Алексей Евтушенко
Призраки Каллисто
– Девятое место в чемпионате Европы тридцатого года, между прочим!
– Вот именно. Уверена, это тоже пойдёт в зачёт.
– В какой зачёт? Я же тебе говорю – бесполезно.
– Это мы ещё посмотрим, – сказала Елена Александровна и решительно поднялась с кресла. – Так. Теперь бы вспомнить, где моя записная книжка… Ага!
Она подошла к секретеру, покопалась там и вернулась в кресло с толстой старой записной книжкой в плотной обложке желтоватого цвета. Надела очки, которые висели у неё на груди на тонкой цепочке. Полистала страницы и торжественно провозгласила:
– Вот! Я же помню, что он был где-то здесь!
– Кто? – спросила Агнешка.
– Не кто, а что. Номер телефона.
– Чей?
– Генерального конструктора «России».
– Колосова?! – Агнешка оторопело глядела на родную бабушку и не могла поверить собственным ушам.
– Ага. Миши. Теперь уже, конечно, давно Михаила Яковлевича. Кстати. Он мне рассказывал, что изначально фамилия его предков была Колоссовы, с двумя «с». Но со временем одна буква потерялась… Всё, сиди тихо, как мышь под метлой. Мне нужно позвонить.
Глава четвёртая
Звонок на комм-браслет застал Михаила Яковлевича Колосова в момент посещения туалета по малой нужде.
Давненько такого не случалось, подумал он, невозмутимо заканчивая свои дела, застёгивая ширинку и нажимая кнопку спуска воды. Помнится, в далёкой молодости, лет пятьдесят назад, когда мало кто и предположить мог, какое место в нашей жизни займут компьютеры и мобильная связь, особым умением не вовремя позвонить отличалась Ленка Московская. Совершенно безбашенная весёлая и умопомрачительно красивая девчонка, которую бог знает каким ветром занесло в их компанию талантливых начинающих писателей и поэтов (в молодости Михаил Яковлевич сочинял фантастические рассказы и всерьёз мечтал стать писателем).
Он был влюблен в неё отчаянно и бесповоротно и всегда ждал звонка. А она звонила, когда он сидел в туалете, был в душе или стоял за дверью квартиры, доставая ключи.
Слышал звонок, начинал торопиться, надевал штаны, выскакивал из душа, ронял ключи… Бывало и не успевал к телефону. Когда же успевал, то слышал её нежный мелодичный голос:
– Привет! Чего трубку так долго не брал? Я, между прочим, из будки звоню, а на улице зима, холодно…
Телефонные будки, надо же. Символ ушедшей эпохи, можно сказать. Бросаешь две копейки, набираешь номер и говори, сколько хочешь. И отличное укрытие от внезапной непогоды, если поблизости нет удобной подворотни, магазина или входа в метро.
Забавно, что он вспомнил о Ленке. Тысячу лет не вспоминал и – на тебе. Наверное, звонок виноват.
Браслет продолжал мелодично заливаться.
Михаил Яковлевич помыл руки, тщательно вытер их полотенцем.
Комм-браслет не умолкал.
Да что ж такое, кто это там такой настойчивый?
Он вызвал к жизни вирт-экран.
Ага, такого номера в памяти нет.
– Алиса, откуда звонок?
– Звонок из Польши, – сообщила голосовой помощник.
Из Польши? Хм, кто бы это мог быть… Ладно, сейчас узнаем.
– Слушаю, – сказал он буднично.
– Миша? – голос был женский и очень знакомый. Только забытый. Сейчас-сейчас… Сердце неожиданно забилось быстро и горячо.
– Мишка, это ты или нет? Судя по тому, что опять долго не берёшь трубку, я не ошиблась. Миша, ау!
– О, Господи, – сказал он и нервно откашлялся. – Лена?
– Ха-ха, узнал! – засмеялся голос в далёкой Польше. – Она самая. Как жизнь молодая, дорогой?
– Да где ж она молодая… Погоди, ты откуда звонишь?
– Из Кракова, откуда же ещё. Ты разве забыл, что я живу в Кракове?
– Помню. Но столько лет прошло, мало ли… Люди переезжают.
