Алексей Живой
Коловрат: Знамение. Вторжение. Судьба
Серия «Коллекция. Военная фантастика»
Выпуск 50
Иллюстрация на обложке Владимира Гуркова
Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону
© Алексей Живой, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
* * *
Знамение
Глава первая
Ночной штурм
Темное предрассветное небо прочертил огненный шар и с треском разбился о самый край высокой бревенчатой стены, разбрызгав языки пламени вокруг себя. Горящая жидкость плеснула во все стороны, окатив стоявших за зубцами ратников в кольчугах. С шипением потекла вниз по стенам крепости, поджигая все на своем пути. Охваченные огнем воины побросали дымящиеся щиты и кинулись тушить огонь, который уже разъедал их тела, проникая под одежду. С дикими криками двое кубарем покатились вдоль подмостков, пытаясь сбить огонь, а еще двое сиганули с крепостной стены вниз, в надежде на спасительный снег, укрывавший все улицы осажденного города. Но оба промахнулись. Один упал на телегу с оружием, раздробив себе ребра. А другой угодил прямо на острый частокол, выстроенный внизу на случай прорыва. С мерзким чавканьем отточенные колья пронзили насквозь тело ратника, обагрившего своей кровью снег, до которого ему не суждено было добраться. Уже мертвый, с остекленевшим взглядом, он словно все еще пытался дотянуться до снега, вытягивая руки последним усилием и продолжая гореть. Капающая на снег кровь его в безумных отсветах этого пламени казалась черной.
Высоко над ними прочертила небо новая волна огненных шаров. Перелетев стену, она накрыла город. Несмотря на снег, лежавший повсюду, огненным зарядам удавалось быстро поджигать деревянные постройки. Первый угодил на крышу купеческого дома, раскололся надвое и заставил вспыхнуть огромный терем. В отсветах огня заметались полуголые люди. Кто-то в ужасе бегал по двору, кто-то старался вытащить из дома еще не сгоревшее добро, не понимая, что скоро весь город охватит всепожирающее пламя.
Второй огненный гостинец упал на амбары возле Успенского собора, запалив припасы монахов. Третий ударил в колокольню, с которой над осажденным городом разносился гулкий звук колокола, призывавший на битву. Звон прекратился, а ошпаренные огненной жидкостью монахи с воплями посыпались вниз. Такая же участь постигла и Спасский собор, все пространство вокруг которого тоже вскоре было охвачено пламенем. Казалось, нападавшие специально метили в храмы русичей, желая надругаться над их богом. Один величественный Борисоглебский собор стоял пока без урона. Лишь молчаливо зияла во тьме черная дыра на том месте, где была когда-то башня с колоколом, рухнувшая при недавнем землетрясении.
После начавшегося обстрела многие жители в панике разбегались по закоулкам. Самые смелые же, напротив, бросались в огонь, пытаясь тушить занимавшиеся церкви. Словно голодный огненный зверь, пожар быстро расползался по городу, слизывая деревянные строения одно за другим.
Почти все воины были на стенах, ожидая нового приступа. Изможденные непрерывной осадой, они вглядывались в предрассветную мглу, то и дело разрывавшуюся огненными всполохами. Миновал пятый день осады, и счет приступов пошел уже на десятки. Воины князя Юрия стояли насмерть, но силы оборонявшихся русичей таяли на глазах, а к нападавшим подходили все новые и новые отряды.
Следом за огненными шарами в воздухе засвистели тучи стрел, поражая защитников города, что искали укрытия за острыми зубцами. Высокая бревенчатая стена, утыканная уже сотнями таких стрел, спасала многих. Но атаковавшие город степняки были меткими лучниками. То и дело кто-то из ратников испускал резкий крик и, схватившись за шею или пораженный в бок, падал со стены вниз. А стрелы, невидимые в ночном небе, продолжали жалить, унося жизни русичей.
