Алексей Черкасов
Хроники Чёрной Земли
4. Мер-Нефер. 49 дней до разлива. Эй-Нефер в городе мёртвых
После этого разговора Эй-Нефер надолго исчезла. Отец тоже помалкивал о поездке в Унут. Днём они прятались от палящего солнца – мать с Кафи в доме, отец под своим любимым сикомором. Хеси целыми днями пропадал где-то. А вечером, когда зной спадал, всей семьёй они копались в саду – рыхлили потрескавшуюся от жары землю, отец с братом то подправляли покосившуюся ограду, то замазывали илом трещины в стенах дома, выстроенного из такого же ила, смешанного с песком и глиной. Кафи почти каждый день садилась прясть. Она умела это делать как никто другой. Из её нежных и чувствительных пальчиков выходила удивительная нить – невесомая и такая тонкая, что её и видно-то было только в клубке, да и тот казался полупрозрачным, словно собранным из паутины. Пару лет назад Кафи напряла очень много такой нити.
– Это никуда не годится, – недовольно говорил отец, который пытался рассмотреть нить, то поднося руку близко к глазам, то отодвигая на длину руки. – Из этого не будет плотной ткани, да и времени уходит сколько…
Иринефер была не согласна с мужем. Она соткала из Кафиной «паутинки» несколько образцов ткани и носила их на рынок, а потом и знакомой портнихе. Та понимающе осмотрела куски, подбросила небольшой отрез в воздух и долго наблюдала, как он падает вниз, покачиваясь словно лодка на волнах, одобрительно цокая языком.
– Прекрасная ткань, просто волшебство, – сказала она Иринефер. – Но я такую не возьму.
– Почему? – удивилась она. – Раз она прекрасная…
– Ну сама рассуди, – отвечала портниха. – Что и кому я буду шить здесь, в нашей глуши из этакого полотна. У нас здесь нет вельмож с их жёнами, которые смогли бы оценить красоту и тончайшую работу…
– Да ты посмотри, какая она крепкая, – настаивала Иринефер. – Даром, что тонкая как брызги воды…
Но портниха твёрдо стояла на своём. С тех пор несколько кусков, которые соткала Иринефер так и лежали в доме никому не нужные. А Кафи стала прясть обычную нить, такую, к которой привыкли жители Мер-Нефера. Но всё её существо противилось грубой работе, поэтому и времени на такую нить уходило больше.
Иногда к отцу приходил кто-нибудь, чтобы составить жалобу или обращение к властям, и это были радостные дни: отцу за работу отдавали то половину гуся, то четверть хара1 ячменя, то пару-тройку хин2 вина. В такие дни Иринефер устраивала праздничный ужин, на который тянулись и соседи, устраивавшие разговоры на полночи.
В обычные дни они ели только лепёшки да рыбу, а в такие удачные на ужин было мясо птицы, в пресные лепёшки Иринефер добавляла что-то, от чего они становились сладкими, а после еды всем доставалось пиво, даже Шере давали несколько глотков, после чего он засыпал как убитый.
И это было неудачей, ведь каждое застолье сопровождалось новыми рассказами, а уснув, Шере их пропускал. Пару раз проспав всё самое интересное и уяснив связь между сонливостью и выпитым пивом, Шере стал отказываться от пьянящего напитка, сразу после ужина забирался на своё любимое место на крыше и наслаждался рассказами болтливых стариков.
В последние дни много обсуждали Нахи – одинокого старика, жившего в другой части города. Он ещё в молодости овдовел, детей не завёл и заново не женился, так как был беден, и отдавать ему своих дочерей никто не хотел. Нахи переживал, что после смерти некому будет ухаживать за его Ка, и он не сможет жить даже в маленьком мирке, который способен обеспечить его двойник, не говоря о Дуате, дорогу в который должны были предварять многие и многие действия жрецов и родственников. Этим были заняты все его мысли. Но однажды он явился довольным и даже счастливым.
– Моё будущее обеспечено, – радостно возвестил он собравшимся, и все заинтересованно посмотрели на него. – Я договорился с Каром… ну тот самый торговец, который продаёт украшения с юга у нас и в других городах. Он напишет моё имя в своём сердабе3.
Гости недоумённо посмотрели на него.
– И что, ты считаешь этого достаточно? – спросил Дефатсен.
