Алексей Махров
Русские не сдаются!
Глава 2
Спецколонна состояла из пяти полуторок, небольшого автобуса, почти копии того, на котором Жеглов преследовал Фокса[8], и броневичка, размером чуть больше «Лады Калины». Я, привыкший к совсем другим размерам бронетехники, посмотрел на нашу «ударную силу» с большим сомнением: да его же можно ногой опрокинуть! Наш доморощенный эксперт Миша Барский назвал это чудо инженерной мысли «БА-20».
В одной из полуторок сидели давешние уголовники, взятые нашей группой на заброшенном хуторе. Их охраняли четыре бойца с винтовками. Остальные грузовички оказались заполнены объемистыми мешками из зеленого брезента, горловины которых были замотаны проволокой с болтающимися пломбами. Видимо, это и есть тот самый «спецархив».
Устроились с комфортом в автобусе – мне постелили на пол пару одеял. Вскоре привели четверых пленных. Знакомыми оказались двое – гауптман-абверовец фон Вондерер и пехотинец-фельдфебель Шарбейтер. Оба посмотрели на меня как на страшного кровожадного монстра, только что на их глазах съевшего парочку христианских младенцев. Запомнили, суки! Я улыбнулся поганой немчуре как можно более приветливо – Шарбейтера от моей милой гримаски аж перекосило.
Конвоиры, двое здоровенных парней с двузубыми «пилами» на петличках, в фуражках с васильковыми околышами, хмуро покосились на нашу троицу усталыми глазами давно не спавших людей. Но, видимо, имели насчет нас некие инструкции, поскольку, ничего не сказав, кивнули в знак приветствия и, зафиксировав немцев наручниками к сиденьям автобуса, сели напротив, положив на колени тяжелые автоматы с круглыми дисками. Опять-таки не «ППШ», а, как я уже успел узнать, «ППД». Хотя, на мой взгляд, они отличались только формой и размерами дырочек на кожухе[9].
Сразу за ними в автобус впорхнул Альбиков. Первым делом проверив наручники пленных, он внимательно оглядел салон и, видимо, удовлетворившись осмотром, довольно кивнул и вполголоса представил нам конвоиров:
– Сержанты Барков и Яковенко. Если что вдруг понадобится – обращайтесь к ним! Однако рекомендую делать это только в самом неотложном случае. Сами видите – мужики на работе, и отвлекать их пустяками не нужно. Поедете с минимальными остановками, поэтому покурить и оправиться надо заранее. У вас есть еще минут пять – семь – звонил подполковник Глейман и просил немного задержаться. Так что, ребята, идите!
Последнее явно адресовалось Мишке и Максу. Хуршед расчищал плацдарм к прибытию моего «отца». Ребятишки понятливо кивнули и вышли из автобуса.
– Я поеду в головной машине, – сообщил Альбиков и, ободряюще похлопав меня по руке, покинул салон.
Прошло всего несколько секунд – легкий кузов нашего транспорта еще покачивался после прыжка сержанта, как в дверь заглянул прадед. Увидел меня – улыбнулся, тут же заметил пленных немцев – сморщился, как от зубной боли.
– Привет, сынок! – приветствовал меня Петр Дмитриевич и сразу пошутил: – Я смотрю, ты уже почти как настоящий – порозовел малость!
– Просто отмылся, – улыбнулся я в ответ. – Маме телеграмму отбил?
– Отбил, все в порядке! Даже ответ уже получил! – обрадовал «отец». – Беспокоится, ждет, надеется… Я не стал про твою контузию и подвиги писать… И ты тоже не распространяйся, ладно? Сам знаешь, как она… Впрочем, ты, наверное, не помнишь, да?
– Не помню! – честно сознался я. – Плохо дело, пап! Вот этих двух уродов помню, – киваю на прислушивающегося к нашему разговору фон Вондерера и равнодушно глядящего в окно Шарбейтера, – а что там с матерью и почему ей волноваться нельзя – забыл!
– Вот как… – пригорюнился прадед. Видимо, у него никак не укладывалось в голове, что совершенно целый с виду парень может страдать амнезией. – А этих… ты откуда знаешь?
– Так это я их в плен взял! – не удержался, похвастался.
