Алексей Гатапов
Тэмуджин. Книга 4
XI
Пропировав с гостями дня два и отпустив их с подарками из меркитской добычи: дав одному рысистого коня, другому молодого быка, третьему пленную девушку… – Джамуха на следующий день, встав на рассвете и опохмелившись, решил ехать к джелаирским нойонам. Эти были, пожалуй, самыми влиятельными среди тех, кого недавно принимали в айле Тэмуджина, когда тот напугал их своими неслыханными речами. К Джамухе пришла мысль исправить ошибку анды, загладить обиду нойонов и закрепить порушенную дружбу с ними.
«Анда потом будет благодарить меня за то, что улаживаю его споры с вождями племени», – думал он, рыся в сопровождении нескольких нукеров, таких же юных, как и он, парней, и жадно вдыхая свежий, прохладный осенний ветер, остужая разгоряченное после обильного пиршества лицо.
Прибыл он на место перед полуднем, въехал в джелаирский курень, подбоченившись, выпрямив спину, суровым взглядом посматривая по сторонам. Джелаирский нойон, сорокалетний Тохурун-мэргэн, встретил его с почетом, усадил в своей юрте, накрыл стол. Он тут же послал гонцов за своими братьями, стоявшими со своими куренями неподалеку, послал еще за олхонутами и элджигинами, бывшими недавно вместе с ними в гостях у Тэмуджина. Однако хонгиратского Дэй-Сэсэна, который стоял не так далеко от него, он не стал приглашать. «Он тесть Тэмуджина, – подумал он, – а разговор может пойти и о нем, лучше обойтись без него…»
Нойоны прибыли, когда солнце спускалось под уклон. Пока ждали их, Джамуха, хорошенько угостившись и выпив еще, безудержно хохотал от смешных рассказов десятилетнего племянника хозяина. Тот знал великое множество случаев с разными монгольскими нойонами – и ныне живущими, и отцами их, и дедами. Рассказывал он так, что всякий слушавший не мог удержаться на месте и валился от смеха на землю. Хитро прищурившись, бегая вороватыми глазами во все стороны, он смешно разводил руками, пожимал плечами, змеей крутился на месте, но сам ни разу не засмеялся. Джамуха же, не успевая вытирать слезы, обессиленно падал на бок и катался по пестрому сартаульскому ковру, исторгая из себя безудержный смех…
Хозяин, Тохурун-мэргэн, сославшись на свои немолодые годы и усталость, отдыхал в соседней юрте.
Поначалу хорошенько опохмелившийся Джамуха окончательно отрезвел от смеха и к вечеру сидел со свежей головой.
С прибытием припоздавших элджигинских нойонов начался главный разговор. В большой юрте хозяина собралось около четырнадцати или пятнадцати человек. Смешливый племянник джелаирского нойона куда-то исчез.
– Вот, ко мне приехал Джамуха-нойон, вождь джадаранов, – начал Тохурун-мэргэн, многозначительно поглядывая на остальных. – Все мы знаем, что хоть и молод он, а имеет большую силу, почет в степи, с ним дружит сам кереитский хан. И я подумал, что такой человек не будет ездить просто так, что он имеет какое-то слово к нам, потому и позвал я вас всех, чтобы вместе выслушать его.
Джамуха, оказавшись под перестрелом пристальных взглядов, едва нашел слова, чтобы выразить то, с чем он приехал.
– В прошлый раз мой анда непочтительно разговаривал с вами, взрослыми нойонами, и я хочу принести за него извинение.
– Вот! – хозяин торжествующе поднял короткий указательный палец, поводя взглядом по сторонам. – Когда молодые разговаривают со старшими, они должны показывать свое почтение! А то что это такое, не успел стать нойоном, а уже начинает поучать других, указывать, что нужно всем делать… Ведь так никуда не годится! – недоуменно развел он руками.
– Да, да, – затрясли седеющими бородами остальные, зашумели. – Все мы были возмущены этим, мы что ему, друзья-сверстники, что ли?
– Никакого уважения к людям!
– Сначала надо научиться прилично себя вести.
– Отец-то, видно, не успел научить.
