Александра Салиева
Цвет греха. Чёрный

Обречённо вздыхаю. В самом деле поднимаюсь следом. Ловлю проносящегося мимо Эфе. Купюры со стола подбираю и отдаю ему.

– Вот так здесь принято расплачиваться, – ехидничаю в адрес своего надзирателя, то есть сопровождающего.

Он… опять снисходительно улыбается.

Вообще непонятно чем довольный!

– Уже уходите? – задерживается рядом с нами Эфе.

Больше не смотрит на моего временного опекуна как на Второе Пришествие. И, словно мало этого, замечаю, что господин Якуп тоже не находится на кухне. Облокотившись о перила ограждения, вытирает ещё влажные руки салфеткой и кивает нам в качестве прощания, стоит ему заметить направленный в его сторону взгляд. Совсем не кажется нервным или чем-то недовольным.

То есть Адем Эмирхан впрямь со всеми договорился…

То-то и довольный такой!

Опять его взяла…

А меня такая злость разбирает!

Тоже непонятно с какой стати…

Но об этом я подумаю потом.

Сейчас…

– Нам пора, Асия. Время позднее. А тебе ещё домашнее задание выполнить надо, – напоминает и об этом бывший муж моей матери.

Если честно, хочется взвыть в голос. А ещё как можно скорее броситься к господину Якупу в ноги, упасть перед ним на колени, вцепиться в него всеми пальцами, после чего банально молить не отдавать меня на растерзание этому… который вообще непонятно кто и только-только в моей жизни появился, а уже всё с ног на голову перевернул. Разумеется, ничего такого не делаю, тоже киваю в качестве прощания, а затем покорно принимаю приглашающий жест опекуна и иду за ним к машине, спустя полминутки тоже начиная улыбаться, но уже собственным мыслям.

Да уж, представляю, как бы это выглядело наяву, исполни я свой воображаемый порыв в реальности…

О том и думаю почти всю дорогу до особняка.

А ведь стоило бы совсем на другом сосредоточиться!

Например, на том, о чём с завидным постоянством начинаю подзабывать, хотя это вовсе не отменяет самого факта странности проявленной Адемом Эмирханом заботы и гиперопеки.

А может, дело вовсе и не в том, что я такая забывчивая?

Ведь столько возможностей представилось.

Спрашивай – не хочу!

А я…

Не хочу?

Хотя, скорее, не то что не хочу, но услышать, что сделала моя мать и за что мне, кажется, в этот раз наверняка придётся расплачиваться самой… немного страшно.

Глава 6

Асия

Все свои сомнения и душевные терзания я не решаюсь озвучить ещё долгое время. Пока собираюсь с силами и храбростью задеть столь деликатную и вместе с тем неудобную тему вслух, мы возвращаемся в особняк и даже на второй этаж поднимаемся, после чего мой новый опекун сообщает:

– Ты спишь здесь.

Дверь в комнату, на которую он указывает, открыта. Вся обстановка, которая здесь имеется, видна с порога, который я неохотно, но всё же переступаю. Широкая кровать, застеленная покрывалом цвета горького шоколада, две прикроватные тумбы по бокам и встроенный шкаф напротив – больше ничего, абсолютный минимализм, который радикально отличается от вычурной роскоши первого этажа. На секундочку даже обидно становится, что мне именно такая комната отведена. Но ментальный подзатыльник быстро помогает справиться со всеми возникшими возражениями.

– Хотя стол мог бы и поставить, – ворчу себе под нос, скидывая рюкзак на пол.

Там же располагаюсь сама. Домашнее задание, в конце концов, само себя не сделает. И раз уж стола, который значительно облегчил бы задачу, всё-таки нет, как нет и того, кто меня сюда привёл и мог бы это исправить, поскольку он сразу удалился в неизвестном направлении, то… как всегда, в общем, пользуемся тем, что есть, благодарим за то, что не на улице под проливным дождём, и не ноем. К тому же справляюсь довольно скоро, едва ли час проходит. А вот дальше случается ещё одна заминка. Подготовка ко сну вперемешку с неутихающими сомнениями и мыслями о том, насколько же неуютно и странно проводить ночь под чужой крышей, разбавляется моим стоном, полным досады. Воды в прилегающей к спальне ванной комнате нет. Совсем. Хотя на той же кухне, помнится, такой проблемы не было.

Не сразу, но решаюсь выйти в коридор.

– Адем… – не знаю, зачем зову мужчину.

Тем более что он не отзывается. А стоит прислушаться к тишине множества пустых комнат, как в конце коридора различаю шум работающей душевой.

Подача воды тут что, тоже избирательная?

Вдохнув поглубже, собираюсь выяснить это в самое ближайшее время. Хотя вспыхнувший энтузиазм быстро гаснет, стоит преодолеть это небольшое расстояние. Так и замираю перед самой дверью, представив себе незавидное ближайшее будущее, где я застряну под ней… зачем? Постучать? Идея тупейшая. Понятное же дело, что там занято. И не кем-нибудь, учитывая, что нас тут во всём доме всего двое. Дождаться, когда он выйдет? Тоже тупость. Можно подумать, мне настолько невтерпёж. Нет, уж лучше развернуться и… так и не разворачиваюсь. Аккурат в эту самую секунду тот, кто внутри, решает в самом деле выйти. Дверь как отворяется настежь, так и остаётся распахнутой, а мужчина замирает на пороге, прямо передо мной, в считанных дюймах. Похоже, я и сама подзабыла о том, что собиралась уйти отсюда. Да и как тут помнить, если разум целиком и полностью сосредотачивается на тех самых узорах, вбитых чернилами под кожу, что этим днём так стремилось додумать моё собственное воображение? Вот же они, не обременены ничем лишним, почти полностью открыты взору, рассматривай – не хочу. А я хочу. И смотрю. Взгляд сам собой будто намертво цепляется за широкие, перевитые жгутами мышц плечи, украшенные не просто узором, составляющим единую татуировку, но и незнакомыми мне символами, теряющимися среди римских цифр, рассредоточенных вдоль груди до самой линии литого пресса и даже ещё ниже, теряясь среди дорожки тёмных волос, а затем ещё ниже – под туго завёрнутым вокруг бёдер полотенцем… кроме которого на стоящем передо мной мужчине и нет ничего, оказывается. Капли воды, стекающие по загорелой коже, едва ли сойдут за таковое, верно?

А значит…

Какого чёрта я всё ещё тут стою?

Забыв даже о том, что стоит дышать.

Ноги будто в бетон замуровало, не сдвинуться. Едва нахожу в себе силы хотя бы взглянуть ему в лицо.

И лучше бы я этого не делала!

Пропала…

В чёрном омуте. Вот так просто. Всего за мгновение. Будто в бездну рухнула. Разбилась. Вдребезги. Удивительно, как ещё осталась жива.

А он…

– Асия, – произносит.

Определённо, собирается сказать что-то ещё. Но не говорит. По крайней мере, не сразу. Почему? Не знаю. Да и неважно. Вся моя суть сосредоточена на совершенно ином. Слишком коварно звучит его низкий, чуть хриплый голос. Нет, не в самой интонации. В том, как глубоко пробирается в мою голову. Сковывает крепче прежнего. Утягивает в пропасть намного глубже. Я всё ещё падаю в несуществующую бездну и никак не достигаю дна.

– М-м? – мычу, не в состоянии выдавить из себя хоть что-нибудь вразумительное.

Немного позже я обязательно буду проклинать и распинать себя за всю эту нелепицу. Сейчас даже на это не хватает ни выдержки, ни сил.

А стоило бы искать лучше!

Хотя бы потому, что…

– Если ты меня не выпустишь, то придётся мне душ ещё раз принять. Вместе с тобой, – произносит опекун.

И даже тогда до меня не сразу доходит.

– Вместе со мной? – переспрашиваю.

И что значит, ещё раз?

Тем более со мной…

Зачем он это вообще говорит?

Ещё и с такой отчётливой насмешкой?

Ответ на самом деле простой. И если я бы перестала столь бестолково пялиться на его татуировки, то сразу догадалась бы. Хотя лучше поздно, чем никогда.

Как ведро холодной воды мне на голову!

Отрезвляет. Помогает вернуться в реальность. Туда, где существуют не только мои непонятные мироощущения, но и полуобнажённый опекун.

Неприлично и всё ещё полуобнажённый, между прочим!

– Ну да, конечно, – кривлюсь, отступая на шаг назад и в сторону. – Очень смешно.

Честно, стараюсь на него вообще больше не смотреть. От греха подальше, так сказать. И для собственного здравия. После того как он шагает вперёд и дальше по коридору, с места не двигаюсь ни на дюйм. Крепко зажмуриваюсь, потом считаю про себя до пяти, вновь открываю глаза, только тогда переступаю порог ванной комнаты и захожу. Дверь захлопываю. На замок закрываю, проверив тот на надёжность аж три раза.

Становится легче…

Нисколько!

– Тоже мне, шутник, – ворчу, включая воду.

Да, исключительно ту же холодную. Слишком уж пылают мои щёки. Душ я принимала не столь давно и, как бы ни хотелось реально всю голову под ледяной напор засунуть, всё же воздерживаюсь. Ограничиваюсь тем, что умываю лицо. Некоторое время бездумно пялюсь на себя в зеркало. Взгляд натыкается на расчёску, и раз уж я собиралась на работу, а никак не жить в другом доме, без зазрения совести ею пользуюсь, потратив немало времени и усилий, чтобы распустить и привести в порядок свои непослушные локоны. Почти успокаиваюсь. Ровно до момента, пока не посещает мысль:

А если он не пошутил?

Опять напрягаюсь. Довольно надолго. Так надолго, что по истечении получаса фактически заставляю себя выйти обратно, хотя совершенно не хочется, скорее хочется запереться там насовсем. Почти бегом несусь в спальню, опасаясь вновь столкнуться где-нибудь с мужчиной в самый неподходящий момент.

Ох, если бы только в этом была вся соль подставы!

Ведь стоит оказаться в комнате, так же расторопно затворить за собой дверь, прижавшись к ней спиной, чтоб немного отдышаться, и становится понятно, что нигде прежде с ним столкнуться я физически не могла бы при любом раскладе. Он же… здесь. Спасибо, не в полотенце. То пропало в неизвестном направлении. А Адем Эмирхан… Босой. В домашних штанах. И самой обычной белой футболке, которую как раз в этот момент на себя надевает. Если мозговая активность мне окончательно не отказывает, предварительно вытащив ту из шкафа. По крайней мере, именно его мужчина закрывает с самым невозмутимым видом, пока я пытаюсь снова перезагрузить и включить свой мозг. Ибо соображается мне опять очень туго.

И всё же:

– Ты что здесь делаешь? – озвучиваю.

Выходит довольно нервно, за что отвешиваю себе очередной ментальный подзатыльник. И очень стараюсь не делать поспешных выводов, которые, один другого хуже, так и напрашиваются. Особенно относительно того, где моя мать ему что-то должна, а мне теперь расплачиваться.

– Собираюсь спать, – рушит все мои жалкие надежды на лучшее опекун.

– Здесь? – уточняю, не рискнув развернуться к нему спиной, но заведя руку назад, чтоб нащупать затвор, который я так опрометчиво защёлкнула при возвращении из коридора. – Что, другой спальни не нашлось?

Ответ я получаю не сразу. Затвор, как назло, совершенно не поддаётся, что нервирует больше прежнего. И особенно сильно, когда мои жалкие попытки заполучить освобождение оказываются замечены, а опекун сокращает расстояние между нами, уложив ладонь чуть выше моей головы, прямо на дверь, тем самым не оставив мне ни шанса.

– Это и есть моя спальня. Не твоя.

И как это понимать?

Как-как…

– Разве не ты сам сказал, что я буду спать здесь?

Он снова не спешит с ответом. Склоняется настолько опасно близко, что у меня дыхание враз перехватывает, а я сама вжимаюсь спиной в дверь. Сердце пропускает удар. И тут же начинает колотиться как бешеное, стоит почувствовать скользящее прикосновение его ладони к моей талии. Сперва к ней, затем и к руке, которой я до сих пор безуспешно пытаюсь нащупать затвор.

– Верно. Будешь.

Ещё немного, и моё сердце вовсе остановится!

Щелчок…

Замка.

Именно к нему, как оказывается, тянется бывший муж моей матери, пока я до судорог в пальцах цепляюсь за дверную ручку, раз уж ничего другого не получается. Но не случается ничего из того, что успевает напредставлять моё шальное воображение за эти невыносимые секунды. Едва затвор открыт, как он отстраняется, разворачивается к кровати. И кажется, собирается в самом деле спать.

Дыши, Асия…

Дыши!

Глубже…

Говорят, иначе не жить.

Хотя, если учесть частоту моих микроинсультов в присутствии этого мужчины, сомневаюсь, что это надолго поможет. А значит, пора бы уже перестать страдать…

Чем попало!

И выяснить, наконец, то, что так засело в моей голове и никак не отпускает. Быть может, тогда полегчает.

Или нет?

Всё-таки довольно проблематично набраться смелости, чтобы озвучить нечто подобное вслух.

А когда всё же решаюсь:

– Что это значит? – цепляюсь за его слова, в несколько шагов сокращая разделяющее нас расстояние. – Зачем ты вообще меня сюда притащил? – перехожу к насущному, возникнув прямо перед ним. – Только не рассказывай снова, что тебе нужна домработница. – И привожу весомый довод: – Нанять даже двух служащих, которые будут тут убирать и готовить, и то дешевле тебе обойдётся, чем тягаться с семейством Дикмен, – выпаливаю на одном дыхании.

И снова замираю, отсчитывая удары своего бьющегося, словно в последний раз, сердца, наблюдая, как на чужих губах расцветает снисходительно-небрежная ухмылка. Не только она – моя пытка. Ещё одна пауза. Его шаг, и моё отступление. На два шага. Они становятся ничем за ещё один – последующий, принадлежащий ему. За моей спиной прикроватная тумба, и всё, что мне остаётся, – это чуть податься назад, прогнувшись в спине. А ещё пожалеть о том, что вот так, напрямую, спрашиваю.

Если бы не спросила, быть может, удалось бы прожить в относительном спокойствии ещё одну ночь?

Ведь совсем не кажется больше, что будущий ответ – то, что привнесёт спокойствие в мою душу. Скорее наоборот. Так и выходит.

– Твоя мать забрала у меня кое-что. Кое-что очень ценное. И я намерен это вернуть. До тех пор ты будешь жить со мной. Под одной крышей. Здесь, – вкрадчиво проговаривает мужчина. – Будешь следовать моим правилам. Делать, что я говорю. И не будешь создавать проблем. Нам обоим. Сбегать от меня тоже не станешь. Всё равно найду. А когда найду… – не договаривает.

Я сама перебиваю его:

– Спать я тоже буду здесь? Вместе с тобой?

Кто-нибудь, заткните меня, пожалуйста!

А ещё отмотайте время вспять…

Хотя бы ровно на два моих последних вопроса.

– А если не найдёшь? – добавляю спешно.

В надежде, что если уж отмотать назад невозможно, то за новым вопросом он забудет предыдущие.

И на этот раз я права.

Хотя уж лучше бы нет…

– Найду, – заявляет твёрдо и бескомпромиссно.

Кого или что именно – тот ещё вопрос. То, что присвоила моя мать. Или меня, в случае если…

– А если всё-таки сбегу?

Зачем уточняю?

Должно быть, я всё-таки мазохистка. Тем более что лёгкий оттенок садизма, проявившийся в ухмылке на его губах, – самый красноречивый ответ.

– Поверь, тебе это совсем не понравится, Асия.

Его ухмылка становится шире. Дыхание – ещё ближе. Я почти чувствую его на своей щеке. И малодушно закрываю глаза. Впечатлений и без того с избытком, смотреть не обязательно.

– Не понравится? – срывается с моих губ жалким полушёпотом. – Например, что?

Да что ж я никак не заткнусь?

С другой стороны, если уж начала – стой до конца.

Возможно, ещё немножечко позора, и…

Да, следует то самое, чего я добиваюсь. Хотя ещё не знаю на тот момент, насколько ответ будет жесток.

Нет, не слова…

Лёгкий толчок выдвинутого ящичка тумбы за мной. Колени закономерно подкашиваются, с учётом её высоты и моего положения. Не падаю лишь потому, что чужая ладонь ловит, перехватывает за поясницу, поддерживает, помогает вернуть вертикальное положение. На этом мои впечатления не заканчиваются. Следует ещё один щелчок. Наряду с ощущением чего-то холодного и тяжёлого на моём запястье.

Напрасно я закрыла глаза!

А когда открываю:

– Что ты делаешь?

Непонимающе рассматриваю сталь, обвивающую моё запястье. Крепко. Браслетом. С цепочкой, на другом конце которой ещё один браслет, через секунду зафиксированный на изголовье кровати.

– Собираюсь наконец поспать. Ты много болтаешь.

Наручники.

Мой новый опекун приковал меня наручниками к кровати. Видимо, чтоб наверняка не сбежала.

И да, без малейшего зазрения совести завалился спать…

Глава 7

Асия

Звук сработавшего будильника в телефоне слышится как нечто далёкое, слишком уж медленно моё сознание возвращается из сна в реальность. Совершенно не выспалась. Маленькая часть меня отчаянно мечтает вырубить писклявый сигнал и продолжить пребывать в царстве Морфея, забив на всё и вся. Но я всё же открываю глаза, намереваясь дотянуться до гаджета. И не сразу соображаю, почему кровать – слишком широкая, потолок – незнакомый, а я… в чужой спальне, точно. В самом деле провела ночь, деля постель со своим новым опекуном.

Последнее как мелькает в голове, так и затухает за мыслью о том, как же жутко звучит даже формулировка.

Зато помогает окончательно проснуться!

В комнате – я одна. За окном давно рассвело. А на запястье нет ни намёка на то, что происходило накануне. На какое-то мгновение даже кажется, что мне всё это приснилось и Адем Эмирхан не настолько бессовестный.

Но нет…

Наручники покоятся на тумбе поблизости. Мелькает идея вышвырнуть их в мусорку, но её я быстро отметаю, на случай, если потом и за это придётся расплачиваться. Рядом с ними не умолкает мой телефон. Вырубаю сигнал. Поднимаюсь с кровати. Спешу в уборную и собраться к новому дню. И с некоторым изумлением обнаруживаю по возвращении из ванной новую школьную форму, а также кеды – тоже новые, моего размера, похожие на мои, но не мои. А вот моих как раз нет.

Что ж, если это такие своеобразные извинения за все мои былые страдания, то… разумеется, я приму.

Надо же в чём-то идти в школу!

Кстати, о ней…

И о том, кто заявил, что непременно туда меня отвезёт.

Спускаюсь вниз, почти удаётся выскользнуть из дома незамеченной. По крайней мере, так думается поначалу, ведь гостиная, которую я пересекаю, пуста. Вот только у самой двери, ведущей на выход, стоит потянуться к ней, за спиной раздаётся:

– Ты не завтракала.

Вот же…

Не везёт!

– Проспала. Опаздываю.

Очень даже весомое оправдание. Для меня. Но не для опекуна, который, как оказалось, застрял на границе между кухней и той же гостиной, опершись о боковую часть прохода плечом, сложив руки на груди, разглядывая меня до того пристально, что моментально не по себе опять становится.

– Отсюда не так уж и далеко. Быстро доедем. Есть ещё полчаса, – говорит мужчина.

Обречённо вздыхаю, прощаясь с идеей прогуляться в одиночестве.

– Если собираешься завтракать, приятного аппетита. Я тебя на улице подожду, – отказываюсь, доставая из кармана рюкзака наушники.

Пока он ещё что-нибудь не сказал, спешу заткнуть ими уши, дёрнуть дверь и оказаться снаружи. В самом деле терпеливо жду, наслаждаясь музыкой, хотя это и самое последнее дело, на которое хотелось бы добровольно подписаться. Благо ждать приходится недолго. А когда сажусь в машину, тоже предпочитаю концентрироваться на мелодии, льющейся благодаря синхронизации с телефоном. Может, судя по невозмутимому виду водителя, для него и нет ничего эдакого в происходящем, но лично для меня наступает пора новой пытки. На этот раз воспоминаниями. Всю дорогу до самой школы. Их хватает с лихвой, поэтому лишние напоминания в виде самого виновника всех моих неудобств, определённо, лишние.

Я же из-за него еле-еле заснула!

Уж не знаю, когда именно он сам проснулся и наручники снял, но устроиться на краю постели, когда одна рука вздёрнута вверх, а за спиной слышится мерное дыхание мужчины, – дело нелёгкое. Он даже моим возражением нисколько не проникся:

– А если я захочу в туалет?

– Ты была в уборной шесть минут назад.

И вот что ещё ему сказать?

Нечего. А раз так, повозившись и более-менее устроившись, честно попыталась тоже заснуть. У опекуна с этим как раз никаких проблем не возникло. Едва ли минут десять прошло, как вырубился. Я же не один час кряду размышляла о том, как же избавиться от наручников и найти себе другую спальню, в конце концов, их в особняке – абсолютно свободных – полно.

В ящике тумбы ключей от браслетов не оказалось. Как и вообще во всей спальне, по крайней мере, на виду, а прятать тут особо и негде.

У него в карманах штанов?

Рука начала затекать, и я даже почти решилась…

Остановила лишь мысль о том, что придётся придвинуться к нему ближе, а он может проснуться, когда я над ним, сверху, собираюсь облапать.

Как потом оправдываться буду?

Хотя бы перед самой собой!

Ведь даже после того, как автомобиль останавливается на школьной парковке, а я выбираюсь наружу, всё равно никак не отпускает…

– Хорошего дня, – прощаюсь скорее по привычке, из вежливости, нежели потому, что действительно нужно.

Не знаю, отвечает он или нет. Музыка так и не утихает, потому и не слышу. Да и внимание приковывает совершенно иное. Вернее, наоборот. Невозможно игнорировать любопытство в глазах каждого встречного, пока белый суперкар позади меня разворачивается по территории стоянки и уезжает. Слишком много тех, кто замечает, начиная шушукаться между собой, совершенно не стесняясь того, что я ещё здесь, не совсем прошла мимо.

В общем…

Добро пожаловать в будни школы «Бахчешехир»!

Я к презрительным и высокомерным взглядам давно привыкла, поэтому не обращаю никакого внимания на них. Музыка в наушниках помогает справиться со всем тем ядом, что сочится в чужих словах, летящих вслед. Иду прямиком на урок.

Первым должна быть история. Преподаватель обычно приходит задолго до звонка, подготавливая доску к будущим занятиям, и сегодняшний день не становится исключением, поэтому урок проходит для меня относительно спокойно. Если не считать многочисленных уведомлений, что приходят не только на мой телефон, но и всему классу.

Всё те же идиотские рассуждения и домыслы в социальных сетях о том, что я вчера натворила, не всегда справедливые и правдивые.

Их я тоже игнорирую.

К чему расстраивать себя ещё больше, чем уже есть?

Ещё бы одноклассники перестали так подленько хихикать и бросать в мою сторону косые снисходительные взгляды… Не перестали. Ни после первой пары. Ни после второй. А в перерыве между ними и вовсе:

– Как невежливо, Асия, – доносится с иронией за моей спиной ровно в тот момент, когда я вешаю рюкзак на спинку стула и собираюсь устроиться.

Разворачиваюсь. Ведь ни в коем случае нельзя стоять спиной к той, кому принадлежит этот тягучий голос. И нет, на этот раз не в мнимом уважении дело. Банально опасно. Дерья Шахин пусть и моя ровесница, но настоящая анаконда: та, кто не просто больно укусит, а сразу заживо сожрёт, не подавится, и та, кто имеет в подчинении не меньше десятка мелких гадюк.

– Невежливо? – переспрашиваю.

Не потому, что хочу поддержать диалог. Не отстанет же, пока не выскажется и не получит то, что желает. Иначе бы на хорошеньком ухоженном личике сейчас не светилось столько неприкрытого довольства. Тогда как любая другая на её месте вопила бы, плевалась ядом или, того хуже, сразу бы набросилась, будучи официальной возлюбленной Каана Дикмена. Любая другая – да. Но не она. Ей такое не к лицу. У Дерьи Шахин на это есть сподручные.

– Ну как же? Конечно, невежливо, – округляет глаза с театральной искренностью анаконды. – Целое утро прошло, а ты так и не соизволила извиниться, – склоняет голову чуть вбок с самым заинтересованным видом, кокетливо закрутив витой светлый локон вокруг указательного пальца.

Хотя недолго эта её видимая беззаботность сохраняется. Подведённые коричневым карандашом идеальные брови взлетают вверх, изображая удивление, когда последующая пауза затягивается. Я не отвечаю. Вспоминаю о том, что ни один из ответов не является верным. Никогда. Не с ней. Что бы я ни сказала, она давно вынесла мне приговор.

– Что, не считаешь себя виноватой? – не терпит моего молчания Дерья, шагнув мне навстречу.

Перед моим носом мелькает алый маникюр, прежде чем её пальцы сжимаются в кулак и опускаются на край стола, а сама девушка склоняется ко мне ближе.

– В самом деле не считаешь, да, Асия? – понижает голос, который звучит теперь как угроза.

Не ведусь.

– И в чём же я должна считать или не считать себя виноватой? – интересуюсь ровным тоном.

А то с неё станется. Она ведь не уточнила, в чём именно. И я потом могу стать ответственной за всё подряд. Даже если это будет очень длинный список самых нелепых и вообще не имеющих никакого ко мне отношения ситуаций. До тех пор, пока ей банально не надоест забавляться.

– А ты не помнишь? – усмехается собеседница. – Как не стыдно, Асия, – переходит на фальшиво прискорбный тон. – Но ничего. Я даю тебе время подумать, – склоняется ещё ближе, укладывает ладони на мои плечи, будто обнимает. – До конца дня, Асия, – предупреждает на ухо.

Пожалуй, где-то здесь моё терпение заканчивается. Перехватываю её ладони. Не отталкиваю в прямом смысле, но решительно отодвигаю от себя.

– Не имею ни малейшего понятия, о чём ты, Дерья, – произношу, старательно сдерживая себя, чтобы голос по-прежнему звучал достаточно ровно. – Как и ты не имеешь ни малейшего понятия о том, что могло произойти, – добавляю, хотя это лишнее.

Зачем ей рассказывать?

Бесполезно.

К тому же наши руки до сих пор сцеплены вместе. А одноклассница использует силу, чтобы вновь оказаться ближе ко мне.

– У тебя есть время до конца этого дня, Асия, – повторяет анаконда то, что я уже слышала. – Я не настолько великодушна, чтобы давать такой, как ты, ещё больше возможностей. Ты извинишься. Передо мной. Пообещаешь, что впредь ни за что и никогда не приблизишься к моему парню. И так, чтобы все это слышали. Иначе…

Всё-таки отталкиваю. Несильно.

– Иначе что, Дерья?

Не падает. Крепко держится на своих элитных каблуках. Или же я намного слабее. Разве что подол её юбки слегка разлетается, стоит ей покачнуться.

– Каждый здесь знает, что будет тогда.

Как подтверждение прозвучавшим словам, по классу разносятся понимающие смешки. Сама анаконда гордой походкой удаляется туда, где сидит на уроках обычно. Хотя на этом её выступление не заканчивается. Пока идёт между рядов, на глаза Дерье попадается Лаль Юксель – слегка пышных форм обладательница роскошных рыжих кудряшек и самая безобидная из всех, кто только обитает в школе «Бахчешехир». При приближении Дерьи, она задумчиво грызёт карандаш, глядя в окно и не замечая надвигающуюся опасность.

– Миленький браслетик, – комментирует блондинка.

Ворох рыжих кудряшек взмывает ввысь от резкого разворота головы их обладательницы.

– Спасибо, Дерья, – радостно улыбается услышанному комплименту Лаль. – Мне его сестра вчера подарила, – улыбается ещё шире. – Он и правда очень милый, считаю.

– Что? – только собирающаяся двинуться дальше Дерья резко останавливается и вновь разворачивается к ней. – Как ты сказала? – переспрашивает, но ответа не ждёт. – Правда, считаешь его милым? – окидывает цепким взглядом.

Смотрит пристально. Неотрывно. Будто коршун, пикирующий с громадной высоты вниз, обнаружив свою добычу. Неудивительно, что девчонка вся сжимается, втянув плечи, глядя на одноклассницу снизу вверх, как пойманная на завтрак мышка.

– Хира! – разносится следом по всему классу громким и нетерпеливым от анаконды, а та, кого зовут, моментально изображает готовность внимать своей предводительнице. – Ты тоже так считаешь? Скажи. Он и правда, – выделяет то, что её, судя по всему, так взбесило, – очень милый?

На лице одной из самых преданных гадюк отражается сомнение. Она не спешит отвечать, демонстративно приложив указательный палец к губам, несколько раз постучав по ним.

– Может, она в таком случае и себя тоже милой считает? – выдаёт спустя несколько секунд показных раздумий Хира.

– Давно в зеркало себя, видимо, не видела, вот и считает, – подхватывает сидящая поблизости от неё гадюка номер два, подленько хихикая.

Следом и многие из присутствующих поступают так же, пока мои кулаки сжимаются до боли в суставах, а я сама отсчитываю про себя до десяти, чтобы не встревать.

– Прости, Дерья, – немного погодя бурчит себе в оправдание Лаль, покаянно уставившись на собеседницу, – я совсем не это имела в виду, – опускает голову.

Ей везёт. Смешки становятся слабее. Весь класс в сборе. Звенит звонок. Входит учитель. Начинается урок. И единственное, что ещё напоминает о случившемся, – брошенный в мою сторону высокомерный взгляд, ярко демонстрирующий: «Вот видишь, совсем не сложно извиниться, пока не станет поздно…»

Забиваю.

В скором времени стены наполняют монотонные разглагольствования преподавателя, а за окном в самом деле слишком хорошая погода, чтобы не заметить. Как и Лаль Юксель совсем недавно, я тоже пялюсь на яркое солнышко, а воображение между тем стирает оставшийся неприятный осадок, затягивая в разум черты узора, вбитого чернилами под кожу.

Почему я вспоминаю о татуировках опекуна?

Наверное, потому, что до сих пор интересно, что значат те иероглифы. И пусть я в иностранных, помимо английского и французского, не особо сильна, но с памятью у меня не настолько всё ужасно, чтобы не суметь воспроизвести увиденное. Рука с лёгкостью движется в нужном направлении, ведя ручкой по чистому тетрадному листу, постепенно прорисовывая сперва первый из знаков, затем второй, и….

– Асия! – замечает мои рисунки преподаватель, ведь за всем этим я упускаю тот момент, когда он начинает двигаться по классу.

Спешно прячу лишнее и смиренно склоняю голову. Хорошо, этого хватает, и я не получаю выговор. Хотя от новых смешков не спасает. Игнорирую. Вполне успешно – не только текущий урок, но и ещё несколько последующих. Почти поддаюсь соблазну на большой перемене вовсе свалить куда-нибудь подальше из здания, на ту же крышу – для дальнейшего сохранения своего душевного равновесия, но желудок бурчит от голода слишком громко, напоминая о том, что не стоило проявлять столько упрямства этим утром, тогда и в столовую идти было бы не обязательно.

Что ж…

Туда, где в данный момент собирается почти вся школа?

Ладно, и это переживу.

Тем более всё оказывается не так ужасно и мерзко, как могло показаться поначалу.

Хотя нет.

Всё равно ужасно и мерзко.

На линии раздачи – целая толпа. Я оказываюсь в числе последних. В целом, это не так уж и плохо. Если бы проголодавшиеся ученики не смели большую часть из того, что приготовлено поварами. Те же стаканы с соком и то остались лишь в самой глубине металлической полки, расположенной на уровне моей головы. С учётом того, что я выдающимся ростом не обладаю, едва ли дотянусь, если только не…

– Помочь? – обрывает мою последнюю мысль ещё один старшеклассник школы «Бахчешехир».

Не помню, как его зовут. Не в одном классе со мной учится. Здоровенный и высокий, на две головы меня выше. Недаром в той же команде с Кааном играет.

– Тебе какой? Яблочный? Или апельсиновый? – уточняет парень.

И, наверное, это слишком обнадёживает, ведь вместо того, чтобы подумать о том, с чего бы тому, кто никогда в жизни со мной не заговаривал, вдруг мне помогать, я банально киваю, обозначив последнее из названного в подтверждение.

А он…

– Держи, – достаёт и улыбается.