Неожиданно мощный удар сотряс занявшуюся стену, заставив ходить ходуном доски под ногами ратников. Когда сильнее разгорелся огонь, – занялась боковина у городской башни с главными воротами, – стало видно огромный таран, который нападавшие подкатили уже к самой стене. Смертоносное жало его было оковано блестящим металлом и более всего походило на голову барана или восточного чудища, изрыгающего огонь. Мост в главной башне был поднят, ворота крепко заперты, но за ночь глубокий ров оказался почти засыпан в этом месте бревнами и мерзлой землей до самого основания башни. По этой перемычке воины врага подкатили таран, который начал теперь методично разваливать стену. Новый удар сотряс ее до основания. Затем последовал второй. Третий.
Рядом, по обледенелому склону рва, карабкаясь по длинным штурмовым лестницам, ползли вверх сотни пехотинцев в кожаных доспехах. А с той стороны рва, выстроившись в линию, расположились лучники врага, посылая стрелы на головы русских витязей. Позади них перемещались небольшие отряды легкой конницы. Быстро передвигаясь вдоль всей крепости, они то и дело пропадали в предрассветной мгле. Основные силы ордынцев таились где-то там, во мраке, дожидаясь своего часа.
– Господи, сколько ж тут незваных гостей понаехало, – выдохнул с паром изо рта бывалый бородатый ратник, поправляя шлем кольчужной рукавицей, – бьем их, бьем, а они, словно тараканы, ползут изо всех щелей. А ну, Провор, задай-ка ближним жару. Покажи, что и у нас гостинцы имеются.
– Это мы разом, дядя Наум, – кивнул широкоплечий усатый воин в кожаной рубахе, отложив в сторону свой меч и алый каплевидный щит с набалдашником.
Затем, вместе с товарищем, он подхватил за боковые ручки чан с кипящей смолой, что висел на треноге в десяти шагах, и, осторожно ступая, приблизился к самому краю стены напротив тарана. Стрелы продолжали свистеть над их головами. Внезапный удар стенобитного орудия заставил ратников покачнуться. Смола в чане всколыхнулась, и несколько капель раскаленного зелья попало на рубахи. Не теряя больше времени, Провор ухватился за другую ручку, специально приделанную к чану с боку для такого случая, и подался вперед.
– А ну, – скомандовал он своему товарищу, – разом!
И они резко перевернули чан. Кипящая смола пролилась прямо на головы степнякам, уже раскачавшим таран для нового удара. Дикие вопли нападавших огласили окрестности главной башни. Наум, осторожно выглянув из-за зубца стены, увидел, как человек пять катаются у колес огромного стенобитного орудия, схватившись за черные от смолы головы. Еще трое обожженных воинов скатились в ров, остальные бросились назад, подальше от стены. Таран, облитый спереди смолой, прекратил терзать уже горевшую в нескольких местах стену крепости.
– А вы чего застыли, отроки, как заколдованные?! – рявкнул Наум на молодых ратников, столпившихся у края стены и глазевших на обожженных степняков, – хватайте ведра и бегом тушить пожар! Стена уже вон как занялась. Если огонь разгуляется, недолго нам за ней прятаться.
Ратники кинулись с деревянными ведрами к бочке, что стояла тут же, рядом с треногой для кипячения смолы.
В этот момент Провор, чуть ли не по пояс перегнувшийся через стену, чтобы насладиться зрелищем ошпаренных степняков, распрямился и с гордостью крикнул:
– Видал, дядя Наум, как мы их тепло приняли?
– Видал, – кивнул мудрый Наум и едва открыл рот, чтобы приказать схорониться получше, как шальная стрела с чавканьем вонзилась в шею улыбающегося ратника и, пронзив ее насквозь, вышла снаружи. Кровь брызнула во все стороны. Провор оторопело взмахнул руками, потянулся ими к пронзенной шее, словно хотел выдернуть мешавшую дышать стрелу, харкнул кровью и рухнул вниз со стены, прямо на таран.
Его товарищ, стоявший в паре шагов, не успел ничего сообразить, как тоже получил стрелу в грудь. Пробив кожаную рубаху, наконечник вышел из спины. Ратник развернулся от удара, и тут же вторая стрела вонзилась ему уже в спину. Русич упал на колени, постоял так мгновение и распластался у стены, испустив дух.
– Лучники! – скомандовал Наум, делая шаг назад и прикрываясь щитом. – Ко мне.
