Алексей Албаров
Труфальдина с Лиговки
Часть II. Война
В мае 1941 года папу перевели на работу в министерство, он уехал в Москву. В начале июня мама с братом и сестрой тоже перебрались в Москву, Борису надо было сдавать вступительные экзамены в МГУ. Отец договорился с горсоветом, за нами оставили одну комнату в квартире, чтобы я могла окончить театральное училище.
Экзамены за второй курс уже сдала, но пока не уезжала к своим в Москву. Курсантов еще не отправили в летние лагеря, поэтому задержалась в Ленинграде, надеясь в воскресенье встретиться с Сережей.
Все наши планы изменились 22 июня 1941 года. Я кинулась к летному училищу. Мне удалось перекинуться несколькими словами с Сережей. Их должны были перевести на ускоренную программу и вскоре досрочно выпустить офицерами.
Затем в свое театральное училище, там собрались те из нашей группы, кто еще не уехал из города, чтобы обсудить, что делать.
Некоторые говорили, что надо подождать, другие, что надо сформировать артистические бригады, часть ребят настаивала, что надо идти на фронт, кем пошлют.
Мы договорились на следующий день пойти в военкомат.
На следующий день встретились у военкомата, правда, треть тех, кто собирался, не пришли. Пришло девять ребят и двенадцать девушек. Ребят почти всех отправили на комиссию, а девчонок просто начали прогонять. Мы не уходили, офицер распорядился собрать с нас заявления с просьбой зачислить в армию и направить на фронт.
Написали заявления, большинство считало, что заявления взяли, чтобы от нас отвязаться. На следующий день мы опять ходили по разным учреждениям. Тем более мой Сережа будет громить врага, а я что? Нет, добьюсь, но нам всюду отказывали. Да еще и ругали: «Без вас дел по горло, а тут еще вы крутитесь под ногами».
Глава 1. Разведшкола
Назавтра все повторилось, поэтому я очень удивилась, когда вечером, вернувшись домой, обнаружила повестку в военкомат.
У военкомата собрались десять наших девушек, нас по очереди вызывали на собеседование. После собеседования восемь из нас получили направление на медкомиссию, был указан адрес поликлиники, куда надо было явиться для прохождения комиссии.
В поликлинике было очень много народа, но Алевтина выяснила, что мы идем отдельным списком, а не в основной очереди. Около 12 часов мы уже прошли комиссию, всех признали годными к службе в армии. Капитан раздал нам повестки с указанием, куда надо прибыть завтра, в 09:00, объяснил, что брать с собой ничего не нужно, нам выдадут все, что положено.
Утром мы собрались во дворе одной из школ, через полчаса приехал автобус, начали выкликивать фамилии. Выкликнули двух наших девушек и пригласили в автобус.
Потом подъехала полуторка, картина повторилась, но, кроме тех двух, никого из наших девушек не вызвали.
Затем опять автобус, тут выкрикнули нас – меня, Алевтину, Наташу и еще двух девушек из училища, вместе с еще пятью другими девушками посадили в автобус с зашторенными окнами. Ехали часа три.
Вышли из автобуса в парке у какого-то старого особняка. Позже узнали, что это была бывшая барская усадьба, которую отдали военным, в последнее время в ней был дом отдыха для офицеров.
Все вещи у нас забрали, а нас отправили в душ. Кроме меня еще у трех девушек были крестики, их разрешили оставить. После душа выдали белье, форму и сапоги, по коробке со всякой мелочевкой. Достали наши вещи, разрешили забрать книги, расчески, зубные щетки и еще кое-какую мелочь. Покормили, отправили в казарму спать.
Утром построение, зарядка, завтрак.
После завтрака нас построили и объявили, что мы теперь курсанты диверсионно-разведывательной школы, из нас будут готовить диверсантов для борьбы с немцами на временно оккупированной ими территории.
Меня это сообщение обрадовало, это было так романтично. Вспоминала Виталия Баневура («Красных дьяволят»), Аркадия Гайдара (его «Р.В.С.») и еще что-то про разведчиков.
Нам объявили, что мы – десять человек, образуем отделение. Над нами поставили еще одну девушку – Галину, командира нашего отделения. Жили мы в двух комнатах: в одной пять коек, в другой шесть.
Началась общая подготовка, интенсивная физическая и строевая. Первую неделю единственной мыслью было где-нибудь прилечь и заснуть. Все мышцы болели. Потом ничего, втянулись.
Нас всех готовили для разведывательно-диверсионной работы в полевых условиях. Кроме физической подготовки обучали владению оружием: винтовкой, карабином и револьверами. Первое время учили только разбирать и собирать оружие, чистить его.
Знакомили с поведением в лесу, как в нем ориентироваться, благо на территории был достаточно большой участок леса. Особо за ним не следили, поэтому он вполне мог сойти за дикий лес.
Через неделю нашу Наташу назначили помощником командира отделения.
Начались занятия по подрывному делу, первоначально изучали виды взрывчатки, виды мин, взрывателей и общую теорию взрывного дела. В лесу учились выживанию и маскировке.
Через два дня на третий начали ходить на полигон, примерно в четырех километрах от школы, начались стрельбы. Кроме того, по дороге на полигон было поле, на котором нас учили поведению на открытой местности, способам маскировки и передвижения.
В конце второй недели нас начали знакомить с радиоделом, устройству и работе на рации «Белка». Учили азбуку Морзе. Начались занятия по рукопашному бою.
На пятнадцатый день пребывания в школе был торжественный день, мы принимали присягу.
Вскоре начались изменения. Курсантов в школе прибавилось, за усадьбой в саду установили палатки, в них вынесли кровати из комнат, а в комнатах устроили двухъярусные нары. Наше отделение теперь помещалось в одной комнате.
Привезли новое оружие, наши автоматы, пистолеты ТТ и пулеметы Дегтярева, а также немецкие винтовки, автоматы и пистолеты.
Появились новые инструкторы, начались собеседования. Потом перед строем курсантов зачитали приказ по школе: создавались два новых подразделения по подготовки разведчиков и радисток.
Через две недели снова произошли изменения. Нас распределили по трем основным направлениям: для нелегальной работы в городских условиях на территории, занятой врагом, разведывательно-диверсионной деятельности и радисток.
Мы с Алькой попали на городское направление, а Наташа осталась на разведывательно-диверсионном отделении, ее назначили командиром отделения. Теперь у нее один треугольник в петлицах.
Многие занятия шли совместно. Часть радисток готовили для работы в городских условиях, их тоже совместно с нами учили устанавливать слежку и уходить от нее и многим другим вещам. Все проходили азы диверсионной деятельности, обращению с оружием, поведению и маскировке в лесу, обращению с взрывчаткой и полевой разведке. Также изучали целый ряд общих вещей, таких как отличие родов войск, виды немецкой формы и знаков различия, разновидности немецкой техники и прочее.
Были и отличия. В конце 80-х годов нравы в СССР существенно упростились, в частности одно время была мода носить значки со всякими идиотскими надписями, в том числе «тренер по сексу». А вот для многих из нашей группы в 41-м стало неприятным известие, что придется пройти подготовку по этому самому сексу. Несколько девчонок вообще захотели перевестись в диверсанты, их такому учить не собирались. Собрали комсомольское собрание, отношение было разное, даже чуть не дошло до драки, когда одной девушке, активно объяснявшей, как это необходимо, другая сказала:
– А тебе зачем, ты и так уже со всеми мужиками в лагере переспала.
Обсуждай не обсуждай, но как потом сказал Шурик в фильме Гайдая: «Надо, Федя». Так нам и сказали: «Вы теперь люди военные, приказ обсуждению не подлежит».
Меня некоторое время даже мучил вопрос, следует считать «тренера по сексу» моим вторым мужчиной или нет и не есть ли это измена Сереже.
Главное – мы боялись, что война закончится, и мы не успеем на нее. Но война продолжалась, более того, вести с фронтов приходили все хуже и хуже.
Глава 2. Новое направление
В школе появились новые преподаватели и инструкторы. Опять начались собеседования и тестирования, новые медицинские обследования. Нас отвезли в военный госпиталь, предупредили, что это специальные тесты и ощущения могут быть необычными и даже неприятными. Ощущения от анализов действительно были необычные, более того, все проспали почти сутки, а я и еще две девчонки и того больше.
Часть девушек куда-то увезли, в том числе Альку. Меня тоже хотели отправить с той же группой, но затем включили в другую вновь сформированную отдельную группу. В нее вошли девчонки из нашей группы и из группы радисток. Дополнительно начали изучать скорописи и тайнописи, тренировали память. Серьезно начали изучать немецкий язык, в том числе учили различать диалекты. Учили ориентироваться в темноте методом прослушивания соседних помещений и развивали многие другие навыки.
В конце июля меня вызвали в медпункт школы, сказали, что надо искупаться, потом сделали укол. И велели пройти в соседнюю комнату. Там стояла кушетка, голова закружилась, я села на нее. Мне что-то надели на голову, кто-то стал меня ласкать, на меня волнами накатывало возбуждение, а затем я провалилась в сон.
Через некоторое время я проснулась или пришла в себя. Мне начали задавать вопросы, я отвечала вначале медленно, растягивая слова, делая большие перерывы между ними, постепенно речь становилась более бойкой и связной. Скоро я уже отвечала на вопросы в нормальном темпе.
– Молодец, девочка, – сказал инструктор.
Тогда до меня дошло, что мы с ним разговариваем по-немецки. Я и до этого хорошо знала немецкий, но не в совершенстве, сейчас общалась абсолютно свободно, более того, у меня появился диалект, характерный для жителей Пруссии. Что меня еще удивило, он меня расспрашивал о немецком городе, в котором я не была, раньше о нем даже не слышала, а сейчас рассказывала про этот город, более того, в памяти всплывали картины улиц города, мелькали какие-то лица.
На следующий день после завтрака мне дали одежду – какую-то странную, типа ночной рубашки до колен, но из плотной материи. Мы вышли и сели в автомобиль, когда мы поехали, я заснула. Когда проснулась, автомобиль стоял. Подошел человек и позвал меня с собой. Он подвел меня к входу в какой-то подвал и сказал: «Идите вниз». Я открыла дверь, вошла, коридор был слабо освещен. Кто-то начал задавать вопросы, я так и не поняла кто, отвечаю я или ответы берут прямо из головы. Через некоторое время я опустилась на песок, насыпанный на полу, и заснула. Когда проснулась, то не могла понять, где я. Потом встала, пошла по коридору. «Не туда», – слова как будто прозвучали прямо в голове, я повернула в другую сторону. Так несколько раз уточняли маршрут, пока я не подошла к двери, открыла ее и вышла на лестницу, поднявшись по ней, оказалась в комнате. В комнате за столом сидел мужчина. Он спросил, как я себя чувствую. Хотя я была какая-то заторможенная, ответила, что чувствую себя нормально.
Мужчина позвал меня с собой, мы вышли на улицу и сели в автомобиль. Через полтора часа подъехали к школе. За время поездки я полностью пришла в себя. Выяснилось, что в школе я отсутствовала двое суток.
Начались занятия по тренировке памяти, она и раньше у меня была хорошая, я помнила много стихов, партитуру музыкальных произведений. Теперь приходилось делать другое: давали лист, сплошь заполненный текстом, его надо было прочитать и затем воспроизвести. Начинали с того, что давали прочитать три раза, потом два раза, а затем надо было воспроизвести после одного прочтения, увеличивали количество листов. Учили быстро писать, надо было воспроизвести на бумаге текст, причем не только текст, а схемы, чертежи, карты с нанесенными на них знаками. Работали со схемами и картами, их тоже надо было запомнить и воспроизвести.
Многим девушкам воспроизведение схем и топографических карт давалось с трудом. Мне помогло старое увлечение моделями одежды, в тот период я не только научилась рисовать модели и схемы раскроя материала, но и просто много рисовала. Учили пользоваться и специальными фотоаппаратами. Кое-кто даже начал задавать вопрос, зачем надо восстанавливать материал по памяти, если его можно сфотографировать, последовал ответ, что не всегда можно пронести фотоаппарат.
Прошли две недели занятий по тренировке памяти, меня удивляло, что порой я вспоминала вещи, которые не могла знать, это было полезно для работы, но странно. Я уже могла воспроизводить до десяти страниц текста со схемами и картами, чертежами и рисунками.
Обострились некоторые чувства и даже предчувствия.
Учеба проходила в сжатые сроки, гоняли нас по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Середина августа, подготовка должна была длиться еще месяц или два. Для меня все закончилось быстрее, чем для других из нашей специальной группы. Мне сказали, что есть возможность внедриться в очень перспективное место, так как я одна из лучших в группе, кроме того, учитывая мое театральное образование, решили забросить меня. Следующие две недели меня готовили уже к конкретной ситуации, я должна была добраться до города Баробск и в нем устроиться в театр.
Шла подробная подготовка легенды, забрасывать меня должны были под собственным именем, поэтому надо было проработать, как оказалась на оккупированной территории, маршрут, по которому добралась до Баробска. Сам город, план Баробска. Документы и деньги, которыми пользовались на оккупированной территории, где получила первичные оккупационные документы, где их мне поменяли. Объяснить, почему пришла именно в Баробск. И еще множество всяких мелочей, на которых чаще всего и сыпались разведчики.
