Алексей Будищев
Собачья жизнь
«Стара делается, – подумал он с тоской, – глупеет; блудить стала». Он вздохнул. Ему стало до боли жалко кого-то. С рассеянным видом долго он сидел у своего сундучка, поглядывая на спящую Венерку и соображая, сколько же ему лет, если и его Венерке уже двадцать. По его соображениям, ему выходило под шестьдесят. Это его точно придавило. Внезапно ему пришло в голову, что барин не хочет его держать, вот именно за то, что он, Никифор, делается негодным и старым, а Венерка – это только пустая отговорка. Он снова вздохнул и снова с рассеянным видом стал рыться в своем сундучке. Он нашел там фотографию какого-то архиерея и силача из цирка, колесико от шпоры и две книги: роман «Липкая» и «Ха-ха-ха или тысяча анекдотов». Но все это его нисколько не утешило. С сердитым видом он захлопнул сундучок, прошел в кабинет и спросил у Барышникова отпуск на весь день.
– За Венерку, – сказал он, – в прошлом году псаломщиков сын 25 рублей давал, так нужно сходить к нему.
– Двадцать пять рублей? – спросил Барышников, – и он в своем уме, этот псаломщиков сын?
И Барышников расхохотался. Никифор сердито вышел из кабинета и снова прошел в свой угол. Он решился идти в село Трындино, за две версты от усадьбы, где он служил, к псаломщикову сыну, чтобы пристроить Венерку. Но, однако, он медлил и не собирался в путь, слоняясь по своему углу с рассеянным и смущенным взором. В глубине души он подозревал, что его Венерку никто не возьмет даже за приплату с его стороны, и это его угнетало. Кроме того, его угнетало сознание, что и сам он делается старым и негодным, и что только поэтому к нему начинают придираться. Когда он был молод, его держали и с собакой, да и платили дороже, а теперь он стал много дешевле. С тем же рассеянным и смущенным взором он вышел неизвестно для чего на крыльцо, и долго стоял на ветру, всматриваясь в осеннюю муть ненастного дня, не обещавшего ничего радостного. Тут он увидел скотницу Авдотью; она стояла у бочки, и, очевидно, только что вымыв свои крупные и сильные руки, вытирала их фартуком. Ее здоровый и цветущий вид обозлил Никифора и он сердито крикнул:
