Олег Таругин
Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны
Пролог
Западный сектор, 40000 св. лет от Земли,
за несколько месяцев до описываемых событий
Два огромных ящера раскапывали кучу камней, опаленных знойным послеполуденным солнцем. Один мощными задними лапами раскидывал их, второй передними – маленькими и хрупкими на вид – тщательно перебирал содержимое образующегося отвала. Судя по характеру занимавших огромную площадь обломков, порой громоздящихся многометровыми завалами, некогда здесь был город, в одночасье уничтоженный какой-то чудовищной и злой силой, которой достало мощи, чтобы шутя раскрошить прочный бетон и перекрутить двутавровые балки. Картину разрушения дополняли многочисленные куски пластика, битое стекло и расщепленные, обугленные обломки некогда обработанного дерева. Кое-где среди мусора встречались и человеческие кости, на которые увлеченные своим занятием рептилии вовсе не обращали внимания.
Никакой одежды на ящерах не было, если, конечно, не считать таковой жилеты из грубой синтетической ткани, надетые прямо на серо-зеленую, неприятно отблескивавшую на солнце чешую, и состоящие из одних карманов – от совсем крошечных до поистине огромных, вмещавших емкости с водой и какие-то инструменты.
Копавшийся в отвале второй ящер вдруг резко замер, нервно облизнув раздвоенным языком продолговатые сухие ноздри. А потом зашипел первому:
– Ссстой… Ссстой… Не бросссай… Нашшел шшто-то…
– Ыхырр? – вопросительно рыкнул его напарник, оборачиваясь.
Второй показал ему запорошенный каменной пылью маленький черный кубик, зажатый в трехпалой лапе с устрашающего вида когтями:
– Массстер будет рррыад! Хосссяева будут рррыады!
– Бешшим!
И оба холоднокровных с грацией, неожиданной для своей массы, помчались к видневшимся в пустыне тентам.
– Массстер, воттт…
Второй протянул кубик начальнику. Тот посмотрел на ящера и кивнул:
– Включшши, Рырхх. А ты, Хотссс, ззза водой метнисссь. Жжжарко.
Хотс довольно кивнул и умчался к портативному холодильнику, заполненному пластиковыми емкостями с холодной водой. А Рырх осторожно нажал огромным когтем на едва заметную выпуклость на одной из граней кубика.
Некоторое время ничего не происходило, и Рырх разочарованно замотал огромной чешуйчатой башкой:
– Сссломан, сссломан…
Внезапно над пустыней раздался бесстрастный металлический голос:
«Из речи восьмого Автарка Эйкуменской Республики Клауса Маурьи перед Сенатом и Консулами.
Запись от 9 апреля 2297 года от Рождества Христова.
16.00–16.45 по среднекосмическому (эйкуменскому) времени.
Аудиокопия номер 54231.
– Сограждане! Товарищи! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои! У каждого государства и народа есть периоды восхода, расцвета и заката. Кто, кроме специалистов-историков, может ныне вспомнить Ассирию и Вавилон, Карфаген и Рим, османов и генуэзцев? В Лету канули рейхи и штаты, союзы и содружества. Вот уже более ста пятидесяти лет назад русские, немцы, индусы, китайцы, поляки, колумбийцы и другие народы Земли объединились в единую Республику, отбросив прежние предрассудки и распри. Вот уже полтора века мы не знаем войн. Мы победили нищету и голод. Мы победили эгоизм и преступность. Мы освоили Ближний Космос и вышли в Космос Дальний. Мы вынесли нашу промышленность на другие планеты и превратили Землю в Эйкумену. Зловонную пустыню – в цветущий сад.
Мы победили.
(Пауза. Аплодисменты).
Мы победили… самих себя. И эта победа ныне гибельна для нас в ничуть не меньшей степени, чем все ужасные братоубийственные войны прошлого…
(Легкий шум непонимания в зале).
