Алексей Будищев
Счастье
Костя припомнил и это, присев на завалинке у хаты и скорбно поглядывая за реку грустными глазами. Собственно, он должен был бы радоваться отсутствию родителей; в такие минуты он всегда чувствовал себя спокойнее. Но сегодня весь вечер его сердце томилось и мучилось; его пугала будущая жизнь в учениках у сапожника, и он все глядел за реку, грустный и молчаливый, погруженный в свои думы. Только на минуту уличная жизнь пригородной деревушки оторвала мальчика от его дум. Мимо Кости прошел его товарищ Гришка, сын медника, и сказал ему сиплым недетским голосом:
– Коська, а Коська, скажи: ты солдат.
Костя сказал:
– Ты солдат.
Гришка ответил ему с хриплым хохотом:
– А ты кошкин брат! – и побежал вприпрыжку пыльной улицей, мелькая загорелыми ногами.
Эта фраза рассердила Костю; внезапно ему захотелось отпарировать насмешку товарища одной из тех уличных острот и непристойностей, которых он знал тысячи. Однако, долго он не находил в своей памяти ничего подходящего и наудачу он пустил вдогонку:
– А я не хочу и тебе в рот заколочу!
Такой ответ совершенно его удовлетворил, и он снова погрузился в свои думы.
Вскоре затем, уложив троих детей бондаря спать, всех на одну постель, из хаты выползла и бабушка. Она присела на завалинке рядом со внучком и сначала долго что-то жевала своими синими губами. Вероятно, она только что съела чего-нибудь потихоньку от всех, так как часто она проделывала это, сгорбившись где-нибудь в углу и лакомясь, огурцом, морковью или репою, которые доставала из необъятных карманов своей вытертой юбки. Затем она вытерла синие губы рукавом линючей кофты и сказала с апатичным взором:
– Лыску удавили, – воронье одолело. Воронье яйца тащат! А ворон, э-э, Царица Небесная, всех ворон им, Костенька, не перестрелять!
Она вздохнула, пососала губы, поникла на грудь серо-зеленым лицом и закрыла глаза. Через минуту она, однако, открыла их и сказала:
– А я, Костенька, сон видела.
Костя хорошо знал, что бабушка может закрыть глаза на минуту и увидеть в это время сон, который не перескажешь и в три часа. И он спросил:
– Какой, бабушка, сон?
Сон на этот раз оказался коротким; бабушка отвечала:
– Будто сижу я, Костенька в булочной, и воздух, э-э, Царица Небесная, сладкий-рассладкий!
И с тем же апатичным взором она добавила:
– А тебе, Костенька, у сапожника смерть будет!
Бабушка ближе придвинулась к внучку, погладила его рукой по волосам, похожим на ковыль, и стала говорить, посасывая синие губы.
– Плохо наше дело, Костенька, – говорила она апатично, – э-э, Царица Небесная! Запряжет тебя сапожник в хомут, заколотит, защиплет, заругает. Будешь ты воду носить, кадушки с капустой возить, ребятишек нянчить. А ласка, – от кого ласка? Бабушки-то ведь возле не будет! Э-э, Царица Небесная, смерть куда лучше! Ангелы любят детей, ласкают детей, крылышками им светят, по саду райскому с ними гуляют. А в раю радость и пенье, птицы золотые порхают, цветы лазоревые цветут, дым кадильный, как туман, вьется. Э-эх, Царица Небесная, так бы и не ушла!
