Алексей Анатольевич Кутырев
Время и судьбы
Преследователи сидели на хвосте две недели, пока на пустынном участке реки казаки не дали винтовочный залп поверх их голов. Только тогда они отстали. По всем расчетам выходило, что расстояние от станицы до городка составляло не менее пятисот вёрст. Казаки надеялись, что их не найдут, и ничья кровь не прольётся. Однако встревоженный этим происшествием Батя все-таки выставил круглосуточный секрет со стороны озера, а лодки приказал схоронить в камышах. Как оказалось, не зря.
В конце июля до станицы на пяти моторных баркасах добрался хорошо вооруженный отряд. Находившийся в секрете казак дал по баркасам очередь из пулемёта, пробив борта двух из них. Это получилось скорее случайно, чем намеренно, поскольку пулемёт ещё не успели толком пристрелять.
Батя вышел на берег в сопровождении тридцати вооружённых казаков. Два пробитых баркаса попытались причалить к берегу, однако сделать это не удалось. В том месте было мелководье, и суденышкам пришлось остановиться метрах в десяти от берега.
– Кто старший? – сурово спросил Батя.
Вперед вышел мужичок в поддёвке, с золотой цепочкой на животе, которому на вид было около пятидесяти лет. Он представился отцом сбежавшей невесты и потребовал ее возвращения в отчий дом. Батя ответил отказом, но предложил договориться миром. Купец поначалу уперся, но когда за Марию в качестве приданого ему были предложена тысяча серебряных пятирублёвок и в придачу вороной жеребец-трёхлетка, пошел на попятную. При этом, Батя честно предупредил, что его казаки бьют белку в глаз с трёхсот шагов, а работу пулемётчика Купец уже видел сам.
После недолгого совещания согласие было достигнуто. Батя приказал принести деньги и привести коня. Когда все формальности были улажены, он предложил купцу торговать со станицей – раз в год пригонять баркас с товаром и получать плату серебром. Сходить на берег людям купца казаки запретили. Их было больше, и уследить за ними за всеми невозможно. К тому же Батя не слишком доверял купцу. Ему казалось, что тот захочет силой получить всех коней, всё серебро и забрать дочь. Поэтому он предложил купцу продать все пять ручных пулемётов «Льюис», которыми был вооружен его отряд, за хорошую цену – по 10 пятирублёвок за каждый, разумеется, вместе с патронами. Купец подумал и согласился. Тем самым казаки увеличили свою огневую мощь, а интервенты потеряли преимущество. Зная хитрость торговых людей, Батя дотошно проверил исправность и работу каждого пулемета.
Купец получил возможность увидеться с дочерью. Он поговорил с ней и, кажется, даже простил. Пока купец общался с дочерью, Батя разговорился с его командой, мол, стоят очень хорошие деньки, и умирать из-за чужого дяди в такое красивое время года просто глупо. Он приглашал желающих приходить в гости, но только с миром и без оружия. На баркасах тем временем забили паклей отверстия от пуль, и когда купец, попрощавшись с дочерью, поднялся на борт одного из них, маленькая флотилия тут же отчалила. Батя послал казаков проводить непрошенных гостей на парусных лодках. На этот раз всё обошлось.
Купец не обманул и в июле 1917 года пригнал в станицу баркас с необходимым казакам товаром, а заодно узнал, что теперь у него есть внук, а сам он стал дедушкой. Он рассказал казакам о Февральской революции, случившейся в России, и об отречении от престола царя Николая II, и о Временном правительстве. Кроме всего прочего Купец привёз ещё ящик винтовок, два пулемёта «Максим» с патронами и даже одну трехдюймовую пушечку с полутора сотней снарядов. За всё запросил 500 пятирублёвок. Батя отвесил ему серебра и вручил в подарок булатную шашку с рукояткой и ножнами из серебра, которую сработал Кузнец.
10 лет назад Купец похоронил свою жену, и после дочери внук для него стал единственным родным существом. Расстались более чем мирно. Купец был очень доволен и полученной прибылью, и общением с родственниками. Когда он смотрел на внука, то был похож сытого, наевшегося сметаны, кота. Он разве только не мурлыкал. С Купцом договорились встретиться через год. Батя попросил привезти в станицу священнослужителя, чтобы освятить построенную церковь, и благословить его на проведение богослужений. Пока же отправили с Купцом в городской храм записочки о «Здравии» и «Упокоении».
Где-то через месяц со стороны реки показались лодки, шлюпы и даже плоты. К берегу пришвартовались 20 посудин, а люди пошли к атаману. Батя стоял на берегу и встречал гостей. Ими оказались те люди, что приезжали с Купцом. Многие из них в наступившее неспокойное время собрали свои семьи и приняли приглашение атамана – приехали жить в станицу. Все они были дворянами: 17 бывших офицеров, один инженер и торговец. Их жёны были весьма образованными – знали географию, историю, биологию, английский и французский языки. Каждая из них умела играть на музыкальном инструменте. В общем, школу строили не зря. Обеспечить жильем 19 семей, в которых почти в каждой по двое детей, оказалось не так просто. Хотя новые дома почти построены, но в них пока нет ни окон, ни дверей, не сложены печи. В целом, работы еще непочатый край.
Выделили один домик размером 6 на 12 м с подворьем на две семьи. Печи в них решили не класть, а построить до зимы общую котельную, провести электричество, водопровод и конечно отопление. Атаман пообещал выделить каждой семье переселенцев коня и крытую тёлку. Все они зимой будут с молоком. Новые станичники изо всех сил помогали в строительстве. Они совсем не ожидали такого тёплого приёма и готовились зимовать в землянках или, в лучшем случае, в одной избе вповалку.
Батя обрадовался вливанию в станицу «голубой» дворянской крови. Несмотря на тяжелый крестьянский труд, он всегда был за благородство и равенство среди всех станичников. Вот так получилось, что в 1905 году крестьяне убежали от дворян, а в 1917 году дворяне убежали от крестьян.
К зиме в основном строительство жилья было завершено. Недостроенной осталось только школа. Дворяне (их ещё долго так называли) въехали в новые дома. Начала работать столовая. Деньги в станице не ходили, до постройки столовой все питались общим столом в домах старейшин. Тем, кто заслуживал поощрения, Батя выделял подарки: женщинам – украшения или красивые одежды и обувь, а мужчинам – чаще всего оружие или новые сапоги. Степан оказался очень хорошим сапожных дел мастером. Его сапогам сноса не было, а женщинам он нашил таких сапожек, не налюбуешься.
Наступил 1918 год. Рождество отпраздновали в новой церкви. Кузнец сделал в ней водяное отопление. Для этого к церкви пристроили небольшую котельную, которую приходилось топить каждый день, чтобы не разморозить батареи. К ней же подключили и дома старейших жителей станицы. Для школы и остальных жилых домов построили другую котельную. Год начался спокойно. Но летом Купец с товаром не приехал. Станичники заволновались – не случилось ли чего в России. Его прождали до поздней осени, но всё напрасно. Купец так и не приехал. Зимой до станицы и вовсе не добраться. Болотистые берега не замерзают даже в сильные морозы. Быстроводная река также не замерзала полностью, а если такое и случалось, то лёд был тонким и опасным. Зимой полностью покрывалась льдом лишь ближняя небольшая речушка. За год переженили оставшуюся молодёжь, доросшую до брачного возраста. Все пары подарили станице Заваловская новых жителей. Бабы рожают, скот множится, злаки зреют, болезни, слава Богу, не одолевают. В общем, все в станице шло хорошо.
Наступил июнь 1919 года. Старейшины стали подумывать, а не наведаться ли самим в гости к Купцу. Батя считал, что если он не смог приехать, чтобы встретиться с внуком аж целых два года, значит, случилось что-то очень серьезное. Пока решили ждать новых известий, а разведку провести в следующем году.
В июне 1920 года на двух баркасах Купец все-таки приплыл в станицу. Он сообщил, что в России в октябре 1917 года произошла ещё одна революция, и к власти пришли большевики. К марту 1918 года новая власть добралась и до Читинской губернии. Эти самые большевики совсем не приветствуют капиталистов, дворян и офицеров. Представителей этих сословий арестовывают и расстреливают. В Забайкалье, пользуясь поддержкой японцев, с большевиками активно борется атаман Семёнов.
Купцу отвели место для постройки дома, подворья, конюшни и лабаза. С помощью станичников дом возвели буквально за два месяца. В сентябре Купец снова уехал. Вместе с ним в станицу прибыл священник. Он очень помог казакам и рукоположил сына Бати для святого служения в церкви с именем отец Алексей. Приезжий священник уехал вместе с Купцом, а отец Алексей остался. На тот момент ему было всего двадцать лет. Жена Бати, Наталья, стала регентом церковного хора, а супругу Алексея стали звать матушкой Анной. Купец привёз много товаров: лампы накаливания, стекло, боеприпасы, насосы, музыкальные инструменты. За всё не взял ни копейки. Более того, он оставил всё своё богатство – золото и серебро – в подвале только что построенного дома. Правда, уезжая, повесил на двери подвала сразу несколько замков. Было условлено, что если с ним случится беда, он обязательно пришлёт гонца сообщить об этом. Еще Купец попросил достроить ему конюшню и лабаз, и по возможности провести в дом электричество, водопровод и водяное отопление. Пока же он разрешил жить в новом доме дочери, зятю и внуку. За все Купец обещал расплатиться товаром, который он собирался привезти в следующем году. Отправляясь в путь, он еще раз предупредил о том, что банды атамана Семёнова рыскают по всему Забайкалью и вполне могут добраться до станицы. Семён считал, что казаки с казаками воевать не должны, но обещал быть осторожным.
По распоряжению Бати на чердаки трех домов, включая купеческий, установили пулемёты «Максим». Два пулемёта «Льюис» установили на колокольне. На бугре, напротив мельницы, оборудовали гнезда для пулемётов и небольшой окоп для стрелков. Приготовили несколько позиций для орудия. Один пулемёт оставили в резерве, на всякий случай. Впрочем, полностью к войне подготовиться нельзя, она всегда приходит неожиданно. У нее нет расписания, как у посевной или уборки урожая. С колокольни велось круглосуточное наблюдение. С неё просматривались все их угодья и подходы к ним. Неприятеля ждали, но никто не приходил и не приезжал. Каждый год строили по 10 домов, рассчитанных на две семьи каждый. Их тут же заселяли молодые станичники. Станица очень быстро разрасталась. Каждый год создавались 5–6 новых семей. Дети заполнили школу.
Наступил и прошёл 1921 год. В станице теперь проживало 172 человека. У первых поселенцев было по шестеро-семеро детей, а у молодых пар – пока по двое-трое, но они не собирались на этом останавливаться. От Купца не было никаких известий. И хотя станичное хозяйство пока ни в чём не нуждалось, его все с нетерпением ждали. Всем хотелось услышать последние новости из России, казаков, как истинных патриотов, интересовало её судьба.
В сентябре 1922 года на баркасе до станицы добрался купеческий приказчик. Он имел несколько огнестрельных ранений. Особенно серьезным было ранение в грудь. После перевязки приказчик рассказал, что купца арестовали в июне этого года и вскоре расстреляли. Баркас стоял нагруженный и уже был готов к отправке в станицу Заваловскую, но Купец ждал кого-то и всё тянул с отплытием. Приказчик выполнил последнюю волю Купца – передал его внуку золотой крестик и Евангелие, а также наказ выполнять его обязательства перед жителями Заваловской по доставке обещанных товаров. По дороге в станицу приказчика обстрелял конный разъезд. Он так и не разобрался, кто это были красные или бандиты. После того, как атаман Семёнов был разбит, многие остатки его банд до сих пор бродят по Забайкалью. Вместе с приказчиком приехала его семья – жена и трое детей, а также его товарищ, бывший артиллерийский капитан Виктор. Забегая вперёд, скажу, что в станице он стал преподавать математику и физику в старших классах, научил ребят обращаться с пушкой и пулемётами, а потом, по просьбе Бати, он стал директором школы и возглавлял её до самой смерти. Виктор приехал со своей женой и дочерью. Жена Софья была врачом. Она долгие годы лечила всех жителей станицы, в которой построили небольшую больницу. Кроме всего прочего, Софья умела лечить зубы. После того, как отец Алексей соборовал приказчика, которого звали Филипп, тот почти сразу пошёл на поправку. Все ранения оказались сквозными, и, благодаря стараниям Софьи, он выздоровел. Хуторяне ещё долго ждали гостей, но Бог был милостив, и всё обошлось. Атаман Семён и его жена Наталья знали только немецкий язык. Они ему и обучали. Батя считал, что дети должны обязательно знать иностранный язык. Детям очень нравилось, обучались с удовольствием.
Так, станица, оторванная от всего мира, жила долгие годы, еще почти 20 лет. Только в 1947 году Батя году решил направить разведку в город Бургень. Про радиоприемники он слышал ещё до революции, вот и решил разжиться ими, чтобы знать последние новости в стране. Кроме того станичникам требовались более мощная турбина, трансформатор, оконное стекло. Все надо было сделать осторожно, не вступая ни в какие конфликты. В город поехал приказчик и команда из восьми молодых казаков. Они пошли на баркасе купца, на который поставили дополнительный парус. Топлива должно было хватить на дорогу до города Бургень. Ребята вернулись через месяц. Удалось раздобыть все необходимое. Кроме того, привезли книги, учебники, глобусы, даже специальные классные доски. Как оказалось, для радио надо было соорудить специальную антенну, схему которой посланцы срисовали с городской радиоантенны. По-видимому, их визит в город остался незамеченным. Приказчик доставал все необходимое, используя для этого свои старые связи, которые еще сохранились. У станичников с собой было только царское серебро, а в магазинах в ходу уже много лет были лишь советские деньги. К тому же после войны магазины не изобиловали товарами. После постройки антенны станичники получили одностороннюю связь с миром. По радио слушали новости, концерты и другие передачи.
В 1965 году атаману Семёну исполнилось девяносто лет, но он ещё был крепким стариком. В этом году в станицу Заваловскую впервые прилетел вертолёт. Прошло немного времени и в 1967 году станицу признали, а ее жителям выдали паспорта. Снимать сюжет о ее жителях приехала телевизионная группа. Теперь два раза в год в станицу стали прилетать вертолёты. Призывников поставили на воинский учёт. По совету Бати пятеро из них окончили военные училища. Некоторое время они служили в Советской армии офицерами, а затем, не сговариваясь, подали рапорты об уходе из Вооруженных сил и вернулись обратно в станицу. Получила государственный статус и школа станицы Заваловской. Теперь ее выпускники, сдав экзамены, получали аттестаты зрелости. Конечно, многое было сделано благодаря телевидению. По настоянию советского партийного руководства в станице организовали колхоз «Заваловский». Его председателем выбрали младшего сына Бати – Владимира. К тому времени ему исполнилось 50 лет. Колхоз заставили сдать почти весь свой урожай государству, оставили лишь самую малость, необходимую для пропитания. Семена на следующий год обещали подвезти весной. Правда, Батя схитрил и спрятал зерно для сева в купеческом лабазе. Обещали колхозникам и зарплату, и пенсию. Да только, зачем она им? Когда вертолёт впервые прилетел в станицу, первым, о чем попросили станичники, стал телефонный коммутатор для быстрой связи друг с другом и телевизор.
Со временем наладили регулярный водный путь к городу Бургень. Железный рудник Петра I вновь заработал. Рядом с ним построили большой рабочий посёлок. Колхоз взял на себя обязательство снабжать его продуктами. Правда, молоко в летнюю жару довозить до него было сложновато. Тогда станичники научились делать топлёное молоко и разливать его по бутылкам. В таком виде оно стало доезжать до потребителя. Получило развитие изготовление и другой молочной и мясной продукции. Вот так станица «Заваловская» и вошла в светлое будущее уже в составе СССР.
Батя дожил до ста пяти лет и умер в седле вороного жеребца по кличке Буян. За свою жизнь он поменял много коней, но все они были вороными, каждого звали Буяном. Батя говорил, что конь с норовом будоражит в нём кровь, она густеет и закипает. До последних своих дней он лихо вскакивал на коня даже на ходу, а в столетнем возрасте еще показывал молодым казакам секреты джигитовки. В восьмидесятом году по телевизору он очень внимательно следил за Олимпиадой. Был очень доволен успехами наших спортсменов. А осенью на Буяне погнался за лисицей, догнал и ударил её нагайкой. Подхватил лисицу за хвост, вернулся в станицу, где, не успев слезть коня, умер.
Незадолго перед смертью он позвал к себе сына Кузнеца. В разговоре с ним Батя наказал, что если общество захочет поставить ему памятник из серебра, то его следует замазать землей. Никто не должен прежде времени знать про станичное серебро. Придёт время, и они смогут заявить права на этот рудник. Тогда все станичники и их дети смогут жить безбедно. Сын кузнеца прислушался к совету, и поэтому, когда Батя умер, ему сделали два памятника – один из глины, а другой из серебра. У школы установили глиняный, а серебряный припрятали до поры до времени.
В 90-е годы кто-то из тех, кому удалось побывать в станице, пустил слух, что у станичников много золота и серебра. Тут же нашлись лихие люди. Однако прибывшие на катерах бандиты получили отпор. Станичники встретили их мощным пулемётным огнём, а катера были расстреляны из пушки. Руководил обороной Виктор, директор школы.
Отбив нападение городских шакалов, казаки только в 2001 году зарегистрировали серебряный рудник и стали официально добывать серебро.
На площади, на самом высоком месте, наконец, установили серебряный памятник Семёну Завалову. В форме казачьего есаула, с шашкой и «Маузером», Батя стоит во весь рост. Памятник у школы убирать не стали, а тоже оставили. Завалов и сейчас продолжает наблюдать за жизнью своего посёлка и его жителями.
Начало войны. В тылу врага
Очнулся я в полной темноте. Попробовал пошевелить руками – получилось, пошевелил ногами – тоже вроде двигаются. Попробовал встать – не вышло. Попробовал продвинуться вперёд – бесполезно. Дал задний ход – кажется, потихоньку пошло. Провозился темноте почти час, но выбраться из завала так и не смог. Вдруг почувствовал, что помогают, напряг все силы и увидел лунный свет. С меня кто-то снял огромный ком земли, и я, наконец, распрямился.
Оказывается, что выбраться из завала мне помог пограничник Сева Кудрявцев. Рядом с ним с простреленной левой ногой лежал на земле старшина заставы Семён Немигайло. Неподалёку от нас лежали на земле ещё пятеро пограничников. Кто-то из них был ранен, кто-то – просто отдыхал, положив оружие рядом. Перед боем мы со старшиной спрятали пограничных лошадей в балочке километров за семь от заставы. У нас там было два жеребца, мой и замполита, а также молодая кобылка Ласточка с телегой.
Я – старший лейтенант пограничных войск, начальник 39-й заставы Брестского погранотряда Семён Завалов. Мне 28 лет. Войну мы встретили на рассвете 22 июня. В четыре часа утра заставу обстреляла артиллерия. Потом мы отбивали атаки немецкой пехоты, которую поддерживали танки. А затем наши позиции смешала с землей фашистская авиация. После её последнего налёта меня еле откопали.
Наступило 23 июня. Я послал за лошадьми и дал команду своим пограничникам собрать неповрежденное оружие, фляжки, обоймы с патронами, штыки, сапёрные лопатки, котелки. Бойцы нашли семь винтовок со штыками, патроны, несколько фляг и ещё немало необходимых солдату вещей.
Тем временем я осмотрел рану старшины. Она оказалась сквозной. Кость чуть поцарапана, но целая, а вот само пулевое отверстие уже начало гноиться. Я взял патрон, вынул пулю, высыпал порох в рану старшине и поджог его. Порох вспыхнул, огонь вышел с другой стороны раны. Она перестала кровоточить. Тогда я снял жгут и наложил на рану тугую повязку.
У второго раненого пограничника пуля попала в плечо и застряла там. В моей полевой командирской сумке всегда были зажим и скальпель – подарок одного врача, с которым мы воевали еще в Финскую кампанию. Я обработал инструмент спиртом, сделал скальпелем надрез и при помощи зажима удалил пулю. Обработав края раны, я ее туго перевязал. У остальных пограничников оказались совсем легкие ранения. Очистил им раны от грязи и гноя, обработал спиртом, приложил листья подорожника.
Мы собрали уцелевшие вещи, погрузили раненых на подводу и стали удаляться от бывшей заставы. На телеге у меня были припрятаны патроны, наградная кавалерийская шашка, два ящика консервов (тушеное мясо), мешок перловой крупы, ящик с гороховым концентратом, большой шмат сала и 7 буханок хлеба, ещё большой котелок на 20 литров и чайник на 10 литров.
Ехали весь остаток ночи. Удалившись от заставы примерно на 40 км, под утро наткнулись на затор из телег. Их было не меньше десяти штук. На месте обнаружили 12 человек погибших и шесть мёртвых лошадей. 6 пароконных телег были в хорошем состоянии. Мелкий ремонт упряжи не в счет. Мы похоронили погибших. Так как документов у них не было, на могильных табличках написали их приметы, надеясь, что местные жители поймут, кто здесь похоронен. Мертвых лошадей оттащили в сторону и закидали их ветками и песком. Хоронить лошадей не было ни сил, ни времени.
Выдвинувшаяся вперед наша конная разведка привела назад одиннадцать лошадей. Мы выбрали 4 телеги с целой сбруей, собрали всё, что могло бы пригодиться нашему маленькому отряду в непростом рейде по вражеским тылам: ножную швейную машинку, валенки, несколько тулупов, велосипед, мешки с овсом и пшеницей, продукты, два топора, две лопаты и другие простые полезные вещи, необходимые в хозяйстве. Восемь пойманных лошадей запрягли в телеги, а трёх лучших решили использовать для верховой езды, соорудив из подручных средств некие подобия сёдел.
Через некоторое время наша маленькая колонна встретила двух немецких велосипедистов. Я спрятался за дерево и, когда они поравнялись со мной, толкнул обоих на землю. Тут же подбежали мои ребята, разоружили и раздели фашистов. Я посчитал, что немецкая форма и документы нам могут пригодиться дальнейшем. У нас не было своей тюрьмы, кормить и охранять пленных также было нечем и некому, поэтому их пришлось расстрелять.
Около 100 км проехали без происшествий. А перед пересечением с бетонкой мои разведчики обнаружили справа у самой дороги засаду. Тревога оказалась ложной. Засада оказалась наша, а бойцы, её устроившие, были уже мертвы. Двум красноармейцам у пулемёта «Максим» кто-то выстелил в затылок. Судя по характеру ранений из пистолета ТТ. Кроме пулемёта красноармейцы были вооружены карабинами, а у сержанта имелся ещё и Наган. У были них полные подсумки патронов и 5 полных коробок с лентами к пулемёту, а также по 3 гранаты. Оружие мы собрали, а бойцов похоронили. Спилили небольшое дерево, обтесали его с одной стороны и вкопали в ногах у покойных, написав на нем их имена и звания. Вернёмся – поставим всем погибшим огромные гранитные памятники, а надписи напишем огромными золотыми буквами.
Дорога шла параллельно бетонке. Я решил уйти в лес, чтобы не привлекать внимания фашистов. Но тут разведка доложила, что совсем рядом находится автомашина «Опель» с прицепленной к ней дымящейся полевой кухней. Мы решили захватить трофеи и подобрались к противнику. Кухню охраняли три экипажа мотоциклистов, в общей сложности шесть человек.
Два моих бойца переоделись в немецкую форму и потихоньку подкрались к мотоциклистам. Я направился к повару, который крутился около кухни. Когда он полез в кузов машины, ударил его ножом в сердце. Все это время мои пограничники, сидя в засаде, держали на прицеле мотоциклистов. Я решил попробовать снять всех без стрельбы. Первым делом подкрался к водителю, который возился с мотором, и загнал ему финку в затылок. Затем жестом приказал своим переодевшимся пограничникам выйти из кустов. Когда охранявшие кухню мотоциклисты отвлеклись на моих бойцов, я вышел и начал в два ножа убивать фашистов. Два удара – два мёртвых врага. И так три раза, они даже не успели ничего понять и оказать сопротивление.
Мы все вместе навалились на технику и скатили её с дороги. Машина оказалась полностью забита продуктами. Её удалось быстро починить. В печке полевой кухни варился рисовый кулеш с мясом, а в духовке дозревали сосиски. Наши немцы были запасливыми. Автомашины и мотоциклы оказались почти полностью заправлены. Кроме того, в машине и мотоциклах имелись запасные канистры, наполненные бензином.
Присоединив трофейную технику к нашей колонне, мы вновь двинулись вперед, однако далеко не уехали. Разведка доложила, что на пути перед нами расположилась на отдых группа вооруженных людей. Они разожгли костер и варили себе еду в котелке прям посередине дороги. Оружие каждый держал при себе. В основном это были винтовки трёхлинейки, но имелся и ручной пулемёт Дегтярёва (ДП).
Я решил пойти к ним один. Ребята вели себя нагло, разговаривали со мной на «ты», грубили. Видя перед собой командира Красной армии, они представились вольными стрелками и предложили мне заплатить пошлину за проход через дорогу. У меня за спиной были два финских ножа, которые я и метнул, как мне показалось, в предводителей шайки. Оба упали замертво. Из-за деревьев вышли мои пограничники, держа остальных на мушке. Вольные стрелки присмирели и сразу сдались. Я не знал, что с ними делать, поэтому разоружил и предложил убираться на все четыре стороны. Но пять оставшихся в живых человек попросили меня взять их в отряд с испытательным сроком. После некоторого раздумья я согласился, решив попробовать их в деле.
По моему приказу старшина, который пока по причине ранения лежал на телеге, проверил их документы, выслушал и сравнил рассказы этих горе-вояк. Наш отряд пообедал немецким кулешом с сосисками и вновь начал движение. Двигались до темноты, пока неожиданно не увидели справа по ходу своего движения огонь костра. Вокруг него сидели 11 человек в красноармейской форме.
Я снова пошёл к ним один. Они меня сразу заметили и вскочили на ноги. Командир этой группы представился старшим сержантом Николаем Величко и вместе с остальными красноармейцами сразу попросился к нам в отряд. Я с удовольствием согласился. Ребята с первого взгляда внушали доверие, имели документы и все были вооружены винтовками. Единственное – у них не было шинелей, но холода ещё не скоро. Может к морозам и война кончится, или шинели найдём. Мы накормили ребят ещё горячим кулешом с сосисками и продолжили движение.
По моим расчетам, от границы вглубь страны мы продвинулись на 350 км, но так и не добрались до линии фронта. Всё чаще нам стали попадаться красноармейцы, попавшие в окружение или отбившиеся от своих частей. Они вливались в наш отряд. Нам попадались немцы, передвигающиеся на велосипедах, мотоциклах и верхом на конях. Их мы уничтожали, а форму, документы, оружие и средства передвижения становились нашими трофеями. Таким образом, у нас в отряде появилось еще девять лошадей, пять велосипедов, пять мотоциклов с коляской, одна автомашина с кухней и пять телег.
Война шла шестой день, и хотя ежедневно мы проделывали 70-километровый переход, фронт отодвигался всё дальше и дальше от нас. Однажды нашу просёлочную дорогу перегородили вырытые в полный рост окопы. Хотели вернуться на бетонку, но движение по ней стало слишком интенсивным. Немцы без конца гнали по ней автомашины и другую технику. Пришлось вновь повернуть на проселок. Окопы были вырыты в два ряда. Рубить деревья было нельзя, с бетонки это могли заметить немцы. С разбитого автомобиля ЗИС-5 мы сняли борта и сделали из них настил над окопами. Сначала проехали первый ряд. Перенесли настил и проехали второй ряд окопов. В траншеях вперемежку с мёртвыми фашистами лежали погибшие красноармейцы. Мы похоронили наших бойцов, а немцев свалили в воронку от авиабомбы и засыпали землёй. Собрали оставшееся оружие и уцелевшие боеприпасы и двинулись дальше.
Отмахали еще пятьдесят вёрст, когда конная разведка доложила, что в овраге в семи километрах от просёлка развернут наш медсанбат. Как выяснилось, возглавлял его капитан медицинской службы Александр Константинович Зенкин 1897 года рождения. У него в подчинении было две молодые медсестры, четыре санитара-мужчины и четыре пожилых санитарки, стирающие бельё, бинты и всё остальное. Зенкин сообщил, что у него на излечении находятся 114 раненых красноармейцев, 50 из которых – тяжелые и средней тяжести ранения. Ещё он сообщил, что рядом с их лагерем находится первоклассный источник – родник, знаменитый на всю округу своими лечебными свойствами. Но при этом у доктора полная нехватка медикаментов, бинтов, и медицинского инструмента. Раненые лежат на земле, под открытым небом. Мы решили ему помочь. Перенесли лагерь на 15 километров вглубь леса, воду стали возить на подводе. Сделали большие шалаши и навесы для раненых, вместо кроватей нарубили лапник, подогнали кухню с горячей едой. Осталось подумать, где взять медикаменты. Доктор обещал, что если будут необходимые лекарства, он через неделю поставит на ноги 50 красноармейцев, а лечение других пойдёт намного быстрее.
Конная разведка доложила, что в семидесяти километрах в сторону от бетонки находится небольшой городок, где есть немецкий госпиталь. Фашистов в городе немного – гарнизон около пятидесяти солдат. За время нашего рейда по немецким тылам мои бойцы уничтожили около тридцати фашистов, завладели тремя автомашинами и восемью мотоциклами с коляской и оборудованными пулемётами МГ-34. Нашими трофеями стали также десяток велосипедов и столько же лошадей. В операции по захвату медикаментов из немецкого госпиталя я решил использовать все мотоциклы и две автомашины. В ней приняли участие 20 человек из моего отряда, те, кто хорошо владел немецким языком. Им подобрали вражескую форму и документы.
В городок мы приехали на двух грузовых автомашинах, а мотоциклы спрятали неподалеку в лесу, оставив охрану из четырёх бойцов. Офицеру на немецком пропускном пункте при въезде в город я показал документы обер-лейтенанта, объяснив, что мы едем в госпиталь за выздоровевшими солдатами, чтобы отправить их в санаторий для полного излечения. Нас легко пропустили. Немцев на КПП было всего шестеро при двух пулемётах. Их легко можно было бы перебить. Но мы не хотели поднимать шум. К тому же при бое в городе могли пострадать местные жители. Наше нападение должно выглядеть ограблением госпиталя кучкой немецких солдат с целью наживы.