Александра Турлякова
На свои круги
От последнего вопроса он резко открыл глаза. В самом деле, он даже не мог вспомнить, кто он, как его зовут, что с ним случилось. От попытки вспомнить о себе хоть Что-то разболелась голова, накатила слабость. Как же так? Разве такое может быть? Как он может не помнить о себе ничего?
От бессилия, тщетности он застонал, и на этот звук к нему вышла девушка. Он смотрел на неё во все глаза, она казалась ему ангелом в сияющих одеждах, какой молодой и красивой она была. Осторожно присела рядом, заботливо коснулась горячего лба, поправила одеяло, ободряюще улыбнулась, шепнула:
– Вам нельзя двигаться, нельзя подниматься. Потерпите. Если хотите выздороветь, если хотите жить, то нельзя. Поверьте мне.
– Кто вы? – прошептал сухими губами.
– Я – Ллоис, я нашла вас и ухаживаю за вами.
– Где… где вы нашли меня?
– На опушке у леса… На вас, наверное, напали разбойники, вас ограбили и пытались убить. Вы разве не помните? – Он отрицательно покачал головой. – Вас ранили в спину, вы чуть не умерли… Я нашла вас совсем случайно, вернее, мне помогла моя собака, а сёстры уже помогли мне привезти вас сюда…
– Сюда?
– Вы в обители… Мы – бегинки…
Он прикрыл глаза, сохраняя в памяти её образ. Она молоденькая, ей от силы лет шестнадцать -семнадцать, небольше. Красивые серые глаза с длинными ресницами, тёмные брови, и светлые волосы из-под тёмного платка выбивались на шее, лбу, на висках. Какая же она хорошенькая!
Милая, милая девочка, ты спасла меня… Спасла мне жизнь…
Бегинки. Он что-то слышал о них, но никогда особо не задумывался. Это особые женские союзы, не монастыри, у них нет жёстких обетов и правил, как в орденах. Они мирские и занимаются обычно благочестивыми делами: ухаживанием за больными, помогают нищим и странникам, помогают брошенным детям, собирают оставшихся одинокими женщин и девушек. И он оказался среди них, среди бегинок.
– Что со мной? Серьёзно?
– Вас ранили в спину… Серьёзно. Если бы я не нашла вас так скоро, вы бы умерли. Вам повезло… – Она вздохнула, вспоминая те события, как испугалась сама.
– Сколько я уже у вас?
– Неделю…
– Неделю?
– И сейчас очнулись в первый раз, я молилась за вас… – Перекрестилась, шепнув молитву. – Если бы вы вспомнили о себе, мы постарались бы найти ваших родственников, за вас, наверное, сильно переживают…
– Я не помню, кто я… что случилось…
Она помолчала, закусила губу растерянно, шепнула:
– Совсем-совсем?
Он нахмурился, силясь вспомнить хоть Что-то, отвернулся, закрывая глаза. Девушка зашептала рядом:
– Не надо, не мучайте себя. Всё вспомнится потом, тогда, когда надо будет… Не надо. Сейчас вам лучше всего отдыхать… Я принесу вам попить, это травы с мёдом… Будет лучше, если вы заснёте… Моя мама говорила, сон – это лучшее из всех лекарств. Хорошо?
Она поднялась, и он, открыв глаза, следил за ней. Боялся, что она уйдёт, исчезнет, как наваждение, растает, как зыбкая дымка. Позвал:
– Ллоис? – Она обернулась, вскидывая тёмные брови. – Спасибо… – шепнул чуть слышно. – Вы только не бросайте меня, вы – мой ангел-хранитель…
Она засмеялась негромко, ответила:
– Конечно, я вас не брошу.
* * * * *
Ания молча смотрела из окна повозки на проплывающие мимо поля, на работающих крестьян. Некоторые из работников останавливались на дороге, снимали с плечей косы, грабли, кланялись проезжающей процессии господ. Кто-то обронил, проезжая мимо верхом, и Ания услышала, что это уже земли барона Дарнта. Как? Уже? Сердце учащённо забилось, стало трудно дышать. Говорили, дорога будет долгой, очень долгой, но нет, она пролетела так быстро.
