bannerbannerbanner
Алтарь Святовита

Алексей Борисов
Алтарь Святовита

Полная версия

«Сто раз прав Грот. Славянские девки ― самые красивые, не чета нашим баваркам», ― подумал про себя Рихтер, ехавший на коне позади плетущихся пленниц, и воровато, словно два работорговца могли услышать его мысли, обернулся. Те сонно покачивались в седлах. Слышно было только, как позвякивали уздечки, и как неловко, мелкими шагами переступают лошади по едва различимой и поросшей травой дороге.

– Телега! Телега впереди! ― раздались голоса из авангарда. ― Да тут еще одна деревня.

– Вперед! Окружить! ― скомандовал Рихтер своему отряду.

Наемники, сбросив мешавшие им щиты, побежали за телегой, растягиваясь в разные стороны, стремясь окружить два добротно построенных дома с множеством пристроек, обнесенных двухаршинным частоколом со стороны фасада и невысоким плетнем с тыльной стороны, за которым простирались огороды. Повозка явно спешила достичь распахнутых ворот, и Рихтер не удержался, повинуясь охотничьему инстинкту, пришпорил коня, бросившись в погоню, увлекая за собой работорговцев.

Как только широкие спины преследователей оказались на еще не скошенном лугу[16], со стороны березняка щелкнули тетивы арбалетов. Работорговцы свалились с коней, штук шесть пехотинцев, словно споткнувшись, рухнули на траву, а не видевшие смертей своих товарищей наемники бежали дальше, вперед, к будущей добыче. Вслед за выстрелом из рощи стали выезжать всадники, украшенные торчащими из сочленений доспехов березовыми ветками, отчего лесок, казалось бы, сдвинулся с места. Короткий разбег ― и латная конница уже летит смертоносным галопом, выставив перед собой копья. Все это длилось считанные секунды, после чего над полем воцарился вой людского избиения. Датчане ловко шерудили оружием, нанося трехгранными наконечниками страшные раны, лошади сбивали людей с ног, топтали копытами, а Гюнтер настигал Рихтера.

Оставив увязшее в теле ливонского кнехта копье, Штауфен на ходу выхватил свой меч и плашмя врезал по затылку лжерыцаря. От удара Рихтер клюнул головой вниз, левая рука дернулась, потягивая на себя поводья, а лошадь, протестующая против странной команды, да еще так грубо отданной, когда при движении рысью ее стараются резко остановить, ― взбрыкнула. Рихтер вылетел из седла, как скользкая косточка сливы, выпущенная из умелых пальцев, не долетев до телеги с Федором каких-нибудь шести шагов.

– Помнишь мое слово ― железо! ― крикнул Гюнтер Федору, указывая кончиком клинка на растянувшегося перед ним ливонца в кольчуге.

Противостоять воршней рати того времени могла лишь великолепно вымуштрованная пехота, чего нельзя было сказать о ливонских наемниках. Они стали разбегаться подобно тараканам от беспощадно разящего хозяйского тапка. Вот только едва ли это входило в планы самолвинцев. Подобно загонщикам, датчане Трюггви стали собирать деморализованных кнехтов в кучу, чему активно способствовали взведенные арбалеты новгородских ушкуйников. Пытавшиеся улизнуть из ловушки и драпануть с поля были тут же подстрелены. Не бросившие на землю оружие ― безжалостно зарублены, и оставшимся в живых наемникам ничего не оставалось делать, как сдаться. Играющие на лугу солнечные пятна еще выхватывали следы борьбы – примятую траву и темные пятна крови, уже привлекшие мух. А через какое-то время снова запели птицы, и уже ничего не напоминало о недавнем бое.

Семерых пленных ливонцев упаковали в березовые жерди, те самые, которые они недавно использовали, конвоируя семью Пантелеймона. Убитых сложили у дороги, а собравшихся мужчин деревни Луг Гюнтер пригласил в Чудские Заходы, дабы вершить суд над разбойником, занимавшимся похищением людей на территории его княжества. Спорить никто не стал, раз зовут видоками на княжий суд ― надо идти, тем более что связанных соседей видели все. Самому Пантелеймону деваться было некуда, тут в ноги спасителя кидаться надо, да челом бить, завещая детям молиться во здравие освободителя.