– Недаром разное про него говорят.
– Выходит, не зря Таргудай держал его в канге, – качал головой олхонутский нойон, оглядывая всех. – Такого-то и надо покрепче привязывать.
– Да, Таргудая в этом, что ни говори, можно понять.
– А ты сам что думаешь про своего анду? – Тохурун-мэргэн склонился к Джамухе, доверительно посмотрел ему в лицо. – Расскажи нам про него, что это за человек?
– Да он неплохой человек, – растерявшись от неожиданного поворота в разговоре, Джамуха не мог найти нужных слов. – Неплохой он человек, только немного гордый, может быть… Иногда возомнит о себе и думает, что один он прав.
Выложив это, Джамуха вдруг почувствовал, что говорит совсем не то, что надо, – выходило, что он очерняет своего анду перед чужими людьми. Покраснев лицом и злясь на себя, он сухо сказал:
– Он хороший человек, храбрый и честный.
– Ну, это мы видим, – Тохурун махнул рукой, – но для людей главное, чтобы он уважение к ним имел, не возносился слишком. Ты ведь сам видишь его ошибку, раз приехал к нам извиняться за него. Так или не так?
На него вновь требовательно смотрели все и Джамуха сдался.
– Так.
– Ну вот, видишь, ты понимаешь, что анда твой имеет недостатки. – Тохурун-мэргэн все так же внушительно смотрел на него. – Значит, ты умный парень. Мы все понимаем, что вы с ним анды и дружите. Все это правильно, людям надо держаться друг за друга. Но мы, керуленские нойоны, видим, что ты умнее своего анды, и если что, мы поддержим тебя, а не его.
Джамуха только сейчас почувствовал, что его затягивает куда-то в сторону от анды, от того пути, по которому они шли рука об руку, но и слова влиятельного джелаирского нойона завлекли его чем-то притягательным. Приятно прозвучали слова взрослого, знающего жизнь нойона: «Ты умнее своего анды». И другое: «Если что, мы поддержим тебя, а не его».
– Ну, что ты задумался? – хлопнул его по плечу элджигинский нойон. – Мы с тобой ведь керуленские монголы. Отец твой был среди нас уважаемый человек. Вот и в эту войну с борджигинами мы возвели его над собой… Анда же твой для нас чужой, как ни крути, а борджигин, а тебя мы считаем своим.
Разговор шел все вокруг да около их отношений, все по очереди убеждали его в том, что отец Джамухи был одного с ними круга, а потому и он близок к ним, а Тэмуджин – он дальний, борджигин, с ним всегда надо быть настороже.
Джамухе скоро надоели эти разговоры, он чувствовал себя стесненно под испытующими взглядами нойонов, и, поняв, что того веселого пира с беззаботными разговорами, шутками и смехом, которого он ожидал, направляясь сюда, не будет, он скоро засобирался домой, сославшись на неотложные дела в своем улусе.
В дороге он был задумчив, не веселился с нукерами, как обычно в дороге, и те отчужденно помалкивали, следуя за ним в десятке шагов.