– Не о том говорим, – решительно заявила она, и Колосов подумал, что Ленка ничуть не изменилась – такая же решительная и готовая взять в нужный момент любого быка за рога. – Хочешь видеосвязь?
Михаил Яковлевич посмотрел в зеркало. Ему было семьдесят четыре, и последние двенадцать лет он жил вдовцом. Хозяйство вела приходящая домработница, и генеральный конструктор революционного космического корабля был относительно ухожен. Во всяком случае, не ходил в грязной и мятой одежде, голодным и немытым. Постарел – да, не без этого. Но для своих лет выглядел очень даже неплохо. Да и чувствовал себя так же. Будь иначе, давно ушёл бы на пенсию и…
«Что – и? Разводил бы пчёл на даче? Выращивал там же цветы и картошку? Чинил забор? Рыбачил? Собирал грибы? Глупости. После смерти Лидочки он довольно быстро осознал: единственное, что способно его спасти и удержать в этой жизни по-настоящему – это работа. Только она, любимая. Раньше было две любимых – Лидочка и работа, а теперь осталась одна. Хобби (он любил водить машину, копаться в моторе и играть в шахматы) не считается. Были бы дети, любил бы их. Наверное. Но детей у них с Лидочкой не случилось. Может быть, потому и дача зарастала травой и приходила постепенно в полное запустение. Что там делать одному? Даже удовольствие от вождения машины снизилось вдвое, потому что он любил, когда справа сидит жена – самый лучший штурман и собеседник в мире. Эх…»
– Миша, ты там живой? – голос Лены вывел его из задумчивости.
– Здесь я, извини. Что ты говоришь? Видеосвязь? Ладно, давай попробуем, если не боишься.
– Ха! Это я-то? Трепещи, старый пень! Включаю.
На вирт-экране возникло женское лицо. Да, пожилое и даже весьма. Лицо, которое вряд ли бы заставило быстрее забиться сердце двадцатилетнего юноши или тридцатилетнего молодого человека. «А также сорока и пятидесятилетнего», – добавил он про себя.
Но это была она, всё та же Ленка Московская.
Конечно, покрашены волосы, а морщины никуда не спрячешь. Но губы ещё не утратили полностью своей восхитительной формы, и в глазах не тусклое безразличие усталого от жизни человека, а интерес и даже, кажется, остатки прежнего задора. На мгновение ему почудился запах французских духов Angel, которые так обожала Ленка в молодости, и которые было почти невозможно достать. Но ему пару раз это удавалось.
– Неплохо сохранился, – улыбнулась она, блеснув хорошими искусственными зубами. – Я довольна.
– А ты так и вовсе не изменилась, – сказал он искренне. – Представляешь, я даже почти учуял запах твоих духов.
– Angel, – сказала она. – Помнишь. Молодец. Слушай, Миша, ты на пенсии или продолжаешь работать? Насколько я тебя помню, должен продолжать.
– Так и есть, – сказал он. – Только работа и спасает, если честно.
Он и сам не знал, почему вдруг почувствовал такой прилив радости от звонка этой пожилой, такой незнакомой и в то же время хорошо знакомой женщины. Как будто и не было этих пятидесяти лет разлуки. Ладно, не пятидесяти, – тридцати, если учитывать их короткую встречу на Лазурном берегу осенью две тысячи четвёртого года.
Они с Лидочкой тогда, помнится, решили отдохнуть, и Лидочка настояла на этом волшебном средиземноморском побережье Франции. Он возражал – дорого, мол, зачем, прекрасно можно отдохнуть в Крыму, Турции или где-нибудь на Крите. Но она убедила его в том, что думать нужно не о деньгах, которых всё равно вечно не хватает, а о себе. Тем более что деньги сейчас на такой шикарный отдых есть. А вот будут ли завтра – неизвестно. И убедила.
– Я сочувствую твоей потере, дорогой, – сказала Лена. – Извини, что не позвонила тогда, двенадцать лет назад. Посчитала, что это будет неуместным.
– Спасибо, – сказал он. – Ничего. Это было давно, и я, кажется, уже привык. Хотя, конечно… Так что у тебя? – он взял деловой тон, чтобы скрыть неожиданно дрогнувший голос. – Сделаю всё, что в моих силах.