А когда возле него образовалась шеренга из двух десятков молодцов с тугими луками, добавил:
– Троим метить горящими стрелами в таран, поджечь его надобно. А остальным – послать ответ степнякам, чтоб знали, на кого руку подняли.
Стрелы русичей, волна за волной, тотчас полетели на дальнюю сторону рва, дав отпор нападавшим. С десяток ордынцев, пораженных русскими стрелами, скатилось в ров. Остальные отступили назад. На некоторое время над стеной даже перестали свистеть вражеские стрелы. Но на стороне врагов была тьма. Их было едва видно в сумерках, ибо рассвет не спешил наступать. А вот за спинами русских воинов уже разгорелся настоящий пожар. Языки пламени охватили добрую половину деревянных строений. И в отсветах пожара фигурки ратников, сновавшие по стене, были отчетливо видны нападавшим. Вскоре стрелы степняков вновь засвистели над шлемами защитников города.
Поджечь таран удалось лишь ненадолго. Заполыхавшее было пламя степняки быстро потушили, не считаясь с потерями от стрел русских лучников, что били почти в упор. Мертвых воинов, валявшихся под колесами стенобитной машины, безжалостно столкнули в ров. И, прикрываясь высокими деревянными щитами от хлеставших сверху стрел, придвинули таран еще ближе к стене. Вскоре новый мощный удар сотряс ее до основания. Настил под ногами ратников вновь заходил ходуном. Что-то затрещало, и несколько бревен из верхнего ряда, отколовшись, полетели вниз. Возникла брешь шириной с трех человек.
– Эх, расшалились, поганые, – с досадой проговорил Наум, поглядывая на копошившихся у тарана степняков сквозь прорези шлема, закрывавшего переносицу, – того и гляди, рухнет стена. А ну-ка, ребятушки…
Но не успел он отдать лучникам новый приказ, как справа, на соседнем участке стены послышались крики и раздался звон мечей.
– Доползли-таки, – сплюнул Наум, увидев, как сразу несколько зыбких теней перемахнули через край и оказались на стене, схватившись с ратниками. – Эй, лучники, бей влет дорогих гостей. Только своих не покалечь. Остальные за мной! Не дай им растечься по стене!
И подняв меч, первым устремился на подмогу соседям. Тушившие пожар на стене молодые ратники побросали деревянные ведра и, схватившись оружие, бросились за своим сотником.
Едва Наум преодолел дюжину шагов, как перед ним вырос словно из-под земли воин в меховой шапке с раскосыми глазами. В руках он держал саблю и круглый щит. Издав визг, похожий на боевой клич, степняк быстро взмахнул клинком снизу вверх, вознамерившись полоснуть шею русича, поскольку тело его было надежно прикрыто доспехами. Наум был вооружен гораздо лучше степняка. И Наум не зевал. Он отразил атаку щитом – клинок врага лишь скользнул по краю, – а в ответ мгновенно нанес колющий удар, поразив противника в плечо. Степняк взвыл, выронив саблю, а Наум тут же обрушил на него второй удар сверху, вложив в него всю свою ненависть. Меч витязя рассек легкий кожаный панцирь и плечо нападавшего, едва не отрубив руку. А пока тот, обливаясь кровью, еще покачивался на ослабевших ногах между жизнью и смертью, Наум вновь резко взмахнул мечом. Срубил неприятелю голову, как кочан капусты. Рухнув на доски, окровавленная голова степняка подкатилась к ногам Наума, оставив за собой темную дорожку.
– Я тебя сюда не звал, – пробормотал витязь, – сам пришел.
Сплюнув в сторону, Наум пнул голову степняка сапогом. Та укатилась вниз по лестнице и быстро пропала в темноте, перекатываясь по ступенькам. Тело ордынца уже лежало замертво в трех шагах, плавая в луже крови.
В этот момент над ухом Наума просвистела стрела, пущенная своим же ратником. Едва успев отшатнуться – он уж решил, что свои хотели лишить жизни, – сотник увидел, как второй степняк застыл в двух шагах с поднятой саблей в руке. Стрела пробила ему грудь. Оттолкнув в сторону мертвеца, Наум двинулся дальше на шум сечи, куда уже устремились, обгоняя его, молодые ратники. Они схватились с пятью степняками, двое из которых махали топорами не хуже русичей, привычных к такому оружию.