Три версты, разделяющие деревни, преодолели за час. Пантелеймон ехал на телеге с Федором и делился своими впечатлениями от пережитого давеча ужаса плена. Лопухин в свою очередь рассказывал о сыне, выследившем татей, о новых косах, привезенных из Самолвы, и справедливых податях, которые он собирался платить Штауфену за защиту.

– Оброк небольшой, – говорил Лопухин старший. – По восемь пудов сена с каждого дома. Я один столько до Самсонова сеногноя[17] накошу. Это не горбушей на карачках махать. С умом коса сделана, а железо? Звенит! Князь-то мог и за стенами каменными отсидеться, ан нет, на защиту пришел. Видал, сколько их было?

– Видал? – возмутился Пантелеймон. – Да я своей шеей их почувствовал. Как же теперь быть? Понимаешь, Федор, я ж думал сам хозяином земли стать. Боярин-то наш, царство ему небесное, еще в прошлом году в тереме своем сгорел, и семья его, прости Господи, с ним сгинула.

– Тише ты, ― цыкнул на Пантелеймона Федор, ― никто не знает о том, а то спрос учинят, куда ты оброчную капусту дел, а я сено. Нельзя сейчас без силы. Нет на всей земле такого места, где б со смерда подати не требовали. Пусть уж лучше этот Гюнтер будет, он хоть законы наши чтит.

Женский плач, встретивший въезжающий в деревню отряд, моментально стих, как только жители Чудских Заходов увидели вернувшихся целыми своих односельчан. В отличие от Самолвы, площади перед домом старосты не было, зато в ста шагах на север располагался невысокий курган с крупным, испещренным рисунками камнем на верхушке. У подножья кургана и собрали всех жителей вместе с участниками суда. Федот без суеты вытащил из телеги раскладной столик, застелил красной скатертью с золотой бахромой, положив по центру пухлую книгу. После чего рядышком пристроил с мягкой подушкой стульчик, на который уселся Гюнтер. Лист бумаги с карандашом, закрепленные на фанерке, Федот взял в свои руки и, кивнув головой Штауфену, открыл заседание. Напротив стола вывели Пантелеймона с Федором, как истцов, и связанного Рихтера – ответчика.

– Все ли понимают нашу речь? ― зычно пробасил Федот, обводя взглядом участников суда.

– Разумеем, ― сказали Пантелеймон и Федор.

– Нет! Не понимаю, ― по-русски крикнул Рихтер.

– Интересно, вопрос понял, даже ответил по-нашему, а говорит, что не понимает. Так я с тобой по-саксонски и по-баварски могу, аль на латыни. Может, ты франк? Так я и этот язык знаю. ― Гюнтер произносил слова на разных языках, соответственно названным землям. ― Две гривны штрафа за лжу на суде.

Федот что-то накалякал карандашом на бумаге и обратился к участникам:

– Расскажите князю, ― указывая пальцем на Рихтера, ― какой вред нанес вам этот человек?

Федор рассказал, как он, будучи старостой одной из деревень княжества, катаясь на телеге возле своего дома, был чуть ли не до смерти напуган ливонцем. После чего добавил про целый отряд наемных воинов, преследовавший его с целью полонить столь важную персону вкупе со всей семьей, ожидавшей кормильца в доме. Мужчины деревни Луг подтвердили слова своего старосты. Пантелеймон рассказал о потере трех откормленных кабанчиков, о том, как вязали его, как издевались, дергая за бороду; продемонстрировал следы от жердей на шеях своих дочерей и выдвинул обвинение в похищении княжьего человека, то есть себя. Таким образом, сумма возможного штрафа удваивалась, а наказание тянуло по совокупности на три смертные казни. То, что разбойные действия совершались группой лиц, только усугубляло и так незавидное положение Рихтера.

– У тебя есть что сказать в оправдание? ― спросил Федот у Рихтера сначала по-русски, а затем по-немецки.

