Александра Турлякова
Тайна Соснового холма

– Хоган, пожалуйста…

– Значит, безумный? – Согласно чуть-чуть кивал головой Хоган, и Ингигерда уже боялась его взгляда. – Прикидывается больным? Все головы ломают, а он… – говорил чуть слышно, но не высота его голоса пугала сейчас Ингигерду. А Хоган усмехнулся и повторил: – Безумный… – Перевёл глаза на сестру. – Я ещё узнаю, что у тебя с ним за отношения…

Обошёл её стороной, решительно направляясь как раз туда, куда Ингигерда больше всего боялась, туда, куда он всё время смотрел поверх её плеча.

Что за обвинения? Какие это ещё отношения? Что он говорит? И что он собирается делать?

От волнения, от страха за Арна, от обиды и даже злости в груди заворочался предательский кашель. Ингигерда закрыла лицо ладонями, откашливаясь, и через пальцы видела, как Хоган поднял Арна на ноги за грудки на уровень своего лица, а потом бросил на стену конюшни. Хотелось закричать, остановить его, но кашель, хриплый, раздирающий лёгкие, не давал и продохнуть, не то что закричать.

В дверях дома показалась госпожа Гейрид с бледным лицом и огромными глазами, обхватила за плечи, повела к огню, начала чем-то поить. Ингигерда, кашляя, пыталась ещё что-то сказать, объясняла, показывая руками, но Гейрид не поняла дочери, увела в постель, ругая за прогулки на улице.

Уняв кашель, она долго лежала, уткнувшись носом в рысий мех, думала. А вечером дрова к огню занёс Арн, молча разложил их вокруг, чтобы просыхали. Ингигерда огромными глазами смотрела на него, следила за лицом, за руками.

Хоган сделал из него раба, нагрузив обязанностями по дому, значит, да и синяков на лице его прибавилось. Но он был жив, а это значит, что он так и не сказал ничего.

* * *

С того дня жизнь несговорчивого Арна изменилась. У него появились дела по хозяйству, из задержавшегося гостя он превратился в раба. Выметал двор, и дружинники, охраняющие усадьбу, посмеивались над ним, самые смелые ставили подножки, подзывали к себе, а потом гнали пинками под общий смех и измывательства. Он колол и носил дрова в дом, на кухню, к очагу. Больших дел ему не поручали, всё же рабочих рук хватало на дворе, поэтому много времени у него оставалось свободным.

Тогда он сидел у конюшни и что-то строгал старым ржавым ножом из кузни. Или просто сидел, завернувшись в плащ, смотрел на сосны, а рядом неизменно его овчарка.

Но даже эти незначительные перемены стали важными для него. Когда через три дня Ингигерда столкнулась с ним на дворе нос к носу, она изумилась. Исчезла та пустота в глазах, что пугала её всегда, тот отстранённый остановившийся взгляд сменился прямым открытым взглядом серых глаз. Увидев её, он даже попытался сказать что-то, но только губы шевельнулись, он промолчал, но даже это молчание было уже не тем молчанием, что прежде, быстрый взгляд в сторону указал на то, что кто-то видит их.

Ингигерда оглянулась – опять Хоган! Быстро пробежала мимо. Он что, задумал следить за ней?

В доме Хоган подсел к ней на лавку, и Ингигерда опасливо отодвинулась, подбирая на колени новую рубашку, что сшивала теперь по боковым швам.

– Хочу спросить тебя… – Хоган подобрал с лавки моток цветных ниток, зажал клубок в ладони, а пальцами второй руки оттянул нитку. Она зазвенела, как натянутая струна.

Ингигерда глянула сбоку и опустила руки с шитьём, пальцы её дрожали, не слушались.

– Что случилось, Хоган?

– Я давно наблюдаю за тобой… и за ним… – добавил для чего-то.

– За кем? – удивилась Ингигерда.

– Ты хорошо знаешь, о ком я говорю. Сегодня вы опять с ним…

– Мы – с ним? – Она вскинулась, поражённая, подняла огромные глаза на брата. – Тебе показалось, Хоган, у меня с ним ничего нет и не было. Тебе показалось… – повторила зачем-то, собираясь встать, но брат удержал её за локоть, вернул назад.

– Куда ты торопишься? Разве ты уже дошила рубашку?

Ингигерда промолчала, строго поджимая губы, старалась не глядеть на Хогана, но его глаза внимательно следили за её лицом.