– Сколько ж вас тут сегодня собралось, – зло крикнул Наум, воткнув одному из них ловким ударом меч в подбрюшье, – только успевай подарки раздавать.
Выдернув окровавленный клинок, он краем глаза заметил бойца, который только показался над стеной, едва успев схватиться ладонью за ее край. В другой руке степняк держал саблю, а за спиной виднелся перекинутый на ремне щит.
– Тебя я тоже в гости не звал, – рявкнул сотник и хлестко рубанул по краю стены, отсекая врагу кисть. С истошным воплем, блеснув окровавленной культей в отсветах полыхавшего пламени, степняк рухнул вниз. Он упал прямо на головы своим соплеменникам, что ползли вслед за ним по штурмовой лестнице, увлекая всех за собой. А его отрубленная кисть так и осталась на стене, вцепившись мертвой хваткой в навершие заточенного бревна.
Не успел Наум сделать шаг в сторону своих отроков, которые добивали проникших на стену ордынцев, как заметил край еще одной приставной лестницы, появившейся из мрака. Сотник шагнул к ней и разящим ударом расколол надвое череп поднимавшегося степняка, даже не заметив его лица. А затем, оглядевшись по сторонам – рядом не было никого, кто мог бы напасть, – приставил оружие к стене и схватился за край лестницы, снабженной захватными крюками. Наум поднапрягся, оторвал ее от края стены и оттолкнул, отправив в полет всех, кто уже полз по ней наверх. Сдавленные крики из темноты были ему ответом.
– Ну, вот и еще десяток приговорили, – радостно выдохнул Наум, подхватывая свое оружие и вновь бросаясь в самую гущу схватки. Прошло совсем немного времени, как Наум и его молодцы добили почти всех, кто залез на стену в этом месте. Сотник уже собрался отдать приказ вернуться к пролому и продолжать атаковать таран, но внезапно дальше по стене раздались новые крики и звон оружия, а затем и за спиной Наума послышалось то же самое. Там, где таран раскачивал стену, ордынцы исхитрились приставить лестницу и ворвались сквозь пролом наверх. Лучники, быстро развернувшись, встретили их меткой стрельбой и пока сдерживали, но те все лезли и лезли.
– Мало нас, – огорчился Наум, быстро оглядываясь по сторонам в поисках решения. Враги продолжали наседать со всех сторон. Вдалеке вновь послышался шум атаки и звон оружия – новый отряд захватчиков взобрался на стену в сотне шагов. Заполыхала вторая башня. Стена у пролома разгорелась пуще прежнего, пока русичи отбивали нападение, перестав ее тушить. Дымом от пожара заволокло почти всю стену у главной башни, здесь стало трудно дышать и почти невозможно рассмотреть врагов.
Вдруг стену тряхнуло так, что Наум едва не упал. В десяти саженях от него в край стены врезался огромный камень. Он раскрошил зубцы и смел с нее всех, кто дрался в этом месте. Трое ратников отправились к праотцам, превратившись в кровавое месиво. Людские кости смешались с деревянными обломками стены и просыпались вниз. Причем вместе со своими врагами. Стрелявшие не жалели даже своих воинов и посылали заряды в темноту не разбирая, лишь бы сломить сопротивление защитников города.
Второй удар пришелся ниже, стена содрогнулась и затрещала. Наум упал на одно колено. Еще несколько камней тяжело просвистело над стеной и обрушилось на крыши городских домов, превращая их в щепки. Один камень угодил в горящий дом, довершив его разрушение, – головешки разлетелись во все стороны, пришибив несколько метавшихся рядом людей. Они так и остались лежать в снегу, придавленные дымящимися бревнами.
– Пороки[1] подтянули, – сплюнул Наум в сердцах, – не удержать нам более стену.
И повторил, словно объясняя сам себе:
– Мало нас.