Разговор с нойонами заставил его задуматься над непростыми отношениями с Тэмуджином, разбудил в нем едва тлевшие тайные чувства. Еще с самых первых дней знакомства с Тэмуджином он почувствовал, что тот превосходит его чем-то неуловимым, какой-то внутренней силой (а он, Джамуха, с детства не любил уступать кому-то в чем бы то ни было). Тэмуджин еще тогда, несмотря на то, что потерял отца и рассорился со всем своим родом, держал себя так, как будто ничего особенного с ним не случилось, и он по-прежнему никому ни в чем не уступает. И в последующее время, следя за андой, думая о нем, Джамуха не раз удивлялся и не мог найти ответа на то, что дает ему такую уверенность и превосходство перед людьми. Изумляло и то, как могла семья большого нойона жить одна в лесу, лишившись скота, без слуг и подданных, без чьей-либо помощи, без людей вокруг… Еще больше он удивился, когда Тэмуджин после плена, живя на положении какого-нибудь беглого разбойника, осмелился прийти к его отцу, могущественному Хара-Хадану, и сумел склонить его выступить за него сватом и с его помощью забрал свою невесту у хонгиратского Дэй-Сэсэна. Задумавшись как-то над этим, Джамуха признался себе, что он не смог бы так поступить, и это его сильно покоробило. А когда он сам после смерти отца остался один, ограбленный дядьями, без отцовского улуса, без будущего, а Тэмуджин привел к нему на помощь хана Тогорила, Джамуха окончательно осознал неизмеримое превосходство анды перед ним. И ему пришлось согласиться с тем, что тот сильнее, выше его во всем. И потому во всех крупных делах последнего времени он невольно подчинялся неуловимому внутреннему превосходству анды. Но глубоко в душе его сидел червь возмущения, несогласия с тем, что он должен быть на втором месте, когда у него и войск имеется вдвое больше, и отец его был владельцем не хуже, чем отец анды. Так же и в меркитском походе он во всем чувствовал превосходство анды, видел, что и Тогорил-хан больше прислушивается к Тэмуджину, чем к нему. И на последнем пиру, по возвращении на Керулен, несмотря на общую радость победы, глубоко в душе он все же чувствовал досаду оттого, что пирующие больше возносили анду, чем его, Джамуху.
В таком двойственном чувстве – с одной стороны, восхищение им и великая благодарность за помощь в спасении отцовского улуса, а с другой – природная неприязнь к тому, кто явно превосходит его по достоинствам, – жил Джамуха все последнее время. И стоило нынче намекнуть джелаирскому Тохуруну, что Джамуха ничем не хуже, а может быть, даже лучше Тэмуджина, умнее, дальновиднее, это второе чувство – ревность к анде, к его превосходству – тут же взыграло и взяло верх над первым чувством – преданности и верности старой дружбе.
XII
Проводив Джамуху, керуленские нойоны не стали разъезжаться по своим куреням, а остались ночевать у джелаирского Тохуруна. Они решили обсудить между собой сложившееся положение, когда рядом с ними вдруг появилась огромная сила – союз двух крупнейших в племени улусов под властью юных нойонов.
Дело это давненько начинало беспокоить их. Еще весной, когда кереитский хан пришел на помощь к Джамухе и стал его покровителем, пригрозив наказать любого, кто посягнет на его улус, – еще тогда они призадумались над этим.
Внешне выражая великую радость перед ханом, да и на самом деле радуясь, что тот избавил их от нападок неотвязных борджигинов, они уже тогда задавались вопросом, к чему может привести такое покровительство чужого хана над их юным соседом. А теперь, когда к ним присоединился еще и сын Есугея с тумэном покойного отца и втроем они наголову разгромили сильнейшее на севере меркитское племя, каждый из них уже не знал покоя, осознавая всю опасность нового положения. Пугала огромная сила, которая вдруг попала в руки этих двух юнцов: вместе с войсками дядей Джамухи у них и без кереитского хана набиралось не меньше тридцати тысяч всадников. А недавнее обращение Тэмуджина к нойонам с предложением об установлении новых порядков в племени, о принятии каких-то обязательств, еще больше взволновало их: было видно, что этот молодой борджигин, показав такие замашки уже сейчас, не оставит их и в будущем, и никто не мог знать, что он еще задумает, чего от него ждать.
Решив провести в эту ночь между собой совет, они потребовали послать и за другими керуленскими вождями – чжоуреитскими, тархудскими и другими, кочевавшими к северу от реки, да позвать еще хурхутского нойона, который минувшей весной на тайном совете после похорон Хара-Хадана поразил их своим изворотливым умом, умением выходить из трудных положений.
– Пусть и они приедут, речь-то и об их головах идет, – говорил одноглазый элджигинский нойон.
– А как же иначе, – вторил ему один их олхонутов. – Надо всем вместе решать, почему мы одни должны отдуваться.
Когда запоздалые гости наконец прибыли к вечеру, хозяева снова подали еду и вино. Подкрепившись, нойоны начали совет.
Несмотря на выпитое и жирную еду, среди собравшихся не было того нарочитого веселья, которое обычно царило в таких случаях, когда вожди собирались вместе. Было им на самом деле весело или нет – не имело значения, принято было громким смехом и острыми шутками показывать друг перед другом приязнь и дружелюбие, отсутствие вражды. Но в этот вечер нойонам было не до этого, они сидели, озабоченно нахмурив лица, косились друг на друга, желая узнать, у кого что на уме, кто и что обо всем этом думает. Беспокоило всех и то, не помышляет ли кто-нибудь из них переметнуться к этим двум юнцам, вступить с ними в союз.
Первым заговорил старший элджигинский нойон, Алзамай-мэргэн, сорокапятилетний старик с искривленной шеей и склоненной на левую сторону головой. Еще в юности в драке с татарскими конокрадами ему досталось чем-то тяжелым по затылку, и с тех пор он не мог держать голову прямо. Вид у него был бы смешным, если бы не волчий, ледяным холодом пронизывающий взгляд, отбивающий любую охоту к веселью. Своих людей он держал в беспрекословном повиновении, братья его, почти такие же пожилые, как и он, привыкнув к его жесткому нраву, относились к нему так же почтительно, как когда-то к своему отцу. За время многолетнего главенства в роду Алзамай уже двоих непослушных сородичей отправил к предкам, и все знали, что слова его, если он пригрозит кому-нибудь за непослушание, не пустые.
Род элджигинов не был ни особенно многочисленным, ни богатым, но издавна из него выходили многие борцы и багатуры, известные в племени, поэтому среди нойонов они пользовались весом, говорили на советах без оглядок на других.
– Видно, что снова наступают трудные времена, – невесело заговорил Алзамай, тяжелым взором оглядывая лица нойонов. – Еле утихомирили одного борджигина, поднимает голову другой, и видно, что этот тоже будет горазд на смуты. И силы у него немалые, и нутро свое борджигинское он нам показал. Все мы слышали его речи, ясно, что хорошего от него нам нечего ждать. А вместе с Джамухой, да с кереитским ханом… – он горестно махнул рукой, – они нам не под силу. Вместе они сходили на меркитов, силы свои опробовали, войска их притерлись, щенки эти отведали крови… Нам они теперь – прямая угроза. И раз уж мы собрались сейчас вместе, давайте договоримся: никто отсюда не уедет, пока мы не решим, что нам делать в таком положении, как защититься от этих волчат.
Нойоны удрученно покивали головами, выражая согласие с ним.
– Этого уже видно, что за волчонок, – проворчал один из джелаиров. – Если уже в таких годах требует от нас каких-то там договоров, обещаний, ясно, каков будет, когда подрастет.
– Тогда он уже другое будет требовать – твоих лошадей и пастбищ, – зло усмехнулся олхонут, тридцатилетний нойон. – Как бы еще не начал оружие поднимать, владения наши захватывать.
– Да уж давно известно, – махали руками другие, – от борджигина не жди спокойной жизни.
– Вот и надо его вовремя подхолостить, – негромко вставил слово хурхутский нойон. – Пока еще не заматерел.
Нойоны оглянулись на него.
– Верно говоришь, – согласился с ним один из элджигинов. – Неплохо бы подрезать ему жилы, пока на ноги не поднялся. Да только как ты это сделаешь? За ним ведь кереитский хан стоит, он тут же прискачет со своими тумэнами. Вон, меркиты попытались его тронуть, еще когда он без войска был, в лесу отсиживался, и что у них вышло? Где теперь те меркиты?
– Да и Джамуха этот тоже с ним, – вставил чжоуреитский нойон. – Этот тоже встрянет, тронь только…
– В том-то и беда вся, – удрученно вздыхали нойоны, – и как эти щенки снюхались, когда успели?
– Однако Джамуха, кажется, посмирнее нравом, не то что его анда, – будто рассуждая про себя, промолвил один из олхонутов. – Со старшими почтительно ведет себя, извиняться приехал… Кажется, что он как будто опасается ссориться с нами. Вы не заметили такого? Может быть, нам пока за него взяться, хорошенько привязать его к нашему кругу?
– Я тоже так думаю, – поддержал его тархудский нойон. – С Джамухой можно заключить дружбу. Да и в будущем нам снова может понадобиться помощь кереитского хана, вдруг опять кто-нибудь на нас нападет, а он Джамуху своим младшим братом назвал, вот и установить бы с ними мир.
Но предложение его не нашло согласия.
– Зря вы на него полагаетесь, – возразил хурхутский нойон. – С чего это он вдруг загорится желанием нам помогать?
Остальные нойоны, по прошлому случаю зная, что слова у хурхута не пустые, вновь посмотрели на него.
– Ну, говори, говори до конца, если начал, – раздраженно сказал кривошеий старик Алзамай, пронзительно глядя на него. – Некогда нам твои загадки разгадывать.
Тот решительно тряхнул головой и заговорил:
– Вы подумайте, у этого Джамухи столько людей и скота, что скоро ему станет тесно, и он тоже начнет нас притеснять. А раз они с Тэмуджином друзья-побратимы, то будут заодно, вместе они и попытаются прибрать наши владения. Общего войска у них больше нашего, и за спиной у них кереитский хан. Они целое меркитское племя в несколько дней разгромили, а с нами-то еще быстрее управятся. Если захотят, могут в одну ночь нас перебить, мы и проснуться не успеем. И мы ведь не знаем, что у того хана на уме, а что, если ему вздумается руками этих двоих нас захватить? Вы понимаете, к чему все это может привести? В таком положении нам никак нельзя ошибиться. Нет уж, пока они не заматерели, надо выхолостить обоих, чтобы нам жить спокойно, без тревоги. А когда мы сами будем хозяевами на Керулене, друзей мы сами как-нибудь найдем.
– Правильно он говорит! – разом откликнулось большинство нойонов. – Так вернее будет.
– И на душе спокойнее.
– Он правильно смотрит на этих двоих, – поддерживал хурхута олхонутский нойон. – Так, скорее всего, и будет: они потом еще больше усилятся и вдвоем начнут вытеснять нас. И останется нам одно из двух: или подчиниться им, жить по их указке, кочевать туда, куда они скажут, словно мы их подданные, или бросить эту степь и бежать вниз по Онону до самого Шэлгэ.
Нойоны встревоженно переглядывались, наперебой гомонили:
– Так оно и будет, увидите…
– Иначе и быть не может.
Хурхут, оглядывая круг, договаривал свое:
– Вы ведь не думаете, что эти двое всегда такими юнцами будут. Сегодня они волчата молочные, а когда подрастут… а вы знаете, какими волки бывают. Вот вы говорите, Джамуха смирный парень. Это он сейчас как будто почтительно разговаривает с нами, а лет через пять или десять вы услышите его истинный голос. Отец его ведь не смирным мерином был, разве мало среди вас таких, кто от него пострадал, на кого он железный недоуздок надевал? А что мы против Джамухи имеем? У него одного два тумэна войска. Говорят, еще и пьет непомерно…
– Да, никто не поручится, что за человек он будет…
Хурхут, уже властно глядя на них, внушал:
– Чтобы этого не случилось, надо, не упуская времени, сократить им силы.
– А как ты это сделаешь? – в один голос спрашивали нойоны. – Говори, если есть что сказать.
– Сначала надо их разъединить. Они молоды, ума еще не набрали, а кровь в жилах кипит. Если проделать все с умом, можно со временем остудить их дружбу, а потом и натравить друг на друга, кость кинуть, чтобы война разгорелась между ними. Это нетрудно сделать, когда они будут смотреть друга на друга, как молодые жеребцы в одном табуне. А потом уж…
– Подожди-ка, – остановил его Тохурун, усмехнувшись. – Говоришь, это нетрудно сделать, а ну-ка, расскажи нам, как это можно сделать? Я что-то не слышал такого, чтобы можно было развязать войну, а самим отсидеться в стороне.
Хурхут скромно улыбнулся, оглядел нойонов.
– Ну, можно, например, ночью подослать нукеров на какой-нибудь табун Джамухи, чтобы подняли шум, застрелили одного или двоих пастухов да на хороших конях ускакали, а след провели к куреню Тэмуджина. Джамуху можно в это время хорошенько подпоить, чтобы злее был. На горячую голову он такого натворит, что и Тэмуджин не останется сидеть сложа руки. Они ввяжутся в драку, а потом никто и не разберет, кто виноват, кто войну начал. А когда они будут воевать, им некогда будет оглядываться на нас, будут заняты друг другом, да и силы их понемногу будут убывать. Вот пусть и воюют они до тех пор, пока не ослабнут вконец. А мы будем смотреть со стороны, подбрасывать дрова в огонь. Сами будем прикидываться, что мы тут ни при чем, что мы им добрые друзья, еще и увещевать их будем.
Нойоны восторженно вскричали:
– Вот что такое человеческий ум! Лучше нельзя и придумать!
Радостно переглядываясь, они толкали друг друга локтями:
– Да-а уж, пусть они лучше между собой воюют, чем с нами.
– Тогда и мы спокойны будем.
– Слава богам, нашелся способ отвести угрозу.
– Очень верно он говорит!
– Выходит, снова войну раздувать в своем племени? – недовольно произнес было один из элджигинов, но на него накинулись остальные.
– Так нам всем будет лучше! – увещевали его нойоны. – А что другое ты можешь придумать? Молчишь?..
– Такая война нам во благо!
– Нечего сравнивать с прошлой войной.
– Это совсем другое дело…
Старший сородич усомнившегося нойона, Алзамай-мэргэн, с угрозой оглянулся на него:
– Разговор о наших головах идет, а если у тебя нет иного, что можешь предложить, молчи и слушай, что другие говорят, – и, обращаясь к остальным, сказал: – Ну, давайте думать, с чего нам начать, как приступить к этому делу.
Все обернулись к хурхуту, признавая за ним мудрейший ум. Тот уверенным взглядом обвел всех, наслаждаясь властью над вождями известных и многочисленных родов, заговорил:
– Ну, дело тут ясное. Для начала самое верное – пустить такие слухи, будто один порочит другого, говорит про него нехорошее. Главное, чтобы слухи были упорные, чтобы всюду об этом говорили. Сначала, может, люди не очень поверят им, но если долго идти дождю, то и камень, говорят, размочится и рассыплется. Для этого и придумывать нужно умело, чтобы все было похоже на правду. Тут нужно иметь большо-ое умение, это не какие-нибудь пустые сплетни… Тэмуджин, говорят, не болтливый человек, а вот Джамуха горазд на язык, к тому же пьет часто, а от пьяного ведь всего можно ожидать. Вот про него и можно что-то придумать. Можно пустить такой слух, например, – хурхут понизил голос, заговорщически прищурил глаза, – что он втихомолку смеется над тем, что жена анды побывала в руках у меркитов. Об этом и так многие поговаривают, но эти мелкие сплетни надо хорошенько распалить, чтобы всюду об этом заговорили. Ведь никому не понравится, когда говорят такое про жену, вот это и заденет Тэмуджина. А вдобавок можно еще что-нибудь придумать, например, что Тэмуджин труслив на войне, что он весь поход за спинами своих воинов прятался. Это тоже стыдно молодому нойону и тоже всякого за живое заденет. И надо придумывать все такое одно за другим, чтобы разговоры шли и не умолкали ни на день. Один слух подбросить, другой, третий, и тогда так все разгорится, что дальше само с ветром пойдет, ведь людям лишь бы посмеяться над кем-то, очернить… Понемногу слухи сделают свое дело, перегорит их дружба, и они по-другому будут смотреть друг на друга. Вот тогда и придет пора натравить их по-настоящему, бросить кость, как бросают между голодными псами…
Нойоны, злорадно прищурив глаза на огонь, слушали его. Многие обнажали зубы в мстительной улыбке: немало было здесь таких, что в прошлые годы были обижены могущественным Хара-Хаданом, отцом Джамухи, а сейчас были готовы отомстить за отца его сыну.
– Ну, – хозяин, воодушевленно оглядывая гостей, стал разливать вино из медного кувшина, – важное дело мы решили, а теперь надо выпить за удачу.
– Надо, надо! – зашумели остальные, засмеялись: – Хорошо поработали наши головы, надо и их наградить…