Гибли республики и империи. Гибли народы. А сегодня гибнет само человечество. Сограждане! Я, восьмой Автарк Клаус Маурья, вынужден сообщить вам ужасные новости. Началась война!
(Шум усилился. Неразборчивые крики).
Как вы заметили, в зале отсутствуют десять наших коллег, представителей планет Западного сектора. Именно туда вторгся враг. Враг, подобного которому человечество еще не знало. Сенаторы планет еще несколько месяцев назад отправились строить оборону, и с тех пор от них нет известий. И, скорее всего, уже не будет.
О противнике мы можем сообщить немногое. Специалистам-психотехникам удалось снять голографические слепки с памяти нескольких беженцев с подвергшихся нападению планет. Да, сограждане, лишь нескольких. Вероятнее всего, мы уже потеряли более миллиарда человек. Сограждане! Я прошу тишины! Прежде чем мы покажем вам один из слепков, я прошу подняться на трибуну капитана спасательного корабля «МСК-945» Ивана Смитсона.
(Стуки по микрофону. Шаги. Непрекращающийся шум в зале).
– Доброго времени суток, сенаторы! Я капитан малого спасательного корабля номер девятьсот сорок пять Иван Смитсон. Наш корабль приписан к спасательной станции «Западная». Двадцать второго июня по эйкуменскому календарю мы получили по грависвязи сигнал бедствия. Событие, хотя и не часто случающееся, но рядовое. В штатном режиме мы совершили прыжок по указанным координатам. То, что мы увидели…
Мы вышли в обычное пространство за десять с половиной световых секунд от планеты Эритрея системы Бета Центавра. На ее орбите находилось пять огромных кораблей. Чужих. Нечеловеческих.
(Шум в зале, не прекращающийся в течение нескольких минут. Слышны выкрики: «Невероятно!», «Этого не может быть!»).
От линкоров – мы назвали их именно так, по аналогии с боевыми кораблями древности, прежде всего, из-за огромных размеров – постоянно отделялись катера, видимо, десантные и устремлялись к планете. Несколько тысяч катеров. В контакт мы вступать не стали и, подобрав найденную на высокой орбите стандартную спасательную шлюпку типа «Арго», нырнули обратно в подпространство. На борту спассредства находилось семь человек: двое мужчин, четыре женщины и ребенок. Мальчик. В течение суток все взрослые скончались, причина смерти неизвестна. Инфекций, известных эйкуменской медицине, не зафиксировано, тем более, из команды моего корабля никто не пострадал. Ребенок выжил, но он… Он находился в состоянии глубокого посттравматического шока. Вздрагивал и кричал при каждом резком звуке или движении.
(Выкрик из зала: «А мальчик? Что с мальчиком?»).
– Сограждане! Он жив и находится под присмотром лучших врачей Республики. Спасибо, капитан!
(Шум шагов. Стук по микрофону).
– Итак, сограждане. А теперь голослепок памяти выжившего ребенка.
Женский голос: Ли, что это?
Мужской голос: Не знаю, Лана.
Женский голос: Макс, подойди сюда! Смотри, сколько звезд падает! Позови сестренок!
Детский голос: Сейчас, мама!
Мужской голос: И это посередь белого дня! Не нравится мне все это!
Женский голос: Зато красиво! Макс, ну позови же сестренок, пусть они тоже полюбуются!
Детский голос: Мам, они в куклы играют и на меня опять наругаются, а потом еще и тебе нажалуют…
Громкий удар. Визг. Грохот. Скрежет. Сквозь него неясные крики. Звон стекла.
Женский голос: Ли! Ли! Что это? Ли!
Детский голос: Папа, папа!
Мужской голос: Всем в гараж! Вниз, вниз! Лана, запускай флаер! Я за дочками! О, господи! Что это?
Громкий рык: Ыххыррарур!!
Женский голос: Ааааааааааааааааааааа!
Мужской голос: Бегите, бегите, я сказал! Эй, ты, я здесь! Оставь их…
Шипение. Удар. Топот ног.