Он встал с колена, опершись на меч. Огляделся. Дым отнесло в сторону. Вокруг него сгрудился десяток лучников и несколько оставшихся ратников. Почти все, кем он командовал на стене, погибли за несколько дней осады. Новый удар – на сей раз тарана – сотряс крепостную стену до основания. Раздался треск, и от нее отвалился еще один кусок. Бревна рухнули вниз, придавив несколько воинов, спешивших на подмогу к защитникам. В месте образовавшегося пролома осталась едва ли половина высоты стены. И сотник понимал, что она выдержит от силы еще несколько ударов.
Наум перевел взгляд на городские улицы. Там, чуть поодаль, напротив башенных ворот, гарцевал на боевом коне облаченный в сверкающую бронь князь Юрий Игоревич[2]. Выстраивал рать, чтобы дать последний бой захватчикам на улицах города. Удивился Наум князю, но понял, одобрительно покачав головой.
Три кремля было в Рязани, три города. Первый – великокняжеский. Тот стоял на высоком северном холме, возвышавшемся над обрывистым берегом Оки, где в нее впадала речка Серебрянка. Кроме реки, хранили его глубокие рвы со всех сторон. Был не тронут еще огнем княжеский кремль. Мог бы Юрий Игоревич там запереться, да осаду еще долго держать, но не стал.
С востока к великокняжескому кремлю примыкал Средний город, где вся знать служилая и торговая обитала. Там стояли церкви, там был дом и самого Наума, где жена с детишками прятались. Этот город уже горел местами, разрушенный пороками и подожженный огненными шарами степняков. Но свой дом еще мог разглядеть сотник, старавшийся прогнать от себя прочь мысли о том, что будет с женой его и дочками, когда степняки ворвутся сюда. А самый большой город, Столичный, где жил остальной люд, был окружен третьей крепостной стеной, южную часть которой держал сотник Наум. И держать дальше уже не мог.
– Вниз идем! – приказал Наум, набрав в голос твердости. – Князю помогать будем. Здесь более не устоим.
И добавил:
– Лучники, спину держать!
Подняв оружие, Наум двинулся вниз по лестнице на соединение с воинами князя. Пропустив вперед меченосцев и развернувшись, лучники пустили еще с десяток стрел в сторону пролома. Выиграв время, они устремились вдогонку за своим сотником, оставив стену ордынцам.
Глава вторая
Средний город
Пробравшись между амбарами, примыкавшими к главной стене, Наум с горсткой своих воинов оказался на площади. Дорога от башенных ворот, что вела в Средний город, сходилась здесь вместе с несколькими улочками. А все пространство между внешней крепостной стеной и стенами Среднего города было застроено домами ремесленников разных мастей, мастерскими и амбарами. Площадь у башни окружали лавки. В мирное время здесь шла бойкая торговля. Сейчас же все было заколочено. Все, кто не сбежал и не воевал с оружием в руках, попрятались в домах и церквах, молясь о спасении. Часть домов и лавок уже была обращена пороками степняков в груду перемолотых бревен, остальные горели. Та же картина наблюдалась во всех кварталах.
Оказавшись с горсткой своих воинов возле князя, который уже выстроил войско из конных ратников и пехотинцев, Наум поклонился.
– Не удержать нам здесь более стену, княже, – сообщил он, выдохнув пар в морозный воздух, – не гневайся. Сдержали, сколь смогли.
– Вижу, пять дней справно бились, и то ладно, – коротко кивнул Юрий Игоревич, посмотрев на стену, вдоль которой уже не таясь сновали степняки, но еще малым числом. Затем князь вновь перевел взгляд на сотника и спросил, оглядев его малочисленных спутников:
– Все, кто остался?
Наум кинул.
– Будешь на правом краю биться. Бери половину моих пеших ратников под команду и держись. Отбросим ордынцев в пролом. Если не сдюжим, отойдем и будем Средний город держать. Авось успеет Ингварь с Евпатием и подмогой из Чернигова подойти.
Наум кивнул в ответ и окинул взглядом оставшееся в распоряжении князя войско. Здесь было конных витязей не более полусотни, за ними стояло еще несколько сотен пеших ратников, запрудив улицу. Все прочие находились на стенах в Среднем городе и кремле княжеском. Но осталось их немного, за пять дней бессменной осады почти всех прибрала смерть к рукам. А степняков за стеной счет шел на многие тысячи. Оставалось только и надежды на князя Ингваря с воеводой и дружиной помощников из Чернигова.
