Алексей Леонов
Время первых. Судьба моя – я сам…
Попытка поступить в Рижскую академию художеств
В 1953 году (я тогда еще не окончил среднюю школу № 21 города Калининграда), на весенних каникулах, я взял свои рисунки и на попутной машине «маханул» в Ригу. Зачем? Я решил попытаться поступить в Рижскую академию художеств, вернее, разведать условия.
Я был одет в отцовские ботинки на четыре размера больше, а чтобы они не болтались, я надевал вначале тапочки, а на тапочки – ботинки. Также на мне был отцовский костюм, темно-синий, диагональ, с воротником, как у Мао Цзедуна.
Сидеть в кузове машине предстояло шестьсот километров. В открытой машине, и это после 20 марта, когда солнышко греет, а на самом деле – холодно. Как Ломоносов сидел, ежился… В академию на улицу Зиргу я пришел и в приемном холле, как провинциал, слишком громко выражал свой восторг. Девушка-секретарь в темно-вишневом платье вышла из приемной:
– Вы что?
– Да вот, – ответил, – хочу узнать, как тут учиться?
Затем на громкий разговор ректор вышел – точно как Репин, с бородочкой такой:
– Ну что, покорять приехал?
– Да.
– А что там у тебя? – на папочку кивнул, которую я с собой захватил. – Давай.
Ну, я ему показал: у меня и гуашь была, и акварели, и карандашный рисунок – а это же основной их профиль. Он посмотрел:
– А что, интересно. К нам хочешь?
– Я сейчас на весенних каникулах.
– В общем, оканчивай школу – и ты наш студент.
Тут уже я всерьез задумался о том, чтобы художником стать. Мимо студенты пробегали, и я одного остановил:
– Слушай, скажи, пожалуйста, как тут?
– Общежитие с третьего курса, стипендия, если получишь, пятьсот рублей. И комната в Риге – пятьсот рублей.
Ничего себе! У меня отец шестьсот рублей получал, а младший брат – в седьмом классе. И я подумал: «Вот и все, сам Бог велел мне идти туда, куда и собирался, в авиацию». Поэтому, окончив школу, в Кременчугское летное училище «рванул», где кормили, одевали и сразу предоставляли кров.
А что? У меня брат Петр окончил в это время Иркутское техническое училище и летал на транспортных самолетах бортовым механиком. Он мне все рассказывал, и я даже его конспекты по двигателям знал, для меня это была очень интересная тема. Тогда в летном училище конкурс был – 13 человек на место, а, например, в Плехановском институте в то время – где-то 0,3. Сейчас все наоборот: все же спят и видят себя экономистами, юристами.
Глава вторая
Становление летчика
Кременчугская авиационная школа
Итак, я решил, что поеду в город Кременчуг – в летное училище, по комсомольскому набору.
Я прекрасно помню, как мне было четырнадцать лет, и я очень хотел вступить в комсомол. Это без всяких рисовок, мы верили в это, и комсомол – это была правильная организация. Я до сих пор горжусь, что я был не только членом этой великой организации, но и трижды избранным членом центрального комитета.
Только в последний день я сообщил друзьям о своем решении: «Ребята, завтра я уезжаю». Собрались два класса, человек сорок, меня провожать. А тогда, чтобы выйти на перрон, надо было заплатить за каждого рубль. У матери этих денег нет. Она расплакалась – проводить не на что. Ну, ребята, кто там был, купили девчонкам билеты, а сами через забор перелезли.
Я взял с собой альбом, краски, пару белья и поехал в город Кременчуг. У меня был билет в третий вагон, а там места не обозначены. Пока мы провожались, все места уже были заняты. Ну, я залез на третью полку, других мест не было, лежу на спине под самым потолком, слезы на глазах, думаю: «Все, одна жизнь прошла, а как начнется другая жизнь – никто не знает».
Приехали мы в Минск, вечером приехали. Утром поезд идет на Бахмач и дальше. Ночевал в клумбе – не было денег, чтобы в гостинице. Через сутки добрался до Кременчуга.
В училище был большой отсев. Все-таки конкурс – тринадцать человек на место! Как я его проскочил? Было трудно. Помню, сдал последний экзамен и телеграмму матери послал: «Поздравьте, я курсант летного училища!» Это было, конечно, для меня очень важно, вся жизнь началась по-другому…
Это был 1953 год, а училище называлось так: Военно-авиационная школа первоначального обучения летчиков (ВАШПОЛ). 10-я ВАШПОЛ. Это были такие училища, которые определяли профессиональную принадлежность обучаемого, кто он по характеру – транспортник, бомбардировщик, истребитель…
Началась учеба, а я, благодаря брату, уже многое знал, многое умел.
Питались хорошо. Когда летали на поршневых самолетах, была норма – 2900 калорий. Без шоколада, шоколад не давали. Это потом, когда на реактивных самолетах стали летать, уже давали плитку шоколада к этой норме.
Первый раз я полетел (точнее – не сам, а с инструктором) – это был день Рождества Христова, 7 января 1955 года. Снег падал. Вышли на аэродром, самолеты прогрели, самолеты на лыжах были. В унтах, с планшетом… Взлетели, два круга сделали над аэродромом, сели, потом только узнал, что это день Рождества, а так даже в голову не приходило, работали себе и работали.
Да, первый раз я поднялся в воздух в 1955 году, а с 1953 года мы не летали. Изучали теорию. Была только теория, наземная подготовка, работа с двигателем…
Мой первый полет. Взлетаем. Инструктор говорит:
– Видишь на полосе бензозаправщика?
– Не вижу.
– Ну, ладно, не видишь, уходим на второй круг. Смотри, что я делаю. Даю газ, разгоняюсь, носик поднимаю, и мы идем на второй круг.
– Так я бензозаправщика не вижу.
– Я просто предположил, что бензозаправщик. Я тебе показываю, как уходить на второй круг.
Тогда в Казани пассажирский самолет разбился – летчик не знал, как уходить на второй круг. А тут с первого дня я уже знал, как уйти на второй круг.
– О, заходим, выпускаем щиточки, даем газку… Ножки не убираем… Заходим, прибираем газочек… Чик-чик-чик, сели.
Вот так. А это был первый полет.
А дальше начались новые полеты, и все это шло уже до весны. А потом уже был самостоятельный вылет.
В самом начале полетов был такой эпизод. У меня был командир звена, капитан Клементьев, который, как бы помягче выразиться, не очень отличался педагогичностью и тактичностью. Ему ничего не стоило матом выругаться. На кого как это действовало. На меня, например, плохо. Если меня материли не по делу, неадекватно начинал себя вести. И вот однажды во время полета он спрашивает: какая температура головок цилиндра? А я не вижу прибор, нам же самолеты каждый раз меняли. А он опять спрашивает, лезет и еще ногой пинает… Какая температура? А на этом самолете не оказалось этого прибора! Я уже сам себе не верю…
Во время полета он из задней кабины перелезает по пояс в переднюю, меня отодвигает. У тебя нет этого прибора. Вышел, стою угрюмый. А он меня еще воспитывает…
Был и другой человек – замполит эскадрильи майор Петр Соколов. Мы с ним все время были связаны: я газеты делал, боевые листки. Он подошел и слушал разбор, а потом подмигнул Клементьеву и спрашивает меня:
– Ты что такой грустный?
– Да ничего не получается, все плохо…
– Ну-ка, садись, давай слетаем.
Мы с ним сели, взлетели, я весь пилотаж сделал. Сажусь. Он говорит:
– Сиди в машине.
Сижу. Идет полковник Караштин. Ну, думаю, сейчас списывать будут. А он подошел и очень доброжелательно дает мне инструкцию:
– Ну, сынок, ты когда будешь на посадку идти, смелей бери ручку. Не бойся. Сильнее бери.
Вроде бы дружелюбно говорит. Обычно, когда списывали, часто это происходило по летной неуспеваемости. Опять приказ: «Ну, давай, полетим».
Круг сделал, а он говорит:
– Второй делай. Садись. Только, сынок, когда будешь садиться, ручка будет упираться в мой живот, так ты не бойся, бери посильнее, я вытерплю.
Сели. Полковник выходит из самолета.
– Тебе мешок сзади положить вместо себя?
– Зачем мешок?
– Чтобы ты чувствовал.
– Да нет, не надо.
– Ну, хорошо, лети.
И я сам полетел. Вот так это было. У меня словно крылья выросли! Это полковник Караштин был такой хороший педагог. И майор Соколов – настоящий замполит, который подошел, поговорил, и все нормально. Просто надо было в себя поверить.
И я поверил! Я победил! И самолет стал слушаться. Когда я сел, все бросились меня поздравлять, подбрасывать. И там был такой порядок – вылетные папиросы. Надо было после выполнения полета угощать всех «в квадрате». А накануне мне мама прислала, черная коробка типа «Казбека», только оформление другое. И я стал угощать всех папиросами. Раньше все курили, имела место такая глупость. По норме нам давали на день пачку папирос. Правда, потом была замена – кто хотел, вместо папирос мог получить сахар.
А еще принято было делать боевой листок – поздравляем такого-то с первым самостоятельным полетом, отлично выполненным. Я еще летал, а боевой листок уже был выпущен. Я еще не сел, а он уже висит…
Первый раз я полетел на учебно-тренировочном самолете Як-18. А инструктора звали Николай Дмитриевич Пропийсвит. Это украинская фамилия. А вот первый самостоятельный вылет у меня был в мае месяце, 20-го числа 1955 года. С начала мая уже устойчивая была погода, и пошла самостоятельная летная программа.
Чугуевское училище летчиков-истребителей
В 1955 году я окончил ВАШПОЛ в Кременчуге. Но там только присматривались к ребятам, а потом инструкторы определяли, давали рекомендации – кому куда идти. Направляли в определенные места. Меня отправили по разнарядке, как кандидата в летчики-истребители, в Чугуевское училище летчиков-истребителей (потом оно Харьковским высшим военным авиационным училищем стало). Начальником училища был генерал-майор авиации дважды Герой Советского Союза Речкалов.
В 1954 году мне присвоили звание сержанта, мой командир взвода (он заочно учился в Академии) без конца отсутствовал. Поэтому с самого раннего «курсантского детства» я был исполняющим обязанности командира взвода. И меня воспитывали, и я воспитывал. Отсюда у меня выработалась самостоятельность при работе с подчиненными. На полетах я стал старшиной летного звена.
Училище окончил на МиГ-15. А перед этим летал на Як-11, это поршневой истребитель. На нем лучше всего ощущал себя летчиком. И на МиГ-15 ты чувствуешь, что летишь. А на современных реактивных машинах – сел, загерметизировался… и чувства полета нет. Ты изолирован полностью. Вот на планере ты летишь. На поршневом самолете ты пилотируешь: все крутится, завывает… На на МиГ-21 ты в снаряде!
В училище мы уже на воздушный бой ходили с инструктором. В паре летали, вели стрельбу по наземным целям. На выпускном экзамене по боевой подготовке дали двадцать снарядов, и из них пять надо было уложить в цель. Это – «отлично». Я уложил двенадцать снарядов. Сделал угол покруче, коротким очередями, сделал не три захода, а пять заходов. И двенадцать снарядов попали в цель! Это был самый лучший результат из всех выпускников.
Мы были 3-я эскадрилья. Интересно, что из одной нашей эскадрильи вышло два генерала. Там был Анатолий Никандрович Строгов – он стал генерал-лейтенантом авиации, был командиром 61-го гвардейского авиационного корпуса, затем – заместителем командующего ВВС Дальневосточного ВО, командующим 14-й воздушной армией. Он умер в 2010 году, я его сына к себе на работу взял.
А еще у меня в группе был Дидык Алексей Архипович – он стал генерал-майором авиации, был начальником Сызранского училища вертолетной авиации. Он рано ушел из жизни, в 1998 году.
Ну, и я тоже стал генералом. Это редкий случай такой, чтобы из тридцати человек – три генерала.
Отмечу, что у нас только истребители были. Это было чисто истребительное училище, учили воздушному бою, где нас учили стрелять по наземным целям уже боевыми снарядами. Но воздушный бой велся только фотокинопулеметами, то есть мы были готовы к боевому применению, но в простых условиях.
Выполняли по три вылета в день. Длительность полета – максимум 30 минут. Расчетное время – 25–30 минут. По запасу топлива.
Это потом, уже после окончания училища, я прибыл в полк, и там через месяц, в ноябре 1957 года, уже летал ночью и днем в сложных метеоусловиях.
За все время обучения в двух учебных заведениях я получил только одну четверку. А дело было так. Пошли госэкзамены, и вдруг меня вызывает замполит Василий Никанорович Прягин (потом он стал директором гостиницы «Москва» в Киеве). В приказном тоне – надо немедленно оформить Ленинскую комнату к 60-летию маршала Жукова. Он тогда был министром обороны. Я стал возражать:
– Товарищ майор, у меня же госы… Я сдам госы, я к этому пять лет шел, а потом вы меня можете оставить, и я сделаю Ленинскую комнату этому уважаемому человеку, обещаю.
– Нет, вы немедленно должны сделать, срок-то рождения не перенесешь.
Я категорически отказался. Заявил, что не буду это делать. Первый экзамен по марксизму-ленинизму, теория марксизма-ленинизма. Мне профессор сказал – отлично, а потом объявляет – четыре. Я спрашиваю: почему это так?
– Здесь был замполит полка, и он сказал, что вы не знаете марксизма…
Я прихожу к командиру полка с рапортом:
– Товарищ полковник, дайте, я пересдам.
Он удивился:
– А чего ты, действительно знаешь на пять? Да они тебя «засадят», трояк вкатят, а то и двойку. Они уже против тебя и будут отстаивать свои штаны до самого последнего. Начнет каждый выкаблучиваться. Еще младшим лейтенантом выпустят. Не связывайся ты с ними. Запомни раз и навсегда – никогда не связывайся с политработниками, если хочешь нормально служить в армии. Находи любые моменты, чтобы обойти. А я обещаю тебе, что ты будешь первый, кого я приглашу, и кому я предложу направление после учебы. Ты будешь первый.
Ну, хорошо. И так получилось, что я все экзамены сдал на отлично, кроме основ марксизма-ленинизма. Поэтому я и не попал на красную стену, где написано «Золотые выпускники».
Из училища нас выпускали лейтенантами. Я им стал 30 октября 1957 года. Меня пригласил командир полка и объявил решение:
– Вот назначение в Вену. Сейчас поедешь в отпуск, после отпуска все документы будут сделаны…
Снова Кременчуг
Пока я был в отпуске, получаю уведомление – вам не в Вену, а в Кременчуг. Дело было так. В день приезда, максимум через три дня, надо было встать на учет в военкомате, а за день перед отездом надо было сняться с учета. Я прихожу сниматься с учета в Калининградском военкомате, а они мне сообщают изменение места службы: «Вам надлежит явиться в город Кременчуг Полтавской области».
Это город, в котором я учился в первом летном училище. Я пребывал в такой надежде, никогда за рубежом не был, в Вену мечтал попасть… И вдруг – Кременчуг. Что-то, думаю, не то. Приезжаю, мне дают пакет документов: ты командир, с тобой группа летчиков направляется в Кременчуг.
А в Вене до 1957 года находилась 10-я Гвардейская авиационно-истребительная дивизия. Она Сталинградской называлась. Наши части там после войны оставались, и их вывели только в 1957 году.
Я спросил:
– Как же так?
– Да вот, пожалуйста, директива…
А 10-я дивизия тогда уже готовилась к перебазированию – в секрете.
Так местом моей службы стала 10-я Гвардейская дивизия, она уже в Кременчуге на аэродроме Большая Кахновка стояла. В результате в этом городе еще два года летчиком-перехватчиком пробыл, в 113-м истребительном авиационном полку. Там и половину вторую нашел – Светлану Павловну, урожденную Доценко.
Кстати, наш аэродром в Австрии находился в десяти километрах от Вены рядом с Баденом. В Бадене жила и Светлана Павловна, училась в гарнизонном школе. Ее отец был военным, и после войны его оставили служить в Австрии. Вот как интересно все переплелось.
Командиром 113-го полка был Забырин Николай Владимирович. Герой Советского Союза. К маю 1945 года на его личном счету 315 боевых вылетов числилось. Командиром эскадрильи был майор Олейников, очень толковый человек.
В Кахновке мы начали летать по-настоящему во всех условиях по программе боевого применения.
После училища в боевом полку я был первым кто начал летать в сложных условиях. Тогда за каждую минуту полета платили. Это было много денег. И я получил 1000 рублей, а выпили потом на 5000, потому что с каждым надо было отметить. Но мне повезло, потому что мои товарищи вылетели в сложных условиях только через год, а меня взял сам командир полка. Те ждали, пока их по методике научат. А я вот. Получилось такое стечение обстоятельств, вылетел на боевом самолете раньше других почти что на год. Но не на МиГ-15, а на МиГ-15бис. Они отличались двигателями разными: на МиГ-15 был РД-45, а на МиГ-15бис – ВК-105-ПФ. Так они назывались. Разные модификации. МиГ-15 был наиболее массовым реактивным боевым самолетом в истории авиации, а на МиГ-15бис при практически тех же габаритах и массе, что и РД-45, двигатель имел на 20 % большую тягу.
То есть получилось так: мы все прибыли в ноябре 1957 года и приступили к полетам. А я уже в декабре вылетел самостоятельно в сложных условиях. Командир полка меня брал все время на разведку погоды. Сложные условия – лети.
Тогда платили два рубля за минуту. Я очень неплохие деньги стал зарабатывать. Николай Владимирович меня хорошо «натаскал». И интересная такая вещь. Чтобы получить 3-й класс, нужно было выполнить полет на перехват – полк на полк. А до этого мы летали без класса. По тревоке мы из Кременчуга вылетели. После воздушного боя мы должны были перелететь всем полком и сесть. Посадка должна быть в Миргороде. После сбора полка легли на курс. Минут через пять в наушниках команда ведущего – на горизонте самолеты. «В атаку! За мной! По звеньям!» Я нажимаю на кнопку и кричу: «Ура!»
Короче, воевали, воевали… Там смотришь, только чтобы не столкнуться. И вот смотрю – я остался один. Ни командира, никого нет. Один! Вот такая штука. Все разлетелись. Захожу на аэродром. Миргород. Сажусь. Дождь только прошел. Влетел на лужу такую, полоса грунтовья. Самолет грязный. Выхожу, техники сразу: бутылка – помоем. Это же всегда. Ладно, будет вам бутылка, пожалуйста. Что там? Три рубля. Это же подумать! Была 2,87 бутылка водки.
Ладно. Собрались. Вечером командир полка делает разбор и с возмущением называет хулиганством выкрик «Ура»:
– Вот что, пусть сам признается… Я знаю кто, но мне хочется, чтобы он сам признался… Кто кричал: «Ура»? Я знаю, кто кричал…
Знаешь, так говори, в чем дело-то.
Он нас стращает:
– Выгоню, если не признается.
Это сейчас всякие системы, могут зафиксировать, по тембру вычислить, а тогда ничего не было. Конечно, я промолчал.
Прошло время. Я благодарен Николаю Владимировичу за то, что он меня сделал летчиком. Приглашаю его к себе домой. Мы тогда уже в Звездном жили. Посидели, повспоминали. А он вдруг говорит:
– Скажи, ты кричал «Ура»?
– Я.
– Я же знал, я же знал!
– Николай Владимирович, – спрашиваю, – зачем вы брали на пушку, что вы знаете? Как вы могли определить, кто? Ведь мы же уже понимали возможности радио, и никакого пеленгатора еще не было. Зачем вы нас брали на пушку?
– Ну, я же знал, я чувствовал, что это ты!
– Извините, но как получилось, мы же дружно в атаку пошли…
Вот такая история. Очень хороший человек был гвардии полковник Забырин Николай Владимирович. В 1975 году он уволился в запас. Жил в Москве, работал начальником управления ЦК ДОСААФ СССР. А в 1981 году он скончался, и его похоронили на Кунцевском кладбище столицы.
