Алексей Бурцев
Витольд [алко-роман]

Полная версия

Глава третья

Есть у Витольда друг со старинным прозвищем Пинцет. Потому как в молодости хотел Пинцет стать врачом. Бывший бандит. Фактурной внешности. Сто пятьдесят килограмм веса в двух метрах роста. Ныне – видеооператор. Уроженец центра города. Житель дома, спроектированного в духе неоклассицизма, с закруглённым фасадом.

Пинцет, как все люди, которые когда-то занимались спортом, бухал редко. Берёг себя и всячески «это дело» осуждал. Но иногда возникало у него желание от души напиться. Если тяга оказывалась непреодолимой, подходил к вопросу со вкусом. Даже некоторым сибаритством. Основательно и обдуманно. С лёгкой нервной опаской. Как чему-то незаконному. Говоря по правде, как к сволочной сделке с собственной совестью.

Вчера Витольд и Пинцет пересеклись на Колхозном рынке. Приняли финансовый бюджет мероприятия во втором чтении, после ряда обсуждений и дискуссий. Не спеша двинулись по рядам. Начали с овощного. Принюхиваясь, разглядывая внимательно, трогая руками и пробуя, приобрели: квашеной капусты с рубиновыми вкраплениями клюквы, солёных огурцов и груздей, картошки, несколько пучков зелени. Свернули в рыбный ряд, долго выбирали селёдку потолще. Пытаясь распознать по оловянным глазам ту из рыбин в бочке, что с икрой.

Перешли в мясные ряды за салом. Продавщицы нахваливали свой способ засола и особые сорта опилок, что дымили при копчении. У торговца фруктами прихватили гроздь чёрного винограда и пакет мандаринов, как напоминание о прошедшем Новом годе. На улице в пекарне взяли хрустящего свежего белого хлеба. Ну а в финале – литр хорошей водки. По «штырю» на душу населения. На всякий случай добавили ещё четыре банки светлого пива.

Через полчаса ценный груз осторожно выкладывался из рюкзака на кухне у Витольда. Минут сорок ушло на приготовление и нарезку. Сервировали, тесня посуду на узком кухонном столе. Как для инстаграмовских фотографий.

Парила картошка в мундире, сдобренная сливочным маслом, укропом и крупной солью. Аккуратно разделанная селёдка, сбрызнутая уксусом и оливковым маслом, вытянулась двумя симметричными рядами брусков, припорошённых слегка луком, укропом и чёрным перцем из похрустывающей на оборотах мельницы. В отдельных посудинах разместились соленья. Квашеная капуста, заправленная маслом. Грузди и огурцы решили не резать, а закусывать ими в целом виде. Сало и хлеб нарезались тонко, для лучшего вкуса. Водку достали из морозилки, вместе с заиндевевшими рюмками.

Витольд вытащил с антресолей маленькую пластмассовую ёлку, вышиной с бутылку. Расположил рядом с виноградом и мандаринами на подоконнике с видом на затянувшуюся весну. Вспомнили, что не купили солёных зелёных помидоров, но тут же махнули рукой на эту нехватку.

Налили водку, тягучую как масло от морозильного холода, в ледяные рюмки.

– Ну, по первой!

Выдохнули, выпили и понеслось… Тосты перемежались с длинными разговорами и перекурами. Закусывали не спеша, с достоинством. Без голодной плебейской жадности к деликатесам. Дабы распробовать всё, что лежало в тарелках, со всей тщательностью. По отдельности, вкусов не смешивая. Гедонизм в чистом виде. В такие часы думать о том, что завтра будет плохо, совершенно не хочется.

Глава четвёртая

Если уж говорить по-честному, бывало пару раз, когда Витольду пришлось опохмеляться. Случилось это давно, в молодости ещё. На окраине Москвы.

Напоролись они как-то раз с друзьями на съёмной квартире палёной водки. А качественную, заводскую найти тогда представлялось задачей неразрешимой.

С утра Витольд со товарищи блевали дальше, чем видели. Кто постарше и поопытнее сходили за другой бутылкой, качеством получше. Наскоро поправили здоровье. Чего и настоятельно советовали сделать всем остальным.

Да не тут-то было. Налицо тяжёлое отравление. Водку не то что пить, даже смотреть на неё невозможно. Температура, красный туман перед глазами и пульс, бьющий молотом о стенки черепа. Желудок выбрасывал спазмами желчь и чистую воду. Так продолжалось весь день, до позднего вечера, эти метания из комнаты к унитазу.