Женский голос: Сынок, запускай флаер, я сейчас за дев… Аааааааааааааа!!!!!!!!
Булькание. Удар. Тяжелые шаги.
Детский голос: Мама, нет! Мама, нет!
Шипение. Глухой удар. Еще глухой удар. Звонкий удар. Свист ветра.
Детский голос: Мама, нет, мама, нет, мама, нет, мама, нет…
Захлебывающийся плач, переходящий в крик.
Снова глухой удар.
– Сограждане! Далее мы смонтировали несколько кусков из памяти мальчика. Дело в том, что после удара флаера о землю он потерял сознание. Психологи все еще работают над расшифровкой закрытой долговременной памяти ребенка. Но, похоже, ничего нового там уже не будет. А вот далее…
Мужской голос: Макс! Макс! Очнись! Где папа, где мама?
Детский голос: Оно, оно, оно…
Детский крик, приглушаемый чем-то плотным.
Женский голос: Тише, Макс! Тише! Иначе они услышат!
Мужской голос: Да вколи ему что-нибудь покрепче! Я перенесу его в шлюпку!
Женский голос (рыдающе): Сейчас, сейчас!
Мужской голос (затухающе): Держи рюкзак, я его через плечо…
– А теперь самое главное, сограждане! Призываю к вниманию!
Женский голос (задыхаясь): Почему они нас отпустили? Они же всех убили! Почему именно нас?
Мужской голос (раздраженно): А я откуда знаю?
Второй мужской голос: Успокойтесь. Нам уже ничего не угрожает. Вернер, ты сигнал послал?
Первый мужской голос: Да.
Женский голос: Господи, как дышать больно!
Второй мужской голос: Мари, ты остальных женщин в гравикомпенсаторы погрузила?
Женский голос: Да. Но им все хуже и хуже. Аэлита истекает кровью. Кибердок не справляется даже в максимальном режиме. Ой!
Первый и второй мужской голоса одновременно: Что?
Женский голос: Макс, кажется, очнулся. Максик, ты как?
Второй мужской голос: Мари, иди немедленно ложись, на тебе лица нет. Парню я вколю еще успокоительного. Спи, Макс, спи!
Первый мужской голос: Господи, как больно!
Второй мужской голос (затухающе): Вернер, ты…
– Сограждане, это пока все!
(Шум в зале).
– Сограждане! Успокойтесь! Сограждане!
(Звяканье чем-то металлическим по стеклу).
– Сограждане, я прошу вас!
(Шум постепенно стихает).
– Итак, сограждане, это пока вся имеющаяся у нас информация. Все, что мы увидели, это одного гигантского, в полтора человеческих роста ящера. Двуногого. Похожего на наших ископаемых динозавров. В руках, вернее, в передних лапах, держащего нечто, напоминающее наше древнее оружие. Безжалостного и очень сильного. Спокойно убивающего и спокойно… Спокойно поедающего свою жертву. Да, сограждане, именно так – поедающего! Второе. Тех людей, которых подобрал капитан Смитсон, но которых мы не сумели спасти, вероятнее всего, отпустили специально. Почему – мы можем только догадываться. Психотехники не успели снять с них слепки. И третье, в данной ситуации, пожалуй, самое главное – нам нечем с ними воевать. Да и некому. Мы расконсервировали военные склады стратегического резерва и раздаем ополченцам оружие. Но практически никто не умеет им пользоваться. Впрочем, оружием-то овладеть дело нехитрое, вот только кто из нас реально сможет его применить, кто сумеет выстрелить по живому организму? Никто, я думаю… А ведь есть и еще одна проблема – мы совершенно не владеем искусством войны. Фуллер, Гудериан, Жуков, Кривошеин, Мольтке, Сунь-цзы – имена, интересные сегодня лишь студентам-историкам и их учителям.
(Пауза в речи. Бульканье воды. Звяканье стекла).