В течение следующего получаса генеральный конструктор межпланетного пилотируемого корабля «Россия» Мишка Колосов опомниться не успел, как уже пообещал Ленке Московской любое содействие в деле устройства её внучки Агнешки в отряд космонавтов. Разумеется, только на правах кандидата.
«Ты же понимаешь, что её могут забраковать по здоровью и массе других объективных факторов, и тут я буду бессилен. При всей моей к тебе любви и старой памяти».
«Слово любовь мне нравится. Старая память – не слишком. Поэтому я предлагаю нашу память обновить. И уж, конечно, я не требую от тебя измены своему долгу. Главное, чтобы по субъективным факторам не забраковали. А то знаю я вас. Или нас? Запуталась».
«По субъективным не забракуют. Нажму на все рычаги».
«Давай. Когда ты нас ждёшь?»
«Э… да в любое время. Хоть завтра».
«Гостиницу забронируешь или мне самой?»
«Какая гостиница, у меня остановитесь, места навалом».
«Ну что ты, Миша, это неудобно».
«Ещё как удобно. Я настаиваю».
«Ну, если настаиваешь… Никогда не могла тебе отказать».
Да ладно, не могла, внутренне ухмыльнулся он. Ещё как могла. И не раз отказывала. Хотя, будем честны, бывало, и шла навстречу.
Но вслух ничего такого не сказал, а, наоборот, подтвердил:
– Да, настаиваю. Я один живу, вы нисколько меня не стесните, буду только рад. И сообщи время прилёта и номер рейса, встречу.
– Договорились. Агнешка, иди-ка сюда, познакомься с моим старинным другом Михаилом Яковлевичем.
Рядом с Еленой появилось лицо Ангешки, и Колосов сразу отметил сходство. Не идеальное, но вполне достаточное, чтобы его сердце окончательно растаяло.
– Здравствуйте, Михаил Яковлевич, – на чистом русском языке с едва заметным акцентом сказала Агнешка. – Мы не слишком вас напрягли?
– Ну что вы, наоборот, – улыбнулся он. – Приятно, когда ты ещё нужен. И очень рад знакомству. Вообще, всё это, по-моему, не просто так.
– То есть?
– Ну вот это. Внучка моего давнего… – тут пришлось сделать короткую паузу на поиск уместного слова, – друга оказывается тем человеком, который ловит самый потрясающий, удивительный и будоражащий воображение радиосигнал в истории человечества. И она же мечтает попасть в экипаж межпланетного корабля, который может добраться до источника этого сигнала и к которому – кораблю, а не сигналу – я имею самое непосредственное отношение. Знаете, я после вашего звонка даже как-то помолодел. Словно бы понял, что всё было не зря в этой жизни. Только вот… – он замолчал. Мысль, которая только что стукнула ему в голову, была не слишком приятной. Да что там, совсем неприятной. Ужасной она была: «Программа испытаний «России» сокращена, и ты это знаешь. Полёт к Юпитеру был запланирован в самом лучшем случае лет через пять. Но полетим сейчас. Ты уверен в надёжности корабля, товарищ генеральный конструктор? Отвечаешь за безопасность экипажа? А с учётом того, что там может оказаться Агнешка – внучка твоего, как ты изволил выразиться, старого друга?»
Видимо, пауза затянулась, и все эти мысли отразились на его лице, потому что Лена мягко сказала:
– Ну что ты переживаешь, Миша? Мы в тебя верим. И знаем совершенно точно, что ты не мог сделать плохой корабль. Русские вообще не умеют делать такие масштабные вещи плохо, ты мне сам когда-то рассказывал, это же не фен для волос. Трёхлинейка, Т-34, автомат Калашникова, атомные реакторы, «Союзы», «Баргузин»… Теперь, вот, твой корабль «Россия». Правда, Агнешка?
– Чистейшая правда, – подтвердила внучка. – Я не боюсь. Наоборот, очень хочу. И вся ответственность за это решение только на мне. Don’t worry, Михаил Яковлевич, don’t worry.
– Be happy, – закончил он за неё словами старинной песни. – Спасибо, девушки, я постараюсь не париться. Но не обещаю. Идите уже покупать билеты и собирать чемоданы. Жду вас как можно скорее. Пока.
