Александра Окатова
Чёрный король и принцесса Аврора
Часть первая. Рейнхарт
Глава первая. Тайна королевской могилы
Младший королевич в день своего семнадцатилетия прохаживался по кладбищу. Скромному кладбищу под крепостной стеной неподалёку от родового замка. Неширокая дорога от врат до почерневшей от времени часовни делила кладбище на две части. Левая, если встать лицом к часовне на мощёную белым камнем дорогу, отводилась женщинам королевской семьи, а правая – мужчинам.
Рейнхарт навестил могилу под большим дубовым крестом – там лежит бабушка. Сел на каменную скамью и начал жаловаться – только перед бабушкой он не скрывал свою уязвимость.
– Бабушка Матильда, – всхлипнул, не сдержавшись, Рейнхарт, – папа совсем плох, он давно не встаёт. Когда я с ним говорю, он принимает меня за своего брата, моего дядю, того, что умер в один день с дедом. Бабушка, ты и сама часто говорила мне, что я очень похож на младшего брата отца, моего дядю, что я такой же добрый и скромный, как он. Отец очень болен. Он говорит непонятные вещи и почему-то плачет, когда смотрит на меня. Прости, говорит, меня. За что? Я не понимаю.
Бабушка не ответила. А чего он, собственно, ждал?
Рейнхарт поднялся, перешёл на мужскую половину и не спеша пошёл вдоль надгробий. Он знал все эпитафии наизусть, но никогда не задавался вопросом, почему все женщины королевской семьи лежат поодиночке, а каждая мужская могила хранит кости отца и сына. В день смерти отца обязательно погибал и один из сыновей. Что это? Семейное проклятие? Рейнхарт удивился, что раньше не замечал этого. «Надо будет спросить у матери. Не буду же я расстраивать отца, который со дня на день умрёт, и, похоже, кто-то из нас – я или мой старший брат Виолент, составит отцу вечную компанию в холодном каменном гробу. Кто? Я или брат»? – думал Рейнхарт по пути в замок.
Он поднялся к себе. Встал у окна и без единой мысли смотрел, как садится солнце. Несколько минут и оно скрылось за верхушками деревьев. Небо померкло. Мелкие облачка затеяли было игру с ветром, но тот быстро разогнал зазевавшихся белых барашков с розовыми от закатного солнца боками.
Отец умирает. А мать и брат Виолент знают? Сам Рейнхарт догадывался, что отец скоро уйдёт в мир иной. Как он это понял? По тому, как солнце не выходило последние дни из облаков. По тому, как холодно стало в замке, словно в самом начале лета наступила зима. Листья девичьего винограда пожухли и облетели, а оголившиеся стены замка покрылись инеем. Даже птицы, во множестве свившие гнёзда в бойницах стен, покинули их, и все птенцы погибли.
А за стенами крепости цвело и благоухало лето: пахло шиповником, полевые гвоздики рассыпались по полям, раскрыв свои подобные звёздам лики, липа закудрявилась пенными цветами так, что и листьев за ними не видно, и только королевский замок возвышался среди бушующего лета суровым островом зимы. Холодным и неприступным.
В преддверии смерти короля холод в замке стоял и вовсе нестерпимый. Стены внутри обросли инеем, будто мхом, факелы гасли и дымили.
Рейнхарт отошёл от окна, за которым стоял тёплый душистый летний вечер, и лёг в холодную постель.
Глава вторая. Виолент
Виолент налил в кубок отца воды, накапал лекарства, вода засветилась опаловым светом. Виолент улыбнулся себе самому: яркий характерный вкус лекарства не даст отцу заметить оттенок яда. Отец терпеть не может принимать снадобье и говорит, что от него чувствует себя ещё хуже. Старший сын короля сладко улыбнулся больному отцу и показно поправил подушки.
– Сынок, – прошептал умирающий, – сынок …
Виолент наклонился, чтобы не пропустить ни слова из того, что отец пытался сложить непослушными губами.
– Да, отец, я слушаю.
– Обещай мне, что ты будешь править справедливо, что блеск золота не ослепит тебя, что ты будешь заботиться о сиротах и вдовах, что сердце твоё не очерствеет…
Виолент отвернулся, чтобы скрыть улыбку. «Какой высокий стиль! Если он скажет, чтобы я позаботился о младшем брате, то он или сумасшедший, или смеётся надо мной – ведь старик прекрасно знает, что в живых останется только один из нас».
Старый король сжал руку старшего сына, только пожатие вышло слабым, будто у ребёнка.
– Позови своего брата …
Виолент похлопал отца по руке (не приложился губами, как положено).
– Хорошо, отец, я скажу Рейнхарту, чтобы зашёл к тебе. («Интересно зачем, ведь всё уже и так ясно – королём стану я! И это не подлежит сомнению», – подумал Виолент и с чувством удовлетворения покинул умирающего отца).
Глава третья. Договор
Старый король закрыл глаза. «Никто не живёт вечно, ни короли, ни их подданные», – подумал он.
Вошёл Рейнхарт. В покоях короля жарко и душно, пахнет гнилыми фруктами и лекарствами. Трещат свечи. Рейнхарт задержал дыхание: как стыдно, что ему неприятна комната отца, его запах, его хриплое дыхание.
– Сынок, подай кубок …
Рейнхарт с удвоенным старанием подал лекарство.
Отец сделал несколько глотков и закашлялся.
– Рейнхарт, сынок, прости меня… прости, сынок… – старый король приложил руку младшего сына к своему сердцу, – прочти договор, ты всё поймёшь… прости меня… – Дыхание его прервалось. Сердце перестало биться.
Потрясённый Рейнхарт видел отца и себя будто со стороны. Словно происходящее его не касается, будто он перестал быть самим собой, будто не он склонился над умирающим отцом, а кто-то другой. Рейнхарт понимал, что должен что-то сделать, но в голове и душе была пустота. Даже время остановилось.
Рейнхарт в панике толкнул сердце отца руками – раз, другой, третий, может, оно вспомнит о своей роли и начнёт биться. Не вышло.
Тут он вспомнил, что отец упомянул какой-то договор – под рубашкой отца Рейнхарт нащупал сложенный пергамент. Он развернул документ. Что это? (Время так и топталось на месте). Рейнхарту показалось, что он не человек, а механизм, вроде часов или восковой фигуры турка, играющего в шахматы. Рейнхарт с силой ударил себя по щеке, затем сложил пергамент, спрятал его за пазухой и покинул умершего.
В своих покоях королевич раскрыл пергамент. Что это? Завет? Договор?
Знающие люди сказали бы – магический договор с силами, невыразимыми человеческим языком. На тысячелетнем, не менее, пергаменте, который за годы стал мягким, как шёлк, замаслился от прикосновения человеческих рук, стал почти прозрачным: сверни его в тридцать два сгиба и разверни – на нём не останется ни следа, только мелкие морщинки, совсем как на старческих руках отца – таким мягким и нежным стал пергамент, на котором выцветшими чернилами было написано, что «членам королевской семьи гарантируется благополучие на многие лета, пока власть будет передаваться наследникам по мужской линии по правилам, установленным магическими силами, невыразимыми человеческим языком», да-да, так и было написано.
Рейнхарт запнулся. Он изучал документ уже минут десять, но нисколько не продвинулся в понимании смысла пышнословного вступления. Как сквозь колючие кусты, продирался Рейнхарт сквозь высокопарный язык и дошёл наконец до сути.
Суть оказалась поразительно проста и заключалась в одном-единственном условии: на день, следующий за днём смерти монарха, тело его должно быть выставлено в каменном гробу на центральной площади под окнами замка, где пред ним (гробом то есть, понял Рейнхарт) должно пройти состязание до последнего вздоха. «Есть правило первой крови, и, значит, есть правило последнего вздоха, эх, словесные менуэты – написали бы просто – до смерти одного из двух претендентов на престол», – вздохнул Рейнхарт.
Дальше шло скучное техническое описание правил поединка, Рейнхарт его опустил. В конце: победитель всходит на престол, это понятно, а проигравшего хоронят вместе с почившим отцом. Рейнхарт похолодел. В его роду рождались только мальчики. Двое сыновей. Легко ли растить двух королевичей, зная, что один умрёт для того, чтобы другой взошёл на трон – будто одного из них приносят в жертву.
Теперь понятно, почему его дядю похоронили вместе с дедом. А отец остался. Значит, отец Рейнхарта убил своего брата в поединке в день смерти их отца и взошёл на престол. Так вот за что отец простил прощения у Рейнхарта. Все его предки мужского рода лежат в могилах по двое: отец и сын, всегда по двое. И завтра он сам ещё до заката может лечь в каменный гроб вместе с почившим отцом. Или это будет Виолент? Завтра решится судьба королевства.
Рейнхарт подумал, что впредь его день рождения не будет для него праздником. Если он, конечно, останется в живых. Сегодня, в день его рождения, умер отец, а завтра Рейнхарту предстоит жестокое испытание.
Завтра. Завтра может оказаться его последним днём.
После смерти отца жизнь Рейнхарта изменится.
Да и будет ли она – это ещё вопрос. Будет ли он жив – завтра?
Глава четвёртая. Магические подарки
– Господи, как холодно, – королева-мать толкнула тяжёлую дверь в покои младшего сына.
Свечи догорели. В окно заглядывают любопытные звёзды.
Рейнхарт спит одетый, с пергаментом на сердце, прикрыв его ладонью левой руки.
Королева присела на кровать и поцеловала Рейнхарта в лоб. Она подняла руку спящего сына: – лёгкая, спит крепко, увидела вязь договора на пергаменте – значит, он всё узнал. И так спокойно спит, – удивилась она. Чистая душа! Она так и называла его – Рейнхарт Чистое Сердце.
– Сынок! – она прикоснулась к его плечу.
– Матушка… отец умер …
– Да, мой милый мальчик, вот и пришёл день, которого я так боялась. Я вижу, отец успел передать тебе договор. Ты всё знаешь.
– Да. Теперь знаю. Как вы жили – под дамокловым мечом, мама? Поэтому вы такая грустная? И как я раньше не догадывался – достаточно было внимательно прочесть эпитафии на могилах – и любой бы понял, а я… Вот я простак.
– Ты не простак, сыночек. Но ты меня удивил – завтра тебе предстоит выйти на смертный бой со своим братом – а ты спишь, как младенец.
– Уверен, что Виолент тоже спит абсолютно спокойно. Только мы делаем это по разным причинам. Он уверен в победе, а я … я просто не хочу сражаться с ним.
– Продолжай!
– Я уступлю ему трон добровольно. Этого будет достаточно, чтобы больше не пытаться убить друг друга?
– Достаточно? Сынок, мой дорогой, боюсь, что нет. Если ты уступишь ему, он всё равно не даст тебе уйти. Он не такой, как ты. Он подумает, что в будущем ты изменишь решение и станешь претендовать на трон.
– Тогда я выйду против него без оружия и дам убить себя. Пусть убьёт, если сможет. Вы, мама, думаете, что я трус?
– Нет, сынок, ты не трус! Твой брат любит власть больше всего на свете. И он не успокоится, пока не покончит с тобой. Беги, сынок. И помни – пока ты жив, Виолент будет преследовать тебя. И рано или поздно, найдёт.
– Если найдёт, я буду сражаться.
– Милый мой мальчик, не теряй времени, беги пока не рассвело.
– Я не хочу уходить как вор, украдкой!
Королева Сибилла рухнула перед сыном на колени, обняла его ноги.
Рейнхарт бережно поднял мать за локти. Она не посмела обнять его, тогда он прижал её голову к своей груди и поцеловал в лоб. «Единственный, он же прощальный, поцелуй сына», – подумала королева.
– Хорошо, я уйду. Но тогда магический договор будет нарушен, и благополучие королевства будет зависеть только от Виолента, – сказал Рейнхарт
– Да. Но не думай об этом.
– Я не могу не думать о вас, мама.
– Послушай меня. Покинь замок пока не поздно. Вот, возьми – это мои подарки тебе.
Мать сняла с пояса два ножа и круглое дамское зеркальце с затейливо украшенной ручкой.
– Матушка, – улыбнулся Рейнхарт, – зачем мне дамская игрушка?
Он взял в руки зеркало в серебряном окладе. Вокруг полированного овала вились стебли девичьего винограда, на обратной стороне из листвы выглядывали птичьи головки с круглыми глазками, ручкой зеркала служила серебряная фигурка девушки с длинной косой.
Мать с улыбкой смотрела, как сын изучает подарок.
– Я думаю, оно не простое? – догадался Рейнхарт.
– Конечно! В нём ты сможешь увидеть истинное лицо человека, а не маску, которую он носит.
Рейнхарт обнял мать и посмотрел на отражение в чудесном зеркале – никакой разницы – и его, и её лицо выглядели как всегда.
– Милый мой мальчик, ни ты, ни я не притворяемся, поэтому в зеркале мы такие же, как в жизни.
– Ясно! А ножи – в чём их сила?
– Свойства ножей ты должен узнать сам. Прощай!
Мать прикоснулась к своему сердцу и к сердцу сына:
– Сердце моё да пребудет с тобой, пока я жива и после смерти.
Она поднялась на цыпочки и пригнула его голову к своему лбу.
– Мысли мои будут охранять тебя, пока я жива и после смерти.
Ещё никогда традиционное для родной страны Рейнхарта прощание не вызывало в нём такой сладкой боли и горькой любви.
– Прощайте, матушка.
– Желаю тебе гладкой, как зеркало, дороги, сынок.
Рейнхарт покинул мать в слезах.
За пазухой у него зеркало, а за поясом – два ножа в ножнах. Он сделал было несколько шагов к лестнице, ведущей вниз, но вдруг резко развернулся и побежал к покоям отца, вооружившись серебряным зеркалом, как шпагой.
Свечи в покоях усопшего догорели. Никого рядом. Никто не читал над ним. Сквозь щели в ставнях сочился слабый свет.
Рейнхарт подошёл к изголовью кровати и поднёс зеркало к лицу почившего отца …
… Через мгновение королевич убрал зеркало. Что он увидел в зеркальной глади, он не расскажет никому. Никогда. И сам постарается забыть. Если удастся. Спрятал зеркало за пазуху. Поближе к сердцу.
Он потерял дом. Но у него есть магические ножи и зеркало.
Что ж, многие начинали новую жизнь, не имея и этого.
Глава пятая. Первое применение ножей
Рейнхарт спустился по винтовой лестнице – с каждым шагом ему становилось легче дышать. «Он убьёт тебя обязательно, – сказала недавно мать, – потому что ты – человек». «А он – кто?» – спросил её Рейнхарт. Мать тогда не ответила. Отвернулась. Ничего не сказала. «Вы так уверены, матушка? Почему?» Рейнхарт и сам теперь понимал, что Виолент, в отличие от него давно серьёзно готовился к завтрашнему, то есть уже сегодняшнему, дню.
«У Виолента тяжёлое копьё с острым наконечником, а ты, Рейнхарт, сидел за мольбертом, за книгами или клавесином. Виолент без оружия ходит на медведя. На крепкой шее Виолента красуется ожерелье из звериных клыков. В два ряда. А ты писал картинки, на которых волк сочетается браком с ланью, мой мечтатель, – вздыхала мать, – такие долго не живут», – вспомнилось Рейнхарту.
Весь замок спит. Рейнхарт пересёк мощёный двор. Ворота заперты. Он остановился в раздумье. Одному открыть не под силу – засов поднимают полдюжины стражей и медленно отворяют тяжёлые ворота из толстенных дубовых брёвен, окованных снизу бронзой. И ему одному не опустить мост на толстых цепях. Как же он выберется?
Королевич подумал: – «Вот бы ключ от замка на воротах! К сожалению ножом, даже самым острым, открыть невозможно».
Ножи за поясом слегка нагрелись. Один из них задёргался, заиграл, вырвался из ножен, заплясал в воздухе и ринулся к воротам. Лезвие ножа на миг задержалось против личинки замка, а затем легко, будто смазанное маслом, вошло в отверстие. Рукоять ножа повернулась, замок клацнул, дужка выскользнула, и замок безвольно повис на цепи. Королевич мысленно послал второй нож на подмогу первому, и они легко открыли тяжёлый засов.
Королевич присвистнул от удивления – а клинки, будто их позвали, вернулись в ножны! Рейнхарт изо всех сил навалился плечом, и створки, поскрипывая, медленно разошлись.
«Забавно, – подумал Рейнхарт. – С такими-то помощниками можно было бы сразиться с братом!». Он удивился самому себе – ещё вчера он и подумать об этом не мог, был готов сдаться без боя, пожертвовать собой, а сегодня он просчитывает шансы на победу в братоубийственном сражении?! Неужели он так быстро изменился?
Зато теперь он знает, как использовать ножи: надо поставить цель – и ножи выполнят задуманное. А чтобы вернулись, надо их позвать! Свистнуть. «Так вот о чём говорила матушка!» – обрадовался Рейнхарт, да с такими ножами он … Что? Что ему сейчас делать? Беглецу. Без родных и близких. Одному.
Всё изменилось. Какой будет его новая жизнь на обломках старой?
Перед глазами всё стояло лицо отца – неожиданное, неузнаваемое …
Мать и её магические подарки … Похоже, он толком не знал ни отца, ни матери, ни себя…
Глава шестая. Свобода
Свобода! Чем дальше он уходил от крепости, тем легче становилось на душе. Будто таял груз за его плечами. Холодные стены родного замка теперь казались тюрьмой, из которой он выбрался.
Рассвело. Солнце встало, разгорелось, поднялось над лесом. Такая яркость вокруг, свет! Роса блестит на каждом листике, на каждом лепестке, сияет, как алмаз! А запахи! Пахнет сырой землёй и дождевыми червями, и ещё чем-то свежим, горьковатым – смолой?
Ветер приносит запахи цветущих трав. Кусты сирени склоняются под тяжестью цветов, и запах стоит, как в лавке парфюмера. А шиповник благоухает тонко, нежно, свежо, на одной чистой ноте. «Я был хуже слепого – тот слышит, хуже глухого – тот видит, чувствует, а я? Не видел, не слышал, не чувствовал, только спал и грезил, правильно матушка говорила – мечтатель, пустоцвет! А ушёл – и прозрел, растворились уста, забилось сердце, я почувствовал, что живу!» – ликовал Рейнхарт. Ножи опять задёргались, «Переговариваются друг с другом они, что ли?», – подумал он.
Высохла роса. Солнце печёт.
Рейнхарта сморило, и он лёг, раскинув руки, прямо в гудящем пчёлами цветущем поле, закрыл пышущее жаром лицо шейным платком и не заметил, как уснул. Когда пробудился, оказалось, что ветер унёс платок, но странное дело, его лицо оставалось в тени – он посмотрел вверх: высоко-высоко над ним парил иссиня-чёрный крест – медленно планировала распахнувшая крылья птица. Он приветственно помахал птице – «спасибо»!
Рейнхарт шёл от деревни к деревне, от города к городу. Он наслаждался неожиданно обрушившейся на него свободой. Земля пружинила под ногами, ветер ласково трепал волосы и охлаждал нагретый солнцем лоб. Ручьи смеялись его шуткам, деревья дарили ему прохладную тень, и верная птица ненавязчиво сопровождала его, куда бы он ни направлялся.
Глава седьмая. Ножи
Рейнхарт теперь уже не думал, как в детстве, что молоко черпают из колодцев, а хлеб растёт на деревьях. Он гордился, что мог зарабатывать на жизнь самостоятельно. Душа художника жила в теле Рейнхарта. Он и оружие, свои ножи, поставил на службу искусству. Ножи творили чудеса. Слава Рейнхарта бежала впереди него – в каждом городе его ждали. Когда он приходил и останавливался в приглянувшейся гостинице, его угощали, подсаживались к нему и считали за честь, если он соглашался выполнить заказ.
Рейнхарт думал, что самые простые повседневные вещи, окружающие людей, должны быть произведениями искусства, что в этом и состоит высший замысел создателя – чтобы красота, созданная руками человека, сопровождала его от рождения до старости. Из-под волшебных ножей королевича выходили чудесные вещи. Стоило ему только представить себе вырезанную из хорошего дерева, например, дверь семейного дома или колыбель младенца, или спинку кресла, как оба ножа вырывались на волю и, на мгновение зависнув в воздухе, принимались играючи вырезать выпуклые картины. В такой колыбели спал потом не королевский сын, а сынок кузнеца, и снились ему сказочные сны. На спинке кроватки подросшей дочери купца ножи вырезали берег моря, а по мелкой ряби морской глади неслись на всех парусах корабли с миниатюрными матросами на реях.
Для фермера и его молодой жены ножи Рейнхарта вырезали из толстых липовых плах большую кровать, которой позавидовал бы сам король: с обеих сторон изголовья были изображены прехорошенькие домики, приютившиеся на опушках леса перед стволами деревьев. Между деревеньками раскинулись бескрайние поля, и на переднем плане в каждом колосе можно было пересчитать зёрнышки, а вдали искусно вырезанное поле напоминало волнующуюся поверхность моря. Людям, которые смотрели на эту картину, казалось, что они видят, как клонятся под ветром колосья и поют вырезанные в ветвях деревьев птицы. Бежала в полях тропинка, листья подорожника, как живые, выступали за границы деревянной плахи. По дороге из одной деревни в другую шли люди – маленькие детки в капорах и платьицах, девушки с корзинами, полными ягод, женщины и мужчины, и даже маленькая аккуратная старушка со своим старичком-мужем.
Для золотых дел мастера ножи королевича вырезали из душистого кипариса ручку двери, да так искусно, так тонко, что взяться за неё хотелось каждому прохожему, не важно, было ли у него дело к хозяину или нет. Поток заказчиков к ювелиру из-за этого не иссякал. Ручка представляла собой тоже ручку – дамскую аккуратную ручку, стоило потянуть за мизинчик, как хитроумный механизм приводил её в движение посредством рычагов, золотых цепей и множества маленьких блоков (это же дверь ювелира), а также шестерёнок: ручка поворачивалась, и дверь медленно открывалась под мелодичный звон маленьких серебряных колокольчиков, исполняющих старинную мелодию «Где же ты, любовь моя».
А уж сколько великолепных и остроумных вывесок вырезали чудесные ножи, не счесть! Наш Рейнхарт и горя не знал – только подстёгивал своё воображение, а ножи исполняли одну вещь краше другой. Одно тяготило Рейнхарта – нет у него ни дома, ни родных, даже образы их потускнели в его памяти, ни друга, кроме небесной птицы, сопровождающей его.
Глава восьмая. За птицей
Ножи принимались беспокойно дёргаться, когда Рейнхарт долго засиживался на одном месте. Поэтому он покинул очередную деревеньку и пошёл дальше, как ни уговаривали его остаться гостеприимные хозяева. Куда? Да он и сам не знал. Люди в той стране разговаривали на другом наречии, но Рейнхарт без труда объяснялся со всеми, потому что знал двенадцать языков и ещё больше диалектов, на которых говорили в ближних и дальних землях. Сменился ещё один диалект, потом другой – значит далеко ушёл Рейнхарт от родного дома.
Лето было в разгаре. Рейнхарт привык, что днём его сопровождает тень. Когда ему в пути приходилось страдать от жары и негде было укрыться от горячей ласки солнца, над ним будто облако небесное зависало: раскрывала крылья большая иссиня-чёрная птица, приходила на помощь, будто друг подставлял свою крепкую руку. Уже не первый день ворона летела над ним. Рейнхарт решил убедиться, что птица сопровождает именно его. Ещё ему хотелось получше рассмотреть её, но она была очень осторожна.
Тогда он решил останавливаться под высокими деревьями – может, птица решится сесть на ветку, и ему удастся разглядеть её. Но никакие уловки не помогали: ни рассыпанные хлебные крошки, ни вода, которую он наливал в золотой кубок, подарок ювелира, и протягивал вороне. Птица не приближалась к нему. Ему даже казалось, что она специально ведёт его в какое-то определённое место. Рейнхарт чувствовал благодарность и интерес. Что за птица? Почему она избрала его? Куда она его ведёт?
Рейнхарт прошёл пешком уже два чужих королевства. Вот и третье. Птица, похоже, проявляла нетерпение. Она летела впереди Рейнхарта, зависала в высоте, потом возвращалась и кружила над ним, мол, почему ты так медленно идёшь? Он поднимал голову и смеялся: «Посмотри – ведь у меня нет крыльев, как у тебя!» Птица поднималась ещё выше, затем срывалась камнем вниз и у головы Рейнхарта круто взмывала вверх, опять падала, кувыркаясь, как делают сизари, будто веселилась вместе с ним, и вновь после нескольких мощных взмахов оказывалась впереди него. Понял он, как не понять!
Рейнхарт быстрыми шагами шёл, куда она вела. Наконец на горизонте показался замок за крепостными стенами. Близко море – ветер стал прохладнее, понял Рейнхарт. Над горизонтом стояло солнце, в его лучах антрацитовые крылья его подруги играли всеми цветами радуги. Взволнованный Рейнхарт побежал к замку, видимо, именно туда звала его птица.
– Сейчас-сейчас, дорогая, – повторял Рейнхарт. Ножи трепыхались у него на поясе, как прихваченные за лапки птицы, Рейнхарт прижал ножи руками и побежал изо всех сил. Надо спешить – на закате закрываются ворота крепости! Он вступил на мост, перекинутый через ров, заросший колючим кустарником.
Пока Рейнхарт ходил по свету, наступила осень. Шиповник облетел, и ров был доверху заполнен перепутанными, переплетёнными друг с другом колючими ветками с торчащими среди шипов продолговатыми красными бусинами.
Рейнхарт успел пройти по мосту, пока не подняли. За его спиной зазвенели цепи, упавшая решётка вонзилась в землю. Рейнхарт поднял глаза и увидел, как, отразив последний луч упавшего в море солнца, вспыхнули и разошлись створки окна верхнего этажа круглой башни, и туда упала его птица. Створки блеснули ещё раз и захлопнулись. Так вот куда так нетерпеливо вела его подруга-птица – это её родной замок!
Глава девятая. Знакомство с родителями
Рейнхарт вошёл в замок, который был совсем не похож на его родовой. Замок Рейнхарта – четырёхугольный, с высокими, в бойницах, стенами, с башнями, ориентированными по сторонам света. Ать-два, такой замок. Серый, каменный, мрачный, холодный, будто покрытый изморосью. А этот – прозрачный, лёгкий и воздушный, будто арочные мосты встали друг на друга и поднялись по спирали вверх, как морская раковина, поставленная на своё устье. Высокие стрельчатые окна глядели разноцветными глазами витражей. Каменная ограда замка шла по кругу. Плато, на котором стоял замок, круто обрывалось к морю, куда упало закатное солнце в ту секунду, когда Рейнхарт вступил на землю замка, а птица влетела в окно.
Рейнхарта приняли с искренней радостью и отвели по бесконечным спиральным анфиладам на самый верх и поместили в комнату рядом с покоями хозяев. Как только он снял верхнюю одежду, в дверь постучал слуга.
– Господина ждут в зале. Вечерняя торжественная трапеза с королевской четой и их дочерью.
– Спасибо, сейчас буду.
Рейнхарт налил благоухающую шиповником воду из кувшина в фарфоровый таз и с наслаждением умылся. Посмотрел в зеркало, подарок матушки, и на лице своём увидел ярко горящую надежду.