– Ну? – слышится чей-то вопрос.
– Ну, и спросила у меня взаймы 50 рублей, и я был таким болваном, что дал!
– Ах, чёрт возьми, – восклицает Супонин, – она, ведь, и у меня в тот раз 50 рублей взяла!
– Ну?
– Право слово. И тоже, когда я выходящим был. У меня, говорит, горох в поле под снегом остался; убрать, говорит, не поспела. Я, ведь, только поэтому и играть не хотел; опять, думаю спросит! Ну, жох! – добавляет он.
– Она и у меня в тот раз взяла, – хохочет Замшев.
– Ну?
– Клянусь я первым днем творенья! Тоже 50 рублей. Когда я выходящим был. У меня, говорит, что-то скотинка скучная, боюсь, говорит, как бы сибирка не открылась.
– И у меня!
– И у меня!
Оказывается, с каждого выходящего было взято по 50 рублей, почему в этот раз никто играть не отважился. А так как играть всем хотелось до смертушки, то все единогласно решают сойти потихоньку вниз, взять в гостиной карты и резаться в мезонине вплоть до зари; конечно, с выходящим. Принести карты вызывается Балуктев. И вот он осторожно пробирается в гостиную. Но едва он успевает запрятать в карманы две колоды карт, как в гостиную входит Лидия Михайловна и с недоумением смотрит на Балуктева.
Тот ежится и говорит:
– А ведь я за картами, Лидия Михайловна. Мои-то олухи, ведь играть, хотят. Отказывались, отказывались, а теперь вот нате, подите!