Ответом было молчание.

По решению суда с Рихтера было востребовано семьдесят две гривны в пользу семьи Пантелеймона, по восемьдесят гривен каждому из старост и штраф в княжью казну в размере трехсот шестидесяти двух гривен серебром. Фактически Рихтер превратился в раба. Был бы у него замок, ― пришлось бы отдать за свободу.

Пленных наемников судили еще быстрее.

– Сорок гривен есть?

– Нет.

– В рабство.

После суда Штауфен с деловым видом обошел в сопровождении Пантелеймона поля с капустой, сделал несколько замечаний по рассаде и как бы невзначай предложил увеличить сельхозугодья вдвое, пообещав свою помощь в расчистке земли и скупку всего урожая по «правильной» цене.

– У нас, в Самолве, вскоре поставят мельницу, кузню и еще много чего. Захар Захарович вот-вот закончит коптильню, лекаря из Смоленска вызвал, церковь построим, детей грамоте обучать станем. Кто со мной, тот все иметь будет. А кто на Псков надеется, али на доброго боярина, тот ни с чем останется. Каждый первый день месяца старосты ко мне приезжать должны, да о том, что сделано, рассказывать.

– Это ж получается, ― староста почесал затылок, ― мы как советчики будем?

– А что в этом плохого? Думаешь, я все упомнить могу? Вот соберемся вместе, да обсудим, как нам жить лучше, да что сделать для этого надо.

Оставив размышлять Пантелеймона над предложением, Штауфен спешно увел свой отряд в Самолву, предварительно закрепив фанерку в виде щита с выжженным гербом на воротах старосты деревни Чудские Заходы. Конница неслась во весь опор, оставив далеко позади телеги с новгородскими ушкуйниками. Рихтер случайно проболтался об идущем водным путем втором отряде, когда Трюггви стал выпытывать, где он прячет свои сбережения. Гюнтер подгонял коня и накручивал себя за принятое вчера решение, жалел о каждом мгновении, проведенном вдали от любимой жены. В его голове уже рисовалась картина: где наемники поджигают дома, а Нюра, с горсткой оставшихся в живых ополченцев, защищает недостроенный замок.

 

В Самолве в это время царило оживление. К старой пристани пришвартовалась шнека с рыбаками. Мужчины, освободив судно от груза и балласта, стелили так вовремя заготовленные бревна на песок, чтобы вытащить корабль и осмотреть днище. Воды в трюме было по колено. Законопаченная на скорую руку щель продержалась полпути, и рыбаки еле успели догрести до берега. О том, что можно было подвести под пробоину пластырь, тогда еще не знали. В результате немецкие и русские дети сообща выкладывали для просушки на солнце металлические изделия. Эту картину мирной жизни и застал Гюнтер, влетевший на еле живом коне в деревню. Штауфену сразу стало как-то спокойно на душе, когда на его глазах восьмилетняя дочка Игната вынула изо рта немецкого ребенка гвоздь, который тот пытался надкусить, отругала его и, хлопнув по попе, отправила играть на расстеленные на траве одеяла. Только тогда она заметила князя, обернулась к остальным и закричала во все горло:

– Князь! Князь приехал!

Встреча с женой прошла у Гюнтера немного не так, как ему хотелось. С минуту они не смотрели друг на друга. Он ощущал вину за собой и наконец, чуточку поколебавшись, оказался лицом к лицу с Нюрой. Был прекрасный день. Вчера вечером они чуть не поругались из-за его решения, и можно предположить, что сегодня все начнется сначала, особенно после такой промашки. В такие мгновения он не хотел оказаться у нее на пути, поэтому, когда он, наконец, посмотрел на нее, то пытался ничем не выдать своих чувств. Однако прочитав у нее на лице вместо гнева сострадание, даже покорность судьбе, он сразу же смягчился, подошел поближе и обнял за плечи:

– Прости. Я чуть не потерял тебя.

– Глупец, – обронила Нюра отнюдь не ласково, – ты поступил абсолютно правильно. Если бы ты не оставил меня здесь, мы бы потеряли целый корабль.

