Алексей Исаев
Мозаика Великой Отечественной. От 22 июня до Курской дуги
Схема действий 4 тд, нарисованная ее командиром генералом Потатурчевым в немецком плену.
Упомянутый женой генерала его расстрел немцами представляется маловероятным событием. При всей жестокости и бесчеловечности в отношении советских военнопленных обращение с представителями советского генералитета сохраняло определенные рамки. Также маловероятной является вербовка Потатурчева немцами. Вербовали для засылки в советских тыл людей в менее высоких званиях. Более вероятными являются побег Потатурчева из плена и ранения в ходе побега. Побеги из плена, в том числе генералов, имели место. Например, из плена бежал командир 10-й танковой дивизии 15-го мехкорпуса С. Я. Огурцов. Однако, выбравшись к своим, Потатурчев мог уже не пройти проверку НКВД по тем или иным причинам. Поражение 4-й танковой дивизии здесь вряд ли составило базу обвинения. Командир 7-й танковой дивизии того же 6-го мехкорпуса С. В. Борзилов, побывав в окружении, под следствие не попал и погиб в Крыму в 1941 г. на генеральской должности. Судьбы 4-й и 7-й танковых дивизий в Белостокско-Минском котле мало чем друг от друга отличались.
Допрос генерала Потатурчева в немецком плену также вряд ли в январе 1942 г. мог оказаться в распоряжении советских органов. Обвинять на его основе в разглашении военной тайны в НКВД просто физически не могли, в отличие от 1945 г., когда в распоряжении органов оказывались все документы по освобождаемым из германского плена генералам. Возможно, А. Г. Потатурчев был обнаружен в родном селе при его освобождении Красной армией в декабре 1941 г., а затем это стало основой для каких-то обвинений. Почему не попытался перейти линию фронта? Почему не связался с партизанами? Однако здесь мы встаем на зыбкую почву догадок и домыслов. Вопросов в отношении судьбы генерала Потатурчева пока больше, чем ответов.
Так или иначе, допрос советского генерала Андрея Герасимовича Потатурчева остается одним из немногих документов, по которым мы можем оценить его как человека и военачальника, которому были доверены сотни боевых и вспомогательных машин и судьбы тысяч людей.
Допрос генерал-майора Потатурчева, командира 4-й танковой дивизии
221-я охранная дивизия. Оперативный отдел штаба КП дивизии, 30 августа 1941 года. Бобруйск
1) Личность: родился 2.11.1898 в Ленине (деревня примерно в 60 км юго-восточнее Тулы), сын крестьянина-бедняка. Школьное образование: средняя школа.
Военная карьера: призван в царскую армию в 1917 году в гарнизон Смоленска. Начал карьеру в качестве простого солдата в резервном артиллерийском батальоне, не имел намерения становиться офицером. В звании ефрейтора вступил в Красную армию. В 1918 году оказался в Ленинграде в артиллерийской колонне. Здесь проходил обучение на первых артиллерийских курсах. С ноября 1918-го по октябрь 1919-го – в артиллерийской офицерской школе. Здесь получает звание лейтенанта. В 1920 году участвовал в кампании против Польши в звании старшего лейтенанта и должности командира батареи. В 1927 году повышен до капитана. В 1930—33 годах учился в Военной технической академии в Ленинграде. Эти курсы были предназначены для войсковых офицеров. Итоговая оценка по результатам обучения – «хорошо». В 1933—35 годах учился в Академии в Москве. Закончил ее в звании капитана. Командовал танковым батальоном в Харькове. В 1936 году – майор, в 1938 году – полковник. Участвовал во вводе войск в Польшу и Литву в должности командира бригады. В июне 1940 получил звание генерал-майора. Затем переведен в Белосток, где становится командиром недавно созданной 4-й тд.
Танк КВ с 76,2-мм пушкой Л-11 из 6-го мехкорпуса.
2) Структуру своей дивизии к началу боев 22 июня он нарисовал сам (см. копию с его собственноручной подписью). Отдельные пояснения по структуре 4-й тд, которые генерал-майор П., командир 4-й тд, дал устно, также зафиксированы.
Относительно качества своего офицерского корпуса он высказался негативно и критически.
Штатный состав офицеров в его дивизии составляет около 1200 человек. Реальная численность 22 июня была около 1000 офицеров, из которых около 70 % были «молодежью».