Пришлось старших товарищей послушать. Хотя, когда наливали на кухне рюмку, – с души воротило от вида и запаха. Пить пришлось с дальновидной предусмотрительностью. Над унитазом. Содержимое рюмки как раскалённый металл скатилось по пищеводу и обожгло желудок. Через секунду всё его содержимое было исторгнуто наружу. Как только Витольд проблевался, его чудесным образом отпустило. Отдышался, пришёл в себя. Как рукой сняло.

Другой похожий случай запомнился Витольду тем, что не следует с похмелья полагаться на медицину. Нет, против врачей он ничего не имел. В медицину редко попадают откровенные бездари и человеконенавистники. Скорее всего, всё потому, что зарабатывают врачи мало. Вот и происходит с некоторыми профессиональная деформация. Тут совсем иное. Витольд считал, что все эти капельницы и дезинтоксикация со стороны пациента – читерство и самообман чистой воды.

Дело обстояло так: отравился на этот раз Витольд коньяком. Выпил совсем немного. Граммов триста. С трудом проснулся тем августовским утром. Блевал как заводная игрушка. Вышел из дома, купил на углу огромный полосатый астраханский арбуз. Еле дотащил в таком состоянии. Разрезал, начал поедать столовой ложкой перед телевизором. Вроде как оздоровительное мероприятие, снижение вреда и вообще – сплошной ЗОЖ.

Однако лучше не стало. Даже наоборот. Может, дело и в арбузе оказалось. Превышенное содержание нитратов или чего там. Всё одно – хреново. И тут в телевизоре по бегущей строке мелькнуло: «Вывод из запоя на дому. Дезинтоксикация». Речь идёт о временах настолько доисторических, что вместо телефона был обозначен короткий номер пейджера. Витольд быстро надиктовал сообщение с адресом и цифрами своей мобилы. Рухнул ноющим телом на диван ждать.

Связь односторонняя. Ждать, когда перезвонят и позвонят ли вообще, да ещё в таком состоянии, адская духота за окном – дело тяжкое и муторное. Но никуда не денешься. Подыхать из-за какого-то палёного коньяка и арбуза на закуску ох как не хотелось…

Через час, к его радости, врачи перезвонили на трубу. Уточнили адрес, огласили ценник. Деньги существенные, но плющило так, что торговаться даже и не помышлялось.

В нервном ожидании докторов Витольд пару раз выходил на улицу. Проветриться, заодно и поблевать арбузом во дворе на свежем воздухе.

Приехали. Врач бородатого хипстерского вида, с внушающим доверие мудрым взглядом из-за стёкол роговых очков. Медсестра скромных манер, с незапоминающимся лицом – явный профессионал.

Доктор спросил:

– У вас, случайно, не желудочное кровотечение?

Как оказалось, он принял за это дело красные кляксы арбузной рвоты во дворе.

Измерили давление. Поставили капельницу. Разложили ампулы и шприцы. Начали. Протёрли плечо спиртом. Почувствовал лёгкое жжение.

– Потерпите, это кордиамин.

Выбрали что-то из ампулы в шприц и медленно начали вводить в шланг системы.

– Сейчас у нас реланиум пошёл.

Так бывает, когда в бане выходишь из долгой парилки и окатываешься холодной водой. Прохладная приятная волна вымывает из тела жар и грохочущий пульс. Становится тебе спокойно, расслабленно, хорошо. Причём всего лишь за считанные секунды. Вот только что лежал, помирал. А тут – раз, и жизнь неожиданно наладилась.

Далее врачи уже не спешили. Сменялись бутыли на мачте капельницы. Организм Витольда принимал внутривенно витамины и другие полезные штуки.

Ближе к финалу доктор поинтересовался, к скольким пациенту на работу. Услышав, что только к 14:00, врач молча кивнул медсестре. Та вколола хорошую дозу снотворного. Медики посоветовали немедленно ложиться спать и больше так не болеть. Деловито упаковали свой инструментарий и вежливо удалились.

Смеркалось. Витольд ворочался под одеялом, по-честному пытаясь заснуть. Никак не получалось. Как-то муторно и дёргано на душе. Тут снотворное начало действовать. Пришлось заварить крепчайший кофе.

Через полчаса он расположился в парке на скамейке. С громким хлопком сковырнул пробку зажигалкой. В три глотка выпил бутылку пива из горлышка. Смачно рыгнул в прохладный воздух августовской ночи. Не спеша достал из пакета вторую бутылку. Открыл. Отпил пару протяжных глотков. Вздохнув, свернул пакет и выбросил медленно и печально в урну. Но, оглядевшись по сторонам, успокоился. Потому как неподалёку мигали витринами ларьки круглосуточные…

Глава пятая

Визиты гостей у бухающих людей – дело редкое, но всегда внезапное. Приятная неожиданность почувствовать, что хоть кто-то помнит, что ты живёшь на свете. Результат естественного отбора и тщательной фильтрации. Проверенные кадры. «Чужие здесь не ходят». Им можно дверь открыть и после неожиданного звонка в два часа ночи. Те, кто приходит не с пустыми руками. Говорит по делу. Если рассказывает, то интересно, без длинных предисловий. Те, у кого крыша не съезжает даже после литра в одну харю.

Сегодняшний гость в этот список по ряду причин не входил. Старый травокур Череш. В миру более известный как В. Черешников. Так сказать – «игрок другой лиги», если не выразиться резче – человек с другой планеты. Надо сказать, травокуры алкашей тоже не жалуют. Отгораживаясь от них, как забором со шлагбаумом, одной-единственной фразой: «Водка – бычий кайф».

Что-то такое высокомерное сквозило в этих людях, долбящих траву. Некое причисление себя к элитарным слоям населения. А значит, интеллектуальным и творческим. Многие из них имели экстравагантные интересы и увлечения. Пытаясь возвыситься над остальными презренными плебеями – читали другие книги, слушали другую музыку, смотрели другое кино. Чем заумнее и непонятнее – тем лучше.

Так они пытались создать вокруг себя недосягаемый мир. Собственную башню из слоновой кости. С её вершины им приятно и безопасно поплёвывать вниз на снующий тупой сброд. Быдло, которое в их темах абсолютно ничего не рубит в силу своей недалёкости.

Однако Череш и Витольд были старые товарищи. Чинно расположились на кухне. Этакая встреча на Эльбе. Каждый со своим кирпичом за пазухой. Тем не менее – вроде как друзья.

Как все травокуры, Череш всегда был любитель «присесть на уши» и начать прогонять свои наркоманские «телеги». Длинные красочные эмоциональные монологи. Давно уже сочинённые на досуге домашние заготовки. Обкатанные на ушах и мозгах десятков предыдущих слушателей.

Витольд маялся в состоянии лёгкого похмелья. Череш это сразу заметил. Тем более мнил он себя знатоком психологии, мастером коммуникаций и вообще – ловцом душ человеческих. Очередная «телега» Череша загрохотала колёсами длинных фраз.

– Что, всё на синьке сидишь, брат? Надо себя в руки брать. Совсем себя не бережёшь… Тебе бы курить для начала бросить. Нет, ну а что? Просто надо принять решение! Люди даже с героина слезают запросто… Как? Всё просто: с вечера настраиваешься, пишешь список аргументов «за» и «против». Концентрируешься на всех «за». Отметаешь все сомнения. Ложишься спать. И утром встаёшь совсем другим человеком.

Череш, хоть и долбил траву неограниченно, обычные сигареты курил редко. Мог и выпить. Совсем немного, после чего иной раз и закуривал.

Выдержав паузу, продолжил:

– Вот ты на свою водяру, коньяки и вискарь бешеные деньги убиваешь. А куда всё это потом идёт? Правильно! Барыгам из алкогольных картелей. Они у нас – кто? Большая часть учредителей – иностранные граждане. Финляндия, Швейцария, США. Можешь сам в интернете посмотреть.

А другая часть денег, что ты за бухло платишь, – акцизы. Это чиновники забирают. Вроде как на пенсии, детские сады и медицину. Только идут эти деньги совсем не туда. А уходит это всё на дворцы, яхты, домики для уточек…

Вот вы все заладили: наркота-наркота! А бухло твоё? Тоже наркота! Только легальная…

Ты бухлом этим ещё и себя гробишь. Знаешь, как в Древнем Риме дело было поставлено? Там детям специально показывали раба пьяного, обожравшегося неразбавленным вином. Чтоб видели, в какую скотину человек превращается. Мудрые тогда люди были…

А императоры римские? Они по чуть-чуть яды принимали. На всякий случай. Чтобы иммунитет выработать. И наш Иван Грозный так делал. Их же травили все кому не лень. Царей этих, императоров. Конкуренция, сам понимаешь…

Трава, спору нет, тоже вроде как – яд. Но без всякой химии! Как яд гадюки или там пчелиный… Чистейший натурпродукт. Если без оголтелости траву употреблять – реальная защита от ядов и гадости всякой. В Америке уже нормально, от депрессий её прописывают. И даже раковым больным назначают. Не то что у нас…

Этим политикам – лишь бы народ гробить всей этой алкашкой. Перенаселение грядёт! Китай опять же… Скоро людям жрать будет нечего. Про «золотой миллиард» читал? Про то и говорю…

Трава скольких творческих людей подняла? Те же «Битлз». Долбили только в путь! А тебе что мешает? Нет, ну сам посуди: куранёшь с вечера – мозги хрустальные!!! Идеи так и прут.

Какая, на хер, зависимость?! Возражу тебе! Хочешь и она есть – долбишь! А нет её – так не долбишь. У меня сегодня есть гидропоника голландская. Сказка… Шишки аж серебрятся!

Череш завершил подготовленный спич, отхлебнув крепкий чай из кружки.

Всё бы ничего, да вот слышал Витольд подобных телег в своей жизни изрядно. И не только от Череша. Кроме того, у Витольда была аллергия на траву. Реальная. С покраснением и отёком лица.

А уж накуренное состояние Витольду приходилось вовсе не по душе. Вместо гениальных идей в мозгу начинали роиться мелочные и суетные мыслишки. Запинаясь друг о друга, мыслишки иногда сменялись мыслищами глобального масштаба. Чуть ли не до обустройства мировой технологической революции и всеобщего перехода на электродвигатели и литиевые аккумуляторы.

Глобальные мысли быстро исчезали, сменяясь на простецкую измену. Проще говоря – на необъяснимый страх. Лютый и идиотский.

Витольда всегда удивляло, как люди типа Череша могут в таком состоянии что-то там заумное связно говорить, шутить и даже общаться меж собой. Инопланетяне – да и только. Рептилоиды с далёкой Нибиру.

А про зависимость, если уж говорить про Череша, точно определить это было решительно невозможно. Череш был накурен всегда. Трудно сказать, кто он в большей степени – наркоман или дилер. Череш снабжал травой множество людей. Давно налажен у него свой надёжный канал доставки. Держал он его в строжайшем секрете. Привезти – всегда пожалуйста. Правда, за грубую цену. Зато в любое время и в любой район города. Тут отсыплет немного, там табаком разбавит – вот тебе и лишние граммы. Прибавочная стоимость профессии.

Череш по образованию маркетолог. Тот редкий случай, когда университетские знания можно применить на практике. По собственному сложному графику Череш обходил друзей и знакомых. И каждому пациенту прогонял свою «телегу». Совершенствуя и шлифуя с каждым разом её содержание. Экспансивно расширял и укреплял клиентские связи. Развивал свой старт-ап.

Только с Витольдом это бесполезно. Толку всё равно никакого. Потерянный для его бизнес-модели человек. И ушёл Череш в ночь. Видимо, отправился на кошках тренироваться.

Глава шестая

Советчиков типа Череша, с одной стороны, слушать в лом и неприятно. А с другой стороны, почему? Потому что и сам знаешь, без ушлых пропагандистов здорового образа жизни, что бухать надо завязывать. Только вот когда и как?

Иной раз соберёшься, а тут – бац! – выскочит праздник какой-нибудь или день рождения, или забредёт посреди ночи старый знакомый, грохоча парой бутылок в пакете.

Прокрастинация опять же. На душе становилось спокойнее от мысли, что лень и откладывание лучшей жизни на завтра – «наше всё». Илья Ильич Обломов, не поднимавшийся с дивана, безусловно, пример лютой крайности. Однако нестареющая классика русской жизни. Как Емеля на печке. Илья Муромец, до тридцати трёх лет с лавки не встававший.

Да и вообще, ждать и думать: ещё чуть-чуть, немного позже, может, в следующем году или через пару лет – жить станет лучше и даже веселее. Такие мысли немного обнадёживали. Если бы не известия про «очередной кризис», «достижение дна» и советы из телевизора «потуже затянуть пояса».

Но даже при этом вспоминалось: «Долго запрягают, но быстро скачут». Что вселяло пусть и небольшую, но уверенность в ближайшем будущем.

Правда, иной раз наступала та самая унылая, безнадёжная пора. Непроходимая, липкая и тугая, как эпоксидная смола. И погода тут совершенно ни при чём.

В любое время года жизнь могла застыть в гладком, как зеркало, штиле. Ни единого дуновения ветра в паруса. Хотя больше это похоже на цугцванг за шахматной доской. Любой ход ведёт к поражению.

Но в игре на чёрно-белых клетках по правилам необходимо делать следующий ход. Лучше тот, что с наименьшими потерями. В реальной жизни, где правил значительно меньше, примерно то же самое. Но иногда самое лучшее – не делать никаких ходов. Вообще.

Переждать этот бесполезный штиль. Период жизни – скучный и беспросветный. Когда делать совершенно нечего. Хотя можно придумать, чем заняться. И даже начать что-то активно, но, скорее, суетно делать.

Однако опыт и интуиция подсказывают обычно в тот момент, что ни хрена из этих затей не получится. Потратишь впустую кучу сил, нервов и времени. А результата не будет вовсе. Сам на себя разозлишься и ничего больше.

Тот самый случай, про который Витольд прочитал в какой-то книге по философии: «Наказывается – действие». Или, как говорит один из его начальников: «В этой ситуации нам дешевле ничего не делать».

Думаете, Витольд уходил при этом в тоску и депрессию? Нет. Бухать по-чёрному, с горя, считал он последним делом. Тупым и бесполезным. Горю своему этим не поможешь. Лишь сильнее терзаться начнёшь.

А вот если, наоборот, употребить в меру, алкоголь давал почувствовать широту жизни во всех её проявлениях. От эйфории, воспарения духа и блаженного забытья до немного болезненного, но необходимого состояния похмелья. Полный спектр эмоций, которого так не хватает в вынужденном бездействии.

Но это до поры до времени. Как говорят опытные люди: «Пока звоночек не прозвенит».

Глава седьмая

В жизни бухающих людей такие «звоночки» трезвонят довольно часто. Типа велосипедных звонков в парке. Те, что вдруг раздаются за спиной. Резко, неожиданно, но ничуть не страшно. Двухколёсные водители на собственной мускульной тяге редко врезаются в пешеходов. И практически никогда с летальным исходом. Хотя иногда «звоночки» эти напоминают гудение пожарной каланчи. Или того хуже – набат смутного времени из чёрно-белого кино. Частый, тяжкий и тревожный.

Если кто вдруг подумал, что Витольду сразу же приходила на ум цитата из Джона Донна «А потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе», позвольте Вас разочаровать. Фраза до того затаскана, пафосна и избита, что никакого уважения не вызывает.

А уж тем более страха и трепета. Многие ошибочно полагают, что цитата принадлежит Эрнесту Хемингуэю. Писателю, создавшему себе имидж отчаянного алкоголика. Мог ли какой-то там колокол его напугать? Люди, сильно пьющие, таких мелочей даже не замечают. Им о самих себе подумать некогда. Куда уж там об окружающей обстановке и посторонних шумах. А тут уважаемый писатель, большой человек – Хемингуэй. Слишком мелко для такой широкой натуры.

Опять же, возьмём список знаменитостей, умерших от алкоголизма. Для наглядности и узнаваемости – наших современников. Как школьное пособие, иллюстрированное картинками и текстом. И покажем его людям бухающим. Никого из них этот список особо не впечатлит. Хотя многие даже удивятся настоящей причине смерти, скользя глазами по знакомым фамилиям и портретам. Иные с некоторой гордостью улыбнутся, узнав, что давний их кумир тоже, оказывается, коллега по алкогольному цеху.

Если посвятить публику в подробности, её зябко передёрнет. Как только они узнают, насколько ужасным оказался финал многих знаменитостей. Талантливые, тонкие, интеллигентные люди «уходили», захлебнувшись собственной рвотой. Гибли в пьяных драках, получив под сердце ножом от случайного собутыльника. Падали пьяными, ударяясь виском о край кухонного стола. Умирали безвестно в одиноком запое, всеми забытые, в квартирах на окраинах городов. Тела вчерашних небожителей находили только через несколько дней. Только потому, что зловонный запах разложения начинал тревожить соседей.

Жизнь простого человека сама по себе – эксперимент и опасный аттракцион. Человек бухающий особенно склонен к опытам. Биохимического порядка. Жестоким и рискованным. Учёный и объект исследования в одном лице. К чёрту лабораторных мышей. Опыты строго на самом себе. Без наркоза, дублёра и страховки. Некоторые даже иногда доходят живыми до финала изысканий. Постановки самого сложного эксперимента. Задача которого, говоря высокопарно, повернуть время вспять. Проще говоря – завязать бухать совсем. Шарахаясь витиеватыми зигзагами проспектов, закоулков и тупиков своего жизненного пути, Витольд подошёл всё-таки к началу этого эксперимента.