– Серьезно? – удивился «отец». – Мне, конечно, рассказали, что ты с боем из окружения выходил и ребят с собой вывел, но чтобы немцев в плен брал… Ладно, ты мне потом, на досуге, подробно все расскажешь. А то, извини, мне в полк пора. И без того я здесь задержался. Давай, сынок, выздоравливай! Маме привет передавай и поцелуй!
И прадед неловко ткнулся мне в лоб сухими потрескавшимися губами. В его глазах стояли слезы.
– Ты тоже, пап, держись тут…
Прадед крепко пожал мне руку и, смахнув что-то из уголка глаза, быстро вышел из автобуса. В салон немедленно запрыгнули друзья. И почти сразу машина тронулась.
Помню, что езда на немецком «бэтээре» показалась мне жуткой и утомительной… Это было до того, как я согласился «покататься» на шедевральном изделии нашего автопрома. У «немца» хоть гусеницы были, да и вес стальной коробки несколько сглаживал последствия… Автобус скрипел, раскачивался из стороны в сторону, как корабль на волне, под днищем беспрерывно что-то звякало, моторчик буквально визжал от натуги на такой высокой ноте, что начали резонировать кости черепа. И каждая неровность дороги била меня точно в копчик! Похоже, что никакой амортизации этот самобеглый экипаж не имел в принципе! В общем, ехать по нашим колдобинам оказалось настоящей пыткой.
Только сейчас я понял, почему доктор давал специальное разрешение на транспортировку: будь я чуть более нездоровым, тут бы мне и пришел конец. Прямо в этой жуткой, громыхающей, визжащей и качающейся самоходной камере пыток!
Попытка обозреть окрестности, чтобы хоть как-то отвлечься от неудобств, особым успехом не увенчалась – из лежачего положения я видел только вторые-третьи этажи домов. А ведь мы ехали по Ровно – городу, в котором мочил фашистов легендарный Кузнецов[10]. Жаль, но посмотреть на славные места его многочисленных подвигов не удалось. Хотя… он ведь еще не совершил здесь ничего подобного. И, может быть, именно в Ровно ничего и не совершит, а проделает аналогичную работу в другом месте. Например, в Берлине! Ха-ха!..
Вскоре мы покинули городок и покатили по сельской местности. Теперь я мог любоваться проплывающими за пыльными стеклами верхушками деревьев. Удивительное развлечение! Оглядываюсь по сторонам – похоже, что мучения от поездки испытываю только я. Все остальные пассажиры автобуса, включая немцев, чувствовали себя совершенно нормально – сидели спокойно, не ерзали, смотрели в окна на медленно ползущие мимо (скорость не превышала двадцати километров в час!) пейзажи. Мишка даже насвистывал какой-то мотивчик, а Макс, привалившись спиной к задней стенке, задремал. Вот ведь люди!
Минуты медленно и печально тянулись, складываясь в часы, а конца этой жуткой поездке не было видно, и вот когда мне показалось, что я сейчас просто сдохну на хрен, колонна вдруг начала сдавать к обочине и, проехав еще полсотни метров, встала под прикрытием нескольких деревьев с раскидистыми кронами. «Спасены!» – мелькнула счастливая мысль.
– Товарищ Барков, а что случилось? – тут же поинтересовался я у ближайшего конвоира. Блин, мало ли чего – это для меня облегчение, хоть и временное, а у людей, может, беда какая-нибудь…
– Все в порядке, товарищ Глейман! – немедленно откликнулся сержант. – Плановая остановка! Надо, чтобы спецконтингент оправился, да и нам размяться не мешает.
– Тащите меня наружу, парни! – скомандовал я ребятам. Мишка с Максом ловко (весь день тренировались!) подхватили мое бренное тело под белы рученьки и галопом вынесли меня из душегубки на волю. – Уф, какая радость!
С наслаждением глотнув свежего воздуха, я огляделся и заметил, что в нашей компании случилось неожиданное прибавление. Неведомым образом в колонну затесалась легковая машина. Я небольшой специалист по антикварным автомобилям, спокойно могу перепутать «Бьюик» с «Паккардом», но данный агрегат оказался знакомым – очередной шедевр отечественного автопрома, «ГАЗ-М», она же в просторечии «эмка». Какое-то начальство решило нас до самого места проводить? Или это довесок к спецархиву и спецконтингенту? Ладно, мне-то что переживать? Надо будет – расскажут, а не надо – так и фиг с ними, переживу, не умру от любопытства!