– Человечество на краю гибели, сограждане…
* * *
Голос замолк. Ящеры переглянулись. Кажется, археологическая экспедиция окупилась.
Нет никакого сомнения, что противник в панике и, значит, им ничто не угрожает. Остановить их не сможет никто.
Хозяева будут очень довольны…
Глава 1
Прошлое. 1944 год
– И какого хрена им надо? – ругнулся капитан Крупенников, прочитав предписание.
– А я знаю? – пожал плечами старший сержант. – Оне там велели прибыть срочно. Ачо я сделаю?
– Ничоа! – раздраженно ответил Крупенников своему ординарцу и сел на нары землянки. После чего почесал левую ступню.
– Иванов! Отчего пятки желтеют?
Тот удивленно приподнял брови:
– А я знаю, чели?
– Вятский ты валенок, – ругнулся капитан. – Что там немцы?
– Сидят немцы в своих окопах, – бодро доложил старший сержант.
– Это правильно тактически. А вот стратегически – не очень.
– Это почему?
– Лучше, если бы они бежали стратегически. Я в штаб дивизии, Иванов.
Старший сержант с русской фамилией и не менее русской круглой физиономией кивнул. И только после этого удивился:
– А зачем?
– А я знаю, чели? – передразнил Крупенников, натягивая новые, недавно полученные со склада сапоги. Портянки воняли на всю землянку. Капитан не менял их с начала операции.
– Вызывают, и все тут. Мы люди маленькие и подневольные. Сказано явиться – являюсь.
– Поди, орден дадут? – поинтересовался Иванов.
– Нет, ребята, я не гордый, я согласен на медаль! – цитатой из «Василия Теркина» ответил комбат. – Буду к вечеру.
Командир стрелкового батальона капитан Виталий Крупенников не догадывался, что ни к вечеру, ни к утру сюда уже не вернется. Он раздавал замполиту и ротным короткие приказы, не зная, что больше никогда их не увидит. Военные судьбы извилисты, и пока капитан будет выслушивать разнос командира дивизии, совершенно дежурный и ничего не значащий, на позиции батальона выйдет какая-то моторизованная часть эсэсманов. Выйдет, сомнет – и намертво застрянет в траншеях смертельно уставших русских солдат.
Операция «Багратион» уже подходила к своему логическому концу. Немцы толпами сдавались там, где тремя годами раньше бились насмерть окруженцы Западного фронта. Минск, Гродно, Барановичи – опаленные войной и обильно политые кровью белорусские города навек войдут в героические летописи Красной Армии. Немцы пройдут маршем по Москве. Пленные немцы. А за ними пройдут поливальные машины, совсем не символически смывая немецкое дерьмо со столичных улиц.
Но это все еще впереди. А пока капитан Крупенников трясся в «Виллисе», специально присланном за ним из штаба фронта. Да, минуя полк, дивизию, армию – сразу в штаб фронта. Трясся и удивлялся вниманию высокого начальства к скромной особе обычного пехотного капитана. А пока он удивлялся, его ординарец, «вятский валенок» Иванов, щеря окровавленный рот, падал с противотанковой гранатой под гусеницы немецкого танка.
Военные судьбы. Военные дороги. Военные жизни.
Короткие, как выстрел…
Рвущиеся, как тротил…
В штаб фронта Крупенников прибыл почти в полночь. Пришлось еще час ждать, когда его позовут пред высокие очи. За этот час капитан выкурил половину пачки папирос, насмотрелся на связисток и штабных полковников и даже вздремнул десяток минут.
За этот же час прорвавшихся через позиции его батальона немцев смяли подоспевшие танкисты. Бои, так сказать, местного значения, не всегда отражавшиеся на картах больших штабов.
Крупенников лениво считал звезды на небе и мечтал об ужине, плавно переходящем в завтрак. Мечты его были прерваны суматохой на крыльце бывшей сельской школы, а ныне штаба фронта. Капитан соскочил с чурбака, последний час служившего ему стулом.