Не успел Наум додумать все это, выстраивая своих оставшихся ратников позади конных на правом краю, как раздался страшный треск, и стена возле башни рухнула под ударами тарана. Не успела древесная пыль опуститься, как пролом осветился ярким пламенем – то засверкали факелы в руках степняков, – и сотни их хлынули в город, словно огненное чудовище. «Ворвался зверь», – мрачно подумал Наум, покрепче сжав рукоять меча.
– Пришло время умереть за землю нашу! – крикнул князь Юрий, перекрывая шум от катившейся на него волны степняков, вскинул меч и поскакал вперед, увлекая своих всадников на пешее воинство врагов.
Князь первым достиг степняков и врубился в их ряды, отсекая головы в меховых шапках. Вслед за ним ударили его конные витязи, опрокинули и остановили центр нападавших. Они топтали ордынцев конями, люто секли мечами, отрубали головы, руки с саблями и факелами. И почти отбросили врага обратно за стену, усеяв трупами мерзлую землю. Залили кровью степняков весь снег на площади, сделавшийся черным в предрассветных лучах солнца. Но, отступив назад в центре, растеклись степняки по окрестным улочкам и охватили отряд княжеский по краям, продолжая наседать. Над головами сражавшихся свистели камни, пущенные из пороков, и стрелы, тысячами сыпавшиеся на город. А из пролома, вслед за пешими ордынцами, вдруг показались конные воины в тяжелых доспехах и ударили на дружину князя.
Силен и умел в бою был Юрий Игоревич. Многих степных богатырей своей рукой приласкал, жизни лишив. И еще больше дружина его покосила. Бились они так до тех пор, пока рассвет не наступил, и не позолотили лучи солнца маковки церквей, вокруг которых давно бушевал пожар. Лишь тогда, изрубив весь конный отряд степняков, оглядев оставшихся в живых и насчитав уже меньше половины, отступил князь от ворот к пешим ратникам.
В это время подскочил к нему гонец от сотника, что охранял западную стену.
– Князь, – крикнул он, перекрывая звон сечи, – пали Борисоглебские ворота. Прорвались и там ордынцы. Собор грабят. Монахинь сильничают.
– Держи эту дорогу, покуда сможешь, – приказал Юрий Науму, – а потом отходи к воротам в Средний город. Не удержаться нам здесь более.
Ускакал князь сквозь расступившихся ратников, прихватив с собой сотника Белояра и половину пехотинцев. Едва сомкнулись алые щиты оставшихся воинов, как из пролома вновь полезли степняки. То были опять пешие воины, но на сей раз новый отряд – в тяжелых доспехах, не уступавших броне русичей. Оглядел Наум свое поредевшее воинство и махнул рукой лучникам.
– Бей ворогов!
Тут же полетели стрелы в толпу ордынцев. Как ни метко стреляли русичи, но вскоре первые степные воины, пробравшись сквозь курганы мертвых тел на площади, ударили в самый центр русских порядков. Стали теснить их. А из пролома выбирались все новые и новые ордынцы. Сам Наум, что впереди своих воинов был, принял удар меча ордынского на щит и, отведя его, нанес свой. Метко ударил, в самое сердце, пробив прочный кожаный доспех с нашитыми на груди пластинами. Харкнул кровью широколицый воин и рухнул под ноги сотнику. Но на его месте тотчас возник новый. И того Наум изрубил на куски. Третий появился. Наседали ордынцы сильно, шли по своим же мертвецам, затоптав даже раненых, на коих никто не смотрел.
Долго стоял на месте отряд Наума, перемалывая врага, выгибаясь и медленно пятясь назад под непрерывным натиском, словно закованная в панцирь серебристая змея. Уже солнце на небосводе почти в самый верх поднялось. Но когда осталось от ратников не более трети, а гонцы донесли, что не только Борисоглебские ворота, но и Ряжские с Оковскими в руках неприятеля оказались, понял Наум, что ждать далее нельзя. Уже полгорода Столичного степняки захватили. Промедлить немного – и путь к Среднему городу отрежут. Приказал отходить.