В ротах танковых полков находились в среднем по 12 офицеров (офицер почти в каждом танке), в батареях – в среднем по 5 офицеров.
Уровень подготовки дивизии:
Офицерский корпус в целом подготовлен плохо. Потатурчев очень жаловался на молодых офицеров (составлявших основную массу офицерского корпуса), которые недавно прибыли из школы и у которых поголовно отсутствовал опыт, необходимый для офицеров данного рода войск.
Своими батальонными командирами он был доволен. Часть из них – участники Финской кампании. Один из батальонных командиров награжден за Финскую кампанию. Все офицеры в его дивизии были технически грамотными и относились к танковым войскам.
Унтер-офицерский корпус дивизии отличался особенно плохим качеством. На допросе Потатурчев пояснил, что он прекрасно знает, что от компетентного и надежного унтер-офицерского состава зависит очень многое. Причину плохой подготовки унтер-офицеров он видит в слишком коротком сроке обучения – 2 года, кроме того, не хватает качественного обучающего персонала.
Его предложение по повышению уровня подготовки унтер-офицерского корпуса заключается в следующем:
А) Продление срока службы (минимум 3 года).
Б) Более качественная подготовка обучающего персонала.
В) Укрепление дисциплины (отмена надзора со стороны комиссаров, НКВД, особенно находящихся в войсках осведомителей).
Интересно высказывание Потатурчева, что в общем офицеры званием не выше капитана совершенно не заинтересованы в подготовке унтер-офицеров, поскольку зарабатывают слишком мало денег.
На вопрос о его методике подготовки унтер-офицеров генерал П. ответил, что требовал от своих офицеров, чтобы унтер-офицеры проходили подготовку в имевшихся в каждом полку учебных ротах.
Во время выдвижения дивизии 24.6.41 некомплект составлял 500 человек. Общая численность дивизии составляла около 10 900 человек. В одном из подразделений санитарного батальона из штатной численности в 150 человек отсутствовали 125.
Имевшиеся в его дивизии типы танков содержатся в пояснениях к структуре дивизии.
На вопрос о том, почему не удалось вывести оставшиеся в артиллерийской казарме в Белостоке около 60 танков различных типов, он высказал мнение, что они были неисправны и частью перегревались. В целом дивизия к началу войны не была приведена в порядок. Отсутствовали запасные части, заводы их поставляли в недостаточном количестве или вообще не поставляли.
Для уничтожения брошенных танков он приказал в случае невозможности буксировки взрывать их. То, что мы, немцы, нашли так много неповрежденных танков, объясняется тем, что они либо останавливались из-за перегрева двигателя, либо у них заканчивалось горючее. Сколько танков было и остается сейчас в целом у русских, он сказать не смог. Относительно переформирования танковых войск он тоже не смог дать никаких пояснений, поскольку уже 30 июня покинул свою полностью разгромленную дивизию.
Начало войны:
22.6.41 ему в 24.00 приказали явиться к командиру 6-го корпуса генерал-майору Воцкилевичу. В 02.00 (03.00 по немецкому времени) он встретился с возвращающимся от командира 10-й армии, генерал-майора Гоболева, командиром корпуса, который встретил его сообщением о том, что началась война с Германией. После двух часов ожидания он получил первый приказ: «Тревога! Занять подготовленные позиции!» На вопрос, существовали ли планы русского наступления на Германию, он нарисовал два направления такого наступления – одно в Гродно, другое в Брест-Литовск – на листке бумаги.
Относительно задачи 4-й тд он сообщил, что дивизия, за исключением стрелкового полка и части артиллерии, должна была собраться восточнее Белостока в районе Гродека, чтобы там укрыться в лесах и ждать новых приказов. Стрелковый полк с артиллерийским дивизионом получил приказ оборонять переправы через Нарев на отрезке Страбле (железнодорожный мост на дороге Белосток – Бельск) – Плоски (дорога Белосток – Бельск).
Дивизия была, таким образом, разделена на две части. Он не был с этим согласен, однако обязан был выполнить приказ командования корпуса.
Часть его тыловых служб оставалась сначала в Белостоке.
Связь осуществлялась с помощью бронеавтомобилей. Радиосвязь не использовалась, чтобы исключить подслушивание и пеленгацию со стороны немцев.
После сосредоточения у Гродека оба танковых полка, 7-й и 8-й, направили на Гродно, где они, имея на правом фланге части 11-й дивизии, а на левом – 7-й дивизии, были использованы для отражения наступления немецких войск из района Гродно на отрезке Индура – Кузница (примерно в 20 км южнее Гродно), ширина фронта составляла около 12 км. Относительно схемы подчинения и передачи приказов он не смог дать четких показаний. Его КП находился у Гродека. Руководство дивизией было невозможно, поскольку она оказалась разделена. Уже в первые дни части его дивизии оказались разгромлены германскими военно-воздушными силами. Танки по большей части вышли на предписанную линию. У него был строжайший приказ не отступать. Вследствие обхода и окружения движущимися из Гродно на Волковыйск немецкими войсками дивизия вынуждена была отступать и в ходе сражения в районе Белостока была рассеяна и полностью разгромлена. В 30.06 он вместе с несколькими солдатами и офицерами покинул уже не существовавшее соединение. На вопрос, почему он не сконцентрировал силы и не пошел на прорыв, он ответил, что это мог сделать только командир корпуса, однако у него не было связи с дивизиями, которая позволила бы ему осуществить прорыв. Все линии связи были уничтожены люфтваффе.
В приложении имеется лист с собственноручными схемами генерала П., касающимися боев его дивизии. Было интересно наблюдать за тем, с какой педантичной точностью он их рисовал. Недостатки, такие как слишком большой разброс, отсутствие четкого руководства и связи, он полностью признавал.
Если бы он отдавал приказы, он после распознавания грозившего немецкого окружения собрал бы свои части (при этом он сжал кулаки) и прорвался бы на юго-восток или восток. Решение было верным, однако он, судя по всему, не отдавал себе отчета в сложностях с руководством и снабжением частей, которые возникли бы в результате его реализации.
Покинув свои войска, он хотел попытаться попасть через Слоним, Барановичи и Бобруйск в Смоленск, а оттуда – в Москву. Он признавал возможность того, что, когда он прибудет в Смоленск, Москва уже падет, и намеревался в таком случае двигаться к своей семье. Когда его спросили о семье, он начал плакать и попросил, чтобы его вывели из комнаты.
На вопрос о том, какой опыт он приобрел в результате боев с немецкими танковыми частями, он сказал, что немецкие танки и в первую очередь противотанковая артиллерия были хороши, далее он добавил, что немецкие минометы очень хороши и стреляют очень точно. Разрывное действие немецкой гранаты очень хорошее. Легкие немецкие противотанковые орудия были неэффективны против тяжелых русских танков (50–68 тонн), с другими танками, в том числе Т-34, они боролись успешно. Разрывной снаряд пробивал броню танков. Относительно обстрела танков немецким пехотным вооружением он сказал, что оно было бессильно против танков. О немецких боеприпасах, способных пробить броню легких танков (бронебойные патроны SmK(H)), ему ничего не известно.
На вопрос о том, насколько успешными были действия немецкой авиации против танков, он ответил, что во время удара «штук» по колонне из 16 танков ни один не получил повреждений. Прямых попаданий бомб не было, а осколки не оказали никакого воздействия. Боевой дух экипажей танков, если они находились в своих боевых машинах, оставался хорошим.
Относительно боеспособности русских танков он сообщил, что тип Т-34 себя оправдал. У него самый лучший двигатель. Тяжелые танки слишком медленные, их моторы слишком быстро перегреваются. Неисправности двигателей, по его мнению, встречались редко, поскольку его дивизия была оснащена почти исключительно новыми танками. Здесь он сам себе противоречит. Ремонт мог быть осуществлен имевшимися в дивизии средствами только в том случае, если речь идет о мелких поломках. Серьезные неисправности могли быть устранены только в заводских условиях.
Опыт Финской кампании был неизвестен.
На просьбу вкратце описать основные принципы использования русских танковых войск он попросил лист бумаги и нарисовал приложенную схему.
Для командира танковой дивизии данные к этой схеме устные комментарии были довольно скудными. Его выкладки все время касались сосредоточения сил на главном направлении удара. Его не очень пространные пояснения носили оттенок схематизма и чего-то старательно выученного. Со своеобразной гордостью и чувством удовлетворенности экзаменуемого на экзамене по тактике он после завершения рисунка откинулся назад на стуле.