– Ему шьёшь? – спросил шёпотом.

– Да ты что, с ума сошёл? – Ингигерда попыталась вскочить на ноги, возмущённая нелепым обвинением. Щёки её пытали вмиг прилившим румянцем.

Ничего себе, братец! Шить рубашки, значит, в тайной связи признаваться! Как он может такое ей говорить? Да чтобы она, сама, да с этим?!

– Да сядь-сядь ты, успокойся, – шёпотом продолжил Хоган, озираясь, чтоб не видели другие, – что ты сразу вскакиваешь?

Ингигерда села, опустив голову, губы её дрожали, и пальцы впились в ткань злополучной рубашки.

– Я Висмунду… – буркнула в ответ на прямой взгляд брата. Хоган усмехнулся:

– Конечно, Висмунду, кому же ещё…

– Что тебе надо? – Она глянула на него в упор. Хоган мотнул головой:

– Ничего. – Он поднялся с лавки, поймал сестру за ладонь и вложил в неё моток ниток, но руку задержал на мгновение и шепнул, глядя прямо в глаза: – Узнаю, что ты с ним – убью обоих. Его – первым – на твоих глазах…

Губы Ингигерды распахнулись от безмерного удивления, но что-то сказать она не успела – Хоган ушёл.

Глава 6

Через два дня случилось то событие, после которого уже никто не сомневался, что Арн вернулся к людям всем своим умом, а не витает где-то между нормальными и ненормальными.

Он на дворе поленницу из расколотых дров складывал, прятал от будущего дождя под навес, а трое молодых гестов-дружинников от ворот наблюдали за ним, о чём-то переговариваясь. Шутили и посмеивались.

Один из них отделился от группы и пошёл в сторону Арна. Тот как раз шёл навстречу, нёс дрова. Дружинник остановил его, начал о чём-то спрашивать, но ответа не получил ни на один вопрос и вспылил. Перехватив копьё, стал подталкивать Арна подтоком копья под руки, под рёбра, зло шептал в лицо обидные слова. Арн уворачивался, когда ему удавалось, смотрел прямо, не говоря ни слова.

Чем-то должно было это завершиться, тем более, что подтянулись остальные от ворот, а из конюшни вышел старший сын хёвдинга. Всё развернулось прямо на его глазах. Арн, каким бы больным или сумасшедшим он ни казался, потерял терпение, в один миг бросил под ноги обидчику охапку дров, может, и по ногам достал, и, воспользовавшись мигом замешательства, вырвал копьё из рук воина, ловко перехватил, и теперь оно уже было у горла задиры, но совсем не подтоком, а острым лезвием. Дружинник отступил и, запнувшись о полено, упал на колено, но копьё у горла его не отставало, тоже опустившись ниже.

Все замерли. О том, что Арн не в своём уме, знали на дворе все, а сейчас же в руках его оказалось оружие, да и угрожал он им совсем не безобидно. Молодой дружинник снизу смотрел огромными глазами с бледного, как снег, лица, а товарищи его не знали, что делать. Шутка на шутку уже не походила, а если бы они ещё знали, что их видит молодой господин…

Хоган тихо подошёл сзади, и Арн, в последний миг лишь уловивший звук шагов, обернулся. Рука Хогана перехватила копьё, он дёрнул его из рук Арна, и тот подчинился, разжимая пальцы. Со всего маху Хоган ударил его кулаком в лицо, а потом пнул под рёбра и незадачливого дружинника. Закричал:

– Что это устроили здесь?! С оружием играете?! Шутки шутите? Да я вас сейчас… – Замахнулся копьём на остальных дружинников. – Убирайтесь вон! Где ваше место? Вон!

Они незамедлительно убрались к воротам усадьбы, Хоган проводил их глазами, а потом хмуро глянул на Арна. Тот сидел на земле, зажимая раскрытой ладонью разбитые до крови губы, смотрел поверх большого пальца.

– Что всё это значит?

Арн стёр кровь ладонью, прошептал:

– Они первыми начали…

– Они – это они! Кто тебе давал право хвататься за оружие? Ты забыл о своём месте на этом дворе? Я тебе не отец, я не буду с тобой возиться…

Арн поднялся на ноги и смотрел теперь в глаза Хогана прямо.

– Я знаю, – ответил он.