Отбиваясь от наседавших ордынцев, отошел отряд сотника под самые ворота в Средний город. Здесь вновь увидал Наум князя Юрия, что проскакал мимо него с дюжиной конных воинов, а пеших с ним вообще не было.
Махнул рукой князь Науму, мол, «заходи в стены и запирайся. Будем здесь оборону дальше держать». Успел при этом заметить Наум, что ранен был князь Юрий. Намокла от крови алая накидка на левом плече.
Едва успев затворить ворота перед напиравшими ордынцами, Наум поднялся на стену Среднего города и, расставив людей по местам, взобрался еще выше на башню. Огляделся. Пожар поглотил уже больше половины ремесленных дворов, всю округу заволокло дымом, который изредка разгонял поднявшийся ветер. Другая часть построек была разрушена камнеметными машинам. Две церкви в Столичном городе горели. Почти везде уже хозяйничали ордынцы. Со стен было видно, как они отлавливали не успевших скрыться за стенами Среднего города людей и рубили их походя на куски, расстреливали из луков, забавляясь. Увидал со своего места на башне Наум, как опьяневшие от крови степняки убивали монахов Спасского собора. Ворвались внутрь, выволокли всех на мороз и стали приколачивать их к стенам домов, распиная как на кресте. А затем набросились на монахиню, что пыталась сбежать от них. И, содрав с нее одежды, за волосы затащили по снегу обратно в собор. Ее дикий крик, донесшийся даже сюда, заставил Наума содрогнуться. Он невольно обернулся и посмотрел в сторону своего дома, небольшого терема с резной башенкой, до которого было уже рукой подать.
– Где же Ингварь с Евпатием и подмогой, – пробормотал себе под нос Наум, теребя бороду, – поспеют ли, пока нас всех не перебили?
Ответом ему был гулкий удар в башенные ворота – это степняки дотащили свой таран уже сюда. Сотник спустился с башни на стену и принялся за свое ратное дело. Надо было управлять обороной Среднего города, стена которого была почти на треть ниже главной. На ордынцев вновь полилась смола, полетели камни и стрелы. Все, кто был в городе, мужики и даже бабы, рвались на стены, чтобы помочь осажденным. Наум разрешил, рассудив, что если эту стену не сберечь до подхода помощи, то в княжеском кремле всем не отсидеться. Да и сам князь был здесь же. Хоть и ранен, а смотрел с башни за штурмом. Шлем снял, от стрел не прятался. Но сотник понимал, что это не от глупого геройства, а чтобы людям своим показаться. Когда сам князь здесь, и у остальных сил для битвы прибавляется.
Короток зимний день. Бой шел до самого вечера. Ближе к сумеркам ордынцы почти одновременно взобрались на стену в нескольких местах, проломили ворота и ворвались в Средний город. Защитников осталось к тому времени не более двух сотен. Юрий Игоревич велел отступить со стен и с боем идти к своему кремлю. Приказал всех людей, кто был в Среднем городе, отправить в княжеский кремль, хоть и понимал, что поздно уже. Степняки, пробившись через Спасские ворота, перекрыли путь к мосту через ров.
– Дорогу я пробью, – сказал князь, надевая шлем и стиснув зубы от боли в плече, – а ты всех людей собери и за мной пускай, а сам держись сколько сможешь. Все другие сотники полегли уже, один ты остался.
– Сделаю, княже, – мрачно кивнул Наум.
Князь ускакал с отрядом конных ратников, коих было уже не больше трех дюжин. А Наум отправил гонцов по окрестным домам, чтобы людей выводили на центральную улицу, что вела в сторону княжеского кремля. И к себе домой гонца отправил, для надежности самого толкового из своих людей – лучника Данилу, чтобы жену Аксинью предупредил и поторопил. Дом Наума аккурат посередине стоял меж стеной Среднего города и воротами в княжеский кремль.
