Александра Плен
Три мира Ксении Белкиной. Часть 1. Плебейка
Глава 4
Начало трудовой деятельности на правительство ознаменовалось прописыванием кучи бумажек. Потом меня привели в какую-то лабораторию и прогнали по всем тестам, какие я знала и не знала. Было и МРТ мозга, полная компьютерная томография, кардиограмма, взятие крови, мазки из разных мест. Даже гинеколог был, слава богу, женщина. Я чувствовала себя подопытным кроликом, а не сотрудницей.
Затем мы спустились на лифте еще ниже. Двери, охранники, опять двери. И, наконец, огромная комната с непонятными машинами, и снующими туда-сюда людьми в белых халатах.
– Девочка, наконец, ты тут! – в мою сторону шел седой старичок с добродушной улыбкой на лице. – Я профессор физико-математических наук Николай Ильич Осипов, буду с тобой работать.
– Ксения, – представилась я смущенно, пожимая сухонькую теплую ладонь. Мне дали целого профессора! Он смотрит на меня, как на спасителя человечества, я уже заранее опасалась разочаровать этого милого дедушку.
– Пойдем, – он потянул меня за руку, – введу тебя в курс дела.
Мы уселись в дальнем углу комнаты за маленький столик. Здесь было что-то вроде небольшой кухоньки. Сотрудники, проходившие мимо, приветливо мне улыбались, в глазах мелькало любопытство. Какая-то девушка принесла две исходящие паром кружки и поставила перед нами.
– Так вот, – улыбнулся профессор, делая глоток чая, – немного теории. Что ты знаешь о мультивселенных?
Я сдавленно кашлянула.
– Ээээ. Ничего, – ответила, медленно растягивая гласные, судорожно пытаясь вспомнить, не проходили ли мы эту тему в школе. Старичок покровительственно похлопал меня по руке.
– Эта теория скорее философская, чем научная. Даже, можно сказать, теологическая. Она гласит, что Бог изначально не создавал миллиарды и миллиарды миров, он создал один единственный и населил его существами. А мультивселенная – это альтернативные варианты этого самого первого мира. Бесконечные вариации событий, происходившие и происходящие в нем.
Я непонимающе хлопала глазами.
– То есть, во вселенной существует одна планета с жизнью? Наша? – уточнила я.
– Именно так, – ответил профессор, – это подтверждается тем, что ни разу за время изучения нашей вселенной мы не увидели ни малейшего признака деятельности других цивилизаций. А телескопы сейчас такие, что мы видим галактики на расстоянии более четырех миллиардов световых лет. И ничего. Пусто.
Я поежилась. Меня всегда пугала необъятность и чуждость термина вселенная. Что значит бесконечность? У всего есть конец в окружающем мире. Самым близким понятием бесконечности для меня являлось число пи, но и оно где-то заканчивалось, ограничиваясь мощностью вычислительной техники, способной измерить количество цифр после запятой.
Физика в школе прошла мимо. То ли учитель не смог увлечь, то ли мне больше по сердцу гуманитарные науки. А обо всех этих непонятных фантастических мирах я краем уха слышала лишь от Васьки, когда она рассказывала о своих любимых компьютерных играх. Но никогда, даже в страшном сне я не допускала, что подобное может быть в реальности.
– А откуда берутся эти альтернативные миры?
– Хороший вопрос, – профессор снял очки и принялся медленно протирать стекла вытащенным из кармана платочком, – наша цивилизация много раз стояла на перепутье. Метеорит, погубивший динозавров, извержения супервулканов, множество массовых вымираний, войны, катаклизмы… и так далее. Так вот. Теория гласит, что на каждый переходный узел образуется новая вариация, которая идет по другому пути развития. – Николай Ильич вздохнул. Взял маркер и принялся чертить прямо на столе. Благо тот был с пластиковой столешницей. – Начнем с этого, – он нарисовал кружок, потом провел из него две линии, – метеорит упал на землю, – еще один кружок, – пролетел мимо, – кружок.