Первым делом парни помогли мне доковылять до ближайших кустиков, где мы дружно справили малую нужду. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем утром или днем, – расстегнул ширинку и помочился самостоятельно, не прибегая к помощи друзей. Достижение, бля! Затем Барский пошел узнать насчет питьевой водички, а Макс, закинув мою руку на свое плечо, дотащил мое бренное тело до автобуса и помог сесть в тенечке прямо на травку.
Процедура «оправки» была хорошо отработана – конвоиры, страхуя друг друга, отстегивали немцев от сидений и поодиночке отводили их к большому дереву. С нашими бандюганами так не осторожничали – отвели к противоположной обочине всем скопом. Как только «торжественная» часть привала закончилась, конвоиры позволили себе немного расслабиться и поочередно покурить. Вскоре подоспел и Барский, принесший пару фляжек с водой.
– Кто там на «эмке» к нам прицепился? – спросил я.
– Так это один из корреспондентов, что вчера к тебе в госпиталь приходил! – огорошил Мишка. – В звании батальонного комиссара.
Так-так… Корреспондентов, бравших у меня интервью, было несколько, но в звании батальонного комиссара только один – Аркадий Гайдар. Тот самый, автор «Тимура и команды». И что ему здесь понадобилось? Вроде бы мы с ним вчера весь мой славный «боевой путь» по косточкам разобрали… Или я себе льщу и он не по мою душу явился? Скорее всего так и есть – Гайдар ведь крупное столичное издание представляет, газету «Комсомольская правда», интересы которой распространяются гораздо шире, нежели частный случай на участке одного моторизованного корпуса. Наверняка он в Ровно все свои дела переделал и в штаб фронта двинулся. И по пути нашу колонну догнал.
Ага, легок на помине! Вот и сам великий писатель ко мне идет.
– Здравствуй, Игорь! Здравствуйте, ребята! – вежливо поприветствовал нас Гайдар. – Как ты себя чувствуешь, Игорь?
– Лучше, Аркадий Петрович, уже лучше! Сегодня даже в сортир своими ногами сходил! – усмехнулся я.
Гайдар тоже улыбнулся и понятливо кивнул. Он ведь тоже с юных лет воюет и ранен был несколько раз – знает, что даже такая мелочь, как самостоятельный поход в сортир, после тяжелого ранения воспринимается как подвиг.
– Аркадий Петрович? – удивился Барский. – А не вы ли…
– Да, про Тимура и его команду я написал, – привычно кивнул Гайдар. – И еще много разных книжек.
– Здорово!!! – в полном восторге воскликнул Зеленецкий. – Кому расскажу – не поверят! Я живого Гайдара видел!!!
– Я… я тоже… очень рад… – растерянно пробормотал Барский.
Видимо, Аркадий Петрович уже давно привык к подобной реакции подростков на свое имя, поэтому только улыбнулся и подмигнул мне.
Услышав восторженный вопль Максима, на нас обернулся Вондерер. Профессионально внимательно осмотрев нашу группу и, очевидно, не обнаружив для себя ничего интересного, абверовец отвернулся.
– Я смотрю, с вами немцы пленные едут, – нарочито небрежно обронил Гайдар. – Как они себя ведут?
– Тихо сидят! – хихикнул Мишка. – А чего им шуметь? Вот тот, здоровенный, с перевязанной ногой, – единственный, кто из целой роты уцелел!
– Нет, не единственный! – солидным, как ему казалось, баском поправил товарища Макс. – Там еще несколько живых было, но мы их быстро…
– Максим, помолчи, пожалуйста! – резко перебил я Зеленецкого.
– Ага, так это, выходит, вы их в плен взяли? – догадался Гайдар.
– Нет, мы только одного! Того здорового, с ногой! – гордо ответил Барский. И тут же хвастливо добавил: – А офицера Игорь в одиночку схватил!
– Вот как! – удивился Гайдар, немедленно доставая из планшета блокнот и карандаш. – Игорь, а ты мне вчера об этом не рассказывал! И как дело было?
– Да никак оно не было, – вяло отмахнулся я. – Наши бомберы немецкую автоколонну раскатали в тонкий блин, и этого гауптмана я рядышком нашел. Он со сломанной рукой в воронке сидел. Ну… вторую руку уже я ему слегка подрихтовал… когда он сдуру за пистолет схватился.