В общем и целом его воззрения имели правильную основу.
Опыт русской зимней кампании в части использования танковых войск ему предположительно незнаком.
Танки-амфибии он никогда не видел и не может дать сведений относительно их способностей.
Как уже говорилось, в каждом танковом полку его дивизии 37 танков были оснащены огнеметами. Емкостей для зажигательной смеси или другого подобного оборудования на его танках не было, только приспособления для установки дымовых завес.
Относительно оперативного использования русских танковых войск он рассказал, что объединение танковых дивизий и танковых корпусов обсуждалось теоретически, но на практических учениях никогда не осуществлялось. Организацию большой группы (армии) он наблюдал во время Польского похода, когда танковый и кавалерийский корпуса были объединены в самостоятельно действующее соединение.
Боеспособность Красной армии особенно ослаблена тем обстоятельством, что штабу каждой дивизии, полка и отдельного батальона придан политический комиссар, который должен контрассигновать каждый приказ и которому надо сообщать обо всем. Полномочия политкомиссара были тем самым, по его мнению, шире полномочий командира. Он считал бессмысленным правило, согласно которому комиссары подписывают тактические приказы, и назвал их «стратегически неграмотными».
Тимошенко – это великий человек и очень хороший солдат. Нет никого лучше, чем он. Он строг, требователен и хороший тактик. Он располагает доверием всей армии.
Ворошилов – 60-летний старик. Он большой человек в России, поскольку занимает важное место в партии. Он больше политик, чем солдат.
Спрошенный о Буденном, он сказал, что Буденный весьма популярен. Он очень известен и любим армией и народом благодаря Гражданской войне. В военном отношении он находится ниже Тимошенко.
Сталина он лично не знает. Его признают главнокомандующим, однако он слишком резок, поэтому у него много противников. Ликвидация крестьянства в 1929 году и чистка армии в 1937-м создали Сталину очень много врагов.
О Блюхере ничего больше не слышно. Возможно, что он еще жив, но тогда точно в тюрьме. Кто командует войсками на Дальнем Востоке, он не знает.
Относительно позиции Японии он сказал, что верит в войну с Японией. Наступление японцев на Владивосток легким не будет.
В помощь со стороны США он не верит – по крайней мере, пока Америке не уступят Камчатку.
Убежденным коммунистом он не является, однако каждый командир должен быть членом партии, то есть коммунистом по документам. Внутренне он пессимистически относится к коммунизму.
В советской экономике он многим недоволен, с колхозным строем он не согласен. Крестьяне не заинтересованы в своем труде, потому что у них нет собственности и они работают на государство. Точно так же следовало бы предоставить самостоятельность ремесленникам. Торговлю тоже следовало бы «отпустить».
Социальные условия неслыханно отсталые. Его семья имеет в Москве одну комнату. В ней живут его жена, двое детей 16 и 17 лет и еще два родственника. Это называют «социализированным» домом.
На вопрос о пенсии он ответил, что не получает ее. По закону 1936 года, который официально еще не опубликован, он будет получать пенсию в размере своего дохода в 1936 году, то есть 300 рублей.
Существуют ли перспективы революции, он сказать не может. Он сам в это не верит, поскольку есть только одна партия, которая держит в руках всю власть, а те, кто хотел бы выступить против режима Сталина, не имеют подходящего руководителя. Любая подобная акция была бы подавлена в зародыше, поскольку страх и взаимное недоверие слишком велики.
На вопрос о фюрере он ответил, что о Гитлере и Германии ему известно мало. Гитлер – великий вождь. Он считает большим достижением, что Гитлер уничтожил Версальский договор.
После разгрома Красной армии он не верит, что последняя продолжит свое существование, разве что способные люди займутся собиранием и организацией ее остатков. Военную промышленность Урала он считает заслуживающей уважения.
На вопрос, известна ли ему речь Тимошенко от 31 декабря 1940 года, в которой содержится информация о современном военном искусстве, опыте Финской кампании, европейских походов и прочие предназначенные для изучения вещи, он ответил утвердительно. Он раздал текст речи Тимошенко своим офицерам вплоть до полкового уровня. Далее он довел важнейшие моменты речи до сведения офицеров в докладах, с которыми выступал сам. Прорыв линии Маннергейма в Финляндии был очень труден. Он считает, что русской армии это далось так же тяжело, как это было бы при прорыве немецких армий через линию Мажино. Он верит в высказывание Тимошенко, что линия Мажино была не прорвана, а обойдена немцами. Он легко признает, что высказывания Тимошенко несколько преувеличены и предвзяты по отношению к русской мощи.
Организацию НКВД он знает точно. Он исключительно резко высказывается в адрес этой организации шпиков. Каждому штабу (дивизии, полка, отдельного батальона) придано подразделение НКВД численностью 12–15 человек с задачей «вынюхивать» все о вредителях, шпионах, контрреволюционерах.
Влияние НКВД на командиров было не так велико, как влияние комиссаров. НКВД следовало информировать о положении, но права отдавать приказы у них не было.
На вопрос о том, почему командиры не выступили против комиссаров, он ответил, что, помимо политических комиссаров и людей из НКВД, в войсках находились еще особые осведомители (!), личность которых не была известна и которые имели задачу фиксировать все контрреволюционные настроения и немедленно докладывать о них. Мятеж не мог бы быть осуществлен, поскольку он требует подготовительной работы, которая была бы вскоре обнаружена, и все закончилось бы выстрелами в затылок. Это все – ошибка организации, с этим ничего нельзя сделать.
Приказ о том, что ко всем схваченным с 31 августа западнее Березины солдатам следует относиться как к партизанам, ему известен. Тем не менее он не сдавался, поскольку опасался, что советские об этом узнают. Тогда его семье могло прийтись плохо.
Он знает о существовании партизанских соединений. Однако он не собирался примыкать к ним, поскольку, как солдат, сражается с противником только в открытую. Партизанские методы он отвергает – его суждения на этот счет звучали убежденно и убедительно.
Итоговая оценка личности генерал-майора Потатурчева:
Его внешний облик и поведение выдают в нем человека примитивного склада. Он коренастый, крепко сложенный, с черными волосами и усами. В одежде русского рабочего, которую он носил, в нем никак невозможно угадать офицера высокого ранга. Черты его лица не представляют ничего выдающегося. Поведение неуверенное и сдержанное, он перестает быть робким только тогда, когда к нему относятся вежливо и предупредительно. В его осанке отсутствует строгость и уверенность, которую мы знаем по каждому немецкому офицеру. Правил этикета он практически не знает.
Его манера есть просто невозможна. Положив на стол обе руки, он с чавканьем глотает свой суп. Он признает, что русский офицер не вел и по финансовым причинам не мог вести какой-либо общественной жизни. Охотно, но коротко отвечает он на поставленные вопросы. Он проявляет заинтересованность, когда его спрашивают о военных сюжетах, особенно тактического и оперативного значения. Здесь он хочет продемонстрировать свои способности. С точностью школьника он изготавливает желаемые рисунки.
По словам переводчика, он не выбирает выражений и употребляет обычные сквернословия русских офицеров. Его ответы выдают хорошо заученные знания и способность к быстрому принятию решений. Признаков гениальных способностей или широкого кругозора, однако, не обнаружено.
По общему впечатлению, он стремился любой ценой продвинуться наверх и при отсутствии особых врожденных способностей употреблял для этого железное прилежание. Поэтому у него не оставалось времени воспитывать себя как человека. Потребность в культурном образе жизни у него отсутствовала. Он не получил ее ни в родительском доме, ни во время своей карьеры в Красной армии.
П. выглядит как человек из народа, который обязан своим восхождением не дарованию, а личному честолюбию, прилежанию и энергии. Примечательно, что он охотно дает данные о своей дивизии, ее структуре и боевом применении, даже о тактических основах действий русских танковых сил. Ему, по-видимому, совершенно не приходит в голову, что тем самым он, с нашей точки зрения, нарушает священнейший долг офицера. У него отсутствует сознание национальной чести и долга, которое является у нас само собой разумеющимся. Здесь показывает себя отсутствие завершенного воспитания и образования.
Это наблюдение не является единичным, а повторяется в целом при каждом допросе русского офицера высокого ранга.
Бобруйск, 30 августа 1941.
Подписано – Хюбнер, полковник Генерального штаба.[25]