Окруженный под– и просто полковниками на улицу вышел сам командующий фронтом.
– Товарищ генерал армии! – Крупенников сделал шаг вперед. Ждать вызова надоело, а дальше передовой, как известно…
– Кто такой? – сердито спросил уставший командующий фронтом.
– Капитан Крупенников по вашему приказанию прибыл! – бодро отрапортовал комбат.
– Крупенников? По моему приказанию? – поморщился генерал.
– Так точно! – еще больше вытянулся капитан.
Один из полковников что-то шепнул на ухо генералу.
– Аааа! – вспомнил тот и улыбнулся. – Совсем замотался. Большие дела делаются, капитан! Не до тебя было.
Крупенников отмолчался.
– Это твой батальон в Полоцк первым ворвался? – спросил его комфронта.
– Так точно! – с начальством надо разговаривать на языке Устава. Начальство это любит.
– Молодец. Хорошо воюешь, – кивнул комфронта. – В штрафбат пойдешь.
– За что!? – удивился Крупенников. Чего-чего, а вот этого он не ожидал. – Товарищ генерал армии, если это за тех коров, так я же батальон подкормить. Пять дней без горячей пищи, а коровы все одно бесхозные были, вот-вот и на минное поле бы…
– Какие коровы? – не понял генерал.
– Рогатые… – почти жалобно сказал капитан, плохо думая на особиста и замполита, успевших стукнуть наверх о мародерстве.
В это же самое время замполита несли на операционный стол доставать немецкие пули, пробившие грудь, а то, что осталось от накрытого близким разрывом особиста, похоронщики закапывали в неглубокой воронке.
И тут комфронта громко засмеялся, запрокинув голову так, что едва не упала фуражка. Следом за ним заржал и весь штаб.
Крупенников растерянно смотрел на хохочущих офицеров.
– Коровы, говоришь?
– Г-гуляш повара сделали, – кивнул капитан, чуть заикнувшись.
– Гуляш – это хорошо. За Полоцк, капитан, Красную Звезду от меня получишь. Завтра же. Вернее, сегодня. Да. Сегодня, – генерал посмотрел на звездное небо, помолчал и добавил: – Сидорович! Документы оформи.
– Есть, товарищ генерал армии! – кивнул какой-то полковник и открыл папку.
– А ты, капитан, пойдешь все-таки в штрафбат. Командиром. Согласен?
Ну и как тут откажешься?
– Так точно, товарищ генерал армии! Согласен!
– Ну, вот и хорошо! Утром получишь предписание и отправишься в батальон. Прошлого батю ранило, а ты у нас геройский комбат. Справишься с архаровцами?
– Справлюсь, товарищ генерал армии!
– Ну, вот и ладушки!
Генерал сделал несколько шагов в сторону темнеющих изб, но вдруг остановился, обернулся и добавил:
– Слышь, майор Крупенников! В военторг зайди.
– Зачем? – не понял капитан.
– Погоны новые купи.
И генерал со своей свитой исчез в темноте белорусской ночи, оставив изумленного поворотом судьбы капитана, то есть уже майора, в одиночестве.
«Заранее не могли сказать?» – пожалел Крупенников оставленные в батальоне вещи. Впрочем… какие там вещи? Отрез сукна, который он хотел послать матери, да пара бутылок трофейного вина? Сукно жалко, а вино… Да хрен с ним! Чтобы советский офицер да вина бы не нашел, а то и чего покрепче…
До батальона Крупенников добрался лишь к утру. Зверски хотелось спать и есть, но сначала – работа. Да, война это не подвиги, война – это работа. Порой без сна и отдыха.
– Капитан Лаптев, – протянул руку хмурый начальник штаба отдельного штрафного батальона.
– Кап… Майор Крупенников! Виталий.
– Виктор, – кивнул заспанный начштаба.
– Ну, вот и познакомились, теперь к делу!