– Тоже мне, приносящий удачу… – Хоган усмехнулся, смерил Арна глазами сверху вниз.

– Мне никто никогда такого не говорил. Как-то не замечали, чтобы я кому-то приносил удачу. – Пожал плечами, но глаз не отвёл, смотрел, как на равного.

Хоган нахмурился, сказал:

– А отец, вот, заметил…

– Ему виднее, он же хёвдинг…

Хоган помолчал немного, разглядывая грязное и в размазанной крови лицо Арна.

– Раз ты такой говорливый, может, ты назовёшь, кем был твой отец?

– Он умер два года назад…

– Но имя-то у него было.

– Я не хочу называть его…

Хоган не удержался, и на этот раз он ударил дважды – в лицо и под рёбра, ударил так быстро, что Арн не успел ни увернуться, ни закрыться руками. Он упал на колени, закашлялся, удар кулака сбил дыхание, а неожиданная боль ошеломила его.

– Работай!

Хоган пнул носком сапога валявшееся на земле полено, стиснул кулаки от злости. Он убил бы сейчас его, разорвал бы одними руками, но это было бы слишком просто, ведь ещё столько нужно узнать у него. Кто он такой? Зачем хотел убить отца, за что он мстил?

* * *

Они столкнулись с ним в узком месте на заднем дворе, в проходе между конюшней и сеновалом, столкнулись буквально лицом к лицу и замерли в шаге друг от друга.

Ингигерда смотрела на него во все глаза, смотрела и не могла поверить, что он так близко, что он рядом, и таким же, как и у неё, взглядом, смотрел и он. Она коснулась вдруг кончиками пальцев уголка разбитых губ, потом скулы под правым глазом.

– Что это? Кто это тебя так? Хоган?

Арн дёрнулся, но не от боли, а от её прикосновений, от которых сердце его застучало так, как не стучало ещё никогда, ни разу в жизни.

– Пустяки… – Отмахнулся он небрежно.

– Почему он всё время бьёт тебя? За что?

Арн поймал её за ладонь, сжал дрожащие пальцы, а сам только в глаза лишь и смотрел.

– И я бы бил на его месте…

Тень промелькнула на лице Ингигерды, она сразу вспомнила, кто он такой, что он делает здесь и как оказался. Спросила тихо:

– Кто ты?

Арн глянул поверх её головы, опасаясь, что кто-то может увидеть их вместе, двинулся назад и в сторону. Ингигерда пошла за ним, понимая, что он хочет что-то рассказать ей, но только в укромном месте. И такое место он нашёл, да и Ингигерда сама знала о нём.

Несколько лет назад они с маленьким Висмундом играли в прятки, и она нашла брата именно здесь. Узкий-узкий проход за стеной коровника, здесь проходила стена частокола, огораживающая усадьбу. Пройти можно между стеной и оградой только боком, да и то – по узкой доске завалинки.

Арн прошёл первым, приставляя одну ногу к другой. Ингигерда не отставала. Теперь они стояли рядом на узкой доске, прижавшись спинами к бревенчатой стене коровника. Впереди – брёвна частокола, но, если поднять голову, прижаться затылком к бревну, то можно было смотреть на небо, видеть облака, наполненные осенним дождём, и следить глазами за ветками и тёмными иглами сосен, качающимися на ветру.

Они молчали, вместе следили за макушками сосен за стеной усадьбы. Ингигерда вздрогнула, озябнув, она вышла на двор совсем не надолго. Арн сбросил плащ и, изловчившись, умудрился закрыть их обоих плащом спереди, одним краем на плечо ей, другим – себе. Они прижались друг к другу, и Арн осторожно нашёл её ладонь, сжал холодные пальцы, согревая их в своих.

– Кто ты? – спросила Ингигерда шёпотом. Арн промолчал, и она опять спросила: – Ты, правда, пришёл сюда, чтобы убить отца?

– Да. Я пришёл, чтобы убить хёвдинга.

– Зачем? – Она чуть-чуть повернула голову, чтобы видеть его лицо, но видела только профиль закинутой головы.

– Это не моё желание, хёвдинг мне не сделал ни чего, я выполнял приказ…

– Чей? Кто хотел смерти отца?

– Я не могу сказать, вы всё равно не знаете этого человека…

– А отец… отец его знает?

– Знает, наверное… Это дело прошлого, даже я всего не знаю…

– Почему ты? Почему именно ты?

– Меня заставили… Этот человек грозился убить моих родных… – Арн осёкся вдруг, сменился в голосе и повторил уже еле слышимым свистящим шёпотом, с надрывом: – Убить моих…

– И что теперь? Ты не выполнил приказ, он что, убьёт их теперь?

– Я не знаю, но он может… Он способен на всё… – Помолчал и добавил тихо: – На всё…

– Кто он тебе?

– Он мой конунг.

– И что теперь? Что будет, Арн?

Он ничего не ответил ей, он и сам не знал, так и стоял, глядя на мечущиеся на ветру ветки сосен, и тоска охватывала его сердце.

Разве он сам знал, что теперь будет? Но здесь, в этом уголке, было тихо и спокойно, и весь мир, казалось, остался где-то далеко, а рядом был тот, кто занял всё свободное место в сердце, всё то, что разом вдруг освободилось. И ничего как будто и не надо больше.

Со двора донеслось:

– Ингигерда!

Согревшиеся пальцы в ладони дрогнули и пропали – она ушла, выскользнув из-под плаща. Она ушла, не сказав ни слова. Плащ повис с одного плеча, а второе, открытое, замёрзло сразу, оставшись без тепла того, кто миг назад ещё был рядом. Но Арн не поправлял плаща, так и стоял, закинув голову, следил за соснами, и сердце, казалось, плакало от тоски одиночества.

* * *

Утром Ингигерда проснулась с улыбкой на губах.

Удивительно, насколько меняется всё в жизни, само отношение ко всем окружающим, к самому миру, когда в этом мире находится кто-то один, которым заняты теперь все мысли. Заняты всё время, что бы ты ни делал! Ты ешь, пьёшь, шьёшь рубашку Висмунду, разговариваешь с матерью, смотришь в огонь, раздеваешься, засыпаешь, а мысли – все-все! – думают только о нём… И этого никто не знает, это её маленькая тайна. Знать её может только один человек на всей этой земле, во всём мире людей.

О, Фрейя!

Ингигерда вздохнула с улыбкой. Старая Бюрн, убирая шкуры на постелях в женской половине дома, покосилась на неё, но ни о чём не спросила.

– Молодой господин сильно сердит сегодня… – сообщила между делом.

– Хоган? – Ингигерда неторопливо одевалась, для неё новый день только начинался.

– Он-он… – Бюрн сокрушённо покачала головой. – Ой, сердит… ругает всех.

– Что-то случилось? – Ингигерда умылась холодной водой из бронзового тазика, теперь возилась с волосами, собирая их деревянным гребнем.

– Этот Арн…

Ингигерда замерла, вмиг сменившись в лице.

– Что случилось, Бюрн? Что с Арном?

– Он сбежал сегодня ночью.

– Что?! – Она аж села на постель, уставилась в сторону, мимо старой рабыни. – Сбежал? Как – сбежал? – Глянула в лицо Бюрн. – Как?

– Его нигде не могут найти. Ни его самого, ни его собаки. Как в воду канули… Всё обыскали, никаких следов… Наверное, он перелез через стену… А сейчас вот только что маленький господин нашёл в старом подвале собаку… Он закрыл её, а сам ушёл… Он же не мог перетащить её через частокол… А мы-то подумали поначалу, что он, как тролль, растворился в воздухе…

Ингигерда долго молчала, всё обдумывая.

Ушёл. Он ушёл. Ещё вчера они разговаривали с ним, он был так близко, он держал её за руку.

Невольно дрогнула пальцами левой ладони.

Почему? Почему он ушёл? Как он мог уйти от неё? Взять и уйти? Это как-то неправильно! Это же предательство!

Она поджала губы обиженно и сердито. Он и словом не обмолвился! И даже не попрощался! Он просто ушёл!

– Господин Хоган собирается ехать искать его.

Ингигерда дёрнулась от звука голоса старой Бюрн и вскочила.

– Он убьёт его! – Она схватилась за голову.

Как она могла так думать о нём? У него же родные в опасности. Он же сказал ей об этом вчера! А Хоган… Хоган теперь убьёт его… Догонит и убьёт.

– О, Фрейя! – Она собиралась броситься прямо в том, в чём была, метнулась остановить брата, но Бюрн, сохраняющая рассудок, перехватила её:

– Нельзя, госпожа! Нельзя так…

Она помогла надевать верхнее платье, тёплую юбку, жилет, подала все обереги и амулеты, что-то шептала о непристойности и мужских глазах в гриднице. Но Ингигерда плохо слушала её, торопясь с одеждой.

Хогана она застала ещё в гриднице, он собирал оружие, затягивал на себе пояс и перевязь. Раб держал в руках тяжёлый походный плащ, в котором Хоган обычно возвращался из военных походов в море.

– Хоган! – Ингигерда бросилась к брату. – Хоган, пожалуйста, прошу тебя… Не убивай его… Хоган…

– Не мешай мне, сестра! – процедил тот сквозь зубы очень твёрдо.

– Пожалуйста… Отец не разрешал трогать его…

– Я – не отец!

– Ну, Хоган… – Она заглядывала ему в лицо с мольбой блестящими от слёз глазами. – Хоган…

– Не позорь себя перед рабами, – ответил Хоган сухо, даже не взглянув в её лицо. – Было бы, за кого просить…

– Ну, пожалуйста…

Хоган громко усмехнулся на это и рывком вырвал плащ из рук раба, приказал ему строго:

– Когда поеду, выпустишь его собаку, она сама его найдёт. – Набросил плащ на плечи, собирая застёжку на груди. – Проверим, какой он везучий…

– Хоган… – прошептала Ингигерда, кусая себя за пальцы, но только мельком глянул ей в лицо и прошёл мимо.

Глава 7

Вернулись они только на четвёртый день, и каждый этот день был наполнен мукой для Ингигерды. Она ждала и боялась их возвращения, ждала, что снова увидит того, кто заставил её сердце биться по-другому, и боялась увидеть Хогана одного. Это могло значить лишь то, что он нашёл и убил Арна…

Но они вернулись вместе. Хоган привёл его почти невменяемого, избитого, уставшего и связанного.

Ингигерда встречала их нахмуренным взглядом синих глаз, стояла на пороге дома и боялась отвести взгляд.

Живой! О, красавица Фрейя!

Скальди ткнулась мокрым носом в пальцы правой ладони, и Ингигерда вздрогнула от неожиданности, дёрнулась: она даже не заметила, как овчарка подошла к ней. Вот уж кто действительно был рад возвращению!

Ингигерда медленно пошла к конюшне, туда, куда Хоган уволок Арна; рабы крутились возле лошади, и к ним пристала Скальди. Дочь хёвдинга зашла и встала на пороге, заглядывая вглубь. Со света плохо было видно, но зато она слышала голос Хогана:

– Вот здесь и будь пока… Тролль… – Глухой удар, тонущий в чём-то мягком. Ингигерда нахмурилась – он бил его. – Я подумаю, что с тобой сделать… И ты подумаешь… – Опять удар.

Переживая его, Ингигерда прикрыла глаза, давя в себе стон боли и отчаяния. Ей так хотелось знать, что же случилось в эти три полных дня. Вздрогнула и отшатнулась, распахнув глаза – прямо перед ней стоял Хоган, и вид его лица – грязного, заросшего, окровавленного и злого – напугал её до предела. Аж ахнула от страха. Таким своего брата она не видела ни разу.

– Что здесь делаешь?

Она молчала, не зная, как ответить на вопрос.

– Где… где ты нашёл его?

– Он дошёл до самого города, до пристани… Искал того, кто возьмёт его на корабль… Хотел уплыть через пролив, в Центральный Альд… Хозяин постоялого двора подумал, что он беглый, и запер его в подвале… – Пока Хоган рассказывал, лицо его становилось более знакомым, узнаваемым Ингигердой. На скуле проявился чёткий кровоподтёк, который раньше в полумраке она не заметила. Подрался? С кем? Неужели с Арном?

– Его нашла его собака… Если бы я догнал его в лесу, я бы убил его, а так… – Хоган отвернулся и поскрёб ногтями заросшую щеку. – Он сидел в подвале, как загнанная крыса… – Дёрнул подбородком нетерпеливо и зло. – Ещё и злится, дёргается, лезет на рожон, как ненормальный… – Глянул исподлобья в сторону, буркнул сквозь зубы: – А убить безоружного всё равно не могу… А выпрашивает… – В упор посмотрел в лицо Ингигерды. – Пусти!

Она только сейчас поняла, что закрывает выход, может только поэтому он и стал разговаривать с ней, а не прошёл мимо.

– Хоган? – она позвала, посторонившись в сторону, и быстро спросила, встретившись глазами с вопросительным взглядом брата: – Ты не развяжешь его?

– Я ещё подумаю, что сделать с ним.

Ингигерда осталась одна в дверях конюшни. Он всё равно уже не убежит, зачем надо держать его связанным? Медленно прошла вглубь, ища глазами.

Арн сидел на старом сене, привалившись спиной к стене, от усталости скатился вбок, придавив телом связанные спереди руки. Ингигерда опустилась к нему, осторожно протянула руку, боясь коснуться светлых спутанных волос. Позвала шёпотом:

– Арн? Арн? Ты слышишь меня?

Он не отзывался, и тогда она смело коснулась его головы, боясь, что опоздала, не уберегла того, кого любит. Но Арн вздрогнул от её прикосновения и поднял голову, глядя Ингигерде в лицо. Долго молчал, дрожа разбитыми губами.

– Вы? Зачем? – Попытался сесть, опираясь на руки, передвигая лопатками, поднялся по стене, прижался к ней спиной, смотрел нахмуренно. – Зачем вы… Не надо было… М-м-м… – выдохнул с болью через стиснутые зубы. – Я сам виноват…

Но Ингигерда поймала его грязные руки, стала крутить верёвку, ища, как её развязать. Он настолько был слаб и обессилен, что не мог даже сопротивляться, смотрел остановившимся взглядом на её пальцы.

– Сейчас… потерпи немного… Я помогу… Я не дам тебе умереть… Сейчас…

Она справилась с верёвкой, вскочила и бросилась в дом, пробралась на кухню, дрожащими руками наливая в миску молока, оглядывалась, чтобы её не заметили домашние. Увидела Бюрн, чистящую рыбу.

– Бюрн, покорми собаку Арна.

– Сейчас, я дам ей потрохов. А вы куда, госпожа?

Но она не ответила, пробралась в конюшню, торопливо и аккуратно, с заботливостью матери, ухаживающей за ребёнком, напоила Арна молоком. Потом, зачерпнув в миску дождевой воды, помыла ему лицо и руки, осторожно вытерла своим покрывалом. Всё это время Арн смотрел на неё неподвижными, как будто сонными глазами.

– Я думала, он убьёт тебя… Арн, – поглядела ему в глаза с тоской и болью, – я так боялась за тебя…

– Мне надо домой… – прошептал он еле слышно, и Ингигерда опустила руки от бессилия.

– Тебе нельзя больше убегать, Хоган убьёт тебя… Он и сейчас очень злой… Арн, нельзя…

– Мне надо…

Она поняла, что переубеждать его нет смысла, и села рядом, прижавшись спиной к стене, как он сидел. Через момент голова его упала на грудь, посыпались грязные пряди. Он заснул, вымотанный от всего пережитого за эти дни. Ингигерда смотрела на него, впитывая каждую чёрточку бессильно склонённой головы: чёткая линия профиля, чуть приоткрытые губы, округлость подбородка. Всё в нём казалось ей самым лучшим. Самым-самым… И она заплакала от осознания того, что она всё равно не удержит его, он уйдёт, он сказал: «Мне надо…» А не уйдёт, так сойдёт в мир ещё дальний, в мир смерти, в мир дочери Локи, потому что Хоган не вытерпит, он догонит и убьёт его. Заплакала тихо и беззвучно, так, как плачут только в одиночестве, когда никто не видит, и не нужна истерика, а только слёзы сами собой текут из глаз. Самые настоящие слёзы тоски и боли.

Зачем только он появился в её жизни? Зачем заставил страдать? Почему ей было не полюбить другого?

На дворе залаяли собаки, загомонили люди, появились рабы с чужими лошадьми, но Ингигерда не двигалась с места, боялась пошевелиться, словно берегла сон того, кто рядом.

А когда выбралась на двор, когда пришла в дом, узнала, что вернулся отец с тинга. С ним приехали чужие люди, много гостей. В доме всё завертелось, и об Арне на время забыли, всем стало не до него. Вечером Ингигерда смогла смело отнести ему поесть и закрыла тёплым зимним плащом из шкур.

* * *

Прибывшие гости задержались в доме щедрого Инвальдра хёвдинга на три дня, особенно бурным был последний, в ночь перед отъездом устроили пир, много пили, много ели, много говорили. Вспоминали свои походы, перемалывали новости с тинга, сплетничали о знакомых и незнакомых. Хмельные пиво и добрый эль многим развязывают языки, а уж под горячее мясо и хлеб и подавно.

Ингигерда устала от всего этого уже на второй день, мысли заняты совсем другими заботами. Хотя по отцу она и успела соскучиться, но ждала его не с таким большим количеством чужих людей.

Хорошо было Висмунду, он слушал все эти похвальные речи с открытым ртом. Было, что рассказать и Хогану.

Среди гостей выделялся молчаливый торговец, он почти всё время сохранял трезвый рассудок и следил за языком, присматриваясь к остальным с улыбкой пренебрежения. Он был из той породы людей, которые больше слушают, чем говорят, но они совсем не глупы, и это не значит, что им совсем нечего рассказать. Они много знают и много видели, вот поэтому-то и знают цену слову.

Мягко и неторопливо он называл Ингигерду «красавицей» все эти дни и смотрел прямо в глаза, незнакомо улыбаясь. Ингигерда даже сама стала избегать его, вот и сейчас она была на кухне и была не одна. Под шум пира она смогла задержать Арна, когда он принёс к очагу сухие дрова. Сейчас он сидел на лавке, а она поила его горячим бульоном и кормила мясом и хлебом.

За эти дни он уже вернулся к хозяйским делам, тем более, что с приездом гостей рабочих рук не хватало, а сейчас почти все рабы сидели в гриднице, слушая, что говорят.

– Завтра они уедут… – Ингигерда сидела рядом, прислушиваясь к разговорам в зале.

– Тебя не потеряют? – спросил Арн, а она отрицательно мотнула головой.

– Я сказала, у меня болит голова.

– Болит? – Арн нахмурился, тёмные пятна синяков Ингигерда уже приучила себя не замечать, смотрела только в глаза.

– Нет. Но я устала… – Она поднялась и налила в кувшин пива, подала Арну. – Столько суматохи с самого утра…

Её перебил громкий голос из зала:

– Тихо, тихо, сейчас Надольв будет говорить! Он говорит мало, но по делу. Правда, Надольв?

Ингигерда нахмурилась, зная, о ком речь, поджала губы, прислушиваясь. Через момент препирательств и смешков в самом деле заговорил Надольв:

– Я посетил ваш тинг, я многих видел, – усмехнулся. Ингигерда как видела воочию эту его усмешку на тонких губах под огненно-рыжими усами. – Всё-то у вас на этом берегу хорошо, слишком много веселитесь…

Все замерли.

– Что ты имеешь в виду? – спросил кто-то.

Надольв помолчал, раздумывая, потом опять заговорил, неторопливо, медленно подбирая слова:

– Я был на другом берегу, в Центральном Альде. Там по-другому… Всё по-другому…

– А почему там должно быть, как у нас? Или у нас, как у них? – это спросил Хоган, его голос Ингигерда узнала сразу.

– Дело не в этом, – Надольв сделал паузу, и все вокруг тоже молчали. – На том берегу готовятся к войне…

Какое-то время он больше ничего не говорил, но и другие вокруг него тоже не говорили ни слова.

– С кем?

Ингигерда не узнала голоса спрашивающего, мельком глянула в лицо Арна, он тоже слушал, и пальцы его рук, сжимающие горлышко кувшина, напряжённо побелели.

– Они не говорят, с кем.

– Ну и пусть воюют! Нам-то что? – это беспечно сказал Асольв Медведь. – Почему это должно нас заботить? Может, они готовятся к войне друг с другом? Пусть воюют…

Все вдруг разом зашумели, поддерживая его слова или задаваясь новыми вопросами. Но негромкий голос наблюдательного Надольва заставил всех снова замолчать:

– Они не собираются друг с другом воевать, можете поверить моему слову. Они готовятся к войне с внешним врагом и поплывут до него на кораблях…

– Откуда это можно знать? – опять подал голос Хоган.

– Я был на том берегу летом, их корабли были в походах, а на верфях строили с десяток новых дрекки… Зачем? – Надольв сделал многозначительную паузу, видимо, обводя всех красноречивым взглядом. – Если они собираются воевать между собой, зачем им корабли? Да к тому же так много?

– А может, они воинов доставлять будут морем, а не по суше? Это их дело! – Вспыльчивый голос Асольва выдавал лишнюю чарку хмельного пива.

– Хватит! – это громко перебил хёвдинг. – Продолжай, Надольв Свенссон! Что ты ещё хотел нам сказать? Какие у тебя есть вести?

И Надольв продолжил:

– Они не будут воевать друг с другом. Месяц назад умер конунг Западного Альда, он был уже стар, если вы помните, а конунгом был выбран его внук – сыновей у него не было, а дочь осталась без мужа, да и умерла в прошлом году. Молодой конунг Гутред Безотцовщина – не знаю, кто его отец, или проще называть его по деду Арлссоном – уже заключил мир с конунгом Центрального Альда…

– Игурдом Ормссоном? – спросил хёвдинг негромко, и голос его был твёрдым, незнакомым, а может, просто Ингигерда за все эти дни подзабыла, как звучит голос отца.

– Ты прав, хёвдинг, с Игурдом Ормссоном. Так что они не могут воевать друг с другом.

– А как же Восточный Альд? – это спросил уже Хоган, да и многие подумали о том же.

– Восточный Альд принадлежал младшему да ещё и двоюродному брату Игурда, Дарну Хальмссону. Может, вы не знаете, но он умер два года назад. Единственный сын Дарна пропал куда-то, кто-то говорит, он тронулся рассудком после смерти отца… Потерял его на восемнадцатую зиму свою, а говорят, сильно его любил… – Надольв усмехнулся громко, и Ингигерда нахмурилась, вслушиваясь в его усмешку: разве любить отца – это плохо? – Кто-то говорил даже, что он где-то на вашем берегу, но, думается мне, это неправда. Что ему делать здесь? Я слышал от одного пьяного смелую мысль: Игурд конунг нашёл своему племяннику интересное дело и отослал его подальше, а он и сгинул с концами… Конунгом-то его так и не выбрали – дружина не поддержала, так что… – Надольв вздохнул, продолжил немного помолчав: – Не знаю-не знаю, но в слова этого пьяного можно поверить. Игурд уже прибрал к рукам земли своего родственника, весь Восточный Альд, его дружина поддержала, теперь он конунг единых земель. Теперь он заправляет там всем… Жена его брата с дочерью были у него, в Еловой круче, я слышал он… – Надольв замолчал на миг, подбирая слова, – …они умерли обе, недавно. Говорят, тут не обошлось без рук Игурда…

Резкий звон рядом заставил Ингигерду вскинуться от неожиданности и отпрянуть в сторону – Арн выронил кувшин с пивом, и он грохнул об пол с оглушительным звоном, разбрызгивая осколки и капли пенной браги.

– А-а-ах! – невольно вырвалось у Ингигерды. Она вскинула глаза с осколков на лицо Арна. – Что… – но договорить не успела, потому что некому было говорить: Арн развернулся и ушёл из кухни на улицу, не сказав ни слова.

– Арн? Арн, подожди!

Но он будто и не слышал, ушёл стремительно.

В пиршественном зале шумели, услышав грохот бьющейся посуды, но пока кто-то из рабов заглянул, Ингигерда уже стала собирать осколки.

Что случилось? Почему он так? Разве она не угодила ему едой и питьём, а может, всё дело в другом?

Торопясь и переживая, она порезала палец об осколки, зажала порез зубами. О том, что говорили дальше в гриднице, она уже не слушала, да и было ли ей до этого сейчас. От горькой обиды и непонимания случившегося, от непомерной усталости за весь день хотелось расплакаться, но волю слезам она дала только в постели, когда угрелась под мягкими шкурами.

На следующий день провожали гостей, менялись подарками и добрыми пожеланиями, заверениями в дружбе и в согласии, шумно и долго прощались. Ингигерда не видела Арна за всей этой суетой, а молчаливый Надольв не сводил с неё глаз и еле заметно улыбался в рыжие усы. Ингигерда не привыкла к подобным взглядам, они тревожили её, она старалась всячески отгородиться от высокого гостя, но всюду встречала на себе его взгляд. Чего доброго, ещё соберётся сосватать, зашлёт сватов, этого ей как раз и не хватало. Быстрей бы уезжали они, что ли.

Глава 8

Только на следующий день она разыскала Арна в дровеннике. В тени навеса он неторопливо складывал поленницу из расколотых дров, заметив Ингигерду, улыбнулся, но без большой радости, словно мысли его были заняты чем-то другим, и совсем другое занимало его, несмотря на работу.