– Конечно, – заявил Нахи, выпив половину кружки пива и отламывая большой кусок от запечённого гуся. – Ведь если его хем-ка4 будет читать моё имя, то мой Ка будет жить в том же мире, где и Ка Кара.
– И что он за это с тебя взял? – спросил Эйдефа.
– Не так много. Я должен каждый день работать в его усадьбе по утрам и мой Ка поступает в службу его Ка после моей смерти.
Такой способ обеспечения жизни своему Ка вызвал бурное обсуждение, которое продолжалось несколько вечеров. Шере было скучно выслушивать рассуждения стариков, и он возвращался мыслями к таинственным событиям, которые случайно подслушал у родительской спальни.
Постепенно страхи перед мертвецами, которые могли бы на него охотиться, покидали его. Скоро Шере уже позабыл о своих опасениях и не прислушивался больше к каждому шороху по ночам, а переночевав пару раз рядом с сестрой под крышей, снова перебрался в сад, под сикомор. Лёжа под открытым небом, он вглядывался в звёзды, заполнявшие бескрайнее пространство, и внимательно разглядывал луну, которая, как рассказывали старики, была ни чем иным, как лодкой Джехути, в которой бог мудрости перевозил умерших за западный горизонт, в Дуат.
– Может быть, эти мертвяки, которых видел отец, просто шли через Мер-Нефер, чтобы сесть в лодку на востоке, – вслух рассуждал Шере. – Просто долго шли, но и путь к нам из Унута неблизкий…
Он себя обманывал, чтобы успокоиться. До Унута было два дня пути, правда, путь этот лежал через Хапи, который следовало пересечь на перевозчике в районе острова Кети.
– Да мало ли, какие трудности в пути! – уговаривал себя Шере. – К тому же мёртвым ведь нужно всё другое, чем живым, всё магическое… Магический ячмень, магическое пиво, магическая вода… да всё. Вот и блуждают подолгу. Да и просто заблудиться могли…
Этот пришедший от Ка вывод окончательно успокоил Шере, и он, посмотрев ещё немного на лодку Джехути, совсем уже собрался спать и даже задремал, когда почувствовал, что кто-то трясёт его за плечои шепчет на ухо:
– Эй, малёк, просыпайся! Новости есть про твоих мертвяков!
Шере открыл глаза и повернулся. При свете полной луны он увидел склонившееся над ним лицо Эй-Нефер, как обычно, ироничное и насмешливое.
– Давай, вставай, – шептала она. – Ты упадёшь, когда узнаешь!
Шере приподнялся и облокотился спиной на ствол сикомора.
– Ну чего там? – спросил он, растирая кулаками глаза в надежде прогнать сон.
– Чегооо там… – передразнила его Эй-Нефер. – Видела твоих мертвяков, ну, то есть, я думаю, что их. Не может же быть, что вокруг Мер-Нефера им маслом намазано, и они все сюда тащатся. Парочка, всё как твой отец сказал. Два мертвяка, а может, и не мертвяка, или не два…
– Ну чего ты тянешь? – не вытерпел Шере. – Рассказывай давай…
– Помнишь того лысого? Которого мы в прошлый раз видели, а потом я сбила ибиса и подавилась…
– Ну… – сказал Шере. – Помню.
– Ну вот. Ты пошёл домой, а я – обратно на берег, потому что когда комаров мало, там спать лучше всего, прохладно… Не дойдя до Хапи, я увидела этого лысого, а с ним ещё одного, жреца, это точно.
– Почему думаешь, что жреца?
– Потому что одет так… шендот5, посох, богатые одежды с белыми полосами, бритая голова… ну, короче, он выглядел, как жрец. Он что-то говорил первому лысому, а тот кивал головой. После этого они подорвались куда-то, а я решила сходить за ними, посмотреть, где твои мертвяки живут.
Шере стало интересно, сон мгновенно слетел, и он пристально посмотрел на Эй-Нефер. Та, похоже, решив подразнить его, замолчала, а когда увидела, что Шере весь напрягся от любопытства, с невинным видом сказала:
– Ну, в общем, сходила. И вот только что вернулась. Устала, сил нет как, пойду-ка спать.
– Но-но! – возмутился Шере. – Не надо так! Давай-ка, рассказывай, что видела. А то хитрая… пришла, разбудила и уходишь?
– Интересно, что ли? Да? – ехидно сказала Эй-Нефер. – Ну ладно, малёк, расскажу. Только иди-ка пожрать чего-ничего принеси.