– Что стало с ящерами – неизвестно, будем продолжать тот кружок, который мы знаем, там, где они вымерли, – он провел штрих пунктиры, расширяя огромное дерево с сотнями веточек, подписывая те, которые он знал. В итоге получилась громадная паутина, исходящая из одной точки.
– Я поняла принцип, – произнесла задумчиво. – То есть, пойду направо – произойдет одно, налево – другое…
– Нет, – усмехнулся профессор и рукавом вытер свои художества, не обратив внимания на темные пятна, оставшиеся на халате, – не так. Направо или налево – роли не играет, все равно ты придешь в одно и то же место, просто разными путями. Все немного сложнее.
Он пожевал губами.
– Если до этого момента теория о мультивселенных более-менее общая, то далее идут лишь мои личные предположения.
Я заинтересованно склонила голову и оперлась подбородком на ладонь, приготовившись слушать.
– По поводу метеоритов или извержений понятно, – сам себе кивнул Николай Ильич, – по поводу людей… Иногда, раз в тысячу или меньше лет, рождаются люди, ломающие ход истории. Ты же в курсе, что любой человек неосознанно выплескивает в мир энергию? – я кивнула, в книгах по психологии об этом много пишут. – Хорошую или плохую. Одних называют донорами, рядом с ними становится легче на душе, они излучают положительную энергию, других – энергетическими вампирами, те распространяют отрицательную. Это, конечно, все условно… Но я отвлекся. Продолжим… В мире накапливается темная или светлая энергетика, которая собирается в один комок и спонтанным образом воплощается в каком-то случайном гомо сапиенс. Светлом или темном, опять же условно. И этот человек становится узловым элементом истории. От его поступков и идет очередное ответвление.
– Александр Македонский, Иисус Христос, Гитлер… – пробормотала я.
– Вполне может быть, – ответил профессор, – но не точно. Кто знает, может быть, эти люди-узлы не остались на страницах истории, и мы о них не знаем…
Я задумчиво качнула головой. Он прав.
– После поступков этих ключевых людей, хороших или плохих, – Николай Ильич уточнил, – для истории нет разделения на плюс или минус, она потом, спустя века, сама корректирует, что было хорошо для мира, а что плохо… так вот, накопленная энергия разряжается. Как аккумулятор. А затем опять копится сотни лет…
– Интересная теория, – произнесла я медленно. – То есть те миры, которые я вижу, это наша Земля, но там история пошла по другому пути? И они сами тоже ветвятся и снова, и снова…
– Да, и так до бесконечности, – улыбнулся профессор.
Я сняла очки и потерла веки. Все равно сейчас я видела лишь комнату в подвале, в правой и левой части глаза была темнота – мы же глубоко под землей.
– А почему я вижу только три альтернативных мира? Если их множество?
Николай Ильич пожал плечами.
– Предполагаю, что ты видишь определенный сдвиг в пространстве, соответствующий деформации твоего зрительного нерва и повреждения глаз. Эти три ответвления вышли из одного узла. Оно произошло недавно, так как люди, о которых ты говорила, очень похожи на нас, и бытом, и внешним видом.
– Но ответвление произошло не позже тысячи лет назад, – уточнила я, вспомнив, что Москве всего 875 лет. Профессор согласно кивнул.
– Сколько таких, как я?
– Мы знаем точно лишь о трех, – ответил Николай Ильич, – неизвестно, сколько их было на самом деле. Наш отдел специально создан для проверки вот таких отклонений. Есть отдел, где работают с предсказателями, медиумами, гадалками. Есть другие отделы…
– С ума сойти… – ошеломленно выдохнула я.
– Ага… На земле и на небе, мой друг, есть много всего, что и не снилось нашим мудрецам, – перефразировал он Шекспира.
Сегодня меня отпустили домой, а вот уже завтра мне сообщили, что я уезжаю в командировку, на две недели. Вместе с тем самым майором Горцевым, профессором и парой коллег из лаборатории.
– Сначала мы облетим Московскую область на вертолете. Для самолета слишком маленькое расстояние. Потом отправимся на юг. – Пояснил Горцев в машине, когда мы ехали на аэродром в Подмосковье. Логично, развитие любой цивилизации начинается с юга.