– До встречи, Мишенька, – сказала Лена и послала ему воздушный поцелуй.
– До свидания, Михаил Яковлевич, очень было приятно познакомиться. Честное слово!
Он положил виртуальную трубку. Хорошее бодрое настроение не покидало генерального конструктора до конца дня.
Как всякий хороший политик, Государственный секретарь Соединённых Штатов Америки Джордж Саймон Редвуд отлично умел контролировать свои чувства. Поэтому в Овальный кабинет он вошёл с искренней благожелательной улыбкой на устах.
– Привет, Джордж! – махнула ему рукой со своего места Оливия Трэвис. – Рада вас видеть. Проходите, садитесь, я сейчас.
И снова уткнулась в вирт-экран своего рабочего компьютера. Было видно, как напряжённо и быстро бегают её глаза по строчкам какого-то документа.
Вот что бывает, когда Президентом великой страны становится девчонка от Демократической партии без малейшего понятия о том, что значит уважение, не в первый и, видимо, не в последний раз подумал Редвуд.
Всё с той же улыбкой, которая стала ещё шире и приобрела дополнительную искренность и благожелательность, он прошёл в знакомый кабинет (двери мягко закрылись за ним сами), уселся в кресло и забросил ногу за ногу.
Оливии Трэвис было сорок пять лет. Белая, разведена, сыну двенадцать. Феминистка и демократка с головы до пят – пробы ставить негде, как могли бы сказать русские. Президентом США она стала год назад, выдержав невероятно сложную предвыборную гонку с популярным в народе кандидатом-республиканцем и добрым товарищем Джорджа – Билли Бекфордом по кличке Техасский Рейнджер (он был родом из Техаса и в молодости носил на груди «синко песо» – звезду, традиционно сделанную из мексиканской серебряной монеты образца 1948 года номиналом в пять песо).
Победа была у Билли практически в кармане, всё к этому шло, но в последний момент демократы вытащили на свет старую историю конца прошлого века, отряхнули с неё пыль и подняли хай выше антенн чикагского Уиллис-тауэр.
История о том, как сорок лет назад, в апреле тысяча девятьсот девяносто второго года, молодой техасский рейнджер Уильям Бекфорд пристрелил ещё боле молодого наркокурьера-мексиканца. Тот выхватил пистолет и нажал на спусковой крючок первым. Пуля задела Билли плечо, так что защитить себя и послать пулю в ответ он имел полное право. По всем законам. Мало того, ему тогда даже вынесли официальную благодарность, и газеты Техаса писали о храбром молодом рейнджере, который, был ранен в перестрелке, но выполнил свой долг.
Однако, раскопавшие через сорок лет эту историю журналисты-демократы, выяснили хорошо забытые, а значит, словно бы новые подробности. Убитый наркокурьер, оказывается, был хоть и мексиканцем по национальности, но являлся несовершеннолетним гражданином США (ему оставалось две недели до двадцати одного года). При этом круглым сиротой, мечтающим позаботиться о своей младшей сестре, которую с ним разлучили по причине его и её несовершеннолетия.
Эти душещипательные подробности стали известны из дневника убитого, который тот вёл в течение примерно года. Выдержки из дневника юного сироты-наркокурьера, написанного в сентиментальном поверхностном стиле, который так нравится уголовникам и психически неуравновешенным людям, печатались во всех ведущих периодических интернет-изданиях США, придерживающихся демократической ориентации, и пользовались невероятной популярностью.
Нет, шакалам-журналистам хватило ума не обвинять Уильяма Бекфорда в убийстве несовершеннолетнего напрямую, но параллели они проводили самые недвусмысленные. Такие, что любому идиоту становилось ясно: человек, без жалости отправивший на тот свет юного сироту, жертву обстоятельств, из которого вполне мог бы вырасти полезный и достойный член общества, не может быть лидером великой страны и великого американского народа. И – да, мы намеренно не используем слово «нация». Потому что, как раз лидером нации такой человек запросто может стать. Догадываетесь, почему?
Это было отвратительно, с какой стороны ни посмотри. Но это сработало. Результат вот он – за президентским столом.