Глава 3. Баробск
Уже больше двух месяцев идет война. Мы вылетели на самолете, приземлились на площадке, обозначенной кострами. Потом марш-бросок. Заночевали в деревне, дальше с сопровождающим ехали на телеге. Через три дня мы добрались до небольшого города.
Мы – это я и Олеся, по легенде, моя подруга по Питеру. Хотя познакомились мы только в разведшколе, она проходила подготовку в отделении радисток. По легенде, родители Олеси пригласили меня, горожанку, отдохнуть в селе, в которое мы приехали перед самой войной. Так как немцы продвигались в Белоруссии очень быстро, то мы оказались на оккупированной территории. Затем в селе появились полицейские преимущественно из западных областей, вошедших в состав СССР после раздела Польши. Среди них много националистов, они убили в селе семью этнических поляков, да и к русским отношение у них плохое. Более того, существует угроза даже для Олеси, так как у нее питерская прописка. Поэтому мы перебрались в районный центр, это и есть тот небольшой город. В нем живет дядя Олеси, он служит у местного бургомистра. Дядя обещал выправить нам оккупационные паспорта – аусвайсы. Но если к Олесе отношение жены дяди еще терпимое, то ко мне значительно хуже, лишний рот никому не нужен.
Баробск – областной центр, там выпускают газету на русском языке. Дядя передаст мне газету «Баробские новости», в которой напечатана статья о театре. Если что, показать, откуда про театр узнала. Решила попробовать устроиться в театр, благо к этому времени оформили аусвайс.
Добрались до дяди Олеси, за пару дней он оформил аусвайс, помог найти попутчиков до Баробска.
Вот я в Баробске, добралась до конспиративной квартиры, ее хозяйкой была учительница. Она жила с матерью и двумя детьми. Ее паренек проводил меня к Ане, которая должна была поддерживать со мной связь. Она работала в кафе неподалеку от театра. Поэтому с ней легко было связаться. Ко мне также мог подойти связной, у него должен быть специальный знак, кроме того, он должен был назвать пароль.
На следующий день меня отвели на квартиру к девушке, которая работала в театре, она повела меня знакомиться с начальством.
По дороге она рассказала, что до войны в Баробске было два театра: драмтеатр и театр юного зрителя. С приходом немцев была создана объединенная дирекция театров и студий. В драмтеатре в основном шли концерты, пытались ставить и спектакли, ТЮЗ переориентировали на легкий жанр, оперетты, водевили и концерты в основном в таком же жанре.
Кроме двух театров еще были места, где проходили выступления. Наиболее известной площадкой был «Супер Сузи», бывший Дворец культуры какого-то завода, при нем немцы даже завели собственный кордебалет. Были еще большие площадки, но, что они собой представляли, девушка не знала.
Меня принял заместитель директора объединенной дирекции театров Корней Степанович, он сказал, что им нужны симпатичные девушки, которые к тому же пусть не окончили, но обучались театральному мастерству.
Он дал мне направление в общежитие и в поликлинику. Сказал, что на устройство мне отводится два дня. А на третий я должна прибыть в дирекцию театра к нему.
В общежитии меня сфотографировали, выписали удостоверение с фотографией, отвели место в комнате, где было четыре кровати, я оказалась третьей из ее жителей. Потом отправили в театральную поликлинику, там осмотрели, взяли анализы. Велели прибыть завтра с утра натощак.
На следующий день после поликлиники я вернулась в общежитие, в столовой при общежитии перекусила. У коменданта мне вместо моего старого выдали новый аусвайс. Я пошла побродить по городу, несколько раз меня останавливали патрули, проверяли документы. Отметила, патрули были как немецкие, так и из русских полицейских, а также смешанные.
На следующий день я пришла в театр. В общежитии мне рассказали, что в театре существует основной состав и ряд студий. Замдиректора направил меня в студию № 4.
По ходу дела мне объяснили, что артисты делятся на восемь разрядов: два первых – главные, или звезды, ведущие или примы, и остальные с первого по шестой разряды.
Так как я уже училась в театральном, мне присвоили не последний – шестой, а пятый разряд.
Студию возглавляла Апполония Вольдемаровна Аппель, кроме того, был худрук Василий Всеволодович Никитин. Две актрисы и актер первого разряда, актер и актриса второго, актриса третьего и остальные, со мной пятнадцать человек, три парня и двенадцать девушек с четвертого по шестой разряд. Реально занятия вели Вероника Раскольная, актриса первого разряда, Геннадий Скальский, актер второго разряда, и Ирэна Потишебска, актриса третьего разряда.
