Алексей Анатольевич Леонтьев(Поправкин)
Человек Неба
Решил Дима жениться. Я, конечно, был против. Но, Дима очень упорным был, а девушка его выглядела хорошим человеком. В общем, женился, потом дочь появилась.
Дима вкалывал по ночам в хлебопекарне, а потом сидел в институте на занятиях.
Потом, конечно сломался. Супротив природы не попрёшь, даже если стройные научные теории рождаются в голове, как котята у кошки. Вообще-то у Димы головы не было, а был какой-то компьютер, который мог работать несколько суток, а потом вырубался с Димкой тоже на несколько суток, ну часов на 14–15. Но всё равно, по словам Димы он каждый день выигрывал какое-то время. А если за месяц, а если за год? Так было в его теории.
“Утро”, когда на часах было 13–14 часов, у него начиналось с пол-литровой чашечки кофе и включался Pink Floyd (автоматически или вручную). Колонки были самодельные, вероятно, одними из лучших в мире на тот период времени. Дима так говорил.
А знаете, как тот гений собирал электронный будильник, который был связан и с его самодельным магнитофоном, и колонками, и ещё чёрт знает с чем?
Он соединял просто необходимые провода. Втыкал их куда-то и достигал нужного эффекта. Причём он не использовал никаких чертежей! Его чертежи были только в его голове! Раз он предложил открыть его дверь, при этом он дал мне спичку со словами – это ключ! В двери было просверлено с десяток отверстий диаметром один-два мм в диаметре. Спичка пролезала и всё. Тогда Дима показал мне нужную дырку, но я так и не смог открыть его дверь. Тогда Дима сделал это сам, лишь повернув спичку пару
раз!
В аэропорту Ульяновска стояла небольшая очередь на такси, но, увидев нас, народ пропустил, и тут же водитель такси мчал уже навстречу знаниям, по пути сообщая нам очень и не очень ценную информацию. Был конец марта, но весной ещё и не пахло. Пахло только новыми приключениями.
Мы остановились в только что отстроенной, шикарной по тем временам гостинице. Отметили наши командировочные и отправились гулять на Волгу, которая ещё была покрыта льдом.
Красота! Волга справа, чуть дальше – Ленинский мемориал, а чуть левее – знаменитый ресторан “Венец“, куда ведут все дороги, а правее мост через Волгу длиной 98 копеек на такси в ценах 83 года (обед в лётной столовой).
Погуляли и, проголодавшись, отправились отужинать в “Венец“. Там для лиц летного состава места всегда были. То есть для тех, кто в лётной форме был. Цвет носков, правда, не проверяли. Знали, что кто едет на переучивание, тот сознательный и в цветных носках переучиваться не будет.
Посидели. … С Андрюшей мы увиделись лишь на следующий день в отделе кадров во второй половине дня. Приехало лишь пять человек, а надо было минимум семь.
Пошли погулять снова, но только не в “Венец”. Попали в “Погребок“ – совершенно историческое для меня место. Вдвоём мы принесли дневную выручку для этого кабачка и вскоре вывеска “Закрыто на спец. обслуживание” повисла на дверях заведенья. Вдвоем сидели недолго. Откуда-то появились девушки, нарушили тишину …
На третий день мы опять встретились в отделе кадров. Душа и мозг требовали знаний, но народ не ехал. Не хотел учиться. Нас решили отправить домой. Андрюша обрадовался, потому что у него не было больше денег, а я – нет, потому что у меня еще осталось 25 рублей, и я не был в Мемориале.
В Мемориале мы были около часа. После этого Андрюша начал скулить, что три дня не ел супа. Я дал ему оставшиеся деньги и он умчался в “Венец“ заказывать суп, а я еще немного поизучал биографию В.И. Ленина.
В ресторане мы поели супа и были очень довольны.
Приехав в Архангельск, я загрустил – денег не было. Продолжалось это недолго. Недели две. За это время успели набрать группу и ждали нас. Андрюшу на переучивание второй раз жена не пустила, а я был не против и пока свободен. Дали еще денег, и я опять поехал учиться. Ученье – свет! Правда, пришлось ехать через Ленинград, чтобы подать заявление на свадьбу. Одна милая девушка очень этого хотела, и это событие должно было совпасть с Днем независимости Соединённых Штатов. Настроение у меня снизилось, потому как хорошее дело браком не называется.
Вообще, в моем представлении можно конечно, походить и подумать жениться или не жениться, некоторое время. Любовь – она есть или её нет. Как можно несколько лет ходить и думать, люблю или не люблю, и наконец, понять – я её люблю. Не понимаю! Пришел, увидел и всё!
А Андрюша в 2005-м ушёл в страну песчаных холмов первым из нашей архангельской шестёрки.
Красавчик и красавица
В то время Ту-134 называли Красавчиком, реже Стилягой и чаще – Свистком.
В общем, приехал я в свободный город Ульяновск совсем несвободным. А уже апрель! Но я сижу и учусь. Все гуляют, а я учусь.
Познакомился я с Харрисом. Назвал я его Жориком в честь Джоржа Харрисона. Жорик был женат. С ним мы ходили на прогулки, а в “Погребке” Жорик дошел до того, что пил компот из сухофруктов. По утрам я варил манную кашу (вкусную). Усвояемость предметов была удивительной, но удовлетворения никакого!
Меня нашли быстро. Отбивался до последнего. Позвонил в Питер. Мол, их много, а я один. Приказ держаться. А я и так держался до последнего. А они, зная, что человек я честный, то зонтик, то еще что-нибудь на меня повесят. В общем “Погребок“ был единственным местом, где можно было спастись, особенно, когда я у стойки бара заказывал два компота.
Её шикарная улыбка, обращенная не мне, а Её подруге, не оставили мне никакого шанса. Но ведь я уже привык, что все улыбки предназначались мне. Блеск Её ума был достоин Её внешности.
Мы прогуляли с ней всю ночь. Оказалось, что она учительница английского и после окончания института работала в деревенской школе. Я сказал Ей, что здесь делаю, только в аэропорту, где имел счастье провести с ней первую ночь. Аэропорт был по пути в Её деревню. Моё поведение было безукоризненным, поэтому Она сообщила мне название деревни, правда, при этом, сказав, что я ни за что не приеду к ней так далеко.
Несмотря на то что я уже купался 9 мая, 21 было холодно, и я умудрился подхватить насморк. И речи не могло быть о поездке к Ней в таком состоянии. Четыре дня я прыгал в горячую воду и наконец понял, что уже ничего страшного нет.
Я приехал к Ней. Её реакция была очень сдержанной, но шампанское мы выпили, и меня, радостного и счастливого, она посадила на автобус.
Она приезжала в Ульяновск на субботы и воскресенья. По субботам и воскресеньям мы и встречались. Она одевалась очень просто. Один раз, возвращаясь из своей деревни, была даже в спортивном костюме. Но, как известно, красивым всё к лицу.
Через пару недель я осмелился пригласить Её в ресторан. Она была, как всегда, пунктуальна.
Одежда была волшебной. Сарафан подчёркивал Её фигуру, и у меня создалось впечатление, что Она просто спустилась с небес. Она произвела на меня ещё одно легкое замешательство, но старался не подавать вида. Я уже не помню, что там ел, и ел ли. Думаю, что ел. Но знаю, что танцевали много, и вдруг чёткая и ясная мысль пронзила меня: “Надо быть полным идиотом, чтобы не жениться на Ней!“ К тому времени было совершенно очевидно, что я люблю Её.
…Я признался Ей. Я Ей всё рассказал. У нас было меньше месяца. И еще Она скоро уедет в Германию, значит, у нас всего полмесяца… Может это пройдёт?
Но это не прошло. Слава Богу, меня поняли в Ленинграде, и, хотя я приехал туда в срок, брак не состоялся и я был свободен. Но, как известно, на чужом несчастье своего счастья не построить. Но я видел Её, и все уходило на второй план. Я был счастлив!
Мы начали летать по кругам, начиная с середины июля. Я договорился с инструктором, что буду летать хоть каждый день, но чтобы писал он мне налёт не более часа. Он согласился.
Все наши уже отлетали, а мне всё еще не хватало налета. Меня вызвал тогда, главный штурман и решил меня отправить домой, но я сказал, что еще не отлетал зону, и если он отправит меня домой, то я вынужден буду его заложить, ибо полеты в зоне с одним неработающим двигателем, безусловно, полезны и необходимы для всех членов экипажа. Мои аргументы подействовали, и меня отправили крутить зону в Баку.
Зону мы открутили, и у меня даже было время посмотреть город. Кроме всего Она попросила меня купить Ей сандалии, которых не было даже в Германии, и так как мне уже не платили, дала денег.
Хороший город Баку! Там можно, в отличие от нас в то время, купить всё. В каждом обувном ларьке, даже в отличие от ГДР, можно было купить именно те босоножки, какие хотела Она.
Везде они были и примерно одинаковыми. Я сел в метро и поехал по направлению к автобусу в аэропорт, желая больше посмотреть, какое там метро, чем была в том необходимость.
Громкоговоритель на азербайджанском языке сказал: “Осторожно, двери закрываются“, я так думаю, а потом, когда эти двери закрылись и поезд набрал скорость, уже на русском языке повторил тоже самое.
Пора было ехать назад, но босоножки ещё были не выбраны. Я зашёл в магазинчик и купил. Через несколько метров был ещё один и я по инерции зашел и в него. В этом магазинчике продавались точно такие же, но ремешок у них был плетёным и понравился мне больше.
Мне не поменяли, а потом продавцы выскочили на улицу и стали обзывать друг друга различными животными из отряда парнокопытных и других типов. А я понял, что такое КОНКУРЭНЦИЯ, и поехал в аэропорт. В общем, Ей босоножки очень понравились.
Был уже конец июля. Я, к сожалению, вылетал всю программу и, с трудом протянув до августа, пришёл в отдел кадров. С трудом я уговорил закрыть мою командировку позже, ссылаясь на отсутствие билетов, а потом, исправив немного дату, уехал к Ней.
Она читала мне 16-ю страницу "Литературной газеты," а я смотрел и рисовал Её. Тот самый рисунок. Нашёл у жены. этот выставлять разрешила.
Она ещё спала, а я, чтобы не разбудить её, спускался вниз во двор и набирал ей ромашки! Ей это нравилось, а мне нравилось, что нравилось ей!
Вечером мы пошли в гости к Её подруге и решили сократить путь, идя напрямик. Светила луна и был звёздный дождь.
Она держалась за мою руку, но звёздное небо завораживало нас. Я вспомнил, что где-то здесь была яма. Мы уже были в этой самой яме. Я упал больно, а Она – на меня и принялась смеяться. Я испугался. Я подумал, что, может, Она ударилась головой, но Она вспомнила рассказ на 16-й странице, как попадали в разное время разные люди на дно котлована в одной из новостроек, и тоже засмеялся.
Вообще мы счастливо упали между стальных прутьев, я лишь немного порвал фрагмент носа и у хирурга решил его не зашивать, потому что заживет и так до свадьбы.
Последняя ночь. Время летело… Я считал часы, переводил их в минуты, а потом в секунды, чтобы величина была больше, но утро настало и мы поехали в аэропорт.
Она посадила меня в самолёт, и слёзы начали катиться из глаз. В Пулково меня встречали родители, но я даже не заметил их. На следующий день я полетел в Архангельск.
Все болезни от нервов!
Талаги были закрыты ремонтом полосы, поэтому “Тушки“ летали с военного аэродрома Лахта. Этот аэродром был самым лесным из всех аэродромов, что я видел. Кроме бомбардировщиков на аэродроме росли грибы и ягоды, а на полосу могли даже выпрыгнуть зайцы и другие попрыгунчики. И вот Гена Никифоров рассказывает мне такую вот страшную историю: “Взлетаем. Я весь в навигации, в локатор смотрю и нужные курсы пилотам сообщаю. Вдруг рука скользнула по какому-то проводу. Я его навигационной линейкой попытался обратно воткнуть. Не понравилось это проводу, зашипел он ужасно и двумя желтыми глазами на меня уставился.
”Змея!” – сообразил я, уже стоя за спиной механика.
Штурман сидит в самом носу самолета. На своё место пролезает между двумя пилотами, сидящими выше. Последним в кабину входит механик и садится на откидное кресло между пилотами. Чтобы оказаться за спиной механика, когда он сидит на своем рабочем месте, нужно иметь рост сантиметров 15–20 или быть очень напуганным.
Одна стюардесса, знавшая змей, решила ту змею вытащить и повысить безопасность полёта, но змеи не нашла. Уползла.
На базе, понимая, что змея может кого-нибудь укусить или ещё хуже съесть, решили её найти и поймать. Для этого открыли все лючки, напустили дыма и стали ждать. Но змея выползать и не думала. Тогда решили взлететь и понизить кабинное давление. Змея не появилась. Тогда в азарте поиска одному пришла в голову мысль: подняться тысяч на десять, открыть форточку, тогда змея и сдохнет…
В общем, ту змею так и не нашли (на 10 000 метров очень холодно -40 – -50 и разница давлений такова, что достаточно, чтобы высосать всех и всё из салона).
Добираться до Лахты было неудобно, поэтому, когда мне предложили пойти в отпуск, я согласился с радостью и уже через пару дней был в Ульяновске. Мы были вместе, и я уже знал, что это, наверное, навсегда.
Я помню 1 сентября 1983 года, когда был сбит корейский В-747, зачем-то залетевший в наше пространство, и мы были вместе. Его сбили. Я радовался. Уже через много лет, зная о нем почти все, я задал вопрос о правомерности этого события своему приятелю из Соединенных Штатов, бывшему пилоту истребителя F-15. У него было такое же мнение, что и у меня.
В конце сентября я уже сидел на наземной подготовке и проходил тренажёр Ту-134.
В октябре начались полёты. Моим инструктором был Генанндий Иванович Никифоров. Тот самый, который обнаружил змею в полёте.
Мы летим в Сочи, в разгар цитрусового сезона. На вылет прихожу с лёгким дипломатом.
Рейс в Сочи через Харьков. В Харькове можно было купить колбасы, а в Сочи ещё колбасы и мандаринов с хурмой, а я с дипломатом.
– Н-да, – сказал Гена.
Пройдёт немного времени, и нашей первой совместной покупкой с женой станет сумка, мечта оккупанта, и с ней я приду на вылет в Сочи, и Гена, увидев меня с этой сумкой, философски скажет: “Да, был интеллигентным человеком, а стал обыкновенной ерофлотовской сволочью“.
В Архангельске уже не стало трески, а была мойва (70 копеек за килограмм). На каких деревьях растет и что такое колбаса, народ забыл. Раньше Архангельск называли “Треска, тоска и доска“. Теперь трески тоже не стало. Поэтому колбасно-фруктовым рейсам уделялось очень важное внимание. А я с дипломатом, в который могло войти всего пара килограммов мандаринов и немного колбасы.
В Вильнюсе, Львове мы покупали колбасу (колбаса, как и водка – мало не бывает), конфеты и сгущённое молоко, из Свердловска – Новосибирска – скобяные изделия, в том числе лопаты из титана, из Москвы – молочные изделия и колбасы с сосисками. Не много было рейсов, чтобы Советский лётчик не смог что-нибудь не купить. Со временем архангельский лётчик становился похожим на обезьяну – руки вытягивались. Так и жили.
Но у меня кроме полётов была ещё и Она. И хотя я прилетал к Ней после сентября ещё, да и Она прилетала ко мне, дурацкий предрассудок о построении счастья на чужом несчастье прочно сидел в башке. Я стал мало летать и много болеть.
Без Неё я чувствовал себя умирающим. Когда на некоторое время я почувствовал себя здоровым, поехал к ней. Одна мысль не давала мне покоя: там я не женился, потому что не любил, а здесь?
…Наша свадьба состоялась в 18.40, в тот самый день, когда 42 года назад, наша Красная армия одержала Первую Победу над фашистской Германией. Я был счастлив, но мои родители узнали об этом лишь через три дня.
На следующий день меня погрузили в самолёт, и в общаге все никак не могли поверить, что я женился, мне даже пришлось показывать паспорт! В честь этого события был организован банкет тут же!
В середине декабря при заходе на посадку в аэропорту Лешуконское разбился наш Ан-24.
Командиром был очень опытный товарищ, налетавший не одну тысячу часов. Штурман был совсем мальчик, потому что фотография его, опубликованная в некрологе, тянула на учащегося 10-го класса. Он был на год младше меня. Он только закончил Академию в 1982 году. Для второго пилота это был вообще первый рабочий день. Его только что проверил наш пилот-наставник на Нарьян-Маре и сказал не давать резко ногу при заходе на посадку. Они оказались не на посадочной прямой, а когда вышли из облачности, то визуально было обнаружено отклонение. Второй пилот и компенсировал его дачей ноги. Вот самолёт и заскользил.
Механик только-только женился…
В нашей общаге был траур…
Мой кашель уже начал пугать не только обитателей нашей общаги, но и тараканов, в обилии живших с нами. При этом я ходил и искал жилплощадь для нас с Людой. На улице стоял стандартный мороз. Я уже обошёл не менее 50 домов, но результатов не было. Тогда, в 80-х, рынка жилья не было, никто через газеты жильё не сдавал, и приходилось лишь руководствоваться излишками квадратных метров, мудро установленных нашим государством.
ВЛЭК, несмотря на все мои старания дышать пореже и по флюорографии, отправил меня в больницу с подозрением на туберкулёз. Мой кашель и то, что Андрюша, с которым мы ездили на “первое“ переучивание, попался именно на этой болезни, не оставили никакого сомнения во врачебной правоте.
В больнице на Маймаксе, так назывался район Архангельска, меня спросили, куда сообщать.
– О чём? – спросил я.
Медсестра сообщила мне, что бывает, что больные не возвращаются.
“Жизнь взаймы“, – подумал я и дал адреса в Ленинграде и в Ульяновске.
Первая приехала мама, а на следующий день – Люда, хотя я и оставил ей право выбора.
Моё здоровье уже было нормальным, но врачи почему-то меня не выписывали и более того – убеждали меня, что я болен. Наверное, я оказывал очень благотворное влияние на бывших ЗК.
Люда сняла комнату рядом с больницей и наш, “медовый месяц” был там.
Именно на Маймаксе строился наш флот Петром, и именно там мужики пили водку, выблёвывая её излишки в ведро, стоящее рядом, чтобы потом пить водку ещё.
Думаете, что мы такие дикие и нецивилизованные?
Километров 120 на север от Ганновера есть населённый пункт Целле. После 33 года, когда Гитлер пришёл к власти, в Целле была организована школа лётчиков-истребителей. После учёбы лётчики пили пиво и излишки его выблёвывали в специально сделанную в умывальнике раковину, чем просто озадачили пришедших в 45 американцев.
Вообще, без опыта водку пьют все одинаково, не зная меры. Проверено!
Через неделю пребывания в больнице врачи всё-таки стали настаивать на туберкулёзе, и я сказал им, что помирать поеду в Ленинград. Мой папа уже договорился обо мне в Военно-медицинской академии.
Жизнь взаймы. Я повёл Люду поужинать в ресторан, где даже задержались.
На следующий день со слезами на глазах и с Людой в кабине я сам полетел в Ленинград.
По прибытии домой у меня начался жар, и врач это объяснил начинавшимся распадом лёгких.
Моя бедная мама чуть не упала в обморок, а Люда меняла мне рубашки, и если бы не столь высокая температура я бы решил, что уже в раю!
…В Военно-медицинской академии мне очень понравилось, люди там были очень интеллигентные, а главное, что мой врач с самого начала очень засомневалась в диагнозе.
Проведя в этой Академии ровно три месяца и испытав меня, как испытывают новую сельхозтехнику, меня выписали.
В общем, все болезни от нервов!
Июнь 1984 года. Врачи хотят отправить меня на ЦВЛЭК. Делать нечего, и я слоняюсь по аэродрому Талаги. Прилетает Валера Панченко, и я тут же прилипаю к нему мёртвой хваткой.
Он обещал меня взять с собой на Ил-14, а он Командир и ещё мой сосед по общаге. Рейс на Соловки. Мы уже набираем высоту, и он сажает меня на правое кресло. Я берусь за штурвал и смотрю на показания приборов. В отличие от Ан-24 или Ту-134, Ил не так инертен и, наверное, управляется почти как Як-52, спортивный самолет, который используется для первоначального обучения.
– Да смотри на Землю! – кричит Валера.
Дело в том, что все большие самолёты управляются по приборам и используются Правила полетов по приборам, ППП. Маленькие самолёты управляются визуально (ПВП) и ОПВП, т.е. особые ПВП.
Мы летели на Северо-Запад, и тайга, с множеством озёр была просто восхитительна!
Кстати, Валера Панченко работал потом в Пулково. Сначала он летал Командиром на Ту-134, потом переучился на Ил-86 и был очень доволен. Я тоже.
На ЦВЛЭК меня не отправили, но проверяли моё здоровье с пристрастием. Куда меня бедного только не засовывали! Что со мной только не делали. Всё выдержал!
…Здоров. Годен без ограничений. Но один из отпусков я должен был отдыхать в Ялте. Ну и ладно! Второй отпуск буду зато в Ленинграде!
Так с полётами и с моей Людой мы прожили более четверти века.
У нас есть ребёнок по имени Оля. Оля оказалась талантливой – есть в кого!
Она дизайнер-стилист.
Моя жена Люда всегда со мной. Я называю её Мисс Ту-134. Это моя песня “Римские Каникулы”.
Когда прогноз здоровья оказался совсем не очень, чтобы очень, Люда всё равно со мной.
Мы с ней и в Хургаду понырять съездили, и в Лондон погулять, а потом и в Рим – пиццы поесть. Это когда достойно уже не живут. Жизни нет, а смерть не приходит.
Как-то она из поликлиники меня встречала. Притомился по центрам с поликлиниками бегать и последние метров 200 едва на ногах держался. Без Люды бы не добрался. Я за неё держался, даже облокачивался, что даже услышал:
“Бедная женщина!“
Нет больше Жорика, друга моего, Хариса Юмакулова, вышел на пенсию в 2005-м и умер в 2007-м.
Нет больше Валеры Панченко. Разбился на машине в марте 2010-го.
“Я тебя из дома на машине заберу, мы полетаем, и я тебя обратно привезу”.
Годен без ограничений!
Предстоял новый ввод в строй на Ту-134. У меня был новый инструктор Л. А. Щеглов, пролетавший в военной авиации на бомбардировщиках и теперь на Ту-134. Очень много он мне дал! Даже спустя много лет я помню его “Читай до точки!”
Налёт в августе был хорошим, и я ввелся уже в конце того же месяца. Скорости на Ту-134 почти в два раза большие, чем на Ан- 24.
На штурмане лежит вся навигация, связь и электрооборудование. Конечно, и приборы на этом “красавце“ несравненно лучше, чем на Ан-24. В общем, очень штурманский самолёт! Когда я обходил его перед вылетом, я всегда с ним здоровался и говорил про себя, проходя под стабилизатором, какой он огромный и какой я маленький по сравнению с ним!
Летали везде. Самая восточная точка была Новосибирск, позже Ташкент самая северная – Новая Земля, самая западная – Львов, а самая южная – Сочи и Сухуми.
Мне всё-таки удалось снять комнату у одного бывшего водолаза. Этот водолаз жил один. Жена у него как работник советской торговли отдыхала уже лет пять с общим отбыванием в северных домах отдыха 15 лет!
Водолаз обещал даже прописать мою жену.
Я вообще был без прописки. Когда приехал в Архангельск, мне дали временную, а потом просили сделать постоянную, но какой нормальный человек будет выписываться из Ленинграда? Наконец, мне сделали бронь, и я выписался, но забыл им привести какую-то бумажку, и меня без этой бумажки не прописывали. Пока я ездил и привозил им эту бумажку, успел жениться, а женатых в общагу не прописывают. Я очень просил, кто же с женой будет жить в этом клоповнике, мол, буду жить со своей женой где-то, но зато у меня будет прописка, чтобы она могла на работу устроиться. Но женщина в паспортном столе была очень принципиальной и неумолимой. Был у неё мясистый красный нос, и фамилия её вообще была Вольф! Я и выпить ей предлагал и, отчаявшись, сказал ей всё, что думаю о ней. Уже через пять минут я предстал перед замполитом. Странно, но замполит был на моей стороне, и мы пошли к командиру ОАО (Объединенного авиаотряда) Хижко В.И.
“Выражаю своё соболезнование, но ничем помочь не могу“, – сказал Хижко, не задумываясь.
В общем, оказался я бомжем с работой.
Водолаза я, конечно, старался кормить и поить, чтобы он мою жену, ждущую ребёнка, прописал. А он, побывав у своей жены на зоне, свои, сука, обещания позабыл, и я вынужден был с ним разговаривать очень даже невежливо.
В этот момент моя Люда выписывалась из Ульяновска.
А я в этот момент очень невежливо беседовал с этим водолазом. В общем, водолаз оказался догадливым и мою жену всё же прописал. Но с проблемой терроризма пришлось столкнуться раньше, чем наступило 11 сентября, и мы решили уехать в общагу.
Там мы прожили меньше недели и случайно нашли роскошную квартиру у самой общаги, причем мы произвели такое хорошее впечатление, что даже цена на трёхкомнатную квартиру была не очень высокой – всего 50 рублей.
Теперь я был спокоен. Нашлась даже работа для Люды – английская школа с преподаванием ряда предметов на ряде языков.
А мой друг Дима закончил ЛИАП и спросил меня:
“Алексей, как ты думаешь, где я буду более полезен моей Родине в проблемке или на заводе?”
“Проблемка”– это контора, где что-то изобретали и имели зарплату в 120 р., но зато находились на пике научных изысканий. На заводе на 15–20 рублей больше, но занимались производственной рутиной. Я тогда сказал Диме, что с твоим мозгами следует идти в “проблемку”. С такими мыслительными возможностями можно рассчитывать на быстрый взлёт. Дима и остался в “проблемке”.
Дима ещё не дорос до семейной жизни, поэтому развёлся, оставив жену с маленькой дочкой.
Архангельск, Талаги, Ту-134А CССР – 65084, 9 октября
1984 года
9 октября 1984 года внезапно в Архангельске выпал снег. Конечно, можно было предположить, что он скоро будет.
Работница Музея авиации Севера мне этот электронный снимок прислала, вывешивается рассказ о том событии
Всё замело, и наш рейс на Москву уже задерживался. Наконец самолёт откопали, пассажиров посадили, и мы начали выруливать. Пока мы рулили, отказал один преобразователь, но, выключив и включив его, он заработал вновь.
Взлетаем, уже 120 метров, закрылки убраны полностью, и вдруг механик докладывает, что давление масла правого двигателя три единицы – это нормально. Подумал, может новая форма доклада?
Уже 200 метров и я даю курс. В этот момент механик докладывает, давление масла две единицы. Это уже хуже. Мы краешком проходим район Варавино, а механик кричит: ”Давление правого ноль. Горит лампа отказа правого двигателя”, а через ещё секунду: ”Давление масла левого ноль, горит лампа отказа левого двигателя”. Но на слух оба двигателя работают.
– Может, это виноват твой преобразователь?
– Нет! – кричу я.
Далее идет доклад Командира.
– Архангельск круг, 65084, горят лампы отказа обоих двигателей, разрешите заход с обратным посадочным.
– Не понял.
Командиру Привалову пришлось повторить. Дело в том, что одновременный отказ двигателей невозможен, и нигде, и никогда он не встречался, а, следовательно, и в руководстве по летной эксплуатации он не описывался. Кроме того, условия были сложными, то есть хуже, чем 200 по нижней кромке и 2000 метров по видимости. Самым, конечно, коротким заходом был бы заход с обратного курса. Но, успеют ли переключить посадочную систему диспетчеры? А если всё же приборы врут?
– Посадку с обратным запрещаю, у меня борт на прямой.
Проверяющий Муравьев, сидящий справа, предложил сесть по курсу, мы уже разворачивались левым, и в просветах облачности проносился лес, дальше были болота, но резиновых сапог у меня не было, о чём я честно и сообщил. Я мог простудиться и заболеть. Фразу о резиновых сапогах потом убрали, как не соответствующую стандарту, а меня отодрали.
Мы летели с северным курсом (полоса в Талагах идет с Запада на Восток), и я попросил курс к третьему для экономии времени. Ширина коробочки тогда была 12 километров. Этим манёвром я бы сэкономил 60–80 секунд, но диспетчер сказал заходить строго по схеме. Вот тут-то я и испугался!
Когда такое говорят и в такой момент, лётчик только и думает, чтобы что-нибудь не нарушить, а вовсе не о том, что может быть полный рот земли. Мы выполнили схему идеально.
Мы выскочили из облачности на высоте около 200 метров. Полосы ещё не было видно. А когда она появилась, через пару секунд, я подумал, что теперь дотянем. Уже потом я просчитал ”чёрта с два!!! Но тогда, наверное, так было легче.”
Лишь только коснулись земли, сдох сначала правый двигатель. Пожарные машины уже нас ждали в конце полосы и, когда мы добавили режим левому, чтобы освободить полосу, сдох и он.
Полёт продлился 14,5 минуты, я записал 15.
– Ну, ребята, сверлите дырки, ордена получать будете, – встретил нас комэска.
Лично я был не против. Половину оставшегося дня мы писали объяснительные записки и расшифровывали “черный ящик“. Вообще, чёрный ящик вовсе не черный, он оранжевый шарик и называется магнитным регистратором полета. Выяснилось, что заводчики из Пермского моторостроительного завода устанавливали дополнительный пожарный датчик на двигатель и в нарушении технологии открыли масляный кран, забыв его закрыть. Инженер на линейке двигатель не проверил, и самолёт был передан нам. Инженер был сыном главного инженера управления.
Если нас награждать, то инженеру – сидеть (в тюрьме). Поэтому решили дело закрыть.
Чуть позже Гена Никифоров, старший штурман отряда, через наше руководство придумал наградить нас “За выдающиеся успехи по безопасности полётов“, и наградили 50 рублями, то есть по 10 рублей на брата.
Пока нас ещё не наградили, а день выдался напряжённым. Сотовых телефонов ещё не было, и моя жена ждала ребёнка и ещё моего возвращения. Я уже должен был прилететь.
Поэтому приняли решение идти и расслабляться у меня.
Мы снимали квартиру почти в центре. Люда почти не удивилась, что я пришёл не один, и лишних вопросов не задавала. Что-то мы в магазине купили, а что-то ребята притащили.
Моя жена-молодец быстро стол организовала, и первый наш тост был за безопасность полётов и чтобы всем всегда так везло. Вроде тогда я и рассказал ей, что было.
Потом нам дали внеплановый выходной и потом мы снова летали.
Привалов Юрий Сергеевич через год попал в ещё, на мой взгляд, более тяжёлую ситуацию. Он летел проверяющим, а за штурвалом был В. Лемехов. Во время набора,– произошло разрушение части лопаток двигателя, и эти лопатки включили реверс, т.е. обратную тягу.
Представьте себе: один двигатель тянет вперёд, а другой – назад. Приборной доски вообще видно не было из-за вибрации, скорость резко падала, и разворачивающий момент был огромен, но они успели выключить этот двигатель и благополучно сесть.
Юрий Сергеевич Привалов умер в Твери в 2008 году.
Про проверяющего Муравьёва Вячеслава Фёдоровича знаю, что умер в январе 2011 года…Вечная память!
Бортовой механик Женя Зинченко сейчас тоже давно уж пенсионер. После этого случая он нас называл “соучастниками”– Привет, соучастник!
Олег Пименов очень удивился, когда я поздравил его с 25- летием этого события. Мы потом с ним ещё года 3 вместе летали и наших детей вместе растили. Олег уже на пенсии с 10 года. Полетал он Командиром на Ту-134, потом на Боинге 737-500, а потом немного состарился и на пенсию ушёл.
