Алексей Евтушенко
Вечная кровь
– Да, – сказала пани Стефа. – Дочь, – ее голос едва заметно дрогнул. – Богдана… – она взяла бокал и сделала несколько торопливых глотков.
– А если не найдете? – спросил мужчина и поднялся с кресла. – Это не вам, продолжайте.
Теперь Сыскарь увидел, что в правой руке, возле уха, он держит смартфон и, судя по чуть отстраненному взгляду, внимательно слушает какого-то собеседника.
«Но не настолько внимательно, чтобы не услышать меня».
Мужчина сделал круговой жест левой кистью. Молодой человек по имени Иван подошел к креслу и развернул его на сто восемьдесят градусов. Мужчина благодарно кивнул и уселся, продолжая держать смартфон возле уха.
– Если не найду, верну аванс. За вычетом, разумеется, накладных расходов, – ответил Сыскарь.
– Я понял, – сказал мужчина в трубку. – Спасибо, будем думать. Перезвоню.
Он выключил смартфон, положил его на столик, затянулся сигаретой и выпустил дым к потолку.
– И каков аванс? – спросил. Был он явно старше всех здесь присутствующих. Лет за пятьдесят, среднего роста, полноватый, широкоплечий, с редкими, словно прибитыми пылью, коротко стриженными волосами.
– Треть от всей суммы за работу.
– Коля… – произнесла пани Стефа.
– Подожди, Стефа.
Женщина молча налила себе воды и откинулась на спинку кресла.
О как, подумал Сыскарь, значит, все-таки, есть тут не только хозяйка, но и хозяин.
– И сколько вы хотите за всю работу? – спросил хозяин.
– Если найду за неделю или меньше, начиная с завтрашнего, дня, тридцать тысяч долларов. Аванс – десять тысяч. Если потребуется больше недели, то с каждым днем сумма будет уменьшаться на тысячу долларов. То есть, если на поиски уйдет десять дней, вы заплатите двадцать семь тысяч. Две недели – двадцать три тысячи. И так далее, вплоть до двадцати дней, когда сумма, за вычетом аванса, становится нулевой. После этого поиски прекращаются, и аванс возвращается. Или не возвращается, если есть результат. Не важно, хороший или плохой.
– То есть? – нахмурился мужчина. – Что значит, хороший или плохой?
– Он имеет в виду, что наша девочка может оказаться мертва, – сказала тихо пани Стефа. – Так?
– Увы, – кивнул Сыскарь. – Как ни неприятно об этом говорить, такое случается. Не часто. Но случается.
– Звонков о выкупе не было, – резко сказал мужчина и затушил сигарету в пепельнице.
Сыскарь едва заметно пожал плечами.
– Сима, – мужчина посмотрел на Симая.
– Что, Николай? – цыган сидел на стуле в свободной позе, забросив ногу за ногу. Только шляпу снял и держал ее небрежно за поля двумя пальцами.
– Ты уверен в этих людях?
– Как в себе, – твердо ответил кэрдо мулеса, даже сел ровнее.
– Уверенности мало, – сказала Стефа. – Нам нужно, чтобы вы нашли нашу девочку.
– Приложим все силы, – сказал Сыскарь. – Это единственное, что я могу вам обещать.
– Хорошо, – сказал мужчина после непродолжительного молчания. – Мы принимаем ваши условия. Подождите.
Он поднялся и вышел из гостиной.
– Я бы не советовала вам нарушать условия нашего соглашения, – сказала пани Стефа. – Но не подумайте, что это угроза. Просто… просто мы очень любим свою дочь, и … – она умолкла и снова припала к бокалу с водой.
«И сочтем глубочайшим личным оскорблением, если вы попытаетесь нас обмануть», – мысленно закончил фразу Сыскарь.
Вернулся мужчина и положил на стол пачку долларов.
– Ваши десять тысяч, – сказал он. – Забирайте.
– Спасибо, – Сыскарь, не считая, спрятал деньги во внутренний карман куртки. – Как я понимаю, мы начали работать?
– Да, – сказал Николай.
– Тогда у меня сразу вопрос. Ваша дочь жила с вами?
– Разумеется.
– Нам хотелось бы осмотреть ее комнату. А также посмотреть содержимое компьютера, телефона, планшета… Вообще любого гаджета, принадлежавшего ей, где есть чип и память.
– Мы уже смотрели, – сказала пани Стефа. – И очень внимательно. Увы, ничего.
– И все-таки.
– Проводи их, Стефа, – сказал Николай.
В сопровождении хозяйки дома детективы вышли в прихожую и по широкой каменной лестнице поднялись на второй этаж. Сквозь витражное арочное окно на промежуточной площадке между первым и вторым этажом лился разноцветный утренний свет.
Комната Богданы, расположенная с восточной стороны особняка, была площадью, как прикинул Сыскарь, около тридцати квадратных метров и выходила окнами и балконом в сад. Высокие потолки, тяжелые светло-голубые шторы и дорогие обои в бледно-синих фантастических цветах. Широкая деревянная кровать у стены, вычурная люстра с множеством хрустальных висюлек, зеркальный шкаф-купе, несколько полок с книгами, компьютерный стол, кресло и два стула с высокими спинками возле журнального столика. Газовый, покрытый изразцами, камин. На стене над кроватью – картина в раме. Портрет Богданы Король. Написано тщательно, даже искусно, но без художественного блеска. Умело раскрашенная фотография по большому счету. Правда, девушка красивая, ничего не скажешь. Взяла все лучшее от мамы и папы.
– Компьютер можно включить? – спросил Андрей.
– Конечно, смотрите. Там нет пароля, – ответила хозяйка дома.
– Ирина, займись.
– Хорошо.
– Почта и соцсети в первую очередь, – напомнил Сыскарь.
– Да.
– Когда вы в последний раз видели вашу дочь? – он повернулся к пани Стефе. Та негодующе дернула плечами (не понравилось слово «последний» в данном контексте, догадался Сыскарь, ничего, это по-русски, потерпит), но ответила:
– Три дня назад. Семнадцатого сентября. В первые сутки мы беспокоились, конечно, но не очень сильно. Дело в том, что накануне у нас был разговор… как бы это сказать… В общем, мы поспорили. Она требовала большей свободы, мы с отцом возражали.
– Ей было мало свободы?
– Видимо, она так считала. Мы с Николаем думали иначе.
– Подругам, друзьям звонили?
– И не раз. Никто ничего не знает. Она просто не вернулась домой. Телефон отключен и отследить его невозможно. Пробовали те, кто в этом очень хорошо понимает. Ничего. Планшет тоже был с ней… – голос пани Стефы дрогнул, она прижала ладони к лицу и заплакала. Тихо и очень-очень горько.
– Ну-ну, – Андрей осторожно подвел безутешную мать к креслу, усадил. – Мы найдем ее, обязательно. Но нам потребуется ваша помощь.
– Да, разумеется… – в руке пани Стефы невесть откуда появился платок, она прерывисто вздохнула, вытерла глаза. – Все, что вам нужно.
– Телефоны и адреса всех знакомых вашей дочери. Родственников, друзей, одноклассников – всех, кого только можете вспомнить. Подробный отчет по тому дню, когда она не вернулась домой. Где была, во сколько должна была вернуться, во что была одета, что имела с собой. Писать не обязательно, можно на диктофон. Ее фото. То, на котором она, как вы считаете, больше всего на себя похожа. Желательно на бумаге и в электронном виде. Вы сильно накануне… э-э… поспорили?
– Вы имеете в виду, не поругались ли мы?
– Именно это я имею в виду.
– Я бы не сказала, что мы поругались. Мы даже пришли к компромиссу. Раньше ей разрешалось возвращаться домой не позже одиннадцати, а теперь договорились на двенадцать. Да и вообще… Никто не хлопал дверью, не кричал и не впадал в истерику. Под конец разговора Даночка нас даже поцеловала, пожелала спокойной ночи… И утром была в хорошем настроении… – из глаз пани Стефы снова чуть не потекли слезы, но она справилась с собой, поднялась. – Извините, я пойду к себе. Приготовлю вам список знакомых и отчет о том дне и фото. Кстати, можете взять в ее компьютере, какие вам подойдут. Она… она похожа на свой портрет, – пани Стефа посмотрела на стену с портретом. – Я потом посмотрю, и мы распечатаем лучшие.
– Конечно, – сказал Сыскарь.
Когда они покинули особняк семейства Король, на часах было без четверти два. За оградой у калитки уже стоял далеко не новый, но вполне приличный на вид «форд», возле которого курил их давешний водитель. Он передал Сыскарю ключи:
– Коробка – механика. Справитесь?
– Без проблем.
– Тогда счастливо.
– И тебе не хворать.
Они уселись в машину. Сыскарь – за руль, Ирина рядом, Симай – на заднее сиденье. Двигатель завелся легко. Сыскарь тронулся с места, развернулся в конце пустой улицы и, демонстрируя хорошую зрительную память, поехал назад без навигатора.
– Какие наши планы? – спросила Ирина.
– Сначала поесть, – ответил Сыскарь. – Лично мне на голодный желудок плохо работается. Где в этом городе можно вкусно пообедать, Симай?
Цыган весело рассмеялся.
– Проще сказать, где нельзя. Давай домой, поставим машину, и я отведу вас в прелестное местечко.
– А зачем ставить машину? – удивился Сыскарь. – Пить я не собираюсь.
– Не в этом дело, – сказала Ирина. – Просто грех по Княжечу в первый день ездить на машине. Лучше ногами, больше увидишь. Да, Симай?
– Правду глаголешь, – согласился тот. – Но и по кружке-другой пива – не помешает. Пиво здесь хорошее.
– Что, неужели не хуже, чем триста лет назад? – усмехнулся Андрей.
– Если и хуже, то не сильно.
От дома на Парковой до того места, куда отвел их Симай, оказалось около двадцати минут неспешной ходьбы, и Сыскарь действительно не пожалел, что они пошли пешком. Город Княжеч был красив той старинной красотой, которую не хочется рассматривать из окна автомобиля. Узкие, запутанные, мощенные гладкой темной брусчаткой улицы. Трех-пятиэтажные дома, по одному виду которых понятно, что построены они сто, двести и больше лет назад. Арочный каменный старинный мост, переброшенный через речку Полтинка. Запах кофе, шоколада, цветов на клумбах, тонких женских духов и хорошего табака (здесь многие мужчины курили трубки).
– Странно, – сказал Андрей, когда они, перейдя реку, свернули на тенистую от уже начинающих желтеть кленов, улицу, названную в честь композитора Мусоргского. – Слышал, что Княжеч похож на Питер. По-моему, совершенно не похож. Мне сначала показалось, что, скорее, некоторые старые районы Москвы напоминает. Замоскворечье, арбатские переулки… Но сейчас вижу – нет. Совсем другое.
– Конечно, другое! – живо поддержал разговор Симай. – Москва – какая была, вспомни? Избы да изредка усадьбы. Плетни, заборы. Петухи кричат, свиньи в лужах валяются. Каменных домов – раз-два и обчелся. Тротуары хорошо если деревянные… Деревня, одним словом. Только большая – пока из конца в конец пройдешь, три раза напьешься, пять подерешься, два протрезвеешь, семь охренеешь. А тут и триста лет назад сплошь каменные дома стояли вдоль улиц. Хотя город был гораздо меньше. Здесь, где мы сейчас идем, уже поля начинались. То есть, это я к чему? Не могут быть похожи города, которые росли совершенно по-разному.
– Ого, – сказала Ирина. – Да ты, Симай, гляжу, знатоком архитектуры и градостроительства стал?
– А то, – важно сказал цыган и, не выдержав, рассмеялся. – Просто у меня память хорошая. Тут недавно как раз один знаток при мне рассуждал на эту тему – о схожести и различиях между Москвой и Княжечем. Я и запомнил. К слову, вы знаете, что у них один небесный покровитель?
– Святой Георгий, что ли? – спросил Андрей.
– Он самый… Так, вот мы и пришли.
Сыскарь поднял голову. Они стояли напротив трехэтажного дома, часть первого этажа которого и открытая веранда рядом, были заняты кафе-рестораном. «Под нашей горой», – было написано на вывеске крупно. И ниже, по-польски, мельче: «Pod naszą górą».
Глава 3
Погоня
Домой я возвращался поздно. Сначала задержался в редакции, чтобы подготовить в завтрашний номер «подвал» о доблестной работе полиции по обезвреживанию шайки грабителей. Эти стервецы действовали в районе Старого парка. Используя велосипеды, которые за последние пару лет вошли в Княжече в большую моду, они навострились на ходу вырывать у прогуливающихся дам ридикюли и сумочки, после чего налегали на педали и мгновенно скрывались из виду в глубине извилистых парковых дорожек и тропинок.
Потом зашел поужинать в «Веселый метранпаж» и застрял там, зацепившись языком с коллегами из других газет. Обсуждали, понятно, убийство на улице Кожевников. Днем мне не хотелось этого делать, но сейчас, после выхода номера, почему бы не насладиться минутой славы? Пусть и приправленной изрядной долей зависти, куда ж без этого.
Пьян я не был (двести граммов шустовского коньяка под жареные колбаски с пюре и салатом, да, да, знаю, что так коньяк пить не принято, но мы, репортеры, ребята без новомодных психологических комплексов, так что пьем спокойно), однако находился в том приподнятом настроении, когда свои физические возможности оцениваешь несколько выше, чем они есть на самом деле. И вообще готов на подвиги.
На Заворотной улице, по которой удобнее всего пройти к моему дому, людей и днем-то мало, а уж ночью и вовсе встретить кого-то – большая редкость. Магазинов и питейных заведений здесь нет, а жители – в основном, мелкие буржуа – спать ложатся рано. Поэтому я невольно обратил внимание на человека, который сначала шел мне навстречу по другой стороне, а затем свернул в подворотню. Она же «брама», как обычно говорят в Княжече, используя польское слово. Человек этот, в длинном темном плаще и широкополой шляпе не прошел во двор, а остановился под арочным сводом брамы, прислонившись к стене и почти скрывшись от любопытных глаз в густой темноте.
Не задумываясь, что и зачем делаю, подчиняясь внезапному импульсу, я свернул в похожую браму на своей стороне улицы, прошел вглубь, затем тихо вернулся, остановился в точно такой же густой ночной тени, в которой прятался незнакомец, и постарался в ней раствориться.
Так прошло с четверть часа. Думаю, если бы не шустовский коньяк и жажда подвигов, мне бы и в голову не пришло поступить подобным образом. Стоит себе человек в браме и стоит. Мало ли. Может, женщину ждет. Сейчас она спустится к нему, и они… Что? Пойдут гулять по ночному городу? Или к нему? Почему тогда он не поднялся прямо к ней? Там муж или дети? Странно. Как и то, что я вообще задаю подобные вопросы, а не иду домой… И это не вор-домушник. Те приступают к работе позже, часа в два-три ночи. Кто тогда? Будь я проклят, если не узнаю!
В конце концов, как считают многие, я лучший репортер в городе и намерен всячески поддерживать свое реноме. Потому что если его не поддерживать, то место быстро займет кто-нибудь другой, и тогда попробуй, отвоюй обратно. Да, я честолюбив. И любопытен. И люблю, когда мне хорошо платят за хорошо сделанную работу. Моя работа бывает опасной, как, например, теперь? Да, бывает. Но репортер, который не умеет рисковать и, главное, не чувствует, когда рисковать необходимо, может прощаться с профессией и переходить в те же метранпажи…
Наконец тень в тени шевельнулась. Скользнула вглубь подворотни и словно провалилась в стену. Ясно, поднимается по лестнице, больше ему некуда деться. Что делать? А, была не была. Иначе и ввязываться не стоило.
Выйти из брамы – две секунды. Пересечь улицу – три. Еще три, и я уже в другой браме, у лестницы, ведущей на второй этаж и выше.
Незнакомец поднимался очень тихо, но я все-таки улавливал едва слышное поскрипывание деревянных ступеней и старался идти за ним шаг в шаг, чтобы наши скрипы совпадали. На лестнице было темно. Электрическое городское освещение еще не добралось до улицы Заворотной, а управляющий, видно, экономил на газе. Тот, за кем я шел, не зажигал ни фонаря, ни спички, ни свечи. Только луна, вынырнувшая из-за туч, давала скупой намек на свет, проникающий в узкое грязноватое окно на лестничной площадке. Но и этого намека мне хватило, чтобы снизу бросить взгляд на незнакомца, когда он остановился ненадолго на площадке между вторым и третьим этажом. Остановился и прислушался. Теперь я заметил, что на нем, кроме длинного плаща и широкополой шляпы (в каком-то смысле мы были одеты похоже), еще и черные перчатки. И он был явно выше меня ростом.
Незнакомец двинулся дальше и остановился на площадке третьего этажа. Теперь я был абсолютно уверен, что дело нечисто. Мало того – опасно и даже, вероятно, очень опасно. Но отступить уже не мог. Характер и азарт не позволяли. Ну и шустовский коньяк.
На площадку выходило две двери. Незнакомец подступил к левой. Замер. На грани слышимости щелкнул замок. Сначала один, потом второй. Ключ или отмычка? Неважно. Хозяева так не входят. И это, как я уже решил, не вор. Или все-таки вор? Закроет обратно двери на замок или нет? Хозяин бы закрыл. И вор тоже, но лишь в том случае, если бы знал, что в квартире никого нет.
Не закрыл.
И тут я впервые осознал, что оружия при мне нет. Револьвер лежит дома, а в кармане только перочинный нож, который я всегда ношу с собой. Правда, лезвие в нем отточено до бритвенной остроты и стопорится, но против серьезного противника это слабоватый аргумент. Впрочем, как применить. К тому же отступать поздно. Если там, за дверью, спящая большая семья, подобная той, о которой мне пришлось писать сегодня утром… Нет, господа, дети не должны умирать, тем более такой жуткой смертью. Кто угодно, только не дети.
Стараясь не думать ни о чем, чтобы окончательно не испугаться, я быстро поднялся по лестнице и проскользнул в квартиру. И тут же увидел справа распахнутые двери в спальню и тень (плащ и шляпа) на паркете от неверного лунного света.
Он уже был в спальне, склонился над спящей парой (мужчина и женщина, я успел заметить длинные волосы, разметавшиеся по подушке), и мне стало ясно, что ждать больше нельзя.
Как он почувствовал мое движение? Не знаю, но почувствовал. Мгновенно обернулся и выбросил кулак, затянутый в черную перчатку, навстречу моему броску.
Встречный удар – ошеломляющая штука, поскольку скорости – в данном случае моей головы и его кулака – складываются, и энергия удара получается гораздо выше, чем если бы голова оставалась на месте, а двигался только кулак.
В правом глазу полыхнуло огнем, и я с грохотом рухнул на пол, кажется, сломав по дороге случайно подвернувшийся стул.
– А-а-а! – завизжала тут же проснувшаяся женщина. – Помогите-е! Воры-ы-ы!!! Убивают!!!
Хорошая реакция, молодец. Но у меня тоже неплохая. Удар был силен, однако сознания я не потерял и успел заметить, как чужие плащ и шляпа исчезли в проеме двери, а посему с низкого старта кинулся вслед. Очень хотелось догнать гада и проверить, как держит удар он. И очень не хотелось объяснять перепуганной семье обывателей, почему известный репортер уважаемой городской газеты оказался посреди ночи в их квартире. Ладно, не посреди, в начале. Но все равно не хотелось.
Четыре лестничных пролета я преодолел в четыре прыжка. Но мой противник, видимо, в два, потому что уже выскочил на улицу, в то время как я только-только пересекал двор.
Никогда не встречал столь быстрых. Я выкладывался на полную, но не мог сократить расстояние между нами ни на шаг. Так мы и мчались по пустому ночному городу – две молчаливые безумные тени в плащах и шляпах, и только бешеный стук наших каблуков метался эхом между домами.
Знакомая пролетка вывернула из-за угла как раз в тот момент, когда я начал терять дыхание и отставать. Очень вовремя! У меня еще хватило сил, чтобы вскочить на подножку:
– Достань его, Рошик!
– Сделаем, господин Ярек, не уйдет! – весело оскалился лихач с улицы Глубокой и пустил лошадь в галоп.
Я повалился на сиденье, с хрипом глотая воздух. Кажется, пришло время серьезно задуматься о поддержании физической формы. Стареешь, Ярек? Сначала в морду безнаказанно получил, а потом потерпел явное поражение в спринтерском забеге. А ведь на городских играх три года назад пятое место в фехтовании взял. И четвертое на ринге. В своей весовой категории, понятно. А когда последний раз тренировался? М-да.
Подкованные копыта лошади высекали из брусчатки искры, дважды свистнул кнут, подгоняя и без того резвое животное, но догнать незнакомца не получалось – он мчался, словно чемпион мира. Да нет, куда там чемпиону – быстрее! И скорости не снижал, его плащ по-прежнему мелькал далеко впереди.
– Кто это?! – обернулся ко мне Рошик. – За кем мы гонимся, за чертом?!
– Быстрее можешь? – только и спросил я. – Дам на водку – хоть залейся, если догонишь.
– Я не пью, – бросил молодой лихач, привстал, по-разбойничьи свистнул и крикнул голосом, в котором удивительным образом слились жесткий приказ и нижайшая просьба. – Нажми, Гамма!! Давай, родная, давай!!
И лошадь с музыкальным именем Гамма дала. Вцепившись в поручень, чтобы не вылететь из коляски, я видел, как мы выиграли сначала пять метров, потом десять, пятнадцать…
– Дав-вай!!! – надрывался Рошик.
Мы бы догнали его.
Но тут город закончился, и начались предместья. С мощеной улицы, на которой хоть и редко, но попадались зажженные газовые фонари, небывалый бегун свернул на ухабистый грунтовый проселок, наполненный густой ночной тьмой, словно душа алкоголика похмельем, и мой возница сначала придержал лошадь, а затем, когда проселок разделился на два рукава – широкий и узкий, и вовсе остановился.
– Все, пан Ярек. Приехали.
– Что случилось?
Но я уже и сам понял – что. Лошадь у Рошика была хорошая, но уже не первой молодости, и эта бешеная скачка могла ее убить. Мой новый знакомый жалел животное, и правильно делал. В конце концов, Гамма его кормила, а что мог предложить я, кроме сомнительной славы?
Я знал это место. Впереди – там, куда по узкой дорожке рванул злоумышленник, был овраг, который местные жители называли Волчьим. По дну бежал ручей, затем впадающий в Полтинку, а через сам овраг был переброшен деревянный мост. Сразу же за оврагом стеной чернел лес.
Это было чистым безумием, но остановиться я уже не мог.
– Жди здесь! – я соскочил с пролетки.
– Господин Ярек!
Я обернулся.
– Возьмите!
Он бросил мне темный продолговатый предмет. Я машинально поймал и тут же опознал в предмете классический обрез двустволки – с укороченными не только стволами, но и прикладом. Ай да Рошик…
– В левом – дробь, в правом – жакан!
Благодарить моего добровольного помощника – или сообщника? – не было времени, я уже бежал по узкой дорожке к оврагу.
Темный силуэт в плаще и шляпе мелькнул на другой стороне оврага и, свернув с дорожки, кинулся вверх по склону, к лесной опушке. Было заметно, что эта бешеная гонка, не прошла для него даром, сил поуменьшилось, и двигался он не так фантастически резво, как вначале. Как вполне обычный человек двигался, причем человек уставший.
Я не отставал, надеясь, перехватить его прежде, чем он скроется в лесу. Однако не успел. Бегали когда-нибудь за кем-нибудь по ночному лесу? Не приведи Господи. Без глаза остаться – раз плюнуть. Хорошо хоть там было подобие тропинки, по которой и двигался незнакомец. А я – за ним, ориентируясь больше на треск веток под ногами. Этот пригородный лес под названием Горькая Вода был известен всякому княжечу или, как последнее время модно стало говорить, княжечанину. Он начинался сразу за северной окраиной города и через несколько километров переходил в дремучую чащу Черногорского лесного массива, где до сих пор водились волки и медведи. Горожане не любили сюда ходить. И Горькая Вода, и, тем более, Черногорье пользовались дурной славой. Здесь часто пропадали люди. Бывало, их находили. Но мертвыми чаще, чем живыми, а то и не находили совсем. Даже следов. Каких только слухов и легенд – от более-менее правдоподобных до совершенно невероятных – не ходило об этих местах! Говорили (и это было правдой), что здесь было логово знаменитого кровавого разбойника позапрошлого века Федьки Шестипалого, который никогда не оставлял свидетелей. Рассказывали про волков-обортней и ведьм, которые чувствовали себя здесь, как дома. Про гигантских летучих мышей, сосущих человеческую кровь. Леших и русалок, не оставляющих заблудившемуся человеку ни единого шанса… Всего не перечислить.
Но мне было не до суеверий и страхов. Я, что называется, вошел в раж, а заряженный дробью и жаканом обрез придавал уверенности. Впереди смутно замаячил просвет, и мы выскочили на обширную поляну, посреди которой росли два дуба, похожие друг на друга, как братья-близнецы. Тучи разошлись, и в лунном свете я увидел, что от незнакомца меня отделяет не более пятнадцати шагов. «Можно стрелять», – мелькнула мысль. Но только мелькнула. Я знал, что не выстрелю в безоружного. Да и с какой стати? Я не представитель закона, а все мои подозрения – это только подозрения…
И тут незнакомец резко остановился и обернулся, вскидывая правую руку. Кочка, за которую зацепился ботинок, спасла мне жизнь.
– Да-нн! Да-нн! – дважды сверкнул огонь в его руке, но я уже падал, и обе пули прошли мимо.
Не часто в меня стреляли в моей молодой жизни. Но – бывало, бывало. Наш город бандитским назвать нельзя, это не Одесса или, скажем, Ростов-на-Дону, где криминальный элемент чувствует себя вольготно в силу исторических причин. У нас даже ярко выраженных воровских районов, навроде московской Хитровки или варшавской Stara Praga, нет. Зато оружие – в свободном хождении. Опять же в силу исторических причин. У любого уважающего себя горожанина найдется дома ствол. Чаще всего гладкий, но и нарезных хватает. А там, где у людей в руках оружие, там оно чаще всего и стреляет. Возьмите те же Североамериканские Соединенные Штаты. Так что у княжечей, можно сказать, выработался рефлекс: нет с собой ствола – лежишь и не высовываешься, когда в тебя палят, а есть – шмаляешь в ответ.
Я и шмальнул.
Все-таки обрез охотничьего ружья – страшная вещь. На небольшом расстоянии, разумеется. Промазать я не мог и не промазал. От резкой отдачи заныло плечо. Грохот двойного выстрела ударил по ушам, остро запахло сгоревшим порохом. Тело незнакомца отбросило назад, он упал, затем вскочил, шатаясь, сделал еще несколько шагов, затем остановился, качнулся и ничком рухнул в траву. Точно посередине между двумя дубами.
Я полежал еще немного, ожидая пока мои зрение и слух придут в норму, затем встал и пошел к дубам. Трава – там, где свалилось тело, не шевелилась. Готов? Замедляя шаг, приблизился. Так. Вот здесь он рухнул, точно. И где же он?
Тела не было.
Примятая трава была, а тело, ее примявшее, отсутствовало. Уполз? Но где тогда следы? Трава на поляне довольно высокая, было бы видно. Нет, не видно. Ноль. Я сжег несколько спичек и внимательно осмотрел место падения – даже крови нет.
Но я ведь в него попал, верно? Или все-таки промазал, а он, притворившись раненым и даже убитым, разыграл спектакль?
Но – как?
Я поднял голову, всматриваясь с темную массу кроны сначала одного дуба, потом второго. Невозможно. Нижние ветви высоко, не допрыгнуть. Да и заметил бы я. Трижды обошел оба дуба, осматривая каждую пядь земли и с каждым разом увеличивая радиус. Нет тела, хоть ты что делай. Но ведь так не может быть! Я в него попал, сам видел. Шестнадцатый калибр, между прочим, не шутка. И где тело?
Остановился, прислушался. Что-то изменилось. Неуловимо, едва-едва, но – изменилось.
Я поднял голову к небу. Вроде бы то же ночное небо с клочьями облаков, подсвеченными стареющей луной. Но в запахе осенней мокрой листвы теперь чуялось еще что-то. Похоже на дым, но не от костра… Нет, не пойму. Слишком слабый запах.
Стоп. А это что?
На юге – там, где начинался город, ночное небо явственно подсвечивалось заревом. Словно там, за деревьями и оврагом, что-то горело. Но не огонь. Видел я однажды зарево от горящего пятиэтажного жилого дома. Не похоже. Цвет другой. И вообще…
Или все-таки пожар? Ладно, разберемся. Я огляделся еще раз и, как был, с обрезом в руке, пошел обратно.
Прошел через лес, прикрывая глаза от веток, выбрался на опушку. Зарево на юге стало ярче. Возник и пропал в отдалении шум мотора. Затем еще один. И еще два подряд. Четыре авто практически одновременно? Очень странно. Тут один-два мотора за день в городе встретишь – уже удивишься.
Я ускорил шаг. Дошел до оврага и остановился, теперь уже в полном недоумении. Овраг исчез!
И овраг, и деревянный мост через него. На их месте тянулась широкая дорожка, посыпанная чем-то вроде кирпичной крошки. Но главное – дальше, где начиналось шоссе, по которому мы с Рошиком примчались сюда, горели – не сойти мне с этого места! – электрические фонари. Несколько штук в ряд по обеим сторонам. И кроме этого я видел такой же электрический свет в окнах. В окнах домов, которых, могу в этом поклясться кому угодно и чем угодно, здесь никогда не было. Что за черт?!
Не могу сказать, что я запаниковал, но стало как-то сильно не по себе. Хмель с меня слетел давно, и я не мог отнести то, что было у меня перед глазами, на шустовский коньяк. А что это тогда – сон, галлюцинация, помрачение рассудка?
На всякий случай ущипнул себя за руку. Видение не исчезло. Надавил пальцем на глазное яблоко. Ближайшее ко мне желтое электрическое пятно окна на третьем этаже не существующего ранее дома раздвоилось.
Значит, не галлюцинация.
Оставалось надеяться на помрачение рассудка, но здесь уже ничего поделать было нельзя. Если я сошел с ума и все это лишь плод моего больного воображения, то так тому и быть. Потому что чувствую я себя совершенно здоровым. Как в физическом, так и в психическом плане. Возбужден немного, но это и все. А кто бы не возбудился на моем месте? Сначала бешеная гонка по ночному Княжечу с последующей стрельбой, теперь это.
Сверху загудело.
Я поднял голову. Надо мной в ночном небе с севера на юго-восток двигалось три огня. Каждый – в вершине треугольника. Два красных и один белый. При этом красные ритмично мигали.
Аэроплан?
В жизни не видел таких колоссальных аэропланов. Даже на фотографических снимках и в синематографе. Собственно, чаще всего только на снимках я их и видел. По-настоящему – лишь однажды, в мае этого года, когда в Княжеч приезжал знаменитый Сергей Уточкин и демонстрировал восторженным горожанам полеты на своем «Фармане-IV», хрупком и неуклюжем, похожем на летающую дачную мебель.
И потом – какой аэроплан ночью?
Продолжая сжимать в руках обрез, я выбрался на дорогу, под свет ослепительно-ярких электрических фонарей. Кажется, только дорога и не изменилась – тот же поворот к городу впереди, та же брусчатка на шоссе. Я чуть подумал, засунул обрез сбоку под ремень стволами вниз так, чтобы он не мешал ходьбе, застегнул плащ и направился по дороге к городу. Пришла мысль, что, возможно, стоит постучаться в какую-нибудь дверь, но… Что я скажу тем, кто мне откроет? Извините, я, кажется, сошел с ума и не понимаю, где нахожусь? Нет, надо было разбираться самостоятельно.
Сзади раздался негромкий, но нарастающий шум мотора, и я, хоть и шел безопасно по обочине, поспешно шагнул в сторону. Мимо на немыслимой скорости, – как мне показалось, не менее пятидесяти, а то и шестидесяти километров в час, промчался автомобиль. Это был точно автомобиль, насколько я успел разглядеть. Горящие фары, четыре колеса.
Но матерь божья, до чего же необычный!
Приземистый, обтекаемый, со сплошной, как мне показалось, металлической крышей! Он промелькнул мимо, словно призрак, и скрылся за поворотом дороги впереди. Я внутренне сжался, ожидая визга тормозов и звука удара, но не дождался. Значит, шофер-самоубийца все-таки справился с управлением. Однако если он и дальше будет гонять по улицам на такой скорости, то очень скоро или убьется сам, или убьет кого-то другого. Я постоял, переводя дух, и двинулся дальше.