– Может быть, позавтракаете, товарищ майор? – предложил капитан, сам наверняка желавший хотя бы чаю.
– Завтрак это хорошо, – согласился Крупенников. – Совместим приятное с полезным, а…
– А необходимое с желательным, – закончил фразу Лаптев.
Крупенников усмехнулся:
– Мысли сходятся у дураков, товарищ капитан!
– Ну не только же у дураков. В армии желания совпадают у миллионов людей: завтракать-то всем хочется в одно время!
– Да вы философ, товарищ капитан!
– Скоро таким же станете, товарищ майор. Переменники народ особый. Некоторые в чинах побольше наших ходили, так что ухо востро держать надо.
– Переменники? – не понял Крупенников.
– Так точно, переменники. Не слыхали такого термина? Штрафниками личный состав у нас не называют. Оскорбительно звучит для бойцов.
– Хм… – удивился комбат.
– Посему – переменный состав. Они же у нас не более трех месяцев находятся.
– В каком смысле? – напрягся новоиспеченный комбат.
– Да в простом – погоны обратно на плечи и возвращаются в свою часть с погашенной судимостью. Если до этого кровью или подвигом вину не искупят.
– Ааа… – протянул Крупенников и расслабился. – Это я знаю. Почему-то подумалось, что три месяца не все…
– Да ну что вы, товарищ майор! Потери у нас, конечно, выше, чем в обычных частях. Все же мы всегда на острие атаки. Штурмовой офицерский батальон – не хухры-мухры. Батя… в смысле, комбат Перепелицын, всегда нас так называл.
– Пожалуйста, товарищи офицеры! – высокий солдат без знаков различия на гимнастерке, темнеющей следами сорванных погон, поставил на стол сковородку со скворчащей яичницей, тарелку с колбасой и хлебом. Потом нерешительно спросил:
– Еще чего надо?
– Чаю давай, Смешнов.
– А?..
Начштаба вопросительно посмотрел на комбата:
– Спирта?
– Вечером, – решительно отказался Крупенников. И понял, что незнакомый ему «батя», предыдущий комбат, любил употреблять алкоголь вне зависимости от времени суток. Лаптев кивнул бойцу, и тот исчез, как говорится, с глаз долой.
– Контингент какой в батальоне? – майор взял немецкую ложковилку, протянутую ему капитаном.
– Разный. Смешнов вот, например, тоже капитаном был. Тыловиком. Проворовался интендант, с вышестоящим начальством не поделился. Вот результат. Зато достать все на свете может, хочешь – паровоз на спирт выменяет, хочешь – спирт на сало.
– А остальные?
– Все есть, по всем статьям. Насильники есть, убийцы, ворья много, даже дуэлянт есть один.
– Это как? – заинтересовался Крупенников, обмакнув кусок хлеба в желток.
– Да бабу два летехи не поделили. Связистку, что ли? Или медсестричку? Не помню. Ну и устроили дуэль на пистолетах. Один в гроб, другой к нам. А сестричку с пузом – в тыл.
– Успели Катюшу зарядить? – понимающе усмехнулся Крупенников.
– Успели, – кивнул Лаптев. – В тылу и выстрелит. А разбирались из-за того, кто из них глубже в дуло заряд забил.
– Я бы хотел ознакомиться с делами штрафников, то есть переменных. Но для начала с ротными и взводными познакомлюсь. Кто ими командует?
– Как обычно, строевые офицеры, – пожал плечами капитан. – Переменники только отделениями командуют.
– Интересно тут у вас… – хмыкнул Виталий. – А с оружием как?
– Личный состав вооружен автоматами, с гранатами тоже нормально. Проблем никогда с этим не испытываем.
– Что, винтовок совсем нет? – откровенно удивился майор.
– А зачем они нам? В окопах трехами не особо размахаешься, «папаши» в окопах гораздо удобнее. Мы же в атаки ходим. В обороне штрафников не держат.
– Это еще почему?
