – не оглянется ли? Очень мне надо было глаза его снова увидать. А он не оглянулся…
Только они за поворот ушли, поднял я остальных, и двинули мы дальше. Сперва шагом, чтобы отдышались парни, а потом – снова рысью. Все как на марш-броске и положено: рысью – идем, шагом – отдыхаем. Хорошо уже отошли, и тут эхо по горам раскатилось, запрыгало. Видно, наши бой приняли. Поскакало эхо по скалам, погремело и вроде как затихло. У меня и в мыслях худого не было: боснякам оно тоже не в радость снизу вверх на пулеметы лезть. Откатились назад, кто от встречи горячей уцелел, и перегруппировываются. А нашим время тикает: каждая минутка без боя им шансов прибавляет. Так что мы о ребятах особо не тревожились. Как выяснилось – зря!
Только думать мне про них тогда недосуг было: у меня три десятка лбов, которых из этой передряги живыми вытащить нужно. И желательно – здоровыми. К вечеру догнали сербов, вместе в долину спустились. А там танковый полк стоял, четырнадцать старых «полста пятых», да батальон стрелковый. В общем, граждов мы дальше отправили, а сами в глухую оборону встали. И принялись своих ждать.
Когда к следующему утру парни не вернулись – задергался я. Правда, недолго дергался – через сутки босняки нам «подарочек» спроворили. Подползли, суки, да и зашвырнули на наши позиции три головы. И вот что удивительно: у Шурика и Мордвина глаза закрыты были, а у Клюки – распахнуты широко, и словно внутрь тебя смотрят. Ушел я от ребят подальше и волком завыл. Долго выл. От горя, от тоски, от того, что не вернуть ничего, не исправить, не изменить… А вечером собрал своих самых-самых, сговорил еще с полдесятка царногоров, и пошли мы ответный визит вежливости делать. С десяток босняков тишком в ножи взяли, а четверых – к себе живьем притащили. И тут же, дела в долгий ящик не откладывая, расспросили: кто это к нам такой подарок закинул? И как ребят наших поймали?
Нет, они, ясно, склонности к задушевной беседе не имели. Молчали… минуты три. До тех пор, пока… впрочем, подробности опущу. И выяснилось, что один из пленных – тот самый, что подарочек к нам закидывал. Да не просто закидывал – он, тварь, был из тех, кто Клюку с парнями взял. Обошли и сзади насели. Только Клюка и успел, что одного из них свалить. Так они ему за это голову живому отрезали…
Троих – тех, что Клюку не брали и не швырялись в нас головами, мы быстренько кончили. На колени поставили, и ножом по горлу. Нет, сальцем их перед этим, конечно, накормили, ну да это-то – святое. Нельзя ж гостей голодными отпускать. А вот того, который…
Вбили мы в землю четыре колышка, привязали его за рученьки-ноженьки. Вылез я в передовой окоп и заорал:
– Эй, вы там! Бляди обрезанные! Я вашу мать ебал, я ваших сестер ебал! Начинаем концерт по заявкам! Сейчас мы вашего Голича живым вскрывать будем! И медленно расчленять! Слушайте его прощальные вопли, суки!
Что тут началось! С той стороны вопли, выстрелы, пленный воет… Не резали мы его живьем, не резали – сам подох, сердце от страха прихватило. Однако наших ребят эта казнь не вернула…
– Эй, парень, ты чего задумался? – Голос старшины Петрова вырывает меня из плена воспоминаний. – Я тебя чего позвал? Помоги мне наверх выбраться! Если сюда немцы придут, не хочу как крыса погибать. Вытащи меня из оврага и помоги позицию найти.
– Хорошо! – Я помогаю Петрову подняться и надеть тяжелый вещмешок. Его и свою винтовки навьючиваю на себя. Подставляю плечо, и мы ковыляем к выходу, возле которого размещен первый пост. Здесь дежурит Максим Зеленецкий – спокойный пятнадцатилетний увалень, сын батальонного комиссара. Один из трех обладателей значка «Ворошиловский стрелок» второй ступени в нашей компании.
– Как обстановка? – машинально спрашиваю я, усаживая Петрова на траву.
– Все тихо! – негромко отвечает Максим, продолжая наблюдать за окрестностями. На нас он только слегка покосился. Молодец – не отвлекается!