Однако даже такая скупая «инфа» сильно заинтересовала Гайдара, и он принялся строчить в блокноте. Но продолжить спонтанно начавшееся интервью он не успел – раздалась команда «По машинам!». Первым порывом Аркадия Петровича было залезть с нами в автобус, чтобы продолжить начатую перспективную беседу, но сержанты-конвойные сразу пресекли его поползновения, вежливо, но решительно преградив дорогу.
– Ладно, Игорь, мы с тобой в Житомире, как приедем, закончим этот разговор! – раздосадованно произнес корреспондент и быстрым шагом двинулся к своей «Эмке».
Парни помогли мне с удобством улечься на одеялах, конвоиры еще раз проверили наручники немцев, и мы снова тронулись в путь. Автобус снова скрипел, раскачивался, под днищем звякало, мотор всё так же визжал от натуги, и каждая кочка на дороге с нескрываемым усердием била меня по заднице. Но сейчас весь дискомфорт от пребывания в этом убийственном средстве передвижения воспринимался не так остро, как полчаса назад. Или организм привыкать стал, или чувства от усталости притупились? Июньское солнце все еще шпарит с небосклона, но время к вечеру, этот длинный-предлинный денек уже к концу идет. Часы на руке сержанта показывают половину восьмого.
В какой-то момент я даже начал дремать, убаюкиваемый раскачивающимся кузовом. Дрему прерывали только особо сильные пинки в копчик – слабые удары я уже не замечал. И на постоянный лязг, скрежет и визг я перестал обращать внимание. Поэтому начало нападения просто пропустил. Немудрено – в общую какофонию вплелись лишние звуки, похожие на хлопки.
В боевой режим я перешел только после попадания в наш автобус пулеметной очереди – по кузову прогрохотало, словно кто-то снаружи со всей дури несколько раз долбанул кувалдой по листу металла. Оконные стекла вдруг осыпались крупными кусками. «Некаленые!» – успел подумать я. Сидящий с подбойного борта пленный немец резко дернулся и медленно упал на пол, нелепо вывернув пристегнутую наручником руку.
– Genossen, nicht schießen! Wir besitzen![11] – заорал Шарбейтер, высунувшись в разбитое окно. Ближайший к нему сержант уже примерился тюкнуть немца прикладом, но не успел – нападавшие явно не поняли дружелюбного жеста фельдфебеля и огонь не прекратили. Пара пуль из второй очереди попали Шарбейтеру в голову. Раскинув мозги по всему салону, здоровяк сломанной куклой завалился в узкую щель между сиденьями.
Барский с Зеленецким только сейчас собразили, что мы под обстрелом. И первым их порывом стало… прикрыть товарища! Навалившись сверху, эти два балбеса чуть не убили меня, практически полностью перекрыв доступ воздуха. Лучше бы наутек пустились, ей-богу!
– Немедленно слезьте с меня, уроды! – из последних сил прохрипел я. – Задушите, мать вашу!
Барский, ухо которого находилось ближе всего к моей голове, первым выполнил команду. Ох, ептыть! Какое облегчение! Ну, значит, поживу еще… несколько минут или секунд…
Мотор нашего автобуса заглох, и теперь мне было хорошо слышно, что совсем рядом лупят короткими очередями несколько пулеметов – один наш и три-четыре немецких. К этому прибавлялась одиночная стрельба из винтовок. Еще несколько пуль влетело в салон, окончательно лишив наш транспорт стекол.
Зеленецкий тоже, наконец, слез с меня и осторожно выглянул из окна.
– Никого не видно! – доложил он через несколько секунд.
– Ну, а чего ты хочешь? Чтобы они вокруг нас в полный рост стояли? – не преминул съязвить я. – Видимо, силенок здесь у немчуры не очень много, иначе они бы сразу нас огнем прижали и на бросок гранаты подошли! А, кстати…
Приподнявшись, я быстро обозрел окрестности. Поймали нас на большой поляне – ближайшие деревья виднелись метрах в ста справа, – оттуда немчура и стреляла. Слева… Здесь до леса больше двухсот метров. А что сзади? Поворачиваю голову… Вот блядь! Первым, кто попался на глаза, оказался немецкий солдат, шустро бегущий в нашу сторону. Мы ехали замыкающими, поэтому никто не помешал фашисту выскочить из-за придорожных кустов и нестись вдогонку. В первый момент я удивился, не заметив у него оружия, вместо которого он тащил нечто странное, показавшееся мне похожим на корягу. Но в следующую секунду я понял – ганс держит в руках связку «колотушек». Ох, ни хрена себе! Да если эта штука просто под днищем рванет, нам мало не покажется! А если в салон угодит?
Выдергиваю из сползшей на самый пупок кобуры пистолет и, не целясь, а просто тыкнув стволом в сторону противника, несколько раз жму на спусковой крючок. «Бегун» переламывается пополам, кубарем катится по дороге и, наконец, замирает. Неужели попал? Вот чем хорош «Парабеллум» – из-за его эргономичной формы очень удобно стрелять навскидку по движущейся мишени, даже из очень неудобного положения.
Есть еще желающие погеройствовать? Я выждал пару минут, но с той стороны больше никто не показывался.
Сержанты, грамотно прикрывшись от обстрела снаружи телами убитых немцев (ну не считать же надежным укрытием тонкие фанерные стенки автобуса!), открыли ответный огонь. Барков, мельком оглянувшись на нас, бросил:
– Тикайте, хлопцы!
Это он хорошо сказал, блин! Тикайте… Куда? Единственная дверь находилась рядом с водителем и выходила прямо на немецкие пулеметы. Однако надо из этой душегубки выбираться – долго в фанерном ящике на колесах не высидеть! А если сейчас снова кто-то из арийских храбрецов захочет гранату метнуть?
Я схватил Макса за воротник и, рывком подтянув его голову к своим губам, заорал ему прямо в ухо, стараясь перекричать шум боя:
– Ползи к двери, только не вздумай ее распахивать – сразу вынесут! Приоткрой на два пальца, осмотрись, срисуй обстановку, нас с Мишкой дождись! Понял?
Максим торопливо кивнул и на четвереньках пополз по узкому проходу, немыслимым образом умудрившись обогнуть стреляющих скупыми очередями сержантов и мертвого немца. И как это у него получилось? Блин, у меня так ловко не выйдет, даже будь я совершенно здоровым! Ширина прохода всего сантиметров сорок… Но делать нехрена – сержант прав: если мы останемся здесь, то через пару минут из нас решето сделают. Ладно, поползу и я…
По кузову несчастного автобусика продолжали колотить «кувалды» немецких пулеметов, над головой свистели пули, в воздухе висела густая взвесь из пыли и мелких опилок. Баркова я обогнул, изогнувшись, как червяк. По мертвому немцу прополз, не брезгуя, словно по коврику. Дальше путь преграждал скорчившийся Вондерер. Его перекошенное от страха лицо просто просило приложения грубой, но осмысленной силы в виде удара кулаком, но я не стал тратить энергию и просто отпихнул «бравого» гауптмана в сторону. До лежавшего у двери Макса оставалось всего полтора метра, и я уже примерялся, как буду просачиваться мимо Яковенко, но воспользоваться задумкой не успел – в сержанта попало сразу несколько пуль, отбросив его на противоположный ряд сидений. Немцы явно пристрелялись…
Я подобрал свалившийся прямо мне под руки автомат и оглянулся. Сзади стоял на карачках Мишка, тупо глядя прямо перед собой. Не нужно быть доктором, чтобы определить – парень малость прифигел от творящегося вокруг сабантуя. Видать, он и во время бомбежки эшелона вот так же… впал в шоковое состояние, о чем после жутко переживал. Ничего, привыкнет еще! Если, конечно, доживет…
– Ремень с него сними! – прокричал я прямо в лицо Барскому, стараясь перекрыть шум.
Мишка явно услышал – рука дернулась к пряжке. К своей…
– Да не свой ремень, балбес! – заорал я. – С сержанта ремень сними! Там кобура и подсумок!
Я бы и сам снял, да и карманы обшарить не постеснялся, но руки заняты. А боеприпасы нужны позарез – с одним диском, даже на семьдесят патронов, много не навоюешь. Барский, сделав над собой героическое усилие, все-таки преодолел шок и осторожно, словно мог еще как-то навредить сержанту, снял с Яковенко ремень. Наконец «долгая дорога в дюнах» закончилась – мы добрались до лежавшего у двери Макса. Первым делом я бросил быстрый взгляд на водителя. Так… и здесь тоже… не повезло дядьке – на груди виднелось аккуратное отверстие. Даже крови почти не было видно – очень грамотный выстрел, видать, снайпер сработал. Это мне теперь тоже стоит учесть – пулеметы, конечно, вещь жуткая, но один снайпер стоит целого взвода.
– Ну, что видел? – спросил я Зеленецкого, укладываясь рядышком и осторожно выглядывая из щелочки приоткрытой двери.
– Непосредственно по автобусу стреляют три-четыре стрелка и пулемет! Дистанция от ста до трехсот метров – опушка леса, – четко доложил Максим. – Остальные лупят в голову колонны. Кажется, броневик еще отстреливается. Всего против нас до взвода, при трех пулеметах.
Так, обстановка в целом понятная. И хорошей ее не назовешь. Скорее уж – просто хреновой. Через дверь наружу выходить нельзя – это же надо сразу после этого нырять под днище и ныкаться за колесом. А выполнить такое под силу только опытному и тренированному человеку. Иначе малейшее промедление – и ляжешь с дополнительными дырками в организме прямо здесь, возле двери. Значит, надо сигать в окно. Ну, молодым парням, вроде Мишки и Макса, это раз плюнуть! А мне после контузии? Я и хожу-то с трудом, не до акробатики мне. Так что же делать? Послать ребят для отвлечения внимания, а потом спокойно выйти… ну, пусть не выйти, а выползти из двери? А если их там… того… подстрелят, пока они будут отвлечением заниматься? Ведь против нас снайпер работает!
Мать вашу, что же делать?!
Внезапно сидящие на опушке немцы прекратили свою размеренную, прицельную стрельбу по секторам и принялись заполошно лупить из всех стволов куда-то в сторону. Что там такое случилось? Не раздумывая больше, я рывком распахнул дверь и кулем вывалился наружу, тут же откатившись под автобус. Удивительно, но мой маневр остался незамеченным противником.
Зеленецкий, не дожидаясь команды, выпрыгнул следом за мной – и снова по нему никто не выстрелил. Пока Макс пристраивался рядом, я огляделся, насколько позволял нависавший над головой «потолок». Ого! С дальнего конца поля в нашу сторону неспешно двигались знакомые трехосные броневики, на ходу стреляя из пушек и пулеметов. Было их не так уж и много – я со своего места видел три, но, видимо, немчура посчитала, что им этого хватит – стрельба со стороны опушки стихла, как по мановению волшебной палочке. Наверняка гансы решили не испытывать судьбу и ретироваться. И это в принципе было верным решением – одно дело, обстреливать из засады автоколонну, в которой всего с десяток бойцов, и совсем другое – вести полноценный бой с регулярной воинской частью, поддерживаемой бронетехникой.
В подлеске что-то мелькнуло, и я, не раздумывая, резанул в том направлении длинной очередью. Сейчас уже нет особого смысла экономить патроны. Больше в той стороне ничего не шевелилось, хотя и глядел во все глаза, в надежде срисовать (и срезать!) еще кого-нибудь.
Прошло несколько минут, в течение которых мы продолжали хорониться под автобусом, опасаясь нарваться на шальную пулю. Зеленецкий пару раз пытался куда-то бежать и что-то делать, но я решительно гасил его героические порывы. Наконец выстрелы стихли, и я уже собрался выползать из своего убежища, как накатила жуткая слабость. Организм, сообразив, что опасность миновала, перестал выбрасывать в кровь слоновьи дозы адреналинового допинга. Поплохело настолько резко, что, не успев ничего сказать товарищу, я тупо ткнулся мордой в траву, обливаясь горячим потом, словно после пятикилометрового марш-броска с полной выкладкой. Макс, вообразив, что меня все-таки достала последняя шальная пуля, принялся бешено тормошить мое безжизненное тело в поисках несуществующей раны, чем привел уровень моего здоровья к критической отметке. В голове уже начали бухать молотки, грозя разбить череп изнутри, перед глазами поплыли красивые кровавые круги. К счастью, сознание, махнув на прощание черным платочком, милостиво покинуло меня.