Джордж Редвуд незаметно вздохнул.
– Не вздыхайте, Джордж, – сказала Оливия. – Я уже почти закончила… Так, а здесь у нас что? «Исходя из вышесказанного, становится понятно, что увеличение субсидирования государственной программы поддержки…» Ага, всё понятно. Что ж, слушаю вас, Джордж, – она выключила экран. Тот мгновенно свернулся в точку и пропал.
– Я по поводу русских, – сказал Джордж.
– Ну ещё бы, – усмехнулась Оливия. – Все проблемы всегда от них, да?
– Шутки – это хорошо, – улыбка Государственного секретаря США могла бы осветить Овальный кабинет самой глубокой ночью при отсутствии электричества и свечей. – Но боюсь, как бы не посмеялись над нами.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что русские всё-таки решили отправить свой корабль к Юпитеру. С экипажем.
– Погодите, – Президент США очаровательно наморщила лоб. – На поиски этих гипотетических чужих?
– Они не гипотетические, а самые натуральные. Это факт. Разве вы не читали доклад специальной комиссии Конгресса по этому поводу?
– Да-да, читала, конечно. Просто мне показалось, что наличие радиосигнала – ещё не вполне доказательство. Остаётся тысячная доля процента, что мы имеем дело с умелой мистификацией. Разве нет?
Кто ей наплёл всю эту чепуху, интересно, с неудовольствием подумал Редвуд, а вслух произнёс:
– Есть точно такая же вероятность, что весь наш мир и мы сами – сплошная иллюзия и мистификация. Что ж теперь, дела не делать?
Чужие существуют. Как бы нам ни хотелось думать иначе. Но хуже всего не это. Хуже всего, что в этой, не побоюсь этого слова, исторической ситуации все козыри у русских.
– Корабль «Россия», – сказала Президент США.
Не такая уж она и дура, подумал Госсекретарь и кивнул:
– Он самый. Плюс экипаж. Вы, надеюсь, в курсе, что он будет международным? Русские сами предложили. Всего семь человек. Из них трое русские, – это, как мне доложил надёжный источник, уже решено и не обсуждается. Остаются четверо. Мне кажется, мы должны застолбить за собой хотя бы два места из четырёх. С гарантией застолбить.
– Должны? – Оливия приподняла бровь.
– Именно. Должны. Не русским, понятно. Себе. Мне нужно объяснять, зачем?
– Обойдусь без ваших лекций, – Оливия откинулась на спинку кресла, её пальцы выбили на подлокотниках короткую дробь (Редвуд не узнал мелодию). – Извините, Джордж, но иногда вы бываете чертовски занудным с вашей проповедью очевидных истин.
– Лучше прослыть занудным, чем безответственным, – парировал Джордж.
– И это тоже верно, – кивнула Оливия. – Так что от меня нужно?
– Честно?
– Рискнём.
– Звонок товарищу Столярову.
– Бросьте, Джордж, какой он товарищ.
– Он тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения, успел побывать в этом их коммунистическом союзе молодёжи, комсомоле. Значит, товарищ. И вообще, вы недооцениваете русских в этом смысле.
– То есть?
– Все они как были, так и остались товарищами. Просто некоторые хорошо маскируются под господ.
– Джордж! – засмеялась Оливия. – Я понимаю вашу ненависть к коммунизму, как идеологии, но право, это иногда похоже на паранойю.
– Лучше быть параноиком, чем… Впрочем, кажется, что-то подобное я только что говорил. Позвоните Столярову, мэм. И помните – нам нужно два места. Лучше три.
– Три – это вряд ли, – сказала Оливия.
– Но помечтать-то можно?
– Помечтать можно. Когда нужно звонить?
– Лучше всего сегодня. Ещё лучше – прямо сейчас.
– Ого, – сказала госпожа Президент.
– Время не ждёт. Как говорят русские, надо ковать железо, пока оно горячее.
– Они так говорят? Кстати, Джордж, давно хотела спросить. Откуда у вас такое хорошее знание России и вообще русских, включая язык?
– Они наш главный противник на этом шарике, – сказал Редвуд. – А противника нужно хорошо знать.