– Я тебя просил пару запасных позиций присмотреть, ты присмотрел? – задаю вопрос без особой надежды.
– Конечно, Игорь! – степенно кивает Зеленецкий. – Я даже сектора обстрела с них проверил. Ты ведь посоветовал каждый час небольшие скрытные обходы делать… Показать?
– Пойдем! А ты пока здесь позагорай, мы быстро! – последняя фраза предназначена старшине. Отдаю ему винтовку. – За обстановкой проследи! Если что – свистнешь!
Петров кивает, деловито пристраивая ствол на снятом сидоре. Только сейчас я замечаю, что мосинка у него нестандартная – рычаг взведения затвора не торчит вбок, а отогнут книзу. Так это же снайперка! Вон и планка под прицел. Только самой оптики нет. Все-таки непростой боец старшина Владимир Петров!
Обход потенциальных позиций для обороны оврага мы с Максимом проделываем за десять минут. Парнишка молодец – места выбраны с толком, из четырех я забраковал только одно – там оказались очень большие мертвые зоны. А одна из предложенных позиций так и вообще оказалась конфеткой – прекрасно укрытая кустами неглубокая промоина, примерно как окопчик для стрельбы лежа, из которой можно вести огонь в очень широком, почти двести семьдесят градусов, секторе. Вот здесь мы старшину и пристроим!
– Слушай, Петров, а ты патронами богат? – спрашиваю старшину после перетаскивания.
– Ну, как тебе сказать… – задумчиво протянул Петров, дотошно проверяя директрису стрельбы. Позиция ему явно понравилась, и он, достав из-за голенища сапога устрашающего вида ножик, начал аккуратно срезать нижние ветки кустов. – Тебе для чего? У тебя же немецкий винтарь.
– Есть у меня одна штука… Автоматическая винтовка…
– Светка, что ли? – заинтересованно повернулся ко мне Петров.
– Что? – не сразу понял я вопрос. – А… нет! Не «СВТ». «АВС-36», слышал про такую?
– Слышать слышал, а видеть не видел… Но говорили, что хлопот от нее…
– Могу дать во временное пользование! – делаю предложение, от которого невозможно отказаться. – Винтовка новенькая, на ней мухи не еблись, к ней четыре магазина. Отдашь, когда мы отсюда тебя вынесем. Я потому про патроны и спросил – все-таки автоматическая, боеприпасы жрет, как голодный бегемот. Если у тебя меньше сотни…
– У меня триста штук! – спокойно говорит Петров, аккуратно укладывая раненую ногу.
Вот хомячина, а ведь молчал! То-то у него вещмешок словно кирпичами набит… Старшина – предок прапорщика!
– Ты, случайно, с финнами не воевал? – спрашиваю наугад.
– Да, а как ты догадался? – удивленно интересуется Петров.
– Отец рассказывал, что все, кто Зимнюю войну в боевых частях прошел, штатным боекомплектом не ограничиваются.
– Есть такое дело… – усмехается Петров. – Помыкались спервоначалу… Когда имеющиеся четыре десятка за полчаса боя вылетают, а потом хоть зубами грызи, хоть матом крой… Вот и начали на себе по полпуда патронов таскать. Ладно, давай тащи свой агрегат!
Спускаюсь в овраг. Он уже опустел, остались только раненые, которых планировали отнести второй ходкой. Дай бог, чтобы она состоялась, эта ходка… Так, мой сверток никто не трогал. Что тут у меня? Немецкая ременная разгрузка, подсумки к ней со всякой мелочовкой, малая пехотная лопатка в чехле, большая брезентовая сумка с патронами, две гранаты, фляга с водой… все. Ага, а вот и автомат – к нему тоже не прикасались. Эх… надеюсь, что он Петрову не понадобится – никто нас не найдет. А мне-то что в поиске понадобится? Как раз патроны и фляга. Сумка хоть и тяжелая, но с удобным плечевым ремнем. Интересно, а для чего она фрицам? Ведь явно не для переноски боеприпасов![39]
Надеваю на себя портупею, гранаты сую за ремень, сумку через плечо, карабин в руки… Готов? Пожалуй… Оставленные ребятишки с тоской смотрят вслед, когда я ухожу. Так и хочется обернуться и успокоить. Сказать какую-нибудь глупость вроде «я вернусь». Плохая примета! Но я все равно вернусь…
Глава 9
Рощица, разделявшая овраг и поле, где накануне погибли наши товарищи, крохотная – сто метров в ширину, двести в длину. К тому же вчера в ней прятались от бомбежки несколько десятков человек. Потом здесь же резали жерди и ветки для носилок, брали хворост для костров. В общем, натоптали изрядно. Я хоть и охотник, умею читать звериные следы, но обычно это делается на фоне нетронутой природы, а не посреди городского парка после шумного праздника. Поэтому следы Гончарука отыскались с большим трудом. Помогли его ботинки – они оставляли оригинальный отпечаток, непохожий на отпечатки гражданской обуви. Да и размер…
Цепочка следов вела на запад. Впрочем, дальше шло открытое пространство, то самое, где вчера резвились фашистские летчики и танкисты. И Гончарук двинулся именно к разгромленному поезду и трупам. Что ему там могло понадобиться?