Шере мгновенно сбегал за лепёшками и рыбой и даже нашёл небольшой кувшин с остатками пива. Эй-Нефер с удовольствием накинулась на еду.
– Щас… – сказала она. – Немного поем, а то опять подавлюсь, как тогда.
Эй-Нефер уплетала за обе щеки и запивала пивом. Вскоре она насытилась и, блаженно откинувшись на спину, улеглась на землю.
– Сейчас, сейчас… – сказала она тихо и замолчала.
Шере присмотрелся и увидел, что Эй-Нефер спит.
– Ну вот… расскажу-расскажу, и вырубилась. Зачем только я ей пиво принёс, – пробурчал Шере и, поскольку ничего другого не оставалось, растянулся с другой стороны дерева и тоже мгновенно уснул.
Утром его разбудил шум.
– Ах ты, дрянь этакая! Ты как здесь оказалась?! – кричала Иринефер, схватив дубину и охаживая ей куда ни попадя бедную Эй-Нефер, которая спросонок ничего не соображала и только молча сносила побои, сжавшись в комок и прикрыв руками голову.
– И пиво наше скрала, воровка! – продолжала шуметь Иринефер. – Кувшин-то вон валяется. Значит, и в прихожку к нам забралась, ам-мутово отродье6…
Иринефер отбросила дубину, схватила кожаный хлыст и стала лупить им Эй-Нефер. До Шере, наконец, дошло, что происходит. Он вскочил, перехватил своей маленькой ручкой хлыст и закричал:
– Мут, ты что! Это же я сам ей пиво принёс!
И тут же перепугался, поняв, что за такой проступок обычным наказанием ему не отделаться.
– Что, сынок? Ты сам ей принёс? Ах ты!
Иринефер опустила руки, а Эй-Нефер, воспользовавшись паузой, тут же перемахнула через ограду и вела наблюдение за происходящим, просунув голову между калиткой и забором. Шере, увидев замешательство матери, тоже бросился наутёк и уже на улице услышал крики:
– Стой, злыдень! А ну вернись!
Но Шере так нёсся, что мигом оказался в конце улицы. Там он оглянулся и в клубах пыли увидел силуэт отца, который воздымал к небу кулаки и то-то кричал ему вслед.
«Ну всё, пришибёт теперь точно», – услышал7 Шере и рванул вниз, к реке.
На берегу он сел на камень и дал волю слезам. Пока рыдал, не заметил, как подошла Эй-Нефер и села справа. Она посидела немного, потом положила ему руку на левое плечо, а голову на правое и сказала:
– А ты молодец, малёк… Прямо защитил меня, спасибо. Меня после мамы никто никогда не защищал, только били.
И тоже заплакала.
Так просидели они долго. Наконец, слёзы у обоих кончились, и они отёкшими глазами посмотрели друг на друга.
– Вообще-то я хотела идти в Унут, ты же знаешь, – сказала Эй-Нефер. – Но попёрлась за мертвяками, а они начали кружить по полям, искали, что ли, что-то. Потом ушли за поля… Я бы с голоду подохла, но слава Атуму8, они зашли в оазис. Там полно съедобного, так что я наелась. Но бродили мы с ними несколько дней, и в конце жрецу стало плохо, и первый лысый потащил его на себе. Упёрлись мы далеко. Да ещё такие кольца нареза́ли, я прямо с ног валилась.
– А зачем ты за ними пошла? – спросил Шере.
Она посмотрела на него удивлённо:
– Думаешь, я знаю? Просто Ка сказал мне – узнай, кто они. Мертвяки или нет.
– Ну и как? Узнала?
– Ага, – сказала Эй-Нефер. – Кое-что узнала. Пока жрец был в норме, они иногда разговаривали, а я подкрадывалась быстро и подслушивала. Первого лысого зовут Птахотеп, а жреца – Хамерут…
– Точно. Это про них отец рассказывал, – упавшим голосом сказал Шере. – Птахотеп убил Хамерута. Сначала ударил его какой-то дубиной по голове, а потом ещё перерезал горло…
Эй-Нефер посмотрела на него.
– Ну значит Хамерут – мертвяк. А вот зачем с ним Птахотеп ходит, да ещё как слуга?
Шере пожал плечами.