Гюнтер погладил жену по щеке, и она на миг прижалась к нему.

Поздно вечером собравшиеся за столом узнали все подробности событий на озере из первых рук. То есть от меня. Радостные новости омрачали только далеко идущие выводы. Уничтожение целого боеспособного подразделения не забудут ни при каких обстоятельств. Дело было даже не в том, что побили наемников, а не регулярные силы Ордена, Штауфен официально заявил о своем суверенитете, отказавшись явиться на суд епископа Дерпта. Это уже была политика, на которую сильные мира сего не обращать своего внимания просто не могли. Требовалась поддержка крупного игрока, который согласится помочь с минимальными для Самолвы потерями, либо иметь козыри, равносильные крепкой, боеспособной армии. Для маленького княжества первый вариант с интригами был наиболее подходящим. С одной стороны стоял Орден, поддерживаемый католическим Западом, ослабленный, но все еще очень сильный; а с другой ― Северная Русь, с великим князем Ярославом. Оставался еще третий игрок, отец Гюнтера, но при его участии княжество автоматически превращалось в одну из провинций, и потеря в данном случае ― являлась невосполнимой. Небольшая территория у Чудского озера была словно горошина под толстой пуховой периной европейских государств. Но именно такая горошина подчас не дает уснуть. Единственный положительный момент был в том, что через Самолву не шло никаких важных торговых путей, их только предстояло создать. Иначе часы молодого княжества были бы сочтены.

– У нас есть время до конца осени, – сказал я, когда мы стали обсуждать время следующего набега. – Ярославу Всеволодовичу будет выгодно держать тебя на границе с Орденом. Сейчас принимается решение вернуть Псков, и если не будет никаких серьезных ответных действий, то великий князь пошлет своего сына в поход на Дерпт. Торговаться с Александром бесполезно. Он почувствовал силу и вседозволенность. Он больше не волчонок, это уже волк, ощутивший на зубах вкус крови. А вот его брат Андрей…

– Что может этот Андрей? ― пренебрежительно отозвался о третьем сыне Ярослава Гюнтер, – Ему двадцать лет, половина жизни позади. В Новгороде удержаться не смог, дружина мала, его никто не знает, и дел за ним никаких нет.

– Не скажи. Он может собрать суздальское ополчение и при самых благоприятных условиях выставить две тысячи ратников на лошадях. А еще он прекрасно понимает, что после смерти отца титул великого князя может достаться не старшему из братьев, а наиболее удачливому. Тут уж каждая мелочь важна.

– История с собачкой, ― тихим голосом, как бы мысли вслух, проговорил Гюнтер.

– Что за собачка? ― не понял я.

– Это так, к слову. Не так давно я Пахому Ильичу рассказывал про одного хитрого кардинала и не менее хитрого императора. ― Штауфен усмехнулся. ― Пообещать одно и то же обоим ― это мысль!

– Путь тупиковый, – произнес я. – Но сейчас наиболее выгодный. Человеку, у которого уже есть власть, интересно только одно – иметь еще больше власти. Что ты им сможешь предложить?

– Славу! Именно славу, Алексий. Для начала, я напишу письмо епископу. В нем намекну, что действую с ведома Рима. И все это, ― Гюнтер обвел пальцем по кругу, ― только для одной цели, Северная Русь должна стать католической. И любые попытки препятствовать мне, ― наносят ущерб общему делу. Понтифика нет, проверить он не сможет, отец постарался с кардиналами, так что должно сработать.

– А кто отвезет письмо?

– Воинот. Помнишь, я рассказывал тебе про его друга, Геца.

– Монах, который умер на переправе? – попросил уточнить я.

– Да, только не на переправе, а возле нее. Но это к делу не относится. Мне с самого начала показалось слишком странным, что Гец, устроивший аудиенцию у императора всего за один день, пусть и для посланца от сына, так легко согласился сопровождать своего старого друга в дремучие леса Руси. Это уровень совсем не простого монаха. С Воинотом он поехал явно по приказу. Я подпишусь под письмом как наместник области, а барон покажет епископу специальный значок, так заботливо спрятанный монахом в своей фляге.