Потратив пять минут на внимательнейший осмотр местности и не заметив никакого движения, я крадучись вышел из-за прикрытия деревьев. Здесь след терялся, но буквально через пару сотен метров я наткнулся на четкий отпечаток армейского ботинка в подсохшей луже крови. И какое-то время отслеживал перемещения беглеца по кровавой цепочке. Но ближе к месту жестокой расправы земля оказалась утоптана и изрыта гусеницами, да и кровь с подошвы Гончарука стерлась – след опять пропал. Однако бегло осмотрев раздавленные гусеницами тела, я заметил, что их трогали – многие оказались перевернуты. Зачем сержант это сделал? Да, блин горелый! Он же, сволочь, карманы выворачивал! Старательно так…
Я ускорил шаг и пошел по дуге, обходя трупы и внимательно глядя под ноги. Ведь Гончарук уже ушел, надо только поймать дорожку его отхода. Вскоре мне «повезло» – наткнулся на очередное свидетельство мерзости беглеца. Немного на отшибе лежало тело молодой девушки, погибшей, должно быть, еще при бомбежке. И сержант, проходя мимо, задрал на ней подол платьица и стянул трусы. А потом какое-то время топтался рядом – количество отпечатков ботинок превышало два десятка. С этого места след уже не терялся.
Дальше Гончарук шел ровно, никуда не сворачивая. И я, следом за ним, вскоре вышел на дорогу, по которой сегодня утром нас вез дед Пасько. Отпечатков в дорожной пыли явно прибавилось – кроме сержанта отметились два или три мотоцикла. Судя по рисунку протектора, они проехали на восток. Ну а чертов Гончарук снова потянул меня на запад. Пару километров я протопал, не встретив ни одной живой души. А затем мне послышался топот ног. Бежали несколько человек.
Я мгновенно нырнул в ближайшие кусты и принял стойку для стрельбы с колена. Из-за поворота выскочили знакомые личности – братья-разведчики. А вот преследующие их парни оказались незнакомыми. Судя по одежде – местные жители, молодые, лет по шестнадцать. Двое из них держали в руках дубинки, третий – охотничье ружье. Причем выражение их лиц говорило о крайней степени ярости – с такими рожами спортивным бегом не занимаются. Братья явно чем-то насолили крестьянам – и те страстно желали их побить. Как минимум, а скорее всего – прибить насмерть.
Дождавшись, когда погоня проскочит мимо моего укрытия, я, не особо задумываясь, выстрелил по замыкающему. Целился по ногам – я ведь не зверь какой, крестьян без разбора убивать. Обладатель ружья кубарем покатился на обочину, а его дружки по инерции пробежали еще два десятка метров, прежде чем развернулись на звук выстрела. За это время успеваю передернуть затвор, вылезти из кустов, подойти к раненому и подобрать оружие.
– Раритет! Фирмы «Манлихер», – после беглого осмотра я вслух поделился наблюдением с корчащимся на траве парнем. – И откуда у тебя такой ствол? Впрочем, чего спрашивать – вы ведь до революции под австрийцами были? Только почему он у тебя не заряжен? Эй, козлы! Палки на землю, руки в гору! Живо!
Последнее адресовалось подельникам поверженного хозяина редкой модели одностволки и сопровождалось недвусмысленным невербальным воздействием – отбросив бесполезный трофей, вскидываю к плечу свой «маузер» и целюсь. Пареньки, вознамерившиеся атаковать меня со своими дубинами, правильно поняли посыл – уронили импровизированные «демократизаторы» и подняли руки.
– Вот и молодцы! – похвалил я деревенских. – Пуля, она, как известно, дура! Кто такие? Что здесь делаете?
Парни не ответили, злобно зыркая из-под нахмуреных бровей.
– В молчанку, значит, поиграть решили? Ничего… У меня и не такие герои до самой жопы кололись! Ну-ка, быстро взяли своего товарища, и в кусты!
Пнув их пару раз для ускорения, махнул рукой стоявшим в пятидесяти метрах братьям Караваевым, приглашая их подойти. Узнав меня, мальчишки рванули ко мне как на стометровке.
– Игорь, Игорь! – не добежав, закричал Антон. – Мы нашли того деда!
– Спокойно, ребята, спокойно! Отойдем от дороги, и вы мне все расскажете. И начнете с того, как вы умудрились себе на хвост погоню посадить!
– А… мы не виноваты… – хлюпнул носом Антон. – Они… это… того…
– Ладно, ладно. Успокойтесь! Ружье подберите – и за мной!
Найдя укромное место недалеко от дороги, приказал деревенским положить раненого, а самим встать на колени, скрестив лодыжки, и сложить руки на затылке.
– Пикнете – убью! – грозным голосом предупреждаю пленных.
Караваевы стояли рядом, размазывая по потным лицам дорожную пыль.
– Чего они за вами гнались?
– Побить хотели, – пожал плечами Володя. – В деревне меня засекли и погнались.
– А деревня-то далеко? – не дай бог, там выстрел услышали.
– Нет, мы долго бежали! – горделиво сказал Антон.
– Значит, говорите, побить… – Я задумчиво посмотрел на раненого, который от тряски при переноске потерял сознание. И, судя по разливающейся по его лицу бледности, его накрывал болевой шок. Да и крови много потерял – вон какой след остался. Похоже, бедренная артерия задета. – Следовательно, оказывать ему медицинскую помощь не нужно?
– Э… я не знаю! – растерянно развел руками Володя. – Он нам такие страшные слова кричал на бегу… Я даже повторить не могу.
– На кол посадить обещал! Уши отрезать и свиньям скормить, – пояснил Антон. – Кацапами обзывал… И еще много всего…
– Ага… Тогда пускай пока так полежит, – кивнул я. Судя по характеру ранения, этот любитель экзотических наказаний – не жилец. Ну и поделом! – Отдышались? Рассказывайте по порядку!
– Игнат Пасько сидит в сарае на заднем дворе старосты! – выпалил Антон.
– Так-так… А откуда в советской деревне взялся староста?
– Так он вчера вместе с немцами приехал! – «объяснил» Антон.
Поняв, что от младшего толку не дождусь, я посмотрел на Володю.
– Немцы приехали в Татариновку вчера. Несколько танков и бронемашин. Сколько точно – мы не выяснили, – начал рассказывать Володя. – С ними приехал бывший староста. Он два года назад сбежал, а сейчас вернулся. Он и еще несколько деревенских избили председателя колхоза, а его сына-комсомольца повесили на дереве в центре села. Потом немцы уехали, а староста объявил, что никакого колхоза больше не будет.
– А что с Пасько?
– Ну, его вчера не было. А сегодня он приехал и стал звать мужиков на подмогу… москалям. Ну то есть нам помогать… Староста приказал его схватить и начал выпытывать, где они, то есть мы, прячемся. Но Игнат ничего им не сказал. Тогда они его избили и посадили в сарай на подворье старосты. Там он до сих пор и сидит.
– И как вы все это умудрились выяснить? – удивленно спросил я. – Особенно про вчерашние события…
– Так мы это… местных мальчишек пойма… познакомились! – отводя глаза, сказал Антон. – Ну, они нам все и рассказали.
– Били? – хмыкаю понимающе.
– Конечно, нет! Мы ведь пионеры! – «честно» соврал старший брат.
– А то я твои разбитые кулачки не вижу! – усмехаюсь, а сам одобрительно хлопаю Володю по плечу. – Сведения проверили?
– Да! Мы их… ну, этих… с кем… познакомились… поодиночке расспрашивали! Ну, чтобы не сговорились! – Антон огорошил меня познаниями в искусстве ведения допросов. – А потом Володька по селу пробежался и посмотрел.
– Действительно, в самом центре деревни растет большой старый дуб. И на нем висит человек. Повешенный за шею! – продолжил рассказ Володя. – Прямо напротив большой дом – бывший сельсовет, а теперь на нем фашистский флаг развевается. Возле крыльца часовой с винтовкой. Больше никого с оружием я в селе не видел. Немцев тоже нет. А на обратном пути эти… трое выскочили откуда-то и за мной побежали.
– С вами все ясно… Благодарю за службу, товарищи!
– Служу трудовому народу! – проорали довольные похвалой мальчишки.
– Следуйте к месту дислокации! Только… я вас прошу… осторожнее! Еще кого-нибудь не приманите.
– Да мы… да мы бы от них оторвались! – обиженно крикнул Антон.
– Игорь, мы бы ни за что их к своим не привели! – кивнул Володя.
– Верю, ребята, верю! Но все равно – будьте предельно бдительны! Там сейчас за старшего старшина Петров остался. Скажите ему, что я пошел в Татариновку, и поступите в его распоряжение! Все понятно? Выполняйте!
– Есть! – синхронно рявкнули юные разведчики и со всех ног рванули к убежищу.
Проводив их взглядом (и мысленно перекрестив), поворачиваюсь к пленным.
– Ну, а теперь, шановни панове, поговорим с вами… Надеюсь, вы не будете притворяться не знающими русский язык?
Парни не подняли головы.
– Не слышу, блядь! – внезапно заорал я, сопроводив крик легким ударом приклада в бочину одному и тут же зарядив ногой в живот другому. Оба завалились на спину, вопя от боли. Вопя, на мой взгляд, совершенно непропорционально силе ударов. Поэтому я добавил им с ноги еще по паре раз, чтобы издаваемые звуки соответствовали примененному воздействию. – Ну что, суки, будете говорить?
– Що тоби треба-то? – простонал один.
– Для начала – встать!!! На колени, блядь, ноги скрестить, руки на затылок! – проревел я. И когда парни, охая от боли, приняли предписанную позу, сказал спокойным голосом: – Расскажите-ка мне, что происходило в Татариновке вчера и сегодня!
И они начали наперебой, сбиваясь и поправляя друг друга, рассказывать всю историю перехода своей деревни на сторону противника. Принципиально их версия событий не отличалась от уже слышанной от Караваевых. Однако в их рассказе присутствовали некоторые подробности. Оказалось, что староста числился членом какой-то организации, названия которой парни не знали. И в той же организации состояли еще несколько мужиков из их деревни. В основном – зажиточных. Правда, в прошлом году «гепеу» (так они выразились) арестовало двух главных заводил «народного сопротивления» – бывшего полицейского и бывшего хозяина лавки. Но, видимо, своих подельников они не сдали – больше арестов в Татариновке не было. Вскрылась и еще одна интересная деталь – приезда бывшего старосты в деревне ждали. Не конкретно вчера, а вообще… Готовились, собирали оружие, составляли списки неблагонадежных. Ядро боевого отряда (именно так парни и сказали!) состояло из восьми мужчин, вооруженных охотничьими ружьями. На ночь возле сарая, где держали председателя колхоза, а теперь и деда Игната, выставлялся пост. При этом караульный одновременно должен приглядывать и за входом в дом старосты.
– Да тут у вас целый контрреволюционный заговор! – рассмеялся я. – И куда только «кровавая гэбня» смотрела? Не деревня, а рассадник врагов советской власти! Ладно, хлопчики… Вам сколько лет?
– Пятнадцять рокив, – переглянувшись, ответил один из парней.
– Жить хотите?
Жить они, естественно, хотели. Поэтому, по-прежнему наперебой, споря и переругиваясь друг с другом, они нарисовали прутиком на земле план деревни и объяснили, где находятся дома активистов тайного общества. Как я и предполагал, дом старосты (бывший сельсовет) находился в самом центре, на небольшой площади, главной достопримечательностью которой являлся старый дуб, на котором, по легенде, когда-то повесили татар, от чего и пошло название деревни. Самим обстоятельством казни местные жители очень гордились, считая его проявлением самостийности и незалежности.