Всё это время Ания думала, решала, как ей быть, что делать. И пришла к мысли, что должна не допустить этой свадьбы, должна поговорить со своим опекуном, со своим новоявленным женихом, и всё объяснить им. Не звери же они там, они должны её выслушать, должны пойти ей навстречу, должны её понять. Особенно епископ, он же её опекун, это он после смерти родителей отправил её в монастырь – так было проще всего. А сейчас он сам нашёл ей жениха, даже не посоветовавшись с ней! Так не должно быть! Она не должна молчать! И она не будет молчать!
Но добрались до замка они только к вечеру, уже после заката. Устав за этот день, Ания не успела даже толком рассмотреть всё, просто прошла за кастеляном в ту комнату, что ей указали, и только тут перевела дух. Служанки заносили вещи, а слуги – сундуки, опять недовольно охала старая монахиня, всё задавала какие-то вопросы, интересовалась ужином, растопят ли камин? Анию же интересовало совсем другое. Где её жених? Здесь ли епископ? Когда назначена свадьба? Но она не знала, кому могла бы задать эти вопросы.
Она только успела снять плащ и пригладила волосы, растрепавшиеся в дороге, как за ней явился слуга и попросил пройти за ним. Ания заметно растерялась в дороге, пока спускалась вниз по лестнице, пока обдумывала всё, что хотела сказать. Она оказалась в зале, где горел камин и всего несколько свечей. Здесь она увидела молодого барона Орвила и ещё одного человека, с которым разговаривал молодой человек, но как только Ания появилась, все посмотрели на неё.
От прямого взгляда незнакомого человека баронесса смутилась и опустила глаза, всё, что хотела сказать, тут же забылось где-то. Это что, он? Он, её жених? О, Боже…
Барон Дарнт подошёл к ней сам, причём Ания заметила, что он сильно хромал, и шёл, опираясь на трость. Встал напротив, рассматривая невесту долгим медленным взглядом. Ания осмелилась поднять глаза и посмотреть на него. Да, он уже был далеко не мальчик, вряд ли он подходил ей, как жених, он годился ей в отцы, а не в мужья. Пятый десяток, седые коротко стриженые волосы, гладко бритый подбородок. Его тёмные глаза смотрели настороженно, словно он ждал подвоха, выбирая товар на рынке. Такая же, как и у сына, угрюмая ухмылка на тонких губах, морщины на лбу, глубокие складки от носа шли до губ. Несмотря на хромоту, он не казался больным или дряхлым, сильная грудь, плечи выдавали скрытую силу недавнего воина. И, судя по всему, характер тоже был под стать. Такой не будет долго разговаривать или выслушивать, что не по его.
При взгляде на лицо барона Ания почувствовала, как обречённо опустились плечи. Он не будет её слушать, такой не пойдёт навстречу, и если он решил, то решил.
– Как вы доехали? – спросил негромко и властно.
– Нормально… – шепнула Ания, сморгнув устало.
– Мой сын сумел обеспечить вам хорошие условия в дороге?
Ания коротко глянула в лицо молодого барона Орвила, кивнула, отвечая:
– Да, спасибо.
– Как вас разместили сейчас?
– Хорошо.
– Отдыхайте, завтра я хочу поговорить с вами о предстоящей свадьбе. Всё уже готовится, скоро начнут прибывать гости. Я хочу, чтобы вы хорошо отдохнули и выглядели подобающе. Я понимаю, что вас привезли из монастыря, и воспитывались вы там же, но мне нужна жена, а не монашка. Понятно вам? – Он окинул медленным взглядом простое платье Ании и недовольно нахмурился. Снова глянул в лицо. – Спокойной ночи, миледи. – Глянул на сына. – Орвил, проводи госпожу баронессу до её комнаты, завтрак будет рано, долго ждать я не люблю.
Развернулся и ушёл, хромая. Молодые люди проводили его взглядами в спину, потом переглянулись.
– Это – ваш отец? – шепнула Ания.
– Да, барон Элвуд Дарнтский, ваш жених.
– О, Боже… – вырвалось невольно. Ания тяжело прикрыла глаза, отрешённо качая головой в бессилии. – Я не понимаю, кто это решил? Чья это была идея? Кто это придумал? Я не хочу замуж за вашего отца! Извините меня, конечно, но… – Она опять покачала головой в растерянности. Что за тон? Как он с ней разговаривает? Она ему ещё никто, а он уже командует и предъявляет претензии. Не нравится, что так одета, что воспитана в монастыре, ну так и не берите тогда в жёны, найдите другую!