– Да потому, что мы – элита армии, хоть и уголовная. Сами смотрите – разведчики, танкисты, саперы, пехота. Есть даже один бывший особист. И военный прокурор тоже.
– Особист? – удивление Крупенникова все нарастало и нарастало.
– Так точно, – ухмыльнулся Лаптев. – С ним там вообще история темная. Осудил неправильно какого-то полицая бывшего.
– Освободил, что ли? – спросил комбат.
– Наоборот. Высшую меру дал. Причем лично и исполнил.
– А что же тогда его в штрафбат?
– А тот полицай партизаном оказался, связником. Ну или что-то такое. Харченко, особист наш, лучше знает.
– И?
– Его к нам. А партизана к медали. Посмертно.
– Дела… – вздохнул Крупенников. – А прокурор?
– Там куда смешнее. Расскажу как-нибудь. Я уже и привык к таким историям.
– Ладно… Зови офицеров, – остатки яичницы Крупенников вытер кусочком хлеба, заел кружочком кровяной колбасы и шумно захлебнул горячим чаем.
Минут через пятнадцать офицерский состав штрафбата собрался в командирском блиндаже.
– Товарищи офицеры! Разрешите представиться, майор Крупенников, Виталий Александрович. Назначен командиром вашего батальона взамен убывшего майора Перепелицына. Будем воевать вместе. Прошу вас представиться.
– Командир 1-й роты, старший лейтенант Петровский.
– Командир 2-й роты, старший лейтенант Заяц.
– Временно исполняющий обязанности командира 3-й роты лейтенант Свинцов.
– Командир 3-й роты выбыл в связи с ранением, – шепнул комбату капитан Лаптев.
– Командир 4-й роты старший лейтенант Песцов.
Потом пошла очередь лейтенантов – командиров взводов.
– А минометчики, пульрота? – поинтересовался Крупенников.
– В каждой роте по три расчета восемьдесят вторых минометов. В каждом взводе два расчета «дегтяревых». Обычно на операциях нам добавляют тяжелые полковые минометы и пульроты в усиление. Иногда даже танки, но это уже не от нас зависит, а как там фронт решит.
– Мощно! – качнул головой Крупенников, одобрительно поджав губы. – А замполит где? Особый отдел?
– Еще вчера за пополнением убыли. У нас тут этим делом они занимаются, сами понимаете, товарищ майор.
Крупенников кивнул.
– А настроение какое у бойцов, товарищи офицеры?
– У всех по-разному, товарищ майор, – ответил комроты-два Заяц. На зайца, вообще-то, он похож не был, скорее на волка – поджарый, мускулистый с хищным блеском в глазах. – У всех по-разному. У кого-то боевое, у кого-то трусливое, кто-то равнодушен к своей судьбе…
– А чаще всего?
– Воюют все нормально, если вы об этом, товарищ майор. Самострелов у нас не бывает. За самострел в штрафбате один приговор – расстрел.
– Особист суровый?
– Обычный, – пожал плечами Лаптев. – Закон такой. Все тут кровью искупают, а самострельщика что, в тыл везти? Нет уж, пусть тут и лежит. Вот был у нас случай – немец бомбежку устроил, так три умельца под шумок друг другу задницы и прострелили. Да не просто, а через буханку.
– Через буханку-то зачем? – не понял Крупенников.
– А чтоб нагар пороховой вокруг раны не отпечатался. Так быстро всех троих раскусили. У одного пуля в кость попала и отрикошетила в живот. В санбате ее, конечно, достали, но он все одно помер. А тут еще двое с похожими ранениями. Ну, и раскололи паразитов. Сознались голубчики у особиста как миленькие.
– Шлепнули?
– За милую душу. И закопали тут же.
– А домой что сообщили?