Остальные воины его, которых едва полсотни набралось, спускаясь со стен, ручейками стекались к основному отряду. Этот последний отряд сдерживал натиск ордынских пехотинцев у ворот, перегородив главную улицу меж домами, и пятился по ней назад под градом стрел. Отовсюду, повинуясь княжескому приказу, на дорогу выходили люди. Много семей было с детьми и стариками. Скарба никто не брал, дороже жизни нет у русского человека ничего. Хоть у купца, хоть у крестьянина.
– Бегите! – кричал им Наум сквозь лязг оружия. – В сторону кремля. Князь вас примет!
Люди, как могли, бежали к мосту через ров, где шла жестокая сеча между ратниками. А Наум оборонял их бегство, сдерживая наседавших степняков. Пока он бился с пешими. Но вдруг из ворот показался отряд ордынских конников. Это были тяжеловооруженные воины в шлемах, длинных латах, юбкой спускавшихся до колен, и с копьями в руках. На лошадях тоже были защитные попоны, обшитые пластинами. Глядя на них, Наум сердцем почуял, что дело плохо. Блестя броней в лучах предзакатного солнца, они протекли сквозь захваченные ворота и разделились на три потока. Центральный ударил на отряд Наума, почти сразу опрокинув обессиленных воинов. Два остальных двинулись вдоль захваченных стен в обход ратников и с обеих сторон обрушились на горстку конных витязей, среди которых бился Юрий Игоревич, уже почти прорубивший себе дорогу в спасительный кремль.
Словно бурный поток налетели ордынцы на русичей и поглотили всех. Наум лишь успел заметить, как Юрий Игоревич отсек голову одному из ордынских богатуров, а второго в ярости разрубил до седла. Но третий налетевший всадник пронзил грудь князя длинным копьем, сбросив его под ноги коню. Пропал князь в этом месиве людей и коней, а вслед за ним исчезли все до одного алые плащи русских витязей. Остались видны лишь доспехи ордынцев.
– Прощай, князь, – пробормотал ошеломленный Наум.
Но и его дела были не лучше. Мощным ударом степняки смяли оставшихся ратников и рассеяли их. Воины смешались с людьми, все еще бежавшими в сторону княжеского кремля. Всяк бился, как мог, погибая на месте. Атакующие ордынские всадники кололи всех без разбора, убивая бегущих женщин и стариков. На глазах Наума неподалеку от него один всадник поразил копьем в спину бежавшую женщину, которая прижимала к груди младенца. И поскакал дальше. Та упала, охнув. Но только оказавшись на мостовой в луже собственной крови, выпустила из рук ребенка. Младенец откатился от нее на шаг и закричал от страха. Следующий всадник походя пригвоздил ребенка копьем к доскам мостовой, заставив того замолчать навеки. Увидев это, Наум впал в бешенство.
Он подскочил сзади к всаднику и нанес удар в бок своим мечом. Ярость придала ему силы. Меч прошел в щель между латами и достиг сердца. Степняк рухнул вниз замертво, а Наум, не теряя ни мгновения, прыгнул в седло и, не оборачиваясь, погнал ордынского коня в сторону своего дома. Несколько стрел просвистело мимо, не задев сотника. Миновав несколько домов по пустой еще улице, он оказался у крыльца своего терема с резной башенкой. То, что он увидел, заставило закаленного воина содрогнуться.
На крыльце лицом вниз в луже крови лежал мертвый Данила, на спине которого зияла рана. Чуть поодаль от него трое мертвых степняков из пеших отрядов со стрелами в груди. Дверь в терем была распахнута. Оттуда доносились звуки борьбы и крик Аксиньи. Спрыгнув с коня, Наум в ярости ворвался в терем и увидел страшную картину. Две его любимых дочери, которым не исполнилось еще десяти годков, лежали на мокрых от крови досках, рассеченные почти пополам. Они даже не успели одеться и умерли в исподнем. А трое ордынских пехотинцев, отбросив оружие, насиловали его жену в углу на полатях. Лестница наверх терема мешала ему видеть лицо жены. Со своего места сотник разглядел только разорванный сарафан и разметанные волосы Аксиньи, которая истошно кричала и царапалась, но это только забавляло насильников. Двое держали ее, а третий, сбросив штаны, ритмично двигал задницей и хохотал от удовольствия.