– Вам не понравился мой отец? – Молодой барон взял подсвечник с горящей свечой, глянул в лицо невесты отца.
– Конечно же, нет! Вообще, я… – Но он перебил её, не дав договорить:
– Я – его сын. – Он словно напомнил ей, что он на его стороне, и не собирается слушать её. – После свадьбы мне что, называть вас «мамой»? – Усмехнулся.
И после этих слов Ания поняла, что в этом месте нет ни одного человека, кто бы постарался её понять, помочь ей. А ведь этот молодой барон понравился ей, она даже подумала, что влюбилась в него. И, осознав это всё, Ания почувствовала, как в горле опять запершило от подступающих слёз. Она еле-еле сдержалась, чтобы не расплакаться по дороге до своей комнаты, чтобы не показать свою слабость при нём, при сыне этого человека.
Да что же это такое? Почему она должна переживать это всё? Проплакала полночи и проснулась уставшей и разбитой вконец. Ну и что, ей всё равно, какой она предстанет перед ним, перед своим будущим мужем. Ей всё равно!
Глава 4
С каждым днём ему становилось лучше, он даже начал потихоньку подниматься, а ещё через несколько дней и ходить. Ллоис не отходила от него, как и обещала, выводила его на улицу и усаживала на осеннем солнце. Молодой человек набирался сил, но так и не мог вспомнить, кто он и как его зовут. Все попытки сестёр-бегинок разыскать хоть что-нибудь о пропавших в округе ни к чему не привели. Имя молодого человека было неизвестно, а искать хоть кого-то без имени – пустое дело.
С каждым днём, чем больше больной общался с молодой бегинкой Ллоис, тем больше замечал, какими долгими становятся его взгляды на лице девушки, как он любуется ею, как ждёт встреч с ней по утрам, с какой тоской ожидает расставаний, неизбежных в их случае.
Нет, бегинки, конечно же, не были монахинями, они не давали обетов и всегда могли вернуться к мирской жизни из своей обители. Но вряд ли Ллоис покинула бы своё братство, чтобы остаться с незнакомым молодым человеком, у которого даже нет имени. Кто он? Ремесленник или торговец? Из каких он земель? Что у него за семья? Чем он может зарабатывать себе на жизнь?
И молодой человек понимал, что он в обители лишь временно, как только ему станет лучше, он должен будет уйти. Ему спасли жизнь, дали приют и заботу, но нельзя постоянно пользоваться чужой добротой.
Он вздохнул, поправляя на себе тёплый плащ. Глаза следили за ребятнёй, играющей на лугу в мяч. Сюда, в обитель, привозили брошенных детей, или иногда матери оставляли своих детей на время, когда начиналась осенняя страда или надо было отлучиться на несколько дней в город или в далёкую деревню. Мальчишки пинали мяч, сшитый из кожи и набитый шерстью и опилками, кричали и смеялись. Осеннее солнце днями пригревало, а с деревьев сада летели жёлтые листья.
– Эрвин! Эрвин! Давай сюда!
– Лови! Лови! – кричали мальчишки друг другу.
Его словно подбросило, будто кто ударил по лицу.
Эрвин? Эрвин! Ну, конечно… От волнения даже в глазах помутилось, и сердце застучало тревожно, будто ещё миг – он вспомнит всё, что не помнил до этого. От напряжения разболелась голова. Нет! Всё пустое! Он сумел вспомнить лишь своё имя…
Приложив усилия, он смог подняться. «Надо сказать кому-то… Где ты, Ллоис? Ты должна знать, кто я… Ллоис…»
Сил хватило только на то, чтобы войти в церковь. Замер в дверях, обессилев на двух ступеньках. Сёстры заозирались на него. Шла служба, наверное, обедня…
Ллоис поспешила навстречу, поддерживая под плечо, не дала упасть, зашептала тревожно:
– Что вы делаете? Зачем вы ходите так далеко? Вам нельзя… Надо было дождаться меня, я бы помогла… Пойдёмте… Я помогу вам, я доведу вас до кровати… У вас жар! Что случилось? – Даже через ткань плаща и рубашку чуткие девичьи пальцы ощущали жар его тела, глаза смотрели с тревогой.