Девчонки сказали, что Апполонию поставили начальницей, так как она фольксдойч, худрук – мужик талантливый и может много сделать, но сильно зашибает, а Генка сволочь, только и смотрит, как бы на тебя залезть или начальству в койку подложить.
Вероника была худощавой блондинкой, довольно сексапильной, она учила нас танцам и движениям, предусматривающим проявление наибольшей сексуальности. Геннадий ставил довольно бездарные танцевальные композиции типа канкана, гусаров и номеров для варьете. Ирэна, похоже, была действительно талантливой актрисой, небольшого роста и не очень красивая, она как-то сразу выделялась среди других, она преподавала актерское мастерство. Основным направлением студии была подготовка танцевальных коллективов. Причем явно подразумевались достаточно фривольные танцы.
Впоследствии я действительно убедилась, что Никитин был очень хороший худрук, потому что из той порнографии, которую ставил Скальский, он небольшими изменениями делал номера, которые после дошлифовки Вероникой и Ирэн становились действительно сильными.
Вероника и Ирэн часто работали вместе, одна устанавливала общую позу и выражение, а другая дополняла легкими изгибами тела, получалось действительно мастерски. Уже после меня к нам в студию поступила здоровая какая-то угловатая девушка. Когда она вышла в тренировочный зал в трусах и обтягивающей майке, Апполония раскудахталась:
– Что, они сойти с ума?! Это же коров.
Она часто косила под немецкий язык, который знала довольно посредственно.
Вероника заставила перепуганную девчонку несколько раз повернуться и выставила ее так, что Апполония ахнула. Чисто нордический образец прекрасной Гретхен.
По жизни Вероника была стервой, нам всем от нее перепадало прилично.
Ирэн общалась только по рабочим вопросам. Мне показалось, что она немцев не любит, и я попыталась повести с ней разговоры с целью вербовки, как нас учили.
Вначале она отмалчивалась, а как-то раз сказала:
– Паненка, как у вас говорят, у тебя еще молоко на губах не обсохло. Когда тебя жареный когут клюнет в дупу, тогда и розмовим.
Девушки особо не распространялись, но вскоре я узнала, что кроме относительно приличных площадок: двух театров, «Супер Сузи» и еще нескольких кафе и ресторанов, были места, где с девушкой могли сделать что угодно: избить, изнасиловать. Самыми крупными такими заведениями были развлекательные центры «Гамбург» для среднего командного состава и «Колизей» для солдат, называли еще несколько площадок поменьше, в основном в ресторанах и кафе.
Еще был «Гранд Отель», в котором имелось несколько площадок для выступлений, но те, кто там бывал, о том, что там происходит, особенно не распространялись. Типа если попадешь, то сама узнаешь.
Еще одним «подарком» были учеба и тренировки в общежитии. Там шло изучение немецкого языка, поведения в обществе немецких офицеров и физическая подготовка. Проводили физическую подготовку несколько тренеров: четверо мужчин и две женщины.
Выяснилось, что актеры находились практически в крепостном состоянии, аусвайс действовал только неделю, потом требовалось продление. Денег актерам выдавали мало, на питание давали талоны в столовую при общежитии. В общежитии был строгий пропускной режим, могли запретить выпускать и человек становился пленником, существовал карцер. Была разработана система наказаний. За плохую учебу или поведение выставлялись штрафные баллы. Когда их количество превышало определенный рубеж, то вызывали в спортзал, заставляли сходить в душ, потом голышом раскладывали на полу и пороли розгами.
Самой страшной карой для актрисы было включение во фронтовую бригаду, из поездок часто либо не возвращались вообще, либо в таком состоянии, что было страшно даже подумать.
Кроме того, актрису могли сослать в штрафную бригаду, никто особо не рассказывал, что это, но этого явно боялись.
Общежитие было четырехэтажное, буквой Т, но средний отсек выше первого этажа был перекрыт. Первый этаж был служебным, в нем располагались столовая, залы для занятий, гардеробные и кабинеты. В средней части буквы Т – поликлиника. Если смотреть от входа в общежитие, то в левом конце коридора был переход в столовую, а справа в спортзал. На остальных трех этажах коридор над поликлиникой был перекрыт. Слева в конце коридора душ, справа туалеты. На втором этаже жили артисты первой и второй категории, комнаты на этаже были поменьше, в комнате жили по одному или по двое. Аналогично на третьем этаже артисты третьей и четвертой категории, комната на двоих. Артисты последних категорий жили на четвертом этаже, в комнатах на четверых человек, но комнаты больше примерно в полтора раза.
В соответствии с моей категорией меня поселили на четвертом этаже, но пока нас в комнате трое.