– А вот это уже, товарищ майор, от вас зависит. Батя всегда писал в похоронках, что, мол, пал смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Семьям не надо знать, что их отец шкурой оказался, они-то в этом не виноваты…
– А у нас в роте был случай, – вступил в разговор врио командира 3-й роты лейтенант Свинцов. – Во время боя один переменник себе на ноге ножом несколько разрезов сделал и под кожу осколки засунул.
– А говорите самострелов мало, – ухмыльнулся Крупенников.
– Так больше и не было, товарищ майор!
– Ну-ну… – скептически покривился комбат. – Давайте личный состав на построение. Будем знакомиться.
Майор вышел под жаркое солнце августа сорок четвертого, когда штрафной батальон уже выстроился в четыре шеренги буквой «П». Он неторопливо шел вдоль строя, рассматривая лица бывших офицеров, а ныне штрафников, и пытался понять, заглядывая в их глаза, – что движет ими? Страх? Жажда свободы? Раскаяние? Отчаяние? По своему двухлетнему военному опыту – а два года войны, как известно, стоят двух десятков лет мирного времени – он знал, что, лишь поняв этих людей, он сможет командовать ими, сможет послать их в бой не веря, но зная, что они выполнят приказ с честью. А чтобы понять их, бессмысленно листать личные дела, изучать характеристики командиров или прислушиваться к мнению замполита. Нужно в первую очередь увидеть глаза своих бойцов.
А глаза были…
Да обычные, в общем-то, глаза. Как у всех. У кого-то любопытные – «ну-ка, кого нам вместо Бати прислали?», у кого-то настороженные – «чего ждать от этого щегла в новеньких майорских погонах», у кого-то ехидные – «сегодня ты комбат, а завтра ты на моем месте», у кого-то равнодушные – «и не таких видали».
Обойдя строй, Крупенников вышел на средину плаца. Широко расставил ноги. Поправил по привычке ремень. Заложил руки за спину.
– Товарищи!
По строю побежал шепоток и смешки.
Капитан Лаптев, стоявший за правым плечом, тихо поправил комбата:
– Граждане переменники, товарищ майор…
Тот едва кивнул в ответ:
– Граждане… Солдаты! Да, я не оговорился! Раз воюете, значит, солдаты Красной Армии. Для меня, майора Крупенникова, вашего нового командира, не имеют никакого значения ваши судьбы. Мне не важно, кем вы были и почему попали сюда. Мне важно, как вы воюете сегодня. Сейчас! Чем лучше мы с вами воюем, тем быстрее вы вернете свою честь, и тем быстрее мы с вами вернемся домой. Тем быстрее закончим войну. Я видел многое. Начинал войну под Сталинградом. Верю, что ни я вас не подведу, ни вы меня. А теперь, батальон… Слушай мой первый приказ. После обеда приступить к занятиям по тактической и огневой подготовке согласно плану. Командирам рот и взводов доложить о результатах к девятнадцати ноль-ноль. Батальоооон… Смирно! Поротно… В расположения… Шагом… Арш!
Сдерживая ехидную улыбку, Крупенников сделал шаг назад, наблюдая, как переменники растерянно замялись на месте. Лишь один взвод стройно повернул направо и зашагал в нужном направлении.
– Чьи? – поинтересовался он у Лаптева.
– Свинцова бывшие. Теперь он временно на роте, взводом переменник командует. Бывший подполковник Звягин. Товарищ майор, а ведь у нас никакого плана подготовки нет. Третий день как из боя вышли. Люди отдыхали, да и у нас дел по горло было.
– Капитан, – повернулся к Лаптеву комбат. – Сейчас у нас десять пятнадцать, так?
– Так, – согласился начштаба.
– У вас два часа сорок пять минут на составление плана. А за это время, как известно, можно до КВЖД сбегать. Да… И включите в план строевую.
– Так точно, товарищ майор!
Крупенников опять поправил ремень, снял фуражку и посмотрел на солнце, утерев платком пот со лба.
«Вот лейтенанты и решили, что я зверствовать начал, – мелькнула мысль. – Когда-то и я так думал…»