– Что я должна искать?
– Все, что похоже на фабрики, научные центры, конструкторские бюро. Все нестандартное. Технику, оборудование, оружие…
– Ясно.
– Лучше, если будешь рассказывать обо всем, что видишь интересного, – произнес профессор, до этого времени молчавший и отрешенно смотревший в окно, – Леночка, – он кивнул на женщину около сорока лет, ехавшую с нами, – прекрасная стенографистка, будет за тобой записывать. И у нее всегда включен диктофон.
Я кривовато улыбнулась и принялась говорить.
– В левой части мы выехали за город, в правой – по-прежнему лес. О! В левой мы обогнали колесницу с людьми.
– Притормози, – крикнул Горцев водителю, – медленней. Посмотрим, куда они свернут.
Пару сотен метров мы ехали наравне с повозкой из левого мира. Потом наша дорога повернула влево, а повозка полетела прямо. О чем я и сказала.
– Останови! – крикнул Горцев водителю и мне:
– А ты выходи и беги за ней.
Машина остановилась на трассе. Я вышла и осторожно перелезла через высокий бордюр, благо была в джинсах. Повозка уходила все дальше.
– Быстрее! – рявкнул за спиной Горцев. Я быстро оглянулась, из машины за мной вышел он и Лена с диктофоном в руках. Профессор и водитель остались сидеть внутри. Я побежала по полю за удаляющейся колесницей, пачкая сапожки в грязи, цепляясь за кочки и траву. Стало немного обидно. Беречь меня никто не собирался.
И тут колесница исчезла. Просто была и вдруг ее не стало. Словно провалилась сквозь землю. Я растерянно остановилась и сказала об этом Горцеву.
– Иди вперед и ищи, куда она делась, – его глаза загорелись азартным огнем.
Я подошла к тому месту, где видела ее в последний раз и увидела тоннель, резко уходящий под землю. В нашем мире на этом месте росли деревья. Действительно – провалилась сквозь землю.
– Ладно, разберемся потом, – Горцев отметил на карте координаты, – давай обратно в машину.
Неделю мы летали над Московской областью, постепенно расширяя круг. На севере было пусто, а вот на юге жизнь попадалась все чаще. Мы пролетали над множеством подобных Московским городами и поселками с низкими аккуратными домиками. Даже в правой части я увидела небольшую деревеньку, чистенькую, игрушечную, как с картинки. Спустившись на землю, я поняла, что в ней нет ничего примечательного. Добротные, в основном деревянные дома, скотные дворы, минимум механических приспособлений. Почти что натуральное хозяйство.
– Не будем терять время, – буркнул Горцев в ответ на мой рассказ и загнал обратно в вертолет, – похоже этот мир отсталый.
– Ну, мы увидели только первое поселение, – мягко возразил Николай Ильич. Я помалкивала. И так пару раз уже сцепилась с надзирателем. Я хотела домой, к родителям, а мне дали лишь позвонить пару раз. Мобильные телефоны нас заставили сдать еще при посадке в вертолет. Ночевали мы в каких-то заброшенных пансионатах, где из еды были только каши и сухие пайки.
Если это все моя дальнейшая жизнь, то на фиг такую работу.
Мы долетели на вертолете до Курска, где пересели на самолет и полетели в Краснодарский край. Горцев решил продолжить с юга. Я напомнила, что моя командировка должна была длиться две недели. На что мне была дана рекомендация заткнуться и выполнять свои обязанности. Да и еще таким тоном, что отпало всякое желание возражать. Николай Ильич и Елена сидели тихонько и не возмущались. Скорее всего, дольше работали и привыкли к такому хамскому отношению.
На юге стало гораздо веселее.
У моря мы, наконец, увидели большой красивый город в левом мире, с заводами, учебными заведениями, библиотеками и театрами. А еще – я разобралась, откуда у них берется энергия! На территории одного из предприятий находились десятки огромных антенн, похожие на воронки, расширяющиеся к небу. Из воронок вылетали небольшие серебристые облачка, они уходили вверх и распределялись на высоте около двухсот – трехсот метров от земли. Единственное правильное объяснение было – здесь, в левом мире, электричество передается по воздуху. Металлические антенны на каждом доме, которые я заметила еще в Москве, это магнитные улавливатели. Они концентрируют и берут энергию сколько нужно для быта прямо из воздуха. Поэтому я и не заметила в левом мире никаких летающих повозок.
Наблюдая за городом с высоты птичьего полета, да и прохаживаясь по улицам, я не могла понять, что меня коробит. Было какое-то несоответствие во всей городской архитектуре. И даже смысл не в том, что дома были низкими, по сравнению с нашими городами, не в том, что отсутствовали линии электропередач и привычные мне шоссе и улицы. Через время я догадалась – в городе не было ни единой церкви. Не было куполов, луковок, синагог, пагод и прочего. Неужели в этом мире не верят в богов? Или я просто не замечаю этих зданий?
А однажды я увидела совершенно поразительное явление. В левом мире начался дождь, и над моей головой расцвела бесподобная красота, что-то типа северного сияния. Почему я этого не замечала в Москве? Неужели там ни разу не было дождя? Куда я смотрела?
Конечно, были и казусы. Попасть в университет у меня не получилось. На его месте в Краснодаре стоял здоровенный жилой дом. Лишь краем я прошлась по читальному залу и позаглядывала в учебники, которые могла видеть с лестничных площадок. В квартиры решили пока не заходить, Горцев сказал, что выбьет разрешение, если найдем что-нибудь важное. Буквы оказались знакомыми. Даже очень. Два года подряд, на третьем и четвертом курсе, я ходила на факультатив по латинскому языку. Не то, что бы я хотела читать Спинозу и Плутарха в оригинале, но не пожалела о потраченном времени. Латинский язык – предтеча всему. Основание, базис для чуть ли не всех языков мира.
Другой альтернативой были – факультативы по археологии, программированию, музыкальный. Были еще спортивные кружки, но спорт я ненавидела еще больше, чем пианино.
«Вот и пригодился мой латинский», – подумала мрачно я, размышляя сообщить о своем знании Горцеву или придержать? А если узнает? Думаю, в моем личном деле не осталось белых пятен. Решила сказать. И так отношения между нами были напряженными, незачем портить их там, где нет смысла.
– Отлично, – потер он руки, – переводи.
Получилось не очень. Я спотыкалась на каждом предложении, понимая лишь общий смысл. Похоже книга была научной тематики. Буквы были похожие, но многие слова, скорее всего технические термины, вводили в ступор. Я записала несколько бессмысленных абзацев, пока была открыта книга, затем парень ее закрыл и мне пришлось оставить эту затею.
Язык же в правой части был не знаком совершенно. На юге деревень было больше, они кучковались вокруг огромного собора, более похожего на монастырь, так как мужчины, которых я заметила, носили длинные светлые рясы. Письменность напоминала узор – странную вязь с черточками и закорючками. Я переписала несколько слов, вырезанных над входом в один из домов. Горцев сказал, что отдаст в Москве языковедам.
Мы, наконец, засобирались домой. Нужно было рассортировать записи, перевести, то, что я записала, да и Горцеву дали отмашку, что по его координатам закончили рыть котлован. Это значит, мы увидим вход в тоннель. Он чуть ли не приплясывал от радости. Сведений мы собрали столько, что начальство будет довольно. Горцев повеселел и даже соизволил объяснить, что наша поездка была обзорной, более предметно мы будем работать после того, как обследуем хотя бы европейскую часть континента.
Я устала, словно месяц пахала в поле. Николай Ильич все время что-то черкал в блокноте, вырисовывая схемы, Лена сидела в наушниках, стенографируя с диктофона мои записи.
– Заметила, что архитектура очень схожа с греческой или римской? – профессор сел в самолете рядом со мной. Я кивнула, – все эти своды, пилястры, арки, что ты описывала. Латинский язык, юлианский календарь… Ты написала… – он ткнул пальцем в блокнот, – это не арабские цифры. Римляне использовали заглавные буквы для обозначения миллионов и тысяч. Скорее всего, они усовершенствовали шкалу, но что-то осталось с древности. Вот, смотри! Это же сегодняшняя дата – пятнадцатое октября две тысячи двадцать второго года. Дата со дня сотворения Рима, 753 г. до нашей эры плюс 2022. – Я нахмурилась. А ведь правда, получается 2775 год. – Так вот, у меня предположение. Твой левый мир – это мир, где до сих пор правит Римская империя. Или не правит, а оказывает большое влияние. Чтобы все прояснить нужно попасть на Апеннинский полуостров.
– Наверное, – я безразлично пожала плечами. От усталости слипались глаза. Я жутко хотела домой, в свою любимую комнатку, в любимую кроватку, в объятия мамы и папы. Никогда так долго я не отсутствовала дома. И пусть мне двадцать три, очень не хотелось становиться взрослой и самостоятельной.
– Спи, деточка, – Николай Ильич ласково похлопал меня по руке, – а я еще поработаю.
Я положила под голову свернутую в комок кофту и задумалась, воскрешая в памяти слова профессора. Но кто или что, интересно, оказался тем ключевым элементом в истории, из-за которого она пошла другим путем? Этот кто-то должен быть из древнего Рима, скорее всего. Юлий Цезарь? Нерон, Калигула? Или тот, кого мы не знаем?
Я всегда восхищалась Римом. Поэтому косвенно и пошла на факультатив. Римская цивилизация положила начало тому современному обществу, которое мы знаем. Календари, дни недели, названия месяцев. Юриспруденция, система пенсионных поощрений, зарплат. Образование, право, архитектура, театры, медицина, большинство пословиц, поговорок и многое другое – все оттуда.
Какой же могущественной и процветающей должна быть культура, чтобы на всей планете она стала основой всему. В нашем мире история Римской империи насчитывает шестнадцать веков. Неудивительно, что в левом она разрослась по всему континенту. От Атлантики до Китая. Я видела карты в библиотеке, лишь часть Африки и Сибирь была окрашена другим цветом.
Глава 5
Следующие три месяца я провела в аду. Я не общалась ни с семьей, ни с коллегами, ни с друзьями. У меня не было ни выходных, ни отпусков. С утра до вечера я занималась языками. Три часа латинским, четыре – арамейским. Языковеды выяснили, что те слова из правого мира были одним из вариантов арамейского языка и гласили, если они точно перевели, «Добро пожаловать».
Между занятиями я выбиралась «в поле». То место, куда повозки въезжают в тоннель, огородили, повесив табличку – строительство бизнес центра. На самом деле просто вырыли огромный котлован, чтобы я лучше рассмотрела транспортную сеть левого мира.
Повозка въезжала во что-то типа пневмотрубы, где на высокой скорости неслась куда-то на юг. Логично. Если у них в воздухе «распылено» электричество, то основная транспортная сеть находится под землей. Я послушно зарисовывала сама и подробно описывала все технические элементы, которые удалось рассмотреть. Рядом со мной теперь был приставлен не только стенографист, но и художник.
Ночевала я там же, в бизнес центре. На последних этажах у них было что-то вроде студий. Мне выделили небольшую комнату с минимумом вещей. Потихоньку меня отсекали от родных, друзей, привычного образа жизни. Виделась с семьей раз в неделю в воскресенье. Я стала чувствовать себя заключенной на неопределенный срок без возможности просить о помиловании.
В первый раз, приехав к родителям, я разрыдалась прямо в коридоре. Мне было себя так жалко, что я, как маленькая девочка, уткнулась маме в грудь и завыла, причитая о своей ужасной работе. Я хотела, как в детстве, чтобы родители решили за меня все проблемы, чтобы погладили по голове, уверили, что все будет хорошо, накормили пирожными, уложили в кроватку и рассказали сказку.
А ведь в начале января была запланирована еще одна обзорная поездка, на этот раз в Европу и почти на месяц. Мне и Николаю Ильичу сделали шенгенскую визу, вместо Горцева ехал его коллега, некто Александр Латов. Теорию Николая Ильича о правлении Римской империи нужно было проверить. Нам забронировали билеты до Парижа, потом – Барселона, Милан. Конечным пунктом был Рим.
В другой раз я бы обрадовалась. Такой вояж по Европе! Но не сейчас. Скорее всего, я и Эйфелеву башню увидеть не смогу – все время буду смотреть через левые и правые шторки.
Папа с мамой и без моих причитаний заметили, как я похудела и подурнела. Папа порывался поговорить с моим начальником, но я прекрасно знала, что это бесполезно.
Горцев даже собирался выпроводить нас в аэропорт сразу из бизнес-центра. Но после моей истерики мне разрешили переночевать дома и собрать вещи. До глубокой ночи мы сидели на кухне и строили планы. Вдруг мама вышла и через несколько минут вернулась с конвертом.
– Вот, – она положила его на стол передо мной, – если вдруг представится возможность сбежать – сбегай. Ты права – это не жизнь. У меня в Париже живет хорошая подруга, бывшая одноклассница. Здесь адрес, телефон и тысяча евро. Если будет совсем невмоготу, позвони ей, она тебя спрячет. А потом разберемся.
Я грустно улыбнулась.
– Вряд ли получится, но спасибо.
Утром я встала с отвратительным настроением. На сердце было тяжело, голова болела, внутренности выворачивало от дурного предчувствия. Мне казалось, я больше никогда не вернусь домой. Я еще раз крепко поцеловала родителей и вышла из квартиры. У подъезда ждала знакомая черная машина. Я забросила чемодан в багажник, в последний раз подняла голову, пытаясь разглядеть окна нашей квартиры на пятнадцатом этаже, зная, что сейчас, в эту самую секунду мама и папа смотрят на меня через стекло, махнула ладошкой и села в машину.
Париж встретил легким снежком. Город был украшен к Новому году, и пусть мне приказывали смотреть только через левую шторку, я периодически открывала и центральную, стараясь рассмотреть все и сразу. Со времен школы очень хотела побывать в Париже. Наверное, это мечта каждой девочки, выпестованная из любовных романов, которые так любят подростки.
Мы вчетвером сели в такси. Я, Лена, Николай Ильич и Латов. Он мне показался более спокойным и вежливым. Не шпынял в самолете, не дергал, не затыкал рот. Надеюсь, сработаемся.
Нас разместили в четырехзвёздочном отеле «Селект» на улице Сорбонна. Не слишком роскошном, но и не дешевом. Нам нельзя было выделяться. Сняли два номера – для меня с Леной, и Латова с профессором. За неделю нам нужно было обойти Париж и, если успеем, осмотреть пригороды.
И в левом и правом мирах на месте Парижа находились города. В правом город был построен вокруг великолепного храма, похожего на базилику святого Петра в Ватикане, только еще величественнее. В левом мире я не видела ни одного храма, зато было много библиотек, школ, театров и музеев. На них мне приказали сконцентрироваться в первую очередь.
После трех месяцев муштры я уже более-менее разбиралась в латинском языке и почти с ходу читала надписи и тексты. А вот с арамейским было неважно. Слишком уж он был чуждым. Еще одна проблема была в том, что ни один из наших диалектов стопроцентно не подходил. Скорее всего, это была смесь древнегреческого, арамейского и арабского. Поэтому меня учили всем трем языкам сразу, а в итоге я точно не знала ни одного.
Два дня подряд я вставала в семь утра и приходила в гостиницу в девять вечера, падая без сил. В голове была каша. Я не понимала, что смотрю и что описываю. От бесконечной говорильни путались слова и мысли, а язык сворачивался в трубочку. Мы спускались в метро и ездили от одной станции к другой. В правом мире подземной жизни не было, зато в левом мы частенько натыкались на пневмотрубы, странные сооружения, похожие на склады, и… загадочные лаборатории, как мне показалось, подпольные.
В итоге мне приказали сосредоточиться только на левом мире, не отвлекаясь на правый, окончательно записав его в отстающие.
Лаборатории оставили на потом, на более тщательное рассмотрение со специалистами, вызванными из Москвы. Хотя схемы кровеносной и лимфатической системы человека я бы и без них могла описать. Очень уж часто эти схемы попадались мне на глаза. Они висели на стенах лабораторий, были начерчены в книгах, раскрытых на столах. Хотя, действительно, моих знаний не хватало. Потому что схемы были странными. Не помню, чтобы у человека были подобные ответвления сосудов.
На третий день я не выдержала и взбунтовалась. До отлета в Барселону оставалось два дня, а я так и не увидела Эйфелеву башню вблизи. Придя в номер, я подождала, пока Елена отправится в душ, быстро переоделась и выскочила наружу. Думаю, никто не хватится меня в ближайшие пару часов. А вот посмотреть достопримечательности и набережную Сены успею. Деньги у меня были, английский я знала неплохо, заблудиться не боялась.
Три часа эйфории. Ночной Париж был еще привлекательнее дневного. Подсветка зданий превращала архитектурные шедевры во что-то нереально прекрасное. Зачем смотреть чужой мир, если в своем столько всего? Я побродила вдоль набережной, зашла в небольшое кафе выпить кофе и съесть пару круассанов, поднялась на Эйфелеву башню, дошла пешком до Триумфальной арки. И, наконец, почувствовала себя счастливой.
А в гостинице меня ждали разъяренный Латов и обеспокоенный Николай Ильич. Разнос устроили в номере мужчин.
– Я написала записку. А телефон выключила, чтобы не пришлось врать, – огрызалась я.
– В следующий раз прикую тебя наручниками, – орал надзиратель. А ведь я его считала наиболее адекватным. Ошибалась.
– А не боитесь ходить по городу с прикованной девушкой? Что скажет полиция?
Латов ругнулся сквозь зубы.
– Иди в номер и не смей выходить без моего разрешения, – рявкнул он.
Я медленно поплелась на выход. Открыла дверь, но не успела шагнуть в коридор, как услышала, что мужчины продолжили спорить, только теперь между собой. Я замерла у двери.
– Правильно меня предостерегал Горцев. Девчонка своевольная и несдержанная. Ей нужна твердая рука.
– Не дави на нее, – голос Николая Ильича, – ей всего двадцать три, она еще совсем молоденькая. Ей нужно иногда развлекаться.
– У нее нет времени развлекаться, – глухой голос Латова, словно он отвернулся, – осталось несколько лет, нужно их использовать по максимуму.
– Это точно?
– Да. Иванов продержался всего месяц, как мы его обнаружили, а американец после открытия почти сразу ослеп. Мы прибавили те года, что они провели в лечебнице, и получилось три года плюс минус. Да и наши врачи дают не больше, максимум пять. Атрофия зрительного нерва прогрессирует. Затронута кора.
Голоса затихли, они ушли на балкон. Наверное, курить.
Мне стало дурно. То есть, через три года, в лучшем случае пять, я ослепну, на этот раз окончательно? А все оставшееся мне время меня будут эксплуатировать как ломовую лошадь, не давая ни глотка свободы? А потом выбросят, как использованную тряпку?
Я тихонько прикрыла за собой дверь и побрела по коридору. В номер не хотелось. Опять видеть кислое выражение на лице Елены, ее бесконечные записи, постоянно включенный диктофон. А утром, не отдохнув и не выспавшись, ездить по городу, выискивая лаборатории, больницы, университеты. Жизнь превратилась в бесконечный бег по кругу в беличьем колесе.
Если бы не эти мысли, я бы никогда не сделала то, что сделала сейчас. Увидев прямо перед собой вдруг открывшуюся щель между мирами, я, не думая шагнула внутрь, даже не вспомнив, что нахожусь на четвертом этаже и не поняв в какой мир иду. Вроде проход был между моим и левым.
Не хочу оставшиеся мне годы быть послушной собачонкой, выполняющей приказы. Лучше потрачу их на путешествия. Будет, что вспомнить под конец.