– Они ночью всегда костёр разводили и спали возле, похоже, чтобы зверей распугать. Я тоже там неподалёку пристраивалась. И вот однажды утром Хамерут не проснулся. Птахотеп всё бегал, бегал вокруг, какие-то побрякушки на него навешивал…
– Амулеты, что ли?
– Похоже, они, амулеты, – Эй-Нефер пощупала рукой ожерелье на шее. – Потом он в него тлеющей головнёй тыкал, прожёг дыры в одежде. Ну и, в конце концов, взвалил жреца на себя и поволок.
Эй-Нефер замолчала.
– А куда поволок-то?
– Так по оазису и тащил. Тащит-тащит, сядет. Посидит и опять тащит. И я за ним. Он измучился, и я устала, захотелось мне обогнать его да валить в Унут.
– Не пойму я, Эй-Нефер, чего тебе Унут этот дался?
– Да что непонятного-то? Там же Хатхор, мама моя.
– Хатхор, она же и тут тоже. Она же не только в Унуте богиня, но и в Махедже9. Зачем её там искать?
– А тут я уже искала, – объяснила Эй-Нефер. – Не нашла.
– А почему ты думаешь, что она твоя мать?
– Ну а кто ещё? – спросила Эй-Нефер. – Конечно она. И не спорь. Пошли жратву искать, есть пора.
– Да я домой… – промямлил Шере.
– Куда ты сейчас домой, дурачок? Тебя же отец прибьёт за меня. Думаешь, я не знаю, что вас всех мной пугают? Ты домой иди вечером, когда они успокоятся. А лучше, когда лягут спать. До завтра с них слетит, они на тебя поорут и всё. А если ты сейчас явишься, запорют!
Шере поговорил с Ка и решил, что Эй-Нефер, похоже, права. Действительно, сейчас идти домой, это только нарываться на побои. Да и завтра побьют же не сильнее, чем сейчас? Зато завтра, а не сегодня. Но есть, действительно, хотелось.
– А где еду искать? – спросил он.
– Где-где… Воровать же ты не пойдёшь? Значит, тут, на Хапи. Можно голубя убить и запечь на костре, можно лягушек (Шере скривился), можно рыбу… голубя проще. Папирус сейчас невкусный, жёсткий. Но если получится найти молодые побеги, то ничего… Ну что, пошли?
Шере встал и поплёлся за своей кормилицей.
Вскоре Эй-Нефер убила голубя, затем, схватив его, в мгновение ока вцепилась зубами в шею, откусила голову и выплюнула. Увидев расширившиеся глаза Шере, она покраснела и вытерла ладонью кровь с губ.
– Что, отец гусю голову не рубит? – сказала она, словно оправдываясь.
Шере промолчал.
– Можно прямо так есть, но ты же не будешь? – спросила Эй-Нефер.
Шере отрицательно помотал головой.
– Тогда нужен костёр. Ты посиди здесь, я сейчас быстро.
Эй-Нефер бросила возле него убитого и обезглавленного голубя и мгновенно скрылась из вида, даже не обратив внимания на испуг мальчика. «Огонь?» – встревожился Шере. Огонь просто так разводить нельзя. Иринефер и Саф всегда, прежде, чем разжечь огонь, читали какие-то заговоры и что-то подбрасывали в очаг, чтобы задобрить богов. Шере пожалел, что не понаблюдал за этим и теперь попал в такое ужасное положение – ведь боги наверняка рассердятся за этакое самоуправство. Вскоре Эй-Нефер вернулась с факелом и несколькими крупными сучьями подмышкой. Разложив всё это на берегу, она быстро и не задумываясь, развела костёр, а голубя, чтобы не ощипывать, просто обдала пламенем факела. Шере всё это время сидел с закрытыми глазами и про себя бормотал все обращения к богам, которые приходили ему в голову. Приоткрыв глаза, он заметил, что Эй-Нефер ловко и со знанием дела порубила птицу на куски острым камнем, который подобрала здесь же, на берегу и села рядом с Шере.
– Огонь спалит, надо, чтобы прогорел немного.
Вроде бы никаких ужасов не происходило, и Ка сказал Шере, что похоже, боги довольны теми словами, с которыми он к ним обратился. Но на всякий случай он отщипнул кусочек от разделанной птицы и швырнул в огонь.
– Ты что! – воскликнула Эй-Нефер. – И так же мало!
– Зато бог огня наестся, и не тронет нас, – объяснил Шере, и девочка промолчала.
Когда пламя почти погасло, и остались яркие угли, она нанизала куски птицы на ветки, взяла одну из них и протянула к углям. Затем посмотрела на Шере:
– Делай так же.
Шере взял вторую ветку и тоже протянул её к костру.
– И крути по чуть-чуть, – подсказала Эй-Нефер. – Смотри как.
Вскоре Эй-Нефер кивнула, и они с удовольствием вцепились зубами в печёное мясо.
– Вкусно, – удивился Шере.
– А ты думал я тебя чем накормлю, дурачок? Только смотри, малёк… голубь маленький, мы им не наедимся. Поэтому делай так.
Она отщипнула маленький кусочек и положила в рот.
– И посасываешь так помаленьку. Еда смешается со слюной и её станет больше, понимаешь? Если так есть, то наешься маленьким кусочком.
Шере попробовал. Очень хотелось проглотить весь кусок, но он терпел и старательно гладил его языком, прижав к нёбу. Затем положил второй кусочек, третий… через какое-то время голод, действительно, утих.
– Ну а дальше-то что было? – спросил Шере. – Ну там…
– А дальше мы пришли к мертвякам…
– Как к мертвякам? – замер Шере, и внутри у него всё похолодело.
– Очень просто, – сказала Эй-Нефер и рассмеялась. – Погребения. Много-много погребений. Настоящий город мёртвых, херет-нечер.
– А… зачем?
– Ну я не поняла, зачем, Шере. Он туда припёрся, сбросил с себя жреца и завалился спать. А я такого страху натерпелась, что просто свалила оттуда и пошла назад. Хотела напрямки пройти, чтобы не блуждать по оазису, да заплутала, лучше бы через оазис пошла, там хоть жратва есть…
Они помолчали, а потом Шере спросил:
– Ну а в Унут-то ты пойдёшь?
– А то! Конечно пойду, – заявила Эй-Нефер. – Чую я, что моя мут там, в Унуте. И надо туда идти. Ничего, проберусь через этот город мёртвых, чай, не съедят меня там.
И Эй-Нефер снова засмеялась. А Шере отвернулся.
1 – Хар – единица объёма сыпучих тел, равная примерно 48 литрам.
2 – Хин или хену – мера объёма жидкостей, чуть меньше половины литра.
3 – Сердаб – часовня в погребальном комплексе, возводившаяся для отправления культа Ка. Существовала отдельно от погребальной камеры, имела особое предназначение – формирование для Ка умершего Мира-двойника. Ка всех упоминавшихся в сердабе людей, вещей, животных, становились обитателями этого мира.
4 – Хем-ка – заупокойный жрец, который за определённую плату обязался поддерживать заупокойный, а иногда и прижизненный культ Ка в погребальном комплексе заказчика.
5 – Шендот – передник особого фасона, который в Раннем и Древнем царствах носили представители египетской аристократии и жречества.
6 – Ам-Мут (ꜥm-mwt) – демон с телом гиппопотама, лапами и гривой льва и пастью крокодила. В Зале Истины ей отдавали сердце человека, которому вынесен обвинительный приговор.
7 – Согласно гипотезе бикамерализма или двухкамерного разума (Джулиан Джонсон, 1976) 3000 лет назад, то есть, вплоть до первого тысячелетия до н.э. человек воспринимал мышление как диалог с внешней сущностью. В верованиях египтян этой сущностью, вероятно, являлся Ка, как персонализированное божество. В христианстве некоторые, схожие с Ка, функции даны ангелу-хранителю. Ка, как и ангел-хранитель появляется в момент рождения человека и сопровождает его на протяжении всей жизни).
8 – Атум – Бог-творец, создатель мира.
9 – Махедж – XVI (Антилопий) ном со столицей в Хебену. Мер-Нефер, где живут Шере и Эй-Нефер, был небольшим поселением в Махедже. Унут был центром почитания Огдоады – четвёрки двуполых богов, представляющих Маат (Порядок) и противостоящих ей сил Исфет (Хаос), также представленных четвёркой богов-гермафродитов. Богиня Хатхор входила в пантеон богов обоих номов.
5. Мер-Нефер. 49-39 дней до разлива. Мертвячья болезнь
Домой Шере явился к вечеру, голодный и испуганный. Иринефер покосилась на него и ничего не сказала, а Саф, тоже молча, схватил сына за косичку с правой стороны головы1, отвёл в дом и выпорол тем самым хлыстом, которым утром досталось Эй-Нефер. Саф бил сына долго и старательно, к концу экзекуции уже и сам тяжело дышал, а с лица обильно стекал пот. Наконец, рука его безвольно опустилась.
– И чтобы никогда больше не видел тебя с этой грязной немху! – проревел он напоследок и, тяжело переступая, ушёл в прихожую, где, как обычно, соседи рассказывали свои сказки.
До этого Шере никогда так не наказывали. Самое большее, он получал пару затрещин, да иногда отец бил его длинным тонким прутом по рукам, если он неверно выводил иероглиф. Но отец знал меру, и эти удары не были болезненными. Сегодня же он разошёлся не на шутку. Шере поднялся с низкого ложа и попытался сесть, но, почувствовав боль, сразу перевернулся набок. Шере провёл рукой по ягодицам – она оказалась в крови. Он хотел было заплакать, но ещё утром проснулась в нём мужская гордость, и он сдержал слёзы. Мальчик снова лёг на живот и продолжал так лежать, пока не почувствовал чьё-то прикосновение. Шере резко повернулся и увидел Кафи, которая сидела на коленях, и смазывала раны Шере маслом из сосуда, стоявшего рядом на полу.
– Ты лежи, братик, – ласково сказала она. – Отец запретил тебе помогать, но он сейчас там занят разной болтовнёй и ничего не узнает. Меня мут прислала обработать твои раны.
Шере пробурчал что-то недовольно, но сердце его было тронуто заботой сестры. Возбуждение и даже ярость, которые наполняли его после несправедливого, как говорил ему Ка, наказания, сменились умиротворением и благодарностью, а затем спокойным сном.
Наутро Шере выскочил во двор и убедился, что Иринефер и Кафи уже встали, а Хеси и Сафа нет. Он подбежал к матери и спросил:
– Мут, а где шен2 и теф3?
Иринефер посмотрела на него строго и приказала повернуться спиной. Увидев заживающие рубцы на ягодицах, она покачала головой и ответила:
– Отец заболел, лежит в горячке. Хеси пошёл за харапом4…
Шере побежал в дом. Саф лежал в спальне на высокой постели. Сын забрался по приставной лесенке наверх и увидел, что отец лежит с открытыми глазами, уставившись в потолок. Губы его запеклись, белки глаз пожелтели, лицо было бледным.
За завтраком Иринефер рассказала, что ночью она почувствовала сильный жар, шедший от отца. Она встала и начала протирать его тело влажными льняными салфетками. Но вскоре Сафа охватил сильный озноб, и ей пришлось прекратить эту процедуру. Всю ночь его трясло в сильнейшей лихорадке, и Хеси чуть свет отправился на поиски харапа. Проблема была в том, что лекарь служил в храме, ходил по домам, да и по личным делам мог отлучиться, поэтому не всегда можно было его быстро найти.
В конце концов Хеси вернулся и сказал, что харапа он нашёл, но тот очень занят, обещал прийти, но время не назвал. Весь день они ждали, но харап не шёл. Иринефер и Кафи по очереди дежурили возле постели Сафа, поднося тому питьё и предлагая поесть, но аппетита у больного не было. В этот день харап так и не явился, не дождались его ни утром, ни к полудню следующего дня.
Пришёл он только к вечеру. Он приказал снять Сафа с его высокого ложа и довольно долго внимательно осматривал, ощупывал, заставлял открывать рот, заглядывал в глаза и уши, мял живот, крутил ноги и руки в суставах и, в конце концов, сказал:
– Мертвячья болезнь… – Шере вздрогнул. – Происходит от дурного воздуха, летучей твари и злобных духов, иначе, сглаза. Соответственно лечить надо постоянным проветриванием, изведением мошкары, специальным питьём и заклинаниями. Хорошо бы так же найти виновного и заставить каяться. Вы знаете, кто его сглазил?
– Мертвяки! – вырвалось у Шере, но, получив подзатыльник от Иринефер, он тут же замолчал.
Харап посмотрел на него и спросил:
– Какие ммм… мертвяки сглазили, рассказывай.
Иринефер ответила вместо Шере:
– Да сочиняет мальчишка, харап, не слушайте его.
– Отчего же не слушать? – вздохнул харап. – Ежели были упокойники в доме или рядом, от этого вполне может болезнь произойти. Тогда нужно в их склепы отнести приношения и попросить не трогать больше больного. Так приходили мёртвые в дом? – и он обвёл всех взглядом.
Иринефер замялась. Саф поднял руку и заплетающимся языком сказал:
– Приходил один… из прошлого, под оградой ходил.
– Имя? Где могила? – спросил харап.
Саф указал рукой на жену, давая понять, что ему трудно говорить. Иринефер сказала:
– Хамерут зовут, а где могила, мы не знаем.
– Плохо, – сказал харап. – Ну слушайте меня. Ежели могилу найдёте, нужно отнести туда подношения – ожерелья, разную утварь, серебро, еду и питьё. А пока не нашли, хорошо проветривать, отгонять нечистую мошкару и трижды в день давать питьё, которое я оставлю. Я сам буду приходить утром и вечером и читать хекау от мертвячьей болезни. Платить будете мне по полдебена серебра каждую луну, можно продуктами или новыми вещами…
С этими словами харап достал из своего мешка лист папируса, чернила и палочку и начал писать. Писал он долго, а когда весь слегка желтоватый лист покрылся знаками, потребовал тазик, льняную салфетку и кувшин с водой. Он стал смывать написанное с папируса, направляя на него струю воды над тазиком и старательно протирая салфеткой. Когда на папирусе остались только едва различимые разводы, он перелил мутную жидкость из таза в небольшой кувшинчик в форме страусиного яйца, закупорил его и поставил на низкий столик.
После всех этих действий харап встал и вопросительно посмотрел на Иринефер. Та засуетилась, стала водить руками по телу, как бы подыскивая, что ценного на ней есть, в конце концов, сняла ожерелье со стеклянными бусинами и протянула его харапу. Тот внимательно осмотрел ожерелье, поджал губы и снова посмотрел на Иринефер. Она снова засуетилась и вынула из ушей серебряные серьги. Харап, взял и кивнул. Затем он расставил по комнате несколько статуэток и направился к выходу.
– Питьё, которое я приготовил, давать по две ложки трижды в день шесть дней. Потом по ложке трижды в день шесть дней. Потом повторять сначала… – на ходу выдал он рецепт лечения и уже в дверях, остановившись, сказал Иринефер, глядя нарочито в сторону:
– Первые хекау приду читать завтра рано утром. Завтракать буду у тебя. На завтрак приготовить жареного гуся в масле, овощи, вина полхину. Хлеб из тонкой муки без отрубей. Вечером приду читать вечерний хекау. На ужин мне… – и харап стал диктовать меню ужина. – Сейчас поем, что есть, указывай, женщина, куда идти.
Иринефер отвела харапа в небольшой обеденный зал для важных гостей, устроенный в дальней комнате их домика. Харап шёл медленно, пригибаясь под низкими притолоками в дверях, цокал языком и кряхтел, обозначая своё недовольство.
Когда харап ушёл, Иринефер вышла во двор и заплакала. Дочь обняла её и начала успокаивать.
– Где же нам ему каждый день по гусю брать, а? – запричитала Иринефер. – Отец болен, нам сейчас столько не заработать…
– Да ну его! – возмутился Шере. – Гуся ему… пусть жрёт, что дадим!
Иринефер посмотрела на него и улыбнулась сквозь слёзы.
– Хорошо бы, сынок… Но он ведь тогда и лечить будет кое-как. Умрёт отец-то. Мертвячья болезнь страшная, год духи силы сосут, потом убивают.
– А как их, духов, прогнать-то?
– Вот он и знает… Придётся откуда-то ему гусей таскать. О боги, хоть воруй иди… – снова заплакала Иринефер.
Тут из дома, шатаясь, вышел отец. Лицо у него покрылось красными пятнами, глаза блестели.
– Папирус дай… – с трудом выдохнул он и сел на землю возле низкого столика. – И всё для письма…
Кафи метнулась в дом выполнить просьбу отца. Почти тут же она вернулась, вывалив на столик всё перечисленное.
– Письмо писать буду… – Саф посмотрел на Иринефер. – Ему…
Та понимающе кивнула головой, а Шере немедленно спросил у Ка – кому отец собрался писать? «Мертвяку Хамеруту, – ответил Ка. – Чтобы не мучил болезнями…»
Саф писал долго. От слабости из рук у него всё валилось, он часто останавливался, заваливался на бок, потом снова выпрямлялся и продолжал писать. Наконец, когда солнечная ладья Ра уже нависла над горизонтом за рекой, он с трудом поднялся и протянул исписанный папирус жене:
– Письма усопшим относят в их гробницы… – тихо сказал он. – Но у того нет гробницы, отнеси на мою…
С этими словами Саф медленно зашёл в дом. Вскоре раздался скрип лесенки, по которой он взбирался на своё ложе.
К утру у него начались сильные судороги. Харап, пришедший к завтраку, где его уже ждал зажаренный гусь, насыпал в глиняную вазу порошок бурого цвета и объяснил как разводить.
– Это чтобы тело не крючило, – пояснил он. – Но придётся дополнительные хекау читать… Лекарство без магии не поможет.
Наевшись, харап прилёг под отцовским сикомором и задремал. Поднявшись через какое-то время, он отправился к отцу читать хекау и оставался у него довольно долго. Иринефер, зашедшая, чтобы спросить, не нужна ли какая-то помощь, обнаружила, что харап рассовывает по своим котомкам амулеты, снятые с Сафа:
– Зачем это? – опешила Иринефер.
Хабау злобно глянул на неё исподлобья и прошипел:
– Не лезь не в своё дело, женщина. И не заходи сюда, когда я занимаюсь лечением.
Немного помолчав, он сказал уже мягче:
– Вредные эти амулеты, демонами они заговорены. Силы сосут из твоего мужа…
– Эти амулеты… – начала было Иринефер, но увидев сердитое лицо харапа, промолчала.
Затем харап пошёл во двор и собрался было уходить, но Иринефер догнала его.
Шере не слышал, о чём она говорила, но понимал, что мать просит заменить гуся на завтрак чем-то подешевле. Харап сморщился от неудовольствия, но, поскольку хозяйство было явно небогатым, в конце концов, кивнул головой и ушёл. С лица Иринефер впервые за два дня исчезли морщинки озабоченности.
– Слава кемтским богам, – сказала она облегчённо. – Согласился через день есть рыбу… Но зачем же он снял амулеты? Ведь это Ренф-Анх дал их ему…
– Похоже, от них больше вреда, чем пользы, – откликнулся Хеси. – Харапу виднее!
– Да, но… ведь Ренф-Анх был очень сильным харапом. Если бы он был здесь, он бы сразу вылечил Сафа…
– Это нам неизвестно, – сказал Хеси.
Средство, которое дал харап, в сочетании с его заговорами, помогло. Через несколько дней судороги у Сафа прекратились. Иринефер решила, что, видимо, Хабау делает всё правильно и успокоилась.
Как раз в этот день Шере заметил за оградой Эй-Нефер, которая явно поджидала его. Иринефер, увидев её, нахмурилась:
– Чего эта негодница сюда повадилась?
– Мут… – сказал Шере, – мут, Эй-Нефер хорошая, но несчастная.
– Она ворует! – строго сказала Иринефер.
– А помнишь ты днями сказала: «Хоть воруй…»?
Иринефер строго посмотрела на Шере.
– Это я в сердцах, от отчаяния! Мы же нашли способ обойтись без воровства.
– А она не нашла, – сказал Шере.
Иринефер смягчилась.
– Ну ладно, иди поболтай с ней, раз уж тебе так невмоготу.
Шере, радостный, выскочил на улицу.
– Привет, малёк, – улыбнулась Эй-Нефер.
– Привет, – ответил Шере.
– У тебя отец болеет?
– Да, откуда знаешь?
– Да все говорят, – неопределённо ответила Эй-Нефер. – И харап Хабау от вас не вылезает…
– Да, он лечит отца, приходит по утрам и вечерам…
– И сколько берёт?
– Полдебена в луну и завтрак с ужином, – ответил Шере.
Эй-Нефер присвистнула.
– Ого! Где же вы столько брать будете?
– Не знаю…
Эй-Нефер помолчала немного и сказала:
– Про Хабау говорят, что он так себе лекарь… Слишком много запросил.
Шере ничего не сказал.
– Многие, кого он лечил, умерли, – продолжала Эй-Нефер.
Шере снова промолчал.
– А чем отец болен?
– Мертвячья болезнь, из-за воздуха, летучих тварей и злых духов, – перечислил Шере.
– И как? Лечение как?
– Да так, – махнул рукой Шере. – Корчить перестало. Но сначала и не корчило. Непонятно…