София Устинова
Сердце Аспида: Жена поневоле
Даже не думала оборачиваться, но меня, грубовато придержав за плечи, к себе крутанул Аспид.
Затаилась в ужасе неотвратимом, а муж с лица фату откинул…
Так и стояли, смотря друг на друга.
Он дико, до дрожи меня пугал…
Аспид – мой кошмар наяву.
Мрачный лик, суровое лицо, тяжёлый взгляд.
Красив ли он?
Скорее нет, чем да, но вернее непривычная у него внешность, не славянская уж точно… И глаза эти с необычным разрезом… змеиные… не бывало у людей таких.
Таращилась на него снизу-вверх и ждала мерзкого поцелуя от Змия.
А он склонялся к моим губам, тянулся, обжигая дыханием. Меня от волнения повело сильнее. Я бы упала в тот момент, когда он губы мои накрыл своими, если бы Дамир… не придержал… одной рукой за талию, другой спину. Нежно, но уверенно – не нарушая границу приличия.
Но всё равно мне удушливо жарко стало. Необычайно хмельно. И воздуха захотелось свежего полной грудью втянуть… Спасения глоток…
Поцелуй коротким был. Аспид разорвав объятия, отступил, выказывая спокойствие и безмятежность, и я взяла себя в руки.
Ежели он сейчас такой, так может не будет и в совместной жизни лезть без надобности? Такая мысль душу обласкала. И я чуть приободрилась.
От гостей дом ломился, от яств – столы. Пир начался, шум, веселье… а мне кусок так и не лез в горло. Про себя молилась, чтобы быстрее это всё закончилось.
Дамир, как оказалось, тоже. Ненадолго его хватило.
– Раз принято у вас свадьбы по три дня тянуть, есть у вас ещё два, чтобы Вольху мне отдать по моему обычаю, – встал из-за стола и, больше ни разу не оглянувшись, покинул внезапно утонувшую в тишине княжью залу.
– И я к себе, – шикнула матушке, вцепившись в её запястье.
– Ох, не дури, Воль. Собирайся в дорогу, дабы не опоздать ко сроку. Но окна затвори, никому не открывай, окромя меня и батюшки, – напутствовала княгиня тихо-тихо, дабы другие не слыхали, и явно желая уберечь меня от проступка бесстыдного.
– Неужто ты обо мне такого…
– Не о тебе, а о том, кому свадьба как серпом по горлу, – парировала мягче матушка, и я покосилась на Светозара. Всегда светлый и улыбчивый ликом, сейчас княжич темнее тучи непогожей был. Сидел на краю стола по сторону от отца, не ел… зато на хмель налегал.
– Не посрамлю, – отозвалась, чуть голос подав.
Княгиня едва заметным жестом Варварушку и Микулу подозвала. Они меня сопроводили до покоев, где я выдохнула свободней.
Содрала фату с себя махом:
– Будь проклят, Аспид окаянный! Но раз должна я тебе, отбуду срок и поминай как звали!
Права была матушка, и в окошко камушки кидал, и в дверь стучался, но я не подпустила Светозара к себе:
– Не трави душу, – отрезала зло, к двери лбом прижавшись. – Уходи, не позорь меня, только этого мне ещё не хватало: на свою голову молву людскую о неверности схлопотать. И не дай бог, то до супруга долетит…
Ушёл княжич, в чувствах по двери стукнув да так, что сердечко едва из груди не выскочило:
– Ждать буду, но ежели предашь мою любовь, я его сердце и твоё выдеру собственными руками!
– Буде тебя, дурной, – негодующе шикнула. – Вернусь, сказала же… Дождись главное и дел не натвори.
И он ушёл… с собой моё сердце и душу забирая.
***
В окружении пары десятков верных дружинных во главе с воеводой Николой я, батюшка и матушка выехали поутру, не прощаясь с гостями, кто и спать-то не ложился, продолжая пир. С нами – лишь пара бояр с охраной, естественно, волхв Никлюда с учеником, няня Варварушка и прислужник Микула, управляющий повозкой с приданным.
Ох, не нравилось мне, что Светозар тоже увязался. Обмолвиться не пытался, но всё одно его присутствие… немой укор, мрачность меня по-живому резали.
Глядела перед собой и старалась не думать о будущем и о том, что, возможно, домой не вернусь.
И так день ехали с редкими остановками, чтобы перекусить, ноги размять…
Уже близ пещеры, когда спешились и меня готовили к обряду жертвоприношения, Никлюда отвару предложил. Было, отмахнулась:
– Жена я ему уж, зачем рассудок дурить?
Но батюшка настоял:
– Ты Дамира с Аспидом не путай, они хоть и заключены в одном существе, да норовом разные. Ежели Змий страх твой заметит, может возжелать тебя съесть. И тогда тяжко Дамиру будет тебя отстоять, сражаясь со своим нутром. Лучше не будить лихо, – подметил разумно.
Выпила горький отвар залпом. Поморщилась, но в следующее мгновение захорошело мне. Напряжение спало, лёгкость в мыслях появилась, и уже не страшило дальнейшее.
– Так-то лучше, – удовлетворённо кивнул Никлюда, за руку потянув: – Пойдём, уж скоро ночь…
– Никола, останься здесь, лагерь раскинь, – велел князь и матушку понудил за нами к пещере двинуться.
Между деревьев прошли да на полянке у подножия горы на миг остановились. Отец и Никлюда глазами обшарили гору, деревья, кусты и только после дозволили пойти дальше.
Непривычно было, дивно: извилистый тоннель, в котором великорослому вою не развернуться лишний раз, прохлада и влажность… Мрак, тускло рассеиваемый факелом в руке Никлюды.
Сердце гулко грохотало, и тишина такая повисла, что её только наше дыхание и шелест подошв нарушали.
Мы остановились по велению волхва.
Я ждала, но вокруг лишь темнота была, а тусклое свечение от факела только Никлюду выделяло. Волхв знающе прошёлся вглубь, и в следующий миг вспыхнул округлый источник. И вроде не было там хвороста аль тряпья, а он пламенем играл ярко и бойко, светом охватывая большую часть пещеры.
Сморгнула удивлённо, взглядом обшаривая просторную ритуальную залу, в кою меня никогда не пускали и о коей лишь краем уха слышала.
Пока изучала пещеру, Никлюда ученика подтолкнул к каменному алтарю с оковами для рук, что располагался близ стены :
– Подготовь место для жертвы да княжну плени.
Отрок, запинаясь, поспешил выполнять поручение. А мне… хоть и волнительно было, да как-то интересно…
Не успела спросить, что и как, возле меня ученик Никлюды остановился.
– Княжна, мне бы… – Робко руки заламывал, на меня глянуть страшился и вроде даже покраснел от смущения.
– Конечно, – понятливо кивнула и смиренно пошла к стене близ алтаря каменного, на котором Никлюда какой-то ритуал заготавливал, травы запаливал, что-то в ступке смешивал и под нос невнятно бормотал.
Чудно всё…
А когда брякнул на кандалах замок, словно очнулась от дурмана. Холодом смертельным повеяло, испуг прогулялся по телу. И я взбрыкнула:
– А ежели с цепями от стены отдерёт, руки мои тут останутся? – истерика во мне говорила, но и не лишены были слова капли здравости. – Неужто есть у Дамира ключ от кандалов? А ежели Аспид взыграет? Дёрнет… и всё, считай, мертва…
– Кто право голоса девице давал? – проскрипел голос незнакомый. В ужасе глянула на размытый силуэт, от темноты отделившийся.
– Здравия тебе, хранитель Везуль, – почтенно кивнул Никлюда.
– Разве ж тебя не предупредил Дамир, что жену ему по обряду отдаём? – князь прищурился.
– То дело ваше, – безлико отозвался хранитель. Жрец древний и сухой, как лист жухлый по осени. Глаза белёсые, страшные. Кожа бледная, морщинистая. Тощее тело скрывал кусок ткани, обмотанный вокруг. Зато взгляд приковывали рисунки. Они вились по лысой черепушке, лицу, затылку, шее, груди, спине, скрываясь под странной одёжей, как и орнаменты, покрывающие руки от кистей до плеч. – Но ежели по обряду, то за обе руки пленить и кляп в рот, дабы не орала. Аспид бабского визга терпеть не может, – ровно пояснил, на меня ни разу не глянув.
– Батюшка, – в поиске защиты на отца метнула взгляд. Губы дрогнули, глаза обожгли слёзы.
– Молчи, Воль, – строго оборвал мою истерику князь. – Это дочь моя, – голос повысил значимо, и звук пещеру наполнил важностью. – Уже законная жена Дамира, и сейчас мы её к ритуалу готовим, дабы она и для Аспида…
– А, – проскрипел удивлённо голос старика, – стало быть, выжила?.. – прервал батюшку непонятной репликой жрец и на меня впервые с момента появления покосился. – Хороша девица, – одобрил сухо. – И время подходящее, – продолжал ворчать, не выказывая уважения передо мной, князем… – Но руки плените, – велел спокойно, – то по обычаю древнему. Никогда от него не отступали, и, поверь, – белёсые глаза в меня вперил и морозил ликом своим пугающим: – Аспид знает, как забрать то, что ему полагается…
Не успела очухаться, как Никлюда вновь отвара насилу в меня влил. Сглотнула горечь и мгновениями погодя поплыла в тумане дурмана и безмятежности. Лишь голоса, будто из-под воды слыхала, да смысла не улавливала. Силуэты расплывались, а потом настала тишина. Не сразу я волнение странное ощутила. И то… скорее сердце бой ускорило, и от того мне удушливо, жарко стало.
Водила непонимающе глазами, пока смутно не припомнила, что здесь делала.
Тяжко было, вяло мысли текли, и сил не было на помощь позвать. А как собралась было да крикнула: «Спасите!», вместо гласа невнятное «м-м-м» получилось, заглушаемое кляпом.
Вот тогда испугалась я пуще, задёргалась в путах, цепями побрякивая да во мрак пещеры всматриваясь…
Не зря учуяла недоброе: в дальнем углу, куда свет почти не доставал, зелёные огоньки сверкнули. Темнота пошатнулась, вырисовывая силуэт…
Дёрнулась в диком желании удрать немедля, да лишь цепями сильнее брякнула и затылком глухо о стену врезалась. Зажмурилась, молясь, чтобы дурным сном это всё оказалось, но когда распахнула очи, поняла, что кошмар… настоящий да наяву. Тот самый, что со вчерашнего дня моим мужем значился.
Отделился силуэт от мрака, на свет выходя…
Аспид… в облике Змия.
Глава 5
Вольха
Медленно появлялся… Вначале продолговатая голова, кою венчали шипы аки корона. Длинная шея с поблескивающей чешуёй, что на бликах огня кровавой казалась. Потом на больших когтистых лапах плотное тело с поджатыми крыльями из мрака вынырнуло.
Просторна пещера да потолки высоки, но Аспид в ней сразу занял значительно места, хоть и был всего раза в два поболе коровы. Думала, крупнее они, но и того, что сейчас увидала, хватило, чтобы обмереть от ужаса.
То в одну сторону голову склонял, то в другую, на меня раскосыми зелёными глазищами таращился да из щелей носа пар пускал, словно раздумывал: сразу сожрать аль подпалить для начала…
А я равно с его дыханием своё затаивала да об каменную стену спиной прикладывалась, испуганно вздрагивая.
Хищная пасть приблизилась вплотную.
Я замерла, во все глаза на него глядючи.
Он коснулся прохладой носа моего лба и вниз заскользил, дорожку прохладную оставляя: по виску, щеке, шее, груди, животу… и обратно.
Как воротился к лицу, оскалил пасть, звук пугающе утробный издав, а когда щёлкнул зубищами за край горловины платья, меня сознание и подвело.
Очнулась уже на алтаре. Без цепей, кляпа…
Пока оглядывалась непонимающе, села, обхатив себя за плечи да вздрагивая от каждого шороха. Особенно темень меня влекла. Зачем-то всматривалась, Аспида выискивая, но только встала босыми ногами на холодный каменный пол, мой кошмар объявился:
– Очнулась? – его тихий голос прошелестел на всю залу ритуальную. Вышел из дальнего угла, откуда и первый раз показался Аспидом. Но тепереча в облике человеческом.
Поджарый, высокий, гибкий и хищный.
Вышел на свет, в отличие от наших мужей, шокировав своим полуголым видом. И ежели в терем к нам в рубахе и брюках являлся, то сейчас я тело его могла разглядеть от стоп до головы. А там было на что посмотреть.
На причинное место глаз не переводила, куда более зачаровали множественные рисунки, покрывающие и руки, и ноги, и торс. Что именно начертано, так сразу и не сказать – в скудном свете неразборчиво, но точно орнаменты и руны…
Это завораживало, особенно то, как играли блики от огня на его идеальном теле. Аж мурашки по коже высыпали от волнения. Дух захватывало, и сердечко маетно билось.
А потом я совсем от охватившего меня жара была готова сгореть, когда глаза подняла на лицо Аспида…
Поймал за бесстыдным рассматриванием. Пилил взглядом пронизывающим, и зелень необычайная в очах играла.
– И что же ты, Вольха Грозненская, так слаба духом оказалась? – его низкий голос тягучестью наполнил пещеру, и в теле моём вызвал дрожь ответную.
– Ладно, чувств лишилась, то со всеми бывает, но неужто ты и голос утратила? – прошелестело насмешливо и в то же время требовательно.
– Не утратила, – брякнула, силы сыскав. Никогда сопли не жевала да на кулак не наматывала. Меня хоть и в строгости воспитывали, учили не только уважению к старшим и всяко разным женским делам, но и премудростям житейским. И в особенности говорить, когда велено, ибо батюшка веровал, что, хоть мужи и управляли княжествами, рядом всегда место для жены было, и, ежели было что полезное сказать, пусть лучше поделится, чем безмолвием упрекает. Послушать – не беда, не убудет с мужика…
– Но боишься до сих пор, – а вот теперь откровенно глумился Аспид окаянный. Неспешно ко мне подошёл, нависая горой и чаруя обликом диким. – Я лишь год жизни просил, ежели меньшим сроком не обойдёмся…
– Я не смогу ВАС полюбить, – гордо голову задрала.
– А мне оно зачем? – прищурился Дамир. – Мне наследник надобен…
– И Вы отпустите, как срок выйдет?
– Ежели не оплошаешь ни в чём, как и обещал, отпущу.
– Что значит оплошаешь? – сердце биться перестало. И без того дышала урывками, а теперь и подавно голова кругом пошла, ноги ослабели.
– Ежели не разгневаешь да на клык не попадёшь… – последнее не то промурчал, не то прорычал, а по мне дрожь пробежалась от голоса его низкого и бархатного. Отшатнулась да в алтарь задом уткнулась, оказавшись в ловушке, куда сама себя загнала.
– Опять трусишь, – обронил Аспид, ступив ближе да руками в алтарь упираясь по обе стороны от меня. – А как же клятва верности? Почитать мужа своего… – намеренно протягивал слова, ко мне склоняясь.
– Так я от клятв не отрекаюсь, – мотнула головой. – И от долгов тоже… Ежели должна Вам, – преисполненная достоинства молвила, но Дамир меня заткнул. Губами своими жадными хапнул мои, продолжая собой к алтарю подпирать. А когда сдалась под напором и отклонилась, не позволил свободы, за затылок придержал, поцелуй углубляя.
Окаянный Аспид!
Решил меня измучить: языком зубы протаранил, совсем дух из меня вышибая. Не то завопила возмущённо, не то застонала от бури чувств небывалых.
Ноги ослабели, голова закружилась… и легко, воздушно стало. Так необычно сладко, горячо, волнительно, что вцепилась в Дамира, дабы не рухнуть наземь. Обвила за шею…
И тогда рык его низкий, ответный, прогнал по телу волну щекотливых, очумелых от восторга мурашек.
Когда Аспид прервал поцелуй, к ужасу поняла: сижу на алтаре, а он уже между ног моих… горячил ляжки своим телом и зарождал в нутре… нечто, чему не находила объяснения. Ох, и люто я себя и плоть свою возненавидела за предательство такое…
А Дамир гипнотизировал ликом своим: дышал быстро и шумно, ноздри носа трепетали яростно. Взглядом по лицу моему прогулялся, задумчивым и огненным, словно сам полыхал и едва сдерживался, чтобы и меня не спалить.
Потянулся рукой к моей щеке.
Затаилась я, страшась и себя, и его, и того, что случиться должно было. Но он лишь кончиками пальцев, едва ощутимо по скуле повёл, я слегка отвернулась, избегая прикосновения и кляня своё слабое тело за то, что так явно выдавало мой страх перед этим существом.
Дамира не смущало ничего. Он… наслаждался властью своей.
По шее уже скользил – по жилке, выдающей, как во мне кровушка бесновалась, с нажимом линию чертил, жадно изучая, как его коготь след красноватый оставлял, и пусть не до крови, но я натягивалась, аки струна.
И ещё ниже… уже дланью шершавой по оголённой ключице… А подцепив ленточки – последний рубеж, соединяющий края ворота рубахи, чиркнул по ним, открывая больший доступ к моему телу:
– Зачем так? – в ужасе ахнула, понимая, что уже не отвратим момент близости, а жесты Аспида меня до обморока пугали. Дрожала, во все глаза таращась на мужа. Пламя единственного очага подрагивало, бросая зловещие блики на стены, играя на полу и потолке, на жертвенном алтаре, на Дамире…
От мыслей, что мы одни, я его жена, а Аспид явно намерен закрепить наш брак, уже тёмные оковы небытия смаргивала. Дамир мой истеричный вопрос без ответа оставил и без лишних слов ладонью толкнул на «брачное ложе», пусть оно в данный момент и голый камень в холодной пещере.
О, Великая Лада, даруй мне временное помутнение!
Пусть лучше в обмороке побуду, нежели чувствовать это чудовище!
И поцелуй его не желала ощущать.
Зажмурилась сильно, чтобы не видеть его. Губу закусила, чтобы эта боль притупила другую.
– А ну гляди на меня, – пророкотал Дамир, и его проникновенный голос наполнил пещеру. Но повиновалась, лишь когда он повторил: – Кому велено… – грозным рычанием.
И только поймал мой упрямый взгляд, опять ко мне склонился. Губами по моим, закусанным повёл… Языком, ненавязчиво требуя и зубы разомкнуть.
Нервно качнула головой, мол, не поддамся.
Прищурился недобро Аспид проклятущий, ладонью по шее скользнул да на затылок ее положил, ощутимо сжав, точно сомкнул тиски, и я от неприятного ощущения простонала… Уже ему в рот… Аспид того и ждал. Тотчас завладел моими губами. Нагло, голодно набрасываясь. С мурчанием и гудением утробным…
Тогда я в плечи его руками упёрлась, изо всех сил удерживая на расстоянии и про себя как заклятие твердила: «Мерзкие губы… И поцелуй противный! Аспид окаянный! Лучше Светозара нет никого. И теплее его быть не должно!»
И спасение нашла: заставила перед глазами образу Светозара предстать. Светлые волосы, голубые глаза, волевой подбородок, улыбка милая, белозубая.
«Мой любый!.. Прости, что плоть другому достанется. Думы мои всегда о тебе будут. И сердце моё, хоть и Аспиду принадлежит, но тебе отдано», – как ворожбу твердила, отрешаясь от супружеского долга.
– Открой глаза! – злобный голос Дамира вторгся в мысли.
Я по-прежнему лежала бревном на алтаре и упрямо удерживала образ любимого.
– Открой! – рыкнул супруг, аккурат с шорохом рубахи, подол которой рывком задрал, заголяя ляжки.
И тогда в ужасе распахнула очи, теперь и губы сильно сжимая – не получит он от меня ответа, ни мягкости, сколько бы женой ему ни значилась. Сам захотел меня под собой иметь – пусть наслаждается! Ежели телом и стану ему женой, душу свою не отдам на растерзание… Как есть захватчик и лютый Аспид, таким для меня и останется!
– Упираешься? – Дамир таранил меня предостерегающим взглядом, а потом опять поцеловал. Мягче, нежнее, за затылок придерживая да свободной рукой по плечу скользя, талии, бедру…
Я застыла в праведном негодовании, что он от меня ждал? Ответа?
Это же несерьёзно…
И вообще не понимала, на кой он растягивал это мерзкое брачное соитие? Не надобны мне его поцелуи и оглаживания! Ласки и нежности!
Он мне был неприятен, а от мысли, что сейчас сделает своей, вообще лихорадило.
Потому и застыла, как неживая, позволяя ему делать, чего желал, но не отвечая ни на одно движение, ласку. И ежели вначале напряжённая, как струна была, а Дамир губы мои лобзал, то когда нырнул ладонью под подол, по голой ляжке скользнув, дёрнулась нервно, дугой прогнулась, возмущение в рот ему мыча да ударяя по руке его вольной…
Не собиралась, но так жутко испугалась, что на инстинктах, точно птица в силках, в объятиях его забилась.
Он зарычал утробно, ещё больший ужас во мне вызывая. По камню задом протащил на край алтаря, кожу обжигая и в губы уже чуть ли не вгрызаясь.
Заскулила позорно от боли. Руками заколотила по плечам мужа, но лишь озлобился сильнее, за глотку к алтарю приковал. А я пуще царапаться и лупить принялась. Тогда руки мои над головой одной своей сомкнул, подол выше задрал. Жадно сопел, между ног пристраиваясь да в промежность мою чем-то твёрдым и горячим упираясь.
Глава 6
Вольха
– Ненавижу, – шикнула прежде, чем он губы мои вновь своими поработил. И когда уж слепнуть стала от ужаса и боли, сыскала сил и отрешилась от мира сего. Не сопротивлялась более. Опять зажмурилась и молилась, дабы треклятый Аспид дело своё чёрное быстрее сделал.
Дамир пыхтел, по мне рукой свободной шарился, голое тело облапывал, вызывая до тошноты странные чувства.
Жгучие, волнительные…
Липкие до омерзения…
Такие, от которых хотелось избавиться. Отряхнуться, как от стайки муравьёв, что на кожу забрались, щекоча и заставляя передёргиваться.
– Моя! – зло шипел Дамир прямо мне в лицо. – Открой глаза! – опять велел и я, закусив губу, нехотя подчинилась, ведь быть ему женой по всем пунктам обязана. То обещала, о том клятву давала…
– Ты – моя!– помолчал гневно, сопя, как разъярённый Аспид. – Смирись уже!
– Постараюсь, – проклацала зубами, – но сейчас… не получается… Не готова я… здесь…
Дамир секунду пилил гневным взглядом, а я уж с жизнью прощалась за наглость свою.
– Неделя пути до границы с моими землями! – отчеканил Дамир, продолжая ягодицы мои сжимать до боли приятной и упираться в меня своей плотью твёрдой. – Седмицу даю! Проститься с девичьими мечтами и образумиться! Уяснить наконец: ты – моя! На год! И по согласию аль против воли, – припечатал значимо Аспид, – я возьму тебя…
Я с облегчением выдохнула:
– С-спасибо, – закивала торопливо, ещё чуду не веря.
Неужто и впрямь человеческими чувствами наделён?
Неужто сострадание и понимание ему не чужды?
Неужто отсрочка появилась, когда уж не ждала её?
– Алтарь, – ровно почти бесстрастно продолжал Дамир. Быстрым махом мне по ляжке чиркнул, оставляя неглубокий порез. – Ему кровь надобна, – глядя в мои глаза, ладонью по ране мазанул и на камень рядом со мной припечатал. – Семь дней! – ещё раз повторил со скрипом зубов. Ему это тоже с явным трудом далось… смирение такое. В упор глядя на меня, отступил в темноту, и его мрак поглотил.
Ещё не веря провидению, таращилась в сумрак, где обнажённый Аспид скрылся, как в темноте хищно сверкнули зелёные огоньки, продолжая удерживать на прицеле змеиных глаз. Шелест раздался, следом хлопок пещеру наполнил, а порыв ветра меня чуть с алтаря не скинул. И даже пламя испуганно вздрогнуло, да прочь в сторону от угла, куда Дамир ушёл, так сильно полыхнуло, что едва не погасло.
Я затаилась, до рези в глазах в темноту вглядываясь, но секундами погодя выдохнула шумно, понимая, что настала оглушающая тишина. Лишь сердечко шало грохотало в груди, сбивая с разумной мысли.
И никого более вокруг. Я одна!
Обождала пару мгновений, которые дикими ударами сердечко отстучало, торопливо спрыгнула с камня и бросилась прочь из пещеры.
У входа самого едва на родителей не налетела. Они взволнованно топтались у проёма, не решаясь войти.
Близёхонько Микула с Варварушкой места себе не находили. Воевода мрачно зыркал по верхам, за рукоять меча держась. Словно ожидал нападения Аспида.
– Вольх, – ко мне тотчас матушка поспешила с батюшкой.– На тебе лица нет, – шептала горячо, обнимая: – Обидел?..
– Нет, нет, – рьяно замотала головой. – Хорошо всё. Время дал в себя прийти.
Княгиня с князем взглядами обменялись задумчивыми, а я продолжила:
– И седмицу, чтобы до границы с его землями прибыла…
– Хорошо, – отстранилась матушка и любовно по щеке огладила. – Ты теперь хоть и мужья жена, но время… оно очень нужное. Эх, – глаза матери слезами наполнились, – прости, что тебе зверь такой достался.
Не хотелось о том вспоминать, потому заверила:
– Пока он был не большим зверем, чем некоторые мужики наши. Но лучше не злить! Поспешить надобно, – уж чего не хотелось вовсе, чтобы княгиня меня вопросами заклевала. Я же со стыда сгорю.
– Верно молвишь, доченька, – преисполненный гордостью кивнул батюшка, с княжьего плеча сняв плащ богатый и тёплый, на мои накинул, дабы укутаться могла и срамоту прикрыть.
– Благодарствую, – искренне улыбнулась и позволила меня княгине приобнять да в сторону нашего лагеря отвести.
– Ох, нелюдь, – тихо вознегодовала матушка, когда уже в палатке я наскоро переодевалась и обувалась. Рубаху, в коей была, в сторону бросила, а княгиня взглядом её проводила и явно увидала кровавые следы на ткани. – Неужто так невтерпёж было, что прям в пещере на тебя полез?.. – по своему о пятне рассудила.
– Матушка, – ахнула я стыдливо. – Ты не так поняла, – о том не желая говорить. – Сказала же, он мне время дал, а это… для алтаря было надобно… окропить кровушкой моей. Он то и сделал, но осторожно.
– Даже так? – изумилась матушка. – Тогда, может, и не таков он Аспид, каким я себе представляла, – проворчала задумчиво. – Но ты на любовь и нежность лучше не рассчитывай, – чуть погодя виновато посоветовала. – Ежели сейчас не снасильничал, не значит, что много в нём человеческого, и будет он внимательным мужем. Лучше готовиться к худшему и порадоваться лучшему, а с Аспидом так и подавно…
– А я вообще о нём думать не желаю. Год продержусь, а там… лишь мыслью о свободе живу.
– Вот и правильно, – огладила меня по волосам матушка и взялась косу перезаплести.
***
Из окошка тоскливо на лес посматривала, в мыслях тугих путалась, а только Светозара видала, тотчас пряталась. Стыдно было… в глаза любимому смотреть. И на него больно глядеть. Бледный, мрачный, нет уж блеска во взгляде, смеха приятного и не чарует улыбкой светлозубой.
А мне что делать? Что ему сказать? Я теперь мужняя жена. И обещать ему ничего не могла. И требовать… Мы вроде обсудили это, но княжич всё равно приуныл, сидя на коне да с воеводой плечом к плечу обоз через лес сопровождая.
День, второй… строго по плану: к обеду останавливались коней напоить, перекусить, отдохнуть и опять в дорогу отправлялись, чтобы до ужина без остановок ехать. А только солнышко начинало к горизонту клониться, лагерь на полянке удобной раскидывали.
Я с няней ноги разминала, даже ежели накрапывало: то до источника, близ которого останавливались, то за хворостом для костра. Микула всегда за нами следовал. Зорким глазом следил, дабы на нас никто не напал, ну и подсобить с сучьями.
К вечеру третьего дня дождь разыгрался нешуточно.
Остановились мы в лесу, хоронясь под густыми кронами деревьев. Нам с Варварушкой было строго-настрого велено под навесом оставаться. Но единожды высунувшись из укрытия, поймала укоризненный взгляд Светозара и тотчас обратно нырнула, губу закусив и себя ненавидя.
Понял княжич, что избегала его, вот и злился пуще.
Ничего не поделать! Судьба у нас такая… И поговорить никак: мне вообще нельзя с другими показываться.
Но когда у края полога села на соломенную подушку, в маетных раздумьях пребывая, княжич по другую сторону навеса меня поджидал:
– Воль, – раздался его голос за тканевым навесом, – неужто будешь меня теперича всю дорогу избегать?
Моё сердечко сжалось от боли нестерпимой.
– Буду, Светозар, буду, – прошептала горячо, кулаки стискивая так, что ноготки в кожу вонзились. Покосилась на нянюшку – Варварушка с неудовольствием покачала головой, но упрекать не стала, больше сочувствия в её взгляде прочитала. Зажмурилась я, не позволяя себя разреветься: – Уходи, Свет, нам спать надобно. Утро вечера…
Он ушёл. Спасибо Великой Ладе, не стал упираться и дальше душу терзать. Но спала я урывками. Дождь колотил по навесу так яростно, будто погода мои чувства остро ощущала и непролитые слёзы водой замещала.
А потом, как отрезало… Но на смену ливню, звуки леса подоспели: волки, филины, шебаршение, гуление… Ух, и страшно ночью. Мерещилось всякое.
– Спи, Воль, – нянька буркнула, не выдержав моего кручения. – У тебя скоро жизнь иная буде…
Тяжко выдохнула я, опять с боку на бок перевернувшись, а уже под утро тихие голоса дружинных и треск костра усыпили.
Утром собрались и опять в путь дорогу отправились…
День пролетел бодрее, а когда ко сну готовились, я радовалась тёплому, сухому вечеру и ноги с Варварушкой разминать отправилась да веток для костра подсобрать. Микула рядом шагал, уже с грудой сучьев.
Всё лучше, чем бездельем страдать.
Меж деревьев ходила, ветки подбирала да песнь напевала.
О любви несчастной, о судьбе горькой… О долге и чести.
Слова лились тихо, душу заполняли и сердечко заставляли мирно стучать.
– Воль, – так задумалась, что Светозара прозевала. Подкрался сбоку и за руку поймал. От испуга было взвизгнула, ветки роняя, да он меня быстро к себе дёрнул, ладонью рот зажимая.
– Чшш, глупая, я это, – мягко шикнул. – Не ори, сбегутся все, я и сказать ничего не успею, – Виноватым взглядом обласкал, но заслышав голос няньки, взывающий к Микуле, Светозар нас от чужих глаз схоронил за низкими ветвями ивы.
Спиной к дереву меня припечатал, одну руку за талию опустив, а другую ото рта моего убрав. Неспешно… пальцами едва касаясь, по губам провёл да за подбородок придержал, когда я головой повела, уворачиваясь от его шибко вольной, неправильной ласки.
– Прошу, – тихо-тихо взмолилась. Сердечко, как очумелое, колотилось, словно из груди выскочить мечтало.
Прислушался Светозар, позволил отвернуть лицо, но ладонью в ствол подле головы моей упёрся:
– Соскучился я, Вольх, не мучай меня, – с мукой шепнул.
– И не собиралась. О том и молила! Не стоило тебе меня сопровождать! Тяжко это и мне, и тебе…
– Неужто даже не попрощаемся? На год ведь… А ежели случится что…
– Не говори так, – замотала головой рьяно. – Не разрывай мне сердечка, и без того в крови купается! Светозар, милый, знаешь ведь, не по своему желанию замуж вышла. Я смирилась, и тебе надобно это принять как есть, раз согласен ждать!
– С ума сошла? – шикнул злее. – Чтобы отпустил… вот так, – задохнулся Светозар. – Я же… умираю уже… который день сам не свой. И чего только не думал, когда ты из пещеры вышла…
– И чего же? – надломился мой голос.
– Не важно, что думал тогда, важно, что сейчас… Не могу я так, милая. Давай сбежим… Ждать не смогу. Я тебя хочу, Воль…
Не выдержала я его боли и своей ладошкой рот ему заткнула и взглядом молила прекратить наши страдания:
– Да что ты такое говоришь? Жена я Аспиду. Обратного нет пути! Так что не сбивай меня с достойного поступка, не опорочивай моего целомудрия. Прощай, – уйти собиралась, да Светозар вторую руку аккурат моей головы упёр, отрезая путь к свободе:
– Тогда посоветуй, как дальше жить?.. – тяжко сглотнул Светозар. Такой милый, ранимый, горем убитый, лбом в мой уткнулся. И я поддалась нежности. Ладошами лицо его придержала, утопая в светлости глаз:
– А ты представь, что, как в некоторых княжествах, по старым обычаям, право первой ночи за князем оставляют, так и у нас случилось, – гадкий пример, но ничего более умного не придумала.
– Думал уже! – заверил жарко Светозар. – Убеждал себя, что спокойно отпущу. Но нет! Ни ночь, ни год… Ох, Вольха, как бы не подохнуть от ревности тугой, что сердце на куски раздирает, – с чувством зашипел Светозар, ещё и ладошками по стволу шмякнув, да так, что я от испуга вздрогнула. – Я зубами его рвать готов…
– Эх, буйная твоя кровушка… – прошептала, уже от волнения едва голосом владея. Моё сердце ещё больше от любви заныло, от тоски, что я своими обязательствами хорошего человека несчастным делала. Уж лучше бы отпустить, а дальше… как жизнь сложится.
