Алексей Филиппов
Дело прежних времён
Давно это дело было. Мне его один пожилой сыщик рассказал, а ему еще кто-то – из бывалых. Уж правда ли то, нет ли, но вот так ветераны рассказывали…
Рано утром, когда только-только начинали петь птицы да просыпаться куры с петухами, в окно отделения милиции районного городка Удодово кто-то тревожно забарабанил. Молодой сотрудник уголовного розыска Степан Сухов, усердно давивший ухо на седьмой странице потрепанного учебника по криминалистике, отчаянно оторвал голову от теплого источника знаний. Кто бы только знал, чего это ему стоило? Но он смог! И как раз в тот момент, когда Степан осознал, что он еще что-то может в этой жизни, стук прекратился. Молодой сыщик прислушался, подобно зайцу, застывшему в зимнем поле, прикрытом первой серьезной порошей, и несказанно обрадовался. Приснилось! Можно опять припасть к источнику премудрости розыскной в поисках сладкого покоя. Вот, радость-то! Но радость Степана была на редкость скоротечной и улетучилась она мгновенно, как совесть после третьего стакана. Стук в окно нагло повторился.
На пороге отделения стояла взволнованная женщина. Она часто моргала глазами и старательно мазала помадой и без того уже изрядно измазанные губы. Степан, прикрывая ладонью свой пухлогубый рот, попытался скрыть от женщины очередной приступ зевоты, но получилось у него это не очень. Рука за ртом не успевала. Сыщик сперва здорово расстроился подобной промашке, но быстро понял, что посетительнице на его торопливый рот – глубоко наплевать. Она со своим ртом не знала чего делать, а уж чужой был ей – вообще до лампочки шахтерской! Женщина была испугана.
– Ужас, – прошептала она и, задевая грудью милицейское плечо, почти ворвалась в дежурку.
А на дворе тогда еще трепыхалось из последних сил то время, когда в районном отделении милиции запросто можно было ночью дежурить в одиночку. Не только подежурить, но и спокойно поспать сидя – тоже особо не возбранялось. Не приветствовалось, но и не возбранялось. Представьте себе, и такие чудеса когда-то случались. Было дело. Было да сплыло, как говорится….
В дежурке посетительница бесцеремонно плюхнулась на еще теплый стул оперативника и стала рыдать в голос.
– Ой-ой-ой, – надрывалась она. – Что ж творится на белом свете?!
Вопила женщина минут семь или восемь, а потом попросила у дежурного закурить. А так как тот оказался некурящим, вопль возобновился вновь, еще минут на пятнадцать, а потом еще. Будь Степан более опытным и хорошо выспавшимся, то он наверняка предложил бы расстроенной даме воды, но опыта у молодого сотрудника было, как слез у кота в середине февраля, а глаза все еще предательски слипались. Так что водой голосящую страдалицу отпаивал начальник отделения, пришедший на работу пораньше – по причине капризов двухмесячного внука и женской несдержанности. На рассвете начальнику захотелось покоя, вот он легкой трусцой и помчал к своему мягкому креслу да к видам районной бани из окна.
– Чего ревешь?! – строго поинтересовался начальник, мысленно проклиная посетительницу, которая и на работе беспощадно рушила все мечты о желанном покое.
– У них что-то случилась, – всё еще часто всхлипывая, но уже без причитаний начала давать первые показания женщина. – Я уж стучалась, стучалась, в окно палкой ботала, а они не открывают.
– В четыре часа утра? – как-то само собой вырвалось у Степана.
– А я почти всю ночь не спала, – голос посетительницы мгновенно стал строгим и даже легкий призвук металла послышался в нем. – Это вам всем всё равно, а я не такая. Я, как увидела, что вчера от них никто не вышел, так сразу поняла, что-то здесь не так.
– А тебе, собственно, какое дело, Саврасова, что они из дома не выходят? – городок Удодово – был не особо крупным населенным пунктом, и потому начальник знал здесь по фамилии почти каждого. – Откуда на тебя сердобольности столько накатило? И таинственность эта, откуда взялась? Говори яснее.