После этих слов Гюнтер сходил к сундуку, покопался там и вытащил предмет, похожий на пятисотваттную лампочку, оплетенный тонкой лозой. Встряхнув и внимательно прислушавшись, Штауфен нажал на днище и потянул на себя, нижняя часть фляги, где проходила оплетка в виде косички, отошла, и на стол вылетела толстенькая овальная монетка. На торцах кругляшка имелись два отверстия, из которых выглядывала проволочка.

– Посмотри, Алексий. Этот знак ― юстиция. Вот что монах вез в Самолву. Видишь, ― Гюнтер указал пальцем на аверс печати, ― это копия печати отца, а на обратной стороне символы правителя провинции.

Я внимательно осмотрел предметы и произнес:

– Ты хочешь сказать, что Фридрих предусмотрел даже такой вариант, что твое княжество вольется в империю?

– Не исключено. Но сомнения у него оставались, ― Гюнтер протянул мне печать, ― вот и послал он своего человека.

– С этой стороной понятно, а что насчет славы?

– Славу можно получить несколькими способами. Сделай свою страну процветающей, и тебя станут славить. Убей тысячи людей, и слава вновь у тебя. Что проще? ― Гюнтер сделал паузу и ответил: ― Я предложу двум братьям одно и то же. Базу для похода на Дерпт, которую все будут считать территорией империи.

Я крутил в руках печать юстиция, и мне не давало покоя только одно: ― Гец должен был иметь какой-то свой, ему принадлежащий предмет, выпущенный ограниченным количеством и известный немногим людям. Как-то должен же был он отличаться от остальных чиновников. В эту эпоху шкатулки с тайниками, коды и шифры играли решающую роль в тайной переписке, как и записи лимонным соком, молоком, луком, в принципе, любой органической жидкостью. Непосвященный в эти тонкости, проглядывающий бумаги из ценного тростника и пергаменты, натыкавшись на такой документ, в недоумении махнул бы рукой. Но поднеси он его к свече… Тут даже мало-мальская мелочь могла иметь значение.

– Гюнтер, – обратился я после минутного размышления. – Где вещи умершего монаха? Надо все внимательно осмотреть, искать какую-нибудь мелочь, то, что всегда в обиходе. Что-то должно быть еще.

– Его вещи здесь, в сундуке Воинота. Знаешь, я, конечно же, могу покопаться, но лучше попрошу это сделать своего барона.

Берлихинген подошел довольно скоро. Сама затея ему не понравилась, о чем он тут же доложил, но перечить не стал. Вывалил все вещи и разложил их на столе маленькими кучками, бурча под нос:

– Я сам омыл и хоронил его в одном саване. Он святой человек, пройдет время, и люди станут произносить его имя в молитвах. Святоши подделывают реликвии, а настоящие ― вот они.

Перетрогав все складки одежды, чуть ли не распоров сандалии и разобрав посох, который оказался тайником, мы ничего не нашли. Как вдруг Нюра обратила внимание на две монеты. Это были золотые августалы. На одной из них надпись была стандартной и заканчивалась буквой «G», а на другой отчетливо можно было прочесть: IMP ROM CESAR AUGUSTUS.

– Это то, что мы искали! ― обрадовался я. ― Видите, на этой монете в последних двух словах нет сокращения. Это и есть тот значок, по которому нужный человек поймет, кто перед ним.

– Может, фальшивая? ― не удержался Воинот, пытаясь снять подозрения в шпионаже со своего умершего друга.

– Это не монета, Воинот, ― с сожалением в голосе ответил Гюнтер. ― Она не может быть фальшивой. Это трюк Германа фон Зальца, мне об этом рассказывали. Ты просто покажешь ее епископу, а по его реакции все поймешь сам. Если признает, то это избавит нас от многих проблем.

