Алексей Феофилактович Писемский
Избранные письма
Но перехожу опять к роману, в отношении которого мое такое убеждение, что он, как всякое художественное произведение, должен быть рожден, а не придуман; что, бывши плодом материального и духовного организма автора, в то же время он должен представлять концентрированную действительность: будь то внешняя, открытая действительность, или потаенная, психическая.
Лично меня все считают реалистом-писателем, и я именно таков, хотя в то же время с самых ранних лет искренно и глубоко сочувствовал писателям и другого пошиба, только желал бы одного, чтобы это дело было в умелых руках. Подкреплю это примером. В конце тридцатых годов сильно гремел Кукольник своими патриотическими драмами[49] и повестями из жизни художников с бесконечными толками об искусстве. И все это мне было противно читать; я инстинктивно чувствовал, что тут нет ни патриотизма, ни драматизма, ни художества, ни художников, а есть только риторические крики! Затем, когда я уже сделался студентом и прочел «Вильгельма Мейстера», не могу описать Вам того благоговейного восторга, который овладел мною! Из бесед и разговоров действующих лиц я познакомился с целой теорией драматического и сценического искусства. «Гете, – воскликнул я, – точно выворачивает все мое нутро!..» Он осветил как бы искрой электрической все, что копошилось и в моих скудных помыслах о драматическом искусстве. Потом другой пример. В половине сороковых годов стали появляться писатели, стремящиеся описывать тонкие ощущения и возвышенные чувствования выводимых ими лиц. Бедняжки; они при этом становились на цыпочки, вытягивали, сколько могли, свои мозговые руки, чтобы дотянуться до своих не очень высоких героев, и вдруг, как бы ради уничтожения сего направления, был переведен на русский язык (в «Современнике», кажется) роман Гете «Предрасполагающее сродство» (Wahlverwandschaften), где могучий поэт, видимо, без всякого труда и сверху переставил, как шашки, несколько лиц, исполненных тончайших ощущений и самого возвышенного образа мыслей. Ни дать ни взять, как вол обо… муравьев…
Чувствую, почтеннейший Федор Иванович, что я написал Вам не столько рассуждений и возражений, сколько исповедь своих мыслей и эстетических воззрений. Но что же делать? Так написалось, и в заключение скажу еще два, три слова. Вы мне как-то говорили: «Вы, романисты, должны нас учить, как жить: ни религия, ни философия, ни наука вообще для этого не годятся». А мы, романисты, с своей стороны, можем сказать: «А вы, господа критики и историки литературы, должны нас учить, как писать!» В сущности, ни то, ни другое не нужно, а желательно, чтобы это шло рука об руку, как это и было при Белинском и продолжалось некоторое время после него. Белинский в этом случае был замечательное явление: он не столько любил свои писания, сколько то, о чем он писал, и как сам, говорят, выражался про себя, что он «недоносок-художник…» (он, как известно, написал драму[50] и, по слухам, неудавшуюся), и потому так высоко ценил доносков-художников.
Дружески пожимая Вашу руку, остаюсь с пожеланием всего хорошего, а паче всего здоровья
А.Писемский.
1877 г. Ноября 4.
С. А. Усову
(3-5 декабря 1877 г., Москва).
Любезный друг
Сергей Алексеевич!
Мне нужна для эпиграфа приблизительно такая фраза из Гамлета: «Злодейство встанет на беду себе, хотя засыпь его землею. Но так как на точность моей памяти я не могу совершенно надеяться, Шекспира у меня нет, то и прибегаю к твоей помощи. Уведомь меня, нет ли в Гамлете такого изречения и как его говорят, чем крайне меня обяжешь. Писемский.
P.S. Фразу эту я запомнил по переводу Полевого, кроме которого я других переводов и не читал.
В. А. Куликовой
(25 апреля 1878 г., Москва).
Почтеннейшая Варвара Александровна!
Пишу к вам мое благодарственное письмо рукой жены, потому что сам лежу в постели. Спасибо вам великое! Вчера был у меня Вольф; он, кажется, очень бы не прочь купить мои сочинения, хоть и имеет очень много других предприятий. Он (…) приехал в Москву повидаться со мной. Но, во всяком случае, я очень бы желал видеться с Кирпичниковым, и вы убедительно попросите его заехать ко мне: кроме дела, мне и лично с ним познакомиться весьма желательно.
Даже диктовать дальше нет более сил. Поклонитесь всем вашим, искренно вас уважающий Я.
P.S. Актерам же петербургским скажите, что я в пьесах моих ничего переделывать не стану.
25 апреля 1878.