– А я и говорю, – смахивая с глаз последние остатки слез, подалась всем телом к начальнику Саврасова, – целый день вчера дверь у Гринькиных ни разочку не открылась.
– Ни разочку? – вздохнул начальник.
– Ни единого разика, – мелко затрясла головой ранняя посетительница. – Вчера весь день смотрела и сегодня всю ночь. Хоть бы шелохнулась.
– Так, – почесал затылок главный милиционер района. – Значит, так. А скажи-ка мне Саврасова Анна Петровна, ты с Колькой Гринькиным так и продолжаешь влево гулять или после того, как его жена Любка тебе частично волосья повырывала – остепенилась?
– А вам какое дело?! – вскочила на ноги Саврасова. – Что вы все в чужую жизнь лезете?!
– Да, это я так, к слову, – предлагая принять разъяренной женщине положение «сидя», отмахнулся от психической атаки начальник. – Давай-ка мне всё на чистоту, а иначе….
И пришлось Анне Петровне рассказать милиции обо всем, и даже о том, о чем ей никак говорить не хотелось. Не хотелось, но пришлось. Нечего было к власти приставать, а уж, коли, пристала, так будь добра… Выходила из торопливого рассказа Нюры такая ситуация. Позавчера договорились они встретиться с Колькой тайно да скоротать вечерок в обоюдной неге, пока жена его – Люба вечернюю смену трудиться будет. Анна Петровна к встрече основательно подготовилась, бутылку купила, духов импортных у соседки одолжила, весь вечер в хлопотах провела, а этот гад – Колька, взял, да и не пришел. Почти до рассвета ждала его Нюра. И уж Любка с работы вернулась, а она всё ждала. Глядела на их светящиеся окна и ревела. Ревела и ждала. Часика на два всего и забылась на сырой подушке. А утром сбегала в заводскую столовую, где она трудилась подавальщицей, взяла отгул, с горя выпила бутылку (правда, не всю сразу, а частями) и опять у окна села. Обидно ей было очень: и за испорченный вечер, и за судьбу свою горемычную (в отличие от судьбы Колькиной Любки) и еще кое за что, о чем она к моменту визита в милицию уже позабыла. Вот и замыслила женщина от обиды той – Кольку на открытый разговор вызвать. Страшно замыслила Нюра отомстить за все невзгоды свои, таких гневных слов подготовила, что только держись! А подлый любовник в тот день из избы ни шагу. И супруга его оттуда не выходит, чтоб можно было сходить да без неё разобраться с изменщиком коварным один на один. И ночью никто не вышел. Почти всю ночь Нюра бдела, чуть забылась перед рассветом, а в четыре часа утра, будто в бок её кто-то толкнул, и пошла она, чтоб в соседские окна стучать.
– Слышь-ка, Нюра, – перебил рассказ несостоявшейся мстительницы начальник, – а открыли бы они тебе на рассвете, чего бы ты им тогда сказала?
– Как чего? – чуть прихмурилась Анна Петровна. – Соли бы попросила.
– В четыре часа утра? – опять вырвалось у Степана.
– А что тут особенного? – пожала плечами Саврасова и уж хотела продолжить свое повествование, но главный милиционер района вновь осадил её.
– Шла бы ты, Нюрка, домой, – нервно махнул он рукой, – и не отрывала бы нас от важных дел глупостями своими. Уехали Гринькины куда-то, пока ты в расстройстве своем дрыхла и дверь на ключ заперли.
– А ты Чучаев (именно так была фамилия милицейского начальника), за дуру меня держишь? Насмехаешься? Да? А знаешь ли ты, что когда я стучала палкой в окно, тетя Дуся Хрюкина вышла и тоже помогать мне стала. А как утомилась она палкой махать, так домой сбегала за ключом. Любка ей тот ключ еще в прошлом месяце оставляла, когда они к матери её ездили. Оставлять оставила, а обратно взять забыла. Так вот – на засов изнутри дверь заперта. И все окна заперты изнутри. Всё изнутри. Это мы с тетей Дусей со всей тщательностью проверили. Понял?