– Значит, так, шановни панове… Сейчас я отправлюсь в вашу незалежную деревню, а вас оставлю здесь. Не радуйтесь – я вас к дереву привяжу и кляп в рот засуну. Сами не развяжетесь, да и не найдет вас тут никто – если я вас не освобожу, то сдохнете гарантированно. Поэтому последний вопрос: что вы забыли упомянуть, из-за чего я не вернусь?
Парни переглянулись и опустили головы. Ага, я, кажется, прав – что-то они мне не сказали.
– На обоих въиздах у село мужики сидять. И так сидять, що их и не бачити – один в сараи ховаеться, инший в лазни. И в будь-який час можуть тривогу пидняти, якщо хто чужий у Татариновку увийти захоче[40].
– Ну, чего-то подобного я ожидал – странно бы было, если бы посты не выставили… А вот скажите мне еще, шановни панове: собаки в деревне есть?
– Е, як не бути? – удивленно глянули на меня «панове».
– И на чужих они лают?
– Брехают, звичайно, як не брехати?
– И если я с огородов полезу, то лай поднимется такой, что глухие проснутся?
– Да, може бути… – парни переглянулись. Видать, никогда не думали об эффективности подобной «сигнализации», воспринимали как само собой разумеющееся.
А я подумал о наличии четвероногих охранников в самый последний момент. Житель-то я городской, а если и выезжаю за пределы кольцевой дороги, то исключительно на дачу, где больших собак никто не держит. А сейчас я просто вспомнил, как в соседнем с моим домом гаражном кооперативе по ночам гавкали прикормленные сторожами дворняги. На каждую проезжающую мимо машину, на каждого проходящего мимо ворот человека. А в деревне таких «брехунов» наверняка не меньше чем по одной на каждое подворье. Полезу через огороды, путаясь в сараях, курятниках и заборчиках, – гвалт поднимется до небес. Значит, надо найти другой способ проникновения…
Тут мой взгляд упал на раненого. Он, похоже, уже откинулся – побелел, как простыня, и черты лица заострились. Пульс уже можно не щупать – и так все понятно, вон какая лужа крови натекла. Сразу наложить жгут своему человеку я бы не забыл, а вот чужому – как-то не сообразил. Но меня больше заинтересовал не сам покойник, а его рубашка – она так и осталась чистенькой, если не считать небольших пятен от пыли, заработанных в момент падения. Рубашка броская – косоворотка белого цвета в национальном стиле, с вышитым воротником и этим… как его? – не помню, вокруг застежек, короче.
А если… Парень был крупнее меня, но в темноте, которая наступит через час-полтора, небольшая разница в комплекции не будет так уж сильно бросаться в глаза. И то, что рубашка больше на пару размеров, – так оно, может, и к лучшему – надену поверх своей, чтобы скрыть портупею и подсумки. Так… а что еще может помочь мне «издалека и со спины» походить на деревенского? Сапоги? Хм… а это мысль! В моих летних туфлях с веревочной подошвой долго по пересеченной местности не походишь – они и так уже на ладан дышат после вчерашней прогулки. Я сравнил ноги – сапоги на размер больше, что некритично, если носить на портянки, а не на носки. Ну и, конечно, головной убор! На покойнике его нет, наверняка потерял при падении, так на пленных надеты какие-то картузы, с них и сниму. Кстати, и рубашки тоже можно с них снять, не обязательно раздевать труп. Впрочем… А не взять ли мне одного из этих парней с собой проводником? Если войти в деревню с ним, то и собаки, возможно, лаять не будут? Лучше взять обоих – типа: ушли трое и вернулись трое. Но двоих мне будет гораздо сложнее контролировать – я ведь не Рэмбо какой.
План постепенно определился – как стемнеет окончательно, возьму одного из пленников, привяжу на него гранату, веревочку от запала в руку. Приходилось слышать, что у немецких гранат время срабатывания чуть ли не десять секунд, вполне можно убежать, но деревенский-то об этом не знает. И поведу парня на поводке – он у меня вместо пропуска будет. Если на кого из местных наткнемся – отболтается, пока я рядом тихонько постою. Авось меня сразу не расколют. Планчик, понятное дело, насквозь авантюрный, но ведь по ночам у них народных гуляний по улицам не бывает. Проскочим!