– Окей, пусть будет по-вашему. Попробуем заняться ковкой горячего железа, – она протянула руку, сняла трубку телефона. – Соедините меня с Президентом России. Прямо сейчас. Да, жду.
Редвуд поднялся, намереваясь покинуть Овальный кабинет.
– Сидите, Джордж, – попросила Оливия, прикрыв ладонью микрофон. – Как ни странно, мне с вами спокойнее. Сейчас всё и выясним.
Редвуд кивнул и снова уселся. Ему было приятно доверие Оливии, и он подумал, что, пожалуй, поторопился в своих оценках. Возможно, из госпожи Трэвис выйдет толк.
– Да, – сказала в трубку она, – я готова, – быстрая улыбка. – Здравствуйте, Александр, рада вас слышать! – Оливия говорила по-английски. Редвуд знал, что её слова, так же, как и говорящего по-русски Президента России синхронно и почти безупречно переводит ИИ последнего поколения, специально натасканный на эту задачу. – Спасибо, что согласились уделить мне минуту вашего драгоценного времени…
Голоса русского Президента Александра Столярова Госсекретарь США Джеймс Редвуд не слышал. Но по репликам Оливии мог сделать вывод, что беседа идёт в нужном русле. Хотя и не так удачно, как можно было надеяться.
– Александр, я не буду долго ходить вокруг да около. Скажу прямо. Мы очень рассчитываем на участие в исторической миссии вашего чудесного космического корабля. Я имею в виду «Россию», разумеется. Да. Да. Финансирование – это само собой. В должном размере, мы не останемся в стороне, в конце концов, дело общее, всё человечество заинтересовано, и мы тоже… Да. Да, конечно. Непременно. Так вот, речь о непосредственном участии американских астронавтов. У нас давнее и успешное сотрудничество в этой области, не мне вам рассказывать. Скажу прямо. Мы бы хотели два места в экипаже. Видите, как скромно? Всего два из семи… Одно? Господин президент, честно скажу, что хотела торговаться о трёх. Постеснялась. Но при всём уважении, одно – это слишком мало. Два. Вот и Госсекретарь здесь рядом со мной, и он тоже просит два. Правда, Джордж?
– С глубочайшим уважением, – подтвердил Редвуд. – И передайте господину Президенту моё восхищение его смелым решением послать «Россию» к Каллисто.
– Он подтверждает, – сказала Оливия в трубку. – Два. С глубочайшим уважением. И просит передать своё восхищение вашей смелостью и решительностью. Спасибо, передам. Так что скажете?
Некоторое время она молчала, внимательно слушая, что говорит ей русский Президент, затем сказала:
– Хорошо, спасибо, Александр. Я всё поняла. Мы готовим двоих, но гарантировано рассчитываем на одного. Пока рассчитываем, – слово «пока» она произнесла с нажимом. – Я сообщу НАСА, они свяжутся с вашими службами сегодня же. Да. Хорошо. Рада была пообщаться. До свидания.
Он положила трубку. Хмыкнула. Растёрла щёки. Коротко и внимательно посмотрела на Джорджа.
– Знаете, что он потребовал за второе место? – осведомилась.
– Потребовал? – переспросил Джордж.
– Хорошо, предложил обмен. Но это было очень похоже на требование. Хоть и мягкое, признаю.
– Мягкое требование… – повторил Редвуд. – Попробую догадаться.
Он сделал вид, что напряжённо, но быстро думает, затем сказал:
– Крым?
– В точку. Он хочет, чтобы мы признали Крым русским.
– Хм.
– Это всё, что вы можете сказать?
– Ну почему же, могу и больше.
– Давайте, – кивнула Оливия. – Только честно.
– У нас прямо день честных высказываний, – заметил Редвуд.
– Я этому только рада. Итак?
– Фактически, Крым давно русский, – решительно произнёс Редвуд. – А главное, всегда им был и вряд ли в обозримом будущем положение изменится. И местные жители не мыслят себя вне России. Но об этом не будем, иначе далеко уйдём. Скажем о насущном. Двадцать лет – это много. Можно и признать. Тем более, многие уже признали. Те, кто подальновиднее.
– То есть, вы предлагаете сдаться и признать, что наш, как вы говорите, главный противник нас победил? – осведомилась госпожа Президент. Неожиданно тон её стал ледяным.
Не верю, подумал Редвуд. Хотя в Голливуде бы оценили. Я даже знаю парочку конкретных продюсеров.
– Проиграть сражение – не значит проиграть войну, – сказал он. – А Украина, если уж быть откровенным до конца, нам больше не интересна ни в каком виде. Она давно не козырь, а балласт. Шестёрка, которую сбрасывают в надежде на флеш-рояль в прикупе. Поэтому, повторю, можно признать. Но двух мест в экипаже за такое признание мало.
– Три места нам не удастся получить, сразу вам говорю, это утопия. Я хорошо знаю Александра Столярова, поэтому даже заикаться не стала.
– Бог с ним, с третьим местом.
– Окей. Что ещё? Ближний Восток, Индонезия, пересмотр Договора об Антарктиде?
– Нет, – покачал головой Редвуд. – Эти вопросы можно решать обычным дипломатическим путём. А мы куём железо, не забыли? Поэтому я бы посоветовал очень мягко потребовать или попросить, как сами решите, полноценного участия США в строительстве второго межпланетного корабля. С допуском ко всем технологиям, включая технологии ядерной энергодвигательной установки, ионных двигателей и противорадиационной защиты.
– Второго межпланетного корабля… – повторила Оливия Трэвис. – Думаете, будет второй корабль?
– Обязательно, – кивнул Редвуд. – При всех достоинствах, «Россия» – опытный образец, прототип. А человечеству потребуется мощный, полноценный корабль, на котором можно быстро и безопасно добираться до любых уголков Солнечной системы. Очень скоро потребуется. И это ещё не всё.
– Инопланетные технологии, – догадалась Оливия. – Вы думаете об инопланетных технологиях!
– Сегодня воистину счастливый день, – улыбнулся Джордж Саймон Редвуд. – Президент и Госсекретарь, демократ и республиканец, мыслят в унисон и согласны друг с другом. Надо будет отметить. Именно так, мэм! Инопланетные технологии! Если на Каллисто находится корабль чужих – неважно, с живыми разумными существами на борту или нет, то это значит, что он сумел преодолеть межзвёздное пространство. И полноценное участие в экспедиции и строительстве второго корабля, даст нам почти равные шансы с русскими овладеть этими фантастическими технологиями! Иначе – неизбежный проигрыш и безнадежное отставание в гонке за технический прогресс. О новом оружии, которое могут дать все эти технологии, я уже даже не говорю.
Госсекретарь вскочил и возбуждённо прошёлся по кабинету, увлечённый собственными мыслями, которые, опережая друг друга, теснились в его голове. Оливия смотрела на него блестящими глазами.
– Крым! – воскликнул Редвуд. – Да что там Крым, – он невольно понизил голос. – Ради такого дела, я бы намекнул русским, что мы и Донбасс готовы признать. Не сразу, конечно. Не завтра.
– Ого, – откинулась в кресле Президент США. – А ещё говорят, что республиканцы – консерваторы. Да вы настоящий революционер, господин Госсекретарь!
– Ну что вы, – сказал Редвуд. – Мной движет чистый прагматизм и любовь к Родине.
– А Украину, значит, окончательно отдаём русским на растерзание? – по губам Оливии скользнула тонкая улыбка.
– Да бросьте, мэм, какое там растерзание. Не будет никакого растерзания, сами разберутся постепенно. Без малого четыреста лет назад разобрались, и опять разберутся. Поверьте, усиление России за счет Украины – это полная ерунда по сравнению с тем, которое Россия получит, единолично захватив все инопланетные технологии, – он перевёл дух и огляделся ищущим взором. – Знаете, Оливия, возможно, моё заявление покажется вам неожиданным и даже шокирующим, но я бы выпил. За то, чтобы у нас всё получилось.
– Виски в баре, Джордж, – сказала Оливия. – И мне налейте. Со льдом. Как там говорят русские, – гулять так гулять?
Джордж Саймон Редвуд ухмыльнулся и направился к бару. День определённо удался, и перспективы, которые он открывал, внушали Госсекретарю США радость и надежду.