– Ллоис… я… я вспомнил… я смог…
– Что? – Тёмные брови от удивления вскинулись вверх, девушка смотрела с тревогой.
– Я вспомнил своё имя… вспомнил, как меня зовут… Я – Эрвин…
– И всё? – Она ждала продолжения.
– Да… – ответил он. – Я – Эрвин…
– Пойдёмте. – Она вывела его на улицу, прикрыв дверь церкви за собой. – Это хорошо. Память вернётся к вам, я же говорила. Только вы успокойтесь, не волнуйтесь так, всё будет хорошо…
– Я – Эрвин… Эрвин… – повторял он всю дорогу, даже тогда, когда Ллоис укладывала его в кровать, поила отваром малины и шалфея. Он всё никак не мог поверить, что ему Что-то удалось вспомнить, всё пробовал своё имя на вкус, всё хотел вспомнить ещё что-то, но ему не удавалось. Огромные глаза, испарина на лбу, и румянец на скулах выдавали его состояние, но он всё не сдавался. – Я – Эрвин…
Глава 5
Никто её даже слушать не стал. Епископ обещался приехать только на свадьбу, да и то, если сумеет вырваться, а барон Элвуд выслушал её, глядя неподвижным взглядом в лицо, не перебивал, а потом отрезал одной фразой:
– Готовься к свадьбе, дорогая.
О, от подобного обращения даже слабость навалилась. Она никому не нужна здесь, никого не волнует, что чувствует и думает она сама. А она-то верила, что здесь люди, а не звери, что её выслушают и попытаются помочь, а вышло…
На свадьбу съезжались гости, весь замок готовился к празднику, везде наводили порядок, сновали слуги, и только молодая баронесса смотрела на всё с больным сердцем. Нет. Она хотела всеми силами остановить это безумие, прекратить это всё, что творится вокруг. Но как? Как это можно было сделать силами одного человека, пусть, даже если это и невеста?
Лучше бы она не покидала своего монастыря, здесь же она была как в клетке, всюду чужие люди, чужие места, громада каменного замка, и поля, рощи, деревни, принадлежащие барону Элвуду. Неужели ей придётся смириться? Стать женой этого мрачного человека? Стать хозяйкой здесь?
По рождению она ничуть не ниже этого барона Элвуда, она тоже баронесса, правда, епископ очень удачно выбрал ей жениха. Она ещё не освободилась от власти своего опекуна-епископа, ей восемнадцать станет только в ноябре. Ещё бы два месяца, и его преосвященство не имел бы власти над ней, она сама бы решала свою судьбу. И никто не осудит властного опекуна. Он просто выгодно пристроил воспитанницу, нашёл ей партию, не бросать же восемнадцатилетнюю девочку одну. А так она уже замужем, судьба её решена, и епископу спокойно. Подумаешь там, что жених годится ей в отцы и имеет сына старше её по возрасту. Всё нормально. Сейчас часто подобное встретишь. Кто спрашивает мнения молодых невест? Кого интересует, что чувствуют дочери, когда отцы заключают династические союзы? Всем всё равно.
А у Ании нет родственников, кто бы заступился за неё, а сама она несовершеннолетняя. Никто не заступится за неё, никто не пожалеет. Ей придётся стать женой этого человека. Но как? Как?
От бессилия она роняла руки и поднимала глаза в молитве. Что можно иметь общего с этим человеком? Как можно позволять ему касаться себя, целовать? Как спать с ним в одной постели? Как терпеть его? А если он захочет детей? Он ведь для этого, наверное, и решил жениться на молодой девушке! О, Боже…
Она вспоминала лицо молодого барона Орвила. Кто-то же был его матерью, была какая-то женой этого человека, и, может быть, даже любила его по-своему. Он, вот, тоже прислал ей новое свадебное платье, украшения, хочет, чтобы новая молодая жена хорошо выглядела – как он сказал ей? – подобающе…
А если на венчании сказать, что я против свадьбы? Что не хочу замуж. Ведь спрашивают же невесту, согласна ли она выйти замуж за своего жениха?