Первого июля, вслед за разбитым кувшином с пенившимся вином, речка Самолвка приняла своими водами вторгнувшуюся в речную гладь обновленную шнеку ― кеч. Естественно, чем-то пришлось пожертвовать, что-то упростить, а что-то, наоборот, сделать невероятно сложным, и так как эстетика судна стояла в самом конце длинного списка модернизации, то получился гадкий утенок. От старого корабля остался только дубовый корпус, выкрашенный по ватерлинию специальной необрастающей, ярко-оранжевой краской. Все остальное являлось творчеством рыбаков и моего материально-технического участия. Наружный выступающий брусковый киль, идущий от форштевня до ахтерштевня, усилили сталью. Появилось четыре шверта: два по килю, под каждой из мачт, и два ― по бортам в качестве боковых стабилизаторов; кормовая надстройка с каютой и палуба. Трюм оклеили стеклотканью с полиэфирной смолой и разделили двумя переборками. Четырнадцатиметровая складная мачта теперь несла новое парусное оснащение: грот, стаксель и кливер. Вторая мачта, расположенная ближе к корме, в шесть метров высотой ― бизань. После обязательного выхаживания парусов они уже не пестрели вытяжками и дефектами профиля, да и вынужденный появиться дополнительный такелаж вроде как не особо стал мешать. Вместо допотопного рулевого весла использовался невиданный доселе механизм, приводимый в движение колесом штурвала. Не забыли и про вооружение. Нос судна обзавелся надстройкой, из которой торчала длинная труба огнемета. По бортам стояло четыре тяжелых станковых арбалета с краникенами, а на корме облегченный вариант на вертлюге. Для местных моряков кеч выглядел редчайшим уродцем, и вся красота судна заключалась лишь в цветных парусах и пришитых к ним с обеих сторон индикаторах «колдунчиках» (по ним можно было наглядно убедиться, правильно ли поставлены паруса по отношению к ветру). Впрочем, я и так соглашался с ними, но если не вдаваться в подробности, поставленную задачу: добиться максимальной эффективности от имеющегося корпуса, по моему мнению, удалось воплотить в жизнь.

Три дня, с утра и до поздней ночи, Игнат вместе с сыновьями учился управляться с парусами на берегу, сидя на деревянных колодах и дергая за веревочки. Доходило до того, что в широкую бадью запускали уменьшенную во много раз копию, и, создавая ветер подручными средствами, перемещали паруса. Однако необходима была практика, и за неимением тренажера тренировались на моей надувной лодке, где гротом и стакселем шпринтового типа можно было вращать «надувнушку» в любом направлении. Вопросов, откуда такая посудина с пузатыми бортами, уже не задавали. Все знали, что я побывал во многих странах, а значит, и добром оброс ранее невиданным. Кое-как, несомненно, с Божьей помощью и талантом Игната азы были освоены. В обучении очень помог макет с цветными парусами и чертеж судна, вывешенный на рубке. В принципе, ничего сложного в управлении парусником нет. Паруса, как коробка передач в автомобиле. При равномерном ветре, чем больше поверхность парусов, ― тем выше скорость. Главное ― маневрирование и знание течений, и как говаривал один из персонажей кинофильма «Волга-Волга»: «Я тут все мели знаю». Со временем судоводитель начинает чувствовать, когда и какой парус добавить или убрать. Гораздо сложнее выполнять маневрирование и особенно швартовку. Этот элемент нервотрепки давался обильным потом, и сколько мы ни отрабатывали, оценки «удовлетворительно» так и не заслужили. Уповали на весла, с их помощью шестеро гребцов могли подвести кеч к причалу, а пухлые кранцы, набитые вишневыми косточками, защищали борт от нежелательного столкновения. Наконец, настал тот день, когда команда из девяти новгородцев, Игната с двумя сыновьями, капитана Снорри, юнги Вани Лопухина и меня вышла в первое плаванье. Поначалу шли на веслах, дабы не опозориться перед собравшимися на берегу жителями и старостами деревень. Получалось хорошо, а уже в устье поставили бизань и стаксель, где попытались совершить полный разворот при галфвинде.

 

– К повороту! ― повторил за мной команду Игнат.

– Есть! ― крикнул новгородец в пестрой вязаной шапочке и захватил гик-шкот.

Его товарищ принялся растравливать стаксель-шкот. Судно стало приводиться к ветру. Гик заскрипел, влажный от росы парус вобрал в себя поток воздуха и плавно стал поворачиваться, перемещаясь к противоположному борту. Игнат принялся крутить штурвал. Кеч немного несло боком, скорость оставалась невысокой, но это было намного лучше, чем если бы использовали старый прямоугольный парус. Да и развернуться без помощи весел мы бы не смогли.

– Стаксель-шкот выбрать! Славка, твою… ― подсказывал я, применяя уже обсценную лексику.

Для стакселя, если «колдунчики» параллельны, то все хорошо. А если индикаторы на наветренной стороне поднимаются вверх; нужно добрать стаксель-шкот. В случае, когда они задираются на подветренной стороне, соответственно ― потравить шкот. Вроде проще простого, но это только кажется. Хорошо когда есть навыки, а если нет? Меня, к примеру, до сих пор бесит от этих заимствованных словечек: гик, шкот, брамсель. Как их вбили в мою детскую голову во флотилии, сам удивляюсь. Посему повторение, повторение и еще раз повторение с подробными объяснениями, как на примере с этими ниточками.

Пока что все удавалось. На следующий день тренировались в повороте фордевинд. С полного бакштага (под небольшим углом к ветру) кеч поворачивал с одного галса на противоположный. А ближе к вечеру попробовали полный бейдевинд. Тут уже пришлось поработать всей команде, особенно на швертах. Пусть пока медленно, но как говорится, все приходит со временем. Уже через четыре дня, курсируя вдоль берега, мы провели первые стрельбы, а еще через два ― отправились в Дерпт.

С борта кеча на причал вахтенный выдвинул сходни, и как только был занесен последний сундук, по ним стали подниматься пассажиры. Воинот вырядился как на праздник, даже бороду подстриг, дабы стала заметна позолоченная цепь с медальоном в виде креста, заключенного в круг. Пурпурного цвета сюрко, сшитое Нюрой по случаю посольства, доходившее до середины икр, было перетянуто широким поясом с прямоугольными стальными заклепками и перевязью с мечом и кинжалом. На груди красовался герб Самолвинского княжества ― трехцветное поле с двумя медведями. Под сюрко белоснежная хлопчатобумажная рубаха с длинными рукавами, заканчивающимися манжетами с запонками. Брюки из плотной ткани и высокие черные хромовые сапоги со шпорами. Барона сопровождал Павлик, выглядевший не столь вычурно, но так же придерживавшийся красно-белых тонов в одежде. С ними следовали две лошади с прикрытыми глазами. Для животных специально поставили палатку, дабы не огорчать лошадок во время плаванья несвойственной их обитанию обстановкой. Рядом с этой палаткой вскоре разместился незапланированный пассажир Игорь Васильевич, места в каюте для него не нашлось, а спать под палубой ― он побоялся.

Купец приехал в Самолву за коврами, а тут такая оказия: незагруженное судно отплывает в Дерпт, возле цеха коптильни стоят рамы с готовой рыбной продукцией, у причала десять кубов досок, а из Смоленска молоденький кузнец привез дюжину кольчуг. Захар Захарыч, приняв от коммерсанта с виду обыкновенное полено, тут же побежал к княжне, бросился в ноги и стал упрашивать Нюру разрешить взять попутчика на корабль, а заодно дозволить ему распродать излишки производства, помимо приготовленных ковров. Добро было получено, товар сосчитан и погружен, а Игорь Васильевич вскоре шастал по судну, спрашивая разрешения у Снорри посмотреть то на одну, то на другую вещь, так сказать, вблизи и желательно потрогав руками. Купца вежливо отсылали, и, в конце концов, капитан пригрозил отправить пассажира в трюм, дабы наглядно, с помощью рук, изучить судно на наличие возможной течи в полной темноте. Снорька с охотой бы рассказал и все показал, но многие вещи для него были абсолютно новы, а проявлять некомпетентность он не захотел.

Маршрут был практически известен. Игнат два раза посещал Дерпт, когда возил на продажу копченую рыбу. Один раз с отцом, тогда город еще называли Юрьев, и один раз сам, с сыновьями, два года назад. Тем не менее сомнения присутствовали, и на всякий случай, для подстраховки, по настоятельной просьбе, обойдя с юго-западной стороны остров Пийрисар, на борт был принят рыбак, знающий местность как свои пять пальцев. Лоцман жил на хуторе, где в настоящее время расположен поселок Мерапалу, откликался на имя Соболек, был невысокого роста, тощий как уж и обладал невероятно густыми бровями, за что я прозвал его Леонидом Ильичом. Рыбаки посовещались на корме, и согласившийся за топор, отточенный до остроты бритвы, посодействовать в проводке судна до Тарбата, именно так он назвал город Дерпт, Соболек был временно зачислен в команду. Со стороны лоцмана выдвигалось только одно условие: строго держаться указанного им курса. И тут началось нечто. Игнат с согласия Снорри приказал поднять все паруса и с довольным видом, свысока поглядывая на своего приятеля, устроил показательное выступление. Двадцать верст мы неслись со скоростью не менее семи узлов. В моей руке, когда я бросал секторный лаг, за пятнадцать секунд проскочило семь узелков[18], а это для такого судна совсем не мало. Короткий рукав реки Калли прошли влет, вошли в Эмайыгу, проходящую через болота Суурссо, которые «Мать-река» затапливает во время половодья, миновали местечко Мыйса, и полностью потеряв возможность поймать хоть какой-нибудь ветерок, спустили весла на воду. К семнадцати часам, приметив удобную стоянку, первый день похода подошел к концу. Только спустя некоторое время я узнал, для чего нам потребовался лоцман. Игнат не мог не похвастаться перед братом своей жены, какого положения он достиг; да и возле хутора мы проходили, только чтобы передать гостинцы родственникам. Но так получилось, что из-за человеческих амбиций теперь по этому маршруту, через Пароходный канал, не только кеч, но и другие суда будут идти к Юрьеву по составленной лоции.

На второй день пути мы подошли к конечной точке маршрута. Кое-как развернулись, распугав пару однодеревок, ошвартовались и стали ждать. Расположившийся на западном берегу реки городок был раза в три меньше Смоленска и сплошь деревянным. Если посмотреть сверху, то Дерпт напоминал отпечаток ступни: плотно застроенный, с защитными сооружениями в районе пятки, пожиже в середине и растекающимися домишками с огородами до самых кончиков пальцев ― причалов, упирающихся в реку. Как такового порта и причальной стенки со складами, как в Новгороде, не было, зато сразу за административным зданием, в ста шагах от нас был виден довольно крупный рынок. Лотки тянулись параллельно берегу и насчитывали несколько рядов. Едва портовый чиновник ступил на палубу, как Воинот с Павликом пересели на лошадей и отправились к епископу, чуть не задавив портовых стражников, нагло шатавшихся по проезжей части. А возле нас вскоре собралась толпа зевак, преимущественно кормящихся с реки. Ожидаемого фурора судно пока не произвело, но народ потихоньку начинал скапливаться и шушукаться. Для них необычным являлось всё: начиная от спасательных кругов, такелажа, рубки, носовой надстройки, закрытой брезентом, и заканчивая колодцами, в которых прятались шверты. Обсудив свое видение, они разошлись, уступив место новым ротозеям. Биндюжники лишь отдали должное объемному трюму, а потом и вовсе утратили любопытство. Товар Игоря Васильевича вызвал общий вздох разочарования, как только они услышали рассказ чиновника. Все ожидали чего-то чудесного, возможно волшебного, но никак не банального набора русских купцов. Мытаря, что принимал пошлину, окружили и стали расспрашивать.

16Сенокос в описываемых областях начинается в последних числах сенозорника (июня) и заканчивается первой неделей июля.
17Самсона сеногноя, день 27 июня.
18Ручной лаг состоит из тяжелого фанерного треугольника, прикрепленного к линю, на котором завязаны узлы через каждые 7,71 м. Лаг бросают за корму судна, и число узлов, которые пройдут через руку за 15 с, укажут скорость судна.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru