Алексей Корнелюк
Второй шанс умереть. Детские травмы как источник силы
Глава 1
Где-то, казалось, я слышал мудрую мысль: «Что имеем не храним, потерявши – плачем».
И в моём случае я потерял самую ценную вещь – это собственную жизнь.
Хочу ли я заплакать? Да не особо, все обременяющие обязательства остались там, где лежит мое обездвиженное тело. Стало даже как-то легче, свободнее что ли, понимаешь?
Я умер вполне заурядной и неинтересной смертью, даже обидно как-то.
Даже в моём маленьком городке, в котором я вырос и прожил до 46 лет, не напишут об этом на предпоследней странице в богом забытой газетёнке: «Скоропостижно скончался в таком молодом возрасте…»
В один день малюсенький сосудик оторвался от сердечной мышцы, и я, скорчившись от боли, схватился за грудь и свалился на пол.
И нет, смерть с косой не приходила ко мне в гости с попкорном и газировкой.
Единственным, кто решил проведать меня, стал мой арендодатель, живший этажом ниже.
Толик был хоть и неприятным человеком, но до жути педантичным. Каждый месяц десятого числа он как по будильнику тарабанил мне в дверь, забирая в конверте свою оплату за аренду.
А на этот раз на его стук никто не ответил… Моё сердце своё отстучало, и только мой кот, ходивший вокруг моего тела, в такт стука хрипло мяукал. А мяукал мой котяра только когда был голоден, и Толик это знал.
Как никак за 12 лет мы пару раз новый год вместе отмечали. И тогда после пол бутылки водки в Толике проснулась любовь к животным…
Как сейчас помню, толстое, почти круглое лицо Толи налилось румянцем, глаза затуманились, а руки потянулись к Барсику, моему Барсику! Я тогда еле себя сдержал. Когда выпью, мой инстинкт самосохранения испаряется, но, в последнюю секунду оценив ситуацию, я себя одёрнул и драться не полез.
У Толика не только лицо выдающегося размера было, но и ручища! И вот он тогда, детина пьяный, и так, и эдак кота моего крутил, а он не мяукает и не мурчит.
Тогда-то я ему и рассказал, что кот у меня «особенный», мяукает только когда жрать просит.
И вот, лежу я, а кот орёт. Это было уже не мяуканье, а ор на кошачьем. Толика, видимо, это смутило и минут через двадцать он вернулся с ключами, открыл дверь и увидел меня посиневшего с вывалившимся языком.
Натянув свою выцветшую майку и закрыв нос, он кинулся к телефону, чтобы позвонить в скорую.
А я сижу и смотрю на всё это. Ага, я, точнее, та часть, которая всё осознаёт и рассказывает тебе об этом, мой читатель. Тело-то моё на месте лежит, цветёт себе и пахнет, а я сижу на корточках рядом и наблюдаю всю картину. Счёт времени я всё-таки потерял. Даже небрезгливый Толя, который одни носки может по месяцу носить, побледнел и всё через майку свою дышит. Может, я давно лежу, не знаю. Да и не важно уже это.
Хожу по комнате, через тело перепрыгиваю своё и умиляюсь от того, как события разворачиваются. В мою небольшую квартирку зашли трое мужчин в полицейской форме и столько же сотрудников скорой помощи. А как слаженно они работают, красота.
Один пульс щупает, второй протокол заполняет, третий Толика допрашивает.
Среди всех людей, снующих туда-сюда, выделялся один интерн. Судя по его уже зеленоватому лицу, он впервые мёртвого человека увидел, и тут надлом произошёл.
Сдерживая ротный позыв, он бросил свою сумку на пол и, чуть не сбив кота, выбежал на лестничную клетку.
Заблевал там всё, наверное… Встав с корточек, я решил проверить и пошёл за интерном.
На подходе к дверному проёму моя нога уперлась в невидимый экран, от которого в месте соприкосновения с моей ногой пошла волна, создавая купол.
Волна оказалась размером как раз с комнату, в которой я и просидел со своим бездыханным телом.
Никто из окружающих этого, конечно, не заметил, только Барсик мяукнул. Толик как раз приподнял его за холку и крепко прижал к себе.
Подняв руку, я положил ладонь на невидимый экран и с усилием стал толкать. Вокруг ладони вибрационная волна усилилась, но экран стоял как влитой. Навалившись с усилием, я стал толкать, и в момент, когда плечо стало жечь, через дверной проём и сквозь меня прошёл интерн, вытирая халатом остатки рвоты со рта.
Старшие коллеги похлопали молодого пацана по спине и вышли в коридор за носилками. Пару полицейских, шушукаясь, называли меня жмуриком, говорили, что дело плёвое и уже обсуждали планы на вечер.
Мое тело накрыли простынёй, положили на носилки, и два крепких парня, приподняв его, понесли в коридор, еле вписываясь в дверные проёмы.
И в тот момент, когда я надеялся, что с неба упадёт белый свет, и я помчусь навстречу с творцом, произошло то, чего я точно не ожидал.
Глава 2
Я уже было закрыл глаза, подставив лицо божественному свету, но что-то дёрнуло меня за левый бок и потащило в сторону моего бездыханного тела.
Сопротивляться было бесполезно. Это как маленькому клубочку пыли пытаться выстоять против пылесоса, направленного прямо на него.
И только когда меня вытянуло на лестничную клетку, я опять почувствовал контроль.
– Да я тебе говорю, Женёк, не войдём мы в лифт. Давай, хватай уже носилки и понесли.
– Нет, а если мы вот… как его? – почёсывая голову, медбрат Женёк, видимо, вспоминал слово. – Во, точно, вертикально поставим! Давай хоть попробуем, а? У меня с прошлого раза поясница ещё в себя не пришла.
Мужик постарше лишь рукой махнул, закатал рукава и, показывая всем видом, что разговаривать больше не будет, приподнял свою часть.
Женёк что-то тихо процедил сквозь зубы, но спорить со старшим товарищем не стал.
Я в последний раз с тоской взглянул на свою дверь, поджал нижнюю губу и попрощался… Но не с чем-то конкретным, а просто с местом, в котором я прожил свои последние годы.
Надеюсь, Толик позаботится о Барсике, а если не позаботится, я к нему во снах приходить начну и мяукать.
Раздался удар.
Повернув голову, я увидел, как металлическая ручка носилок ударилась о железные перила.
– Э, мужики, не картошку несёте! – раздосадовано крикнул я. Но реакции не последовало. Мужики как кряхтели, нащупывая ногами ступеньки, так и продолжали кряхтеть.
Их понять можно, после 30-ки я изрядно поднабрал и с каждым годом всё больше стал верить в поговорку «Хорошего человека должно быть много».
Не уверен, что медбратья, перенося мои 96 килограммов, в этот момент соглашались с этой поговоркой…
Спускаясь за ними, я обратил внимание, что в трёх местах тело было закреплено фиксирующими ремнями. Видимо, пока я "слезу пускал", прощаясь с местом обитания, мужики тело пристегнули. И на том спасибо.
Как-то в детстве я был на похоронах, мне было лет 5-6, уже и не вспомню точно. В те года ещё пожилых людей хоронили с определёнными ритуалами.
В подъезде от квартир стариков до самого катафалка разбрасывали лепестки цветов, а соседи с трауром на лице и рыданиями провожали в последний путь стариков, которые, конечно же, с их слов «ушли так рано…»
Меня же никто не провожал, детей у меня не было, дальние родственники жили в другом городе, и мы почти не общались. А друзья… Кто-то тоже насовсем покинул бренный мир, а кто-то просто пропал из моей жизни.
Пожилая женщина, кажется, эта была соседка с пятого этажа, с грустным лицом придерживала дверь, помогая санитарам выйти на улицу.
Старший медбрат весь взмок, и с его лба, как бусинки, нависали капли пота.
Рядом с подъездом на аварийке стояла машина скорой, и, завидя нас, водитель вышел наружу, быстрым шагом обошёл её и открыл заднюю дверь.
– Серёга, помоги, а! Будь другом. – хриплым голосом запричитал Женёк.
И вот, они втроём приподняли носилки и закинули тело в салон. Закрыв двери, мужики синхронно, и даже как-то отрепетировано взяли по сигаретке и закурили. Мне бы кто закурить дал.
– Есть у кого сигареты для призраков?
Но меня опять не услышали, эх. Что ж я не догадался умереть с пачкой сигарет в заднем кармане треников?
Нет, ну серьёзно, вся одежда на мне. Треники, которым лет 10, изрядно износились, но я не жаловался. Засунув руку в левый карман, я нащупал дырку, провёл рукой по растянутой майке с выцветшими жёлтыми буквами партии, коснулся трёхдневной щетины и глазом поймал солнечный блик от бокового зеркала скорой. Подойдя к нему, я опустил голову и вместо отражения увидел что-то иное, странное…
Самого лица не было видно, но по контуру головы пробегала еле заметная желтоватая линия, похожая на неоновую подсветку.
На улице стояла июльская жара, ярко светило солнце, а цветущий тополь повсюду разбрасывал пух, от чего настроение траура отсутствовало напрочь.
Наверное, умирать в конце октября под опадающую пожелтевшую листву и моросящий дождь совсем иначе.
– Ну, мужики, поехали?
Водитель скорой бросил окурок на асфальт, затушил тлеющий уголёк ботинком и пошёл садиться за руль.
Машина завелась, улица наполнилась гулом от мотора, а выхлопная труба, словно кашлянув, начала извергать чёрный дым.
Старший медбрат последовал за водителем и сел на пассажирское место, а Женёк, тот, что помоложе, залез в кузов с моим телом и по очереди закрыл обе задние двери.
Подойдя к закрытым дверям, я вытянул руки, словно боясь удариться лбом, и прошёл сквозь них. По ощущениям это как пропустить палец через струю воды из крана.
Молодой интерн уже сидел внутри и что-то конспектировал, в своей тетради.
Судя по лицу, он уже отходил и только по взъерошенным волосам и остаткам блевоты на штанах выдавал своё напряжение.
Заняв место рядом с интерном, я сел и заглянул в тетрадь.
Господи, он только-только ступил на путь медицины, а почерк уже нечитаемый. Видимо, когда даёшь клятву Гиппократу, ты автоматически получаешь нечитаемый почерк.
Скорая тронулась, и нас затрясло. Белая простыня сползла с моего посиневшего лица, и Женёк, держась за поручень, взял в руки телефон, привстал и сфотографировал его, а затем сделал селфи на фоне тела.
– Эй, ты чего творишь? – подал голос интерн, закрыв тетрадь.
– Тебе какая разница? Сиди дальше в своей тетрадке и лишних вопросов не задавай, понял? – фыркнул Женёк и набычился, выпятив вперёд нижнюю челюсть.
С виду он больше на словах боец, чем на деле, но интерн всё же не стал спорить и снова взялся за тетрадь.
Заглянув через плечо, я всё же начал потихоньку разбирать написанное. И то, что я начал читать, меня сильно напугало.
Глава 3
Призрака можно напугать? Ещё как!
Когда я ещё раз заглянул в тетрадь интерна, почерк, который совсем недавно я принял за каракули и неразбериху, стал цельным и понятным.
Сфокусировавшись, я заметил, что это латынь или "язык мёртвых". Откуда мне это известно?
В студенческие годы мне довелось побывать на скучных парах, где преподаватель давал основы, но посещал я эти занятия совсем для другой цели.
Почти все пары я искоса пялился на девушку, в которую был влюблён до беспамятства.
В студенчестве у меня были длинные волосы, и если правильно подпереть рукой голову, то можно было разглядывать Таню под бубнёж «Quidquid latine dictum sit, altum sonatur», не привлекая к себе внимания.
И только голос лектора об окончании урока возвращал меня из мечтаний о Тане в реальный мир, который меня не особо радовал, но что-то я забегаю вперёд.
Латынь! Бьюсь об заклад, спроси меня месяц назад на улице, я бы и двух слов не смог связать, а тут я бегло читал написанное, и каждая строчка пугала больше предыдущей. Читаю:
«Отец, я понял, что не готов и вряд ли буду готов! Мне требуется прилагать неимоверные усилия, чтобы не раскрыть себя, и я прошу… прошу дать мне второй шанс. Я готов сделать что угодно, но только не отрабатывать своё наказание тут, на Земле.»
На слове «Земле» я с недоверием посмотрел на молодого пацана. На вид ему было лет 19. Юное, совсем невинное лицо, пепельного цвета волосы, слегка выпирающие скулы и пронзительно голубые глаза.
Я привстал с места и встал напротив него. Вытянув вперед руку, я помахал кистью перед его носом. Да нет, городской сумасшедший какой-то, я-то уж подумал…
Повернувшись, чтобы сесть на место, я сделал шаг и чуть было не упал, зацепившись за что-то ногой.
Интерн, сидевший до этого со скрещенными ногами, выпрямился, и я задел его кроссовок. Сев на корточки в покачивающейся скорой, я наклонился к его левой ноге и осторожно тыкнул её пальцем.
Палец прошёл сквозь кроссовок, и, разочаровавшись, я вернулся туда, где сидел.
Женёк ехидно улыбался, уставившись в телефон и не переставая тыкая пальцами в экран, а интерн продолжал вести записи. Читаю дальше:
«Ты же знаешь, я не виноват в случившемся. Поговори ещё раз с моими братьями. Я уже так долго среди людей, что начинаю забывать себя, и зачем я тут…
Для чего? Чтобы страдать? Находясь вдали от дома, я теряю свои силы, чувствуя, как они покидают меня… Кажется, ещё чуть-чуть, и я стану обычным человеком.
Сегодня со мной произошла странная вещь. Приехав на…»
Заскрипев тормозами, скорая резко остановилась, и мои спутники в один момент оторвались от своих занятий: Женёк от телефона, а интерн от записей в тетради.
– Да, увидимся, Серёга! Ребятишкам привет передавай.
Открыв задние двери, старший медбрат с сигаретой в зубах впустил солнечный свет, от чего пылинки в салоне заплясали в удивительном танце.
– Ну, последний рывок и на обед. – старший медбрат хлопнул в ладони, дав сигнал вылезать и браться за носилки.
Выносили моё тело уже втроём. Старая, построенная в советское время больница вселяла неприятное ощущение, от чего я поёжился и пошёл чуть позади медбратьев.
Переступив порог главного корпуса, старший расписался в тетради администратора, дав какой-то сигнал, и уже через пол минуты молодая женщина выруливала в нашу сторону каталку.
Переднее колёсико было плохо закреплено, от чего противно скрипело, но, кажется, никого, кроме меня, это не раздражало.
– Раз, два, и-и-и взяли…
Втроём закинув меня на каталку, все выдохнули, и Жёнек, разогнувшись, хрустнул поясницей и, не прощаясь, пошёл на улицу, на ходу вытаскивая сигарету из-за уха.
Молодой интерн, на бейдже которого я прочитал имя Алексей, и старший медбрат под скрип колёсика покатили моё тело по длинному коридору, впереди которого нас ждал грузовой лифт.
Заходить в него мне ой как не хотелось. И неспроста…
Глава 4
Зайдя в лифт, я краем уха стал различать завывающие голоса.
Старший медбрат нажал на кнопку «-2» и уставился на табло с цифрами, растирая между пальцев какую-то монетку.
Интерн залез во внутренний карман, достал наушники, перекинул провод вокруг шеи, затем подключил к телефону штекер и включил музыку так громко, что даже мне, стоящему в дальнем углу лифта, стали отчётливо слышны слова.
Приехав на -2 этаж, лифт дзынькнул и с лязгом раскрыл двери. Те голоса, которые я еле слышал, теперь звучали очень отчётливо.
Переместив каталку в коридор, старший медбрат уверенно покатил моё тело по длинному коридору, насвистывая знакомую мне песенку.
Белые флуоресцентные лампы, которые были утыканы по всему потолку, ярко освещали коридор, показывая все недостатки обветшалого медучреждения.
Сколы на кафеле создавали неровные стыки, от чего колёсики подпрыгивали, занося каталку то влево, то вправо.
Чем дальше мы отходили от лифта, тем громче становились человеческие вопли, но откуда?!
Поглядывая на моих спутников, я старался не отставать, замыкая нашу троицу. Старший медбрат на секунду остановился и застегнул халат на все пуговицы. Только сейчас я увидел, как во время свиста от его губ поднимаются струйки пара.
Молодой интерн, напротив, был очень напряжён, собран, всё его тело словно наэлектризовалось. Я заметил, что обе руки он держит в карманах и что-то проговаривает про себя.
Пока мы шли вперёд, по бокам нам попадались старые металлические двери, на которых вместо табличек краской небрежно были нарисованы крупные цифры. 1… 2… 3… и так далее.
Дойдя до конца коридора, мы свернули налево и оказались в просторном белом зале. К нам спиной стоял здоровенный мужчина, склонившийся над чьим-то телом на такой же металлической каталке. Посиневшая нога торчала из-под накрытой простыни, и на пальце трупа висела какая-то бирка.
– Антон Владимирович, не помешали?
Развернувшись на голос, мужчина выпрямился, держа в окровавленных перчатках скальпель. Его лицо было полностью закрыто марлевой маской, плотно сидевшими очками и шапочкой.
– Ай, Ромка! Дай обниму! – то ли всерьёз, то ли в шутку предложил он старшему медбрату, раскинув руки пошире.
– Обойдусь как-нибудь.
– Ну как хочешь.
Бросив скальпель в раковину и стянув перчатки, Антон Владимирович накрыл простынкой бедолагу, над которым только что работал, снял шапочку, маску и прям преобразился.
Встретив его в магазине, никогда бы не догадался, кем он работает. Его, скорее, с добряком-пекарем можно спутать, чем с патологоанатомом.
Озираясь вокруг, пока Антон с Ромой решали формальности и о чём-то спорили, я, кажется, начал понимать, откуда доносились голоса.
В углу зала была металлическая дверь, похожая на те, вдоль которых мы шли по коридору. Только на ней ничего не было написано.
Что-то странное и неведомое тянуло к этой двери. Голова закружилась, а ноги сами переступали всё ближе к двери. Вытянув руку вперёд, я вспомнил, что могу пройти сквозь дверь, и почти было дотронулся до металлического каркаса, как замер, услышав звонкий голос интерна.
– Стой!
Обернувшись назад, я увидел прерывисто дышащего пацана, который каким-то образом оказался рядом на расстоянии двух шагов.
Глава 5
– Ты кому там «стойкаешь», Алексей? – чисто из вежливости спросил Антон Владимирович, словно это обыденная вещь.
А вот Роман, старший медбрат, серьёзно испугался, от чего его глаза расширись, выдавая вместе со страхом ещё и удивление.
Замерев на несколько секунд и отведя от меня взгляд, Алексей всё же развернулся и, отшучиваясь, ответил:
– Да репетирую, репетирую, не обращайте внимания. Я… – тут он почесал шею, словно оправдываясь, и, раскрасневшись, продолжил. – На актёрские курсы по вечерам записался, вот и приходится иногда самому себе, так сказать, "пробы" устраивать.
– Ну-ну, пробы… Тут поработаешь и какие только представления не увидишь. – Антон Владимирович с высоты своих двух метров наклонился ближе к Роме и сказал уже тише. – Ты нафига его сюда притащил?
– А я чего? Его же главный врач ко мне пристроил, вот и он слоняется со мной. – оправдывался Роман.
Кто это интерн, чёрт возьми? И почему он так перепугался, увидев, как я приближаюсь к той двери?
Один вопрос за другим вспыхивали в моей голове. Обойдя Алексея вокруг, я обратил внимание, что в кармане у него был выпуклый предмет, от которого исходили еле заметные волны.
Это как наблюдать за только что вскипевшей водой чайника, которая совсем недолго подрагивает и извивается, чтобы потом успокоиться, собравшись в единую гладь.
Заметив, что я смотрю на то, что он пытался от меня скрыть, интерн вернул руку в карман и отвернулся.
– Ладно, Ромыч, договорились, но это в последний раз, когда ты вне очереди мне работёнку подкидываешь, понял?
Они пожали руки, и Антон Владимирович развернул каталку с телом, которое до нас "изучал", и покатил в сторону железной двери в углу.
Подойдя к ней ближе, он одним уверенным движением схватил за ручку и потянул на себя.
Внезапно звук воплей усилился, тусклые, почти прозрачные тени людей, покачиваясь как ивы на ветру, толпились около проёма не в силах выйти наружу.
Подойдя ближе, я разглядел их лица, искажённые болью и горем, просящие о помощи и тянувшие в мою сторону свои бестелесные руки.
Антон Владимирович вместе с каталкой прошел сквозь толпу теней, скрывшись в комнате, которую, как я понял позже, называют "холодильник". В ней хранят тела, которые либо забирают родственники, либо отправляют на кладбища.
Роман уже быстрой походкой скрылся за углом и проследовал на выход.
Алексей, что-то с силой сжимая кулаком в кармане, почти бесшумно произнес:
– Медленно иди за мной.
Я пошёл следом. Вдруг одна из теней выскользнула из дверей "холодильника", прицепившись к потолку.
Держа темп Алексея, я не сводил глаз с этой тени. Она отличалась от остальных. Обезображенное лицо уже не напоминало человека, вместо глазниц там были чёрные спирали, закручивающиеся вовнутрь.
Паря по потолку за нами, тень задевала галогенные лампы, от чего свет мерцал и подрагивал.
– Не отставай.
Нам оставалось шагов 20-25 до лифта. Роман давно уехал, и мы шли вдвоём под мерцающий свет и звук шагов, разносившихся эхом по всему коридору.
Вдруг тень на миг замерла, собралась в клубок и отпрыгнула, полетев прямо на меня. От оцепенения я замер, и в тот момент, когда её когти должны были вцепиться в меня, между нами возник невидимый барьер.
Ударившись об него, тень обмякла и под вой, напоминающий больше крик животного, чем человека, скатилась по экрану на пол, образовав сгусток чёрной жижи.
Пятясь, я зашёл в лифт с предчувствием, что впереди меня ждут невообразимые вещи. И оказался прав…