Ания вздохнула. Она никогда так не сделает. Воспитанная в стенах монастыря, с двенадцати лет проживающая только там, вряд ли она сможет проявить такое непослушание. Да, в душе она вся кипит от возмущения, но приедет на венчание епископ, и она тут же покорно поцелует его руку и примет всё, что ей скажут. И пусть сейчас она плачет и страдает, и потом будет плакать и страдать не меньше, но всё равно покорно подчинится воле своего опекуна.
И они все об этом знают. Поэтому её и взяли из монастыря, поэтому и барон этот проклятый так и сказал ей: «Готовься к свадьбе, дорогая…» Анию аж передёрнуло от воспоминаний его голоса, его взгляда. «Дорогая…»
– Что с вами? – это спросил её молодой барон, видимо, заметивший её содрогание. – Замёрзли?
Ания посмотрела ему в лицо долгим взглядом, сама спросила:
– Что случилось с вашей матерью, с баронессой?
Они встретились на кухне. Ания пришла попить воды, а барон Орвил только что вернулся с прогулки верхом и кусочками хлеба кормил собаку, прибежавшую вместе с ним. Помолчал, будто решался, говорить ли, и Ания подумала, что уже не ответит ей.
– Она умерла два года назад. – Вздохнул. – Отец долго искал себе новую жену, – глянул в лицо Ании, – знаете, он выбрал вас из нескольких кандидатур.
– Да? – Она удивилась. – Это хорошо или плохо?
– Ну-у. – Он пожал плечами. – Смотря с какой стороны поглядеть.
– И что же определило выбор именно меня? – Ания недовольно выгнула губы. Лучше бы он её не выбрал, а оставил в покое. – Что, что я – баронесса? Что мне ещё нет восемнадцати? Или это настоял мой опекун?
Собака легла у ног хозяина, постукивала хвостом по кожаному сапогу барона.
– То, что вы из монастыря…
– Да? – Ания искренне удивилась. Вот уж точно новость. С чего бы это вдруг это было главным?
– Отец выбрал вас после того, как узнал, что вы пять лет не покидали монастыря.
– Почему?
Снова помолчал, поглядел на собаку, потом перевёл взгляд на лицо баронессы.
– Ему нужны наследники. – При этих словах Ания выдохнула с горькой усмешкой. – Он хочет, чтобы вы родили ему сына, наследника его земель и титула.
– Я? – Она бессильно покачала головой, а она-то, глупая, думала, что он стар и вряд ли на что-то ещё способен, и оставит её в покое после свадьбы. А он, оказывается, собрался рожать наследников. – Я – наследников? Какие наследники? О, Боже… А как же вы? Вы – старший сын и должны наследовать и земли, и титул отца. Разве нет?
Молодой барон усмехнулся.
– Знаете, может, я сейчас скажу откровение, да и не хотелось бы этого говорить, да уж ладно, всё равно проболтается кто-нибудь из слуг. Отец подозревал мою мать в измене… Он не хочет видеть во мне наследника. – От удивления Ания распахнула губы. – Даже не знаю, откуда он это взял, но он вбил себе это в голову – не выжечь и калёным железом. Так что…
– Мне очень жаль… – единственное, что нашлась ответить ему Ания.
– Да я-то что? Представьте, какой была жизнь моей матери в последние годы жизни… – Вздохнул.
– Представляю…
Только сейчас, может быть, Ания поняла, что этот молодой барон чем-то близок ей своей болью и одиночеством. А ведь она, в самом деле, успела заметить прохладное отношение барона к сыну, да и у того – к отцу. Они обоюдно друг друга не терпели.
Узнав это всё о бароне Элвуде, Ания ещё больше осознала, что не хочет этой свадьбы. Чтобы и её так же заподозрили в измене и свели на тот свет? Ну уж нет…
Глава 6
Ания следила глазами за поющим менестрелем в центре зала. Длинный стол стоял вдоль стен, в середине его сидели молодожёны и самые почётные гости. Слуги носили блюда, девушки подливали вино, звучала музыка.
Свадьба. Это её свадьба. Как ни хотела она, а всё же это венчание состоялось. Вчера приехал епископ, и весь вечер Ания проговорила с ним о свадьбе, вернее, больше говорил его преосвященство. «Разве ты не веришь в Бога? Кто сказал тебе, что в этой жизни всё должно быть по-твоему? Разве не страдал Спаситель на кресте за нас за всех? Разве не меньшими будут твои страдания? Подумаешь свадьба! Свадьба с равным по происхождению, свадьба, не унижающая тебя и твой род. Какие вопросы! Вся эта жизнь – воплощение страданий! Терпи и будешь достойна Царства Небесного. Ты – женщина, ты должна подчиняться своему мужу, должна быть помощницей во всём, быть спутницей по жизни, должна вести хозяйство и рожать детей. Должна подчиняться ему… Должна сохранять ему верность…» О! И в том же духе. Она наслушалась от опекуна всего этого, она молилась вместе с ним, она и сама поверила во всё, что он говорил. Конечно, она же шесть лет прожила в монастыре. Она знала, что так и будет. Она подчинилась его воле, она признала власть своего мужа над собой. И только сейчас это осознала.
Менестрель допел песню, за столом жидко похлопали. А песня была о любви, о настоящей любви, а не о том, что творилось сейчас на сердце молодой баронессы.
Она вспоминала венчание в соборе Эрмса, дорогу до города туда и обратно, лица людей. И на душе было горько от пережитого, как от ошибки совершённой. Что же делать? Как ей быть?
Она не хотела смотреть на лица окружающих её гостей, избегала встречаться с кем-либо глазами или взглядами, смотрела прямо перед собой то на кубок, то на блюда с едой, то на вышитую скатерть. Единственный раз она посмотрела в глаза молодого барона Орвила, когда тот нарезал своему отцу мясо. Он тоже смотрел ей в лицо, и, видит Бог, в его взгляде она сумела прочитать сочувствие и понимание. Все радовались за столом, свита барона, гости, все поздравляли «молодых», и единственный человек, кто сочувствовал ей, был его родной сын. О, Господи…
Как же страдало её сердце сейчас!
Он знал своего отца лучше кого бы то ни было здесь, он помнил свою мать, и он знал, каково ей будет теперь быть женой этого человека.
Ания не слушала хвалебные поздравления гостей, не вдумывалась в слова стихов и песен. Что же теперь? Ей осталось выдержать ещё брачную ночь. От мыслей об этом во рту пересыхало, и начинали ещё заметнее дрожать пальцы. От волнения Ания не знала, куда спрятать руки, чтобы они не выдавали её чувств. Наряжая невесту на свадебную церемонию, камеристка и горничная так сильно затянули шнуровку платья, что теперь буквально было нечем дышать.
– Мне плохо, – прошептала она, и её супруг посмотрел ей в лицо долгим взглядом.
– Пошли наверх? – предложил вдруг, и Ания почувствовала, как от этих слов краска ударила ей в лицо. Ну уж нет…
– Попозже… – прошептала чуть слышно.
Она плохо помнила, что было потом, какие песни звучали, какие подарки им дарили гости, опомнилась она только наверху, в спальне, куда её и барона Элвуда торжественно проводили все присутствующие. Барон закрыл дверь на засов и повернулся к жене. На камине и на столике горели свечи, их дрожащий свет метался по стенам. Ания, замерев, смотрела на приготовленную постель, святой отец из процессии уже успел обрызгать её святой водой. Господи, Боже, дай мне сил пережить это всё, выдержать…
Барон взял её за плечи и развернул к себе.
– Милорд, я… – Её голос задрожал, и она не смогла договорить, опуская взгляд.
– Всё нормально, дорогая, ты держалась хорошо. И церемония прошла прекрасно. Я подумал, не выкинешь ли ты какую-нибудь глупость? Его преосвященство разговаривал с тобой об этом?
Она посмотрела на него исподлобья через тонкую вуаль на пол-лица, спросила, с трудом выталкивая из себя слова:
– Значит, это вы его попросили поговорить со мной?
– Конечно. Я не хотел, чтобы ты всё испортила.
Она усмехнулась, дёрнув подбородком. Отчаяние ушло вдруг на второй план, появилось раздражение и даже злость. Вчера она тщетно просила помощи и понимания от своего опекуна, епископ же выполнял свою задачу – уговорить её стать женой этого человека. И он отлично справился.
– Это не честно с вашей стороны… Вы знали, что я против этой свадьбы, я разговаривала с вами, я просила вас… Но вы… вы решили прибегнуть к помощи епископа… чтобы он надавил на меня. – Она в отчаянии покачала головой. – Это неправильно… Так не должно быть! – Она повысила голос в надежде достучаться до этого человека, но барон смотрел на неё сверху спокойно, властно, так, как смотрел бы на просьбу пажа или слуги.
– Ты хорошо держалась, дорогая. – Он поднял её вуаль с лица наверх, чтобы видеть её глаза. – Не надо только обвинять меня в нечестности. Такие обвинения я слишком близко принимаю к сердцу. Если бы ты была мужчиной, я бы тебе этого не простил, но ты – женщина, моя женщина, тем более в такой день. Я прощу тебе это, но больше подобного я слышать не хочу. Понятно?
Ания опешила. Ничего себе. Теперь ей придётся взвешивать каждое слово?
– Я не хотела вас обидеть, – прошептала, глядя на него снизу вверх, – но… но вы сами должны понимать меня… – Барон в это время расстёгивал пуговицы котарди – камзола, расшитого золотыми и серебряными нитями. Внимательно смотрел ей в лицо, приподняв седые брови, слушал, что ещё она собиралась сказать. – Вы же понимаете меня… вы же знаете, что я против… Как вы могли? Как вы можете? О, Господи…
Барон слушал её, а сам неторопливо, с основательностью снимал с неё вуаль, барбет – ленту через подбородок и вимпл – платок, закрывающий шею, вытаскивал одну за другой длинные шпильки из волос.
– Вы не можете так поступать со мной. Вы же знаете… Вы же сами видите, что мы слишком разные… Мы не можем быть вместе. Эта свадьба – это ошибка… Умоляю вас, – она поймала его руку, поднесла к губам, целуя, – прошу вас… Не надо… Оставьте меня… Умоляю…
Он освободил ладонь из её рук, улыбнулся одной стороной губ.
– Что-то я не понимаю тебя, дорогая моя жена. Чего ты хочешь? Чтобы я отказался от этого брака? Поздно. Всё уже сделано. Я – твой муж, а ты – моя жена. Что тут может быть не понятного?
– Но я не хочу быть вашей женой! – Она чуть повысила тон голоса.
– Но ты уже – моя жена! – Он тоже повысил голос, и в нём появилось незнакомое ей до этого раздражение, показывающее, что барон подошёл к грани терпения.
– Но вы годитесь мне в отцы, а не в мужья!
Видимо, многие уже говорили или намекали ему на это за все эти дни, потому что барон потерял последние капли терпения. Принялся дрожащими пальцами расстёгивать на ней обе пуговицы расшитого праздничного сюрко – жилетки. Сорвал её, швырнул на пол, принялся рвать пуговицы котарди. От его рывков Анию буквально покачивало на слабеющих ногах, она хрипло и тяжело дышала от волнения происходящего. Шептала чуть слышно:
– Не надо… умоляю… прошу вас… Милорд… не надо… не трогайте меня… умоляю… милорд…
Но барон не слушал её, рывком рвал на ней шнуровку киртла – платья, взяв за ворот, дёрнул его вниз, с плечей, оставляя свою молодую жену в одной белоснежной рубашке до пола.
Ания тут же закрылась руками, обняв себя за плечи, словно стояла голой перед мужчиной. Русые волосы посыпались, когда она склонила голову, сверкая в свете свечей, заструились по груди, рукам. Барон даже невольно залюбовался своей молодой женой. Девочка. Его девочка.
Он толкнул её на кровать, сам наклонился и снял с её ног туфли, сорвал тонкие чулки. Ания, хрипло дыша, смотрела на него огромными глазами, потом, опираясь на локти, поползла на спине от края кровати, прочь от своего мужа. Шепнула:
– Не трогайте меня…
Барон поймал её за лодыжки и дёрнул на себя, зло шепча ей в ответ:
– Хватит! Если ты думаешь, что я люблю подобные игры – ты ошибаешься, глубоко ошибаешься…
– Это не игры… Отпустите меня!
Он навалился на неё, прижимая руки за запястья слева и справа от головы, зашептал в лицо, сверкая чёрными глазами:
– Я знаю, ты из монастыря… Это хорошо… Я могу быть уверен, что буду у тебя первым…
– Прошу вас, милорд… умоляю… оставьте меня… – Её уже трясло от происходящего, голос срывался.
Барон поднялся на колени и принялся расстёгивать пояс на брюках, свободная рубашка скрывала его тело, руки.
– Нет… нет… нет… – Ания снова попыталась выбраться из-под него, поползла на спине вверх, через всю кровать.
Барон, оставшийся в одной рубашке, настиг свою супругу быстрее, чем она думала. Он не тратил время на ласки и поцелуи, жена нужна была ему в практических целях. Он поднял вверх её сорочку, чтобы добраться до вожделенного тела. Ания сопротивлялась, отталкивалась руками и ногами, но барон Элвуд сумел справиться с ней. Несмотря на его возраст и седину, в руках он сохранил порядочно силы. Когда сопротивления жены ему надоели, он хлестнул её по лицу слева, а потом справа, дав звонкие болезненные пощёчины.
Ания сникла. Ещё никто ни разу не бил её по лицу. Она обессилела от отчаяния и боли, она позволила этому человеку овладеть собой. Барон, получая желаемое, ворвался в неё грубо и жёстко, не жалея, не думая о ней, с удовлетворением осознавая, что был прав – он первый её мужчина. Так и должно быть, для этого он и взял её из монастыря.
Он буквально насиловал собственную жену, упиваясь слабостью, покорностью женского тела. Давно он не переживал подобного. Неужели её молодость, её свежесть и невинность разбудили в нём такую страсть? Кто бы мог подумать. Теперь ясно, почему многие из его сверстников брали в жёны именно молодых девочек. Это было ни с чем не сравнить.
О, она подарила ему незабываемые ощущения.
Он наклонился и поцеловал её в губы. Она даже это ему позволила, лежала безучастная, с закрытыми глазами. И только, когда он оставил её, она медленно отвернулась от него на бок и расплакалась.
– Прекрати… – приказал он сухо и требовательно. – Мне нужен сын, мой сын, и ты родишь мне его. Понятно?
Он не ждал от неё ответа. Забрался под одеяло и отвернулся от супруги. Ания продолжила плакать, но старалась прятать лицо в подушку, чтобы её не было слышно, в отчаянии стискивала зубы.
Будь ты проклят, барон, будь ты проклят…
Гости разошлись по комнатам, свадебный праздник на первый день закончился, и горничные убирали со столов. В ночной тишине слышно было, как они переговариваются друг с другом. С высоты галереи над залом, оперевшись на перила, наблюдал за всеми молодой барон Орвил. Держал кубок с вином в руке и думал.
Он, наверное, единственный из всех не пошёл провожать «молодых» в спальню, на брачное ложе. Вспоминал её лицо, её боль и растерянность во взгляде. Понимал, что сейчас отец, наверное, уже добрался до неё, подгрёб её под себя… И никто не стал её слушать, никто не пожалел её… Бедная девочка!
Ну почему тебе не хватило жениться на какой-нибудь другой? Нашёл бы себе в жёны какую-либо вдову постарше, поопытнее, зачем было брать эту девчонку? Старый козёл! Ты довёл до смерти мать, а теперь возьмёшься за эту монашку? Разве с тобой она сможет пережить, что должна в этом возрасте? Разве она узнает в жизни, что такое любовь? Ты загубишь её, ты сломаешь ей жизнь. Всё потому, что тебе нужен другой сын.
Орвил нахмурился и отпил несколько глотков вина. Другой сын. Это значит, что сам он не получит ни этих земель, ни титула. Отец найдёт способ, как спровадить от себя старшего сына, как лишить его всего. Лучшее, что светит ему, это найти другого господина или стать странствующим рыцарем. При отце жизни ему не будет. Да и разве сможет он теперь равнодушно смотреть в лицо этой девочке, которую он привёз сам своему отцу-тирану? Жить здесь и ждать, когда же она родит сына? Когда и его судьба решится?
– Милорд? – кто-то из слуг позвал его снизу, из зала. – Вы пойдёте к себе или вам оставить вина тут?
– Я пойду к себе. На завтра запланирована охота, так что… – «Не могу же я её пропустить. Он не поймёт», – подумал, но не сказал вслух, залпом допил остатки вина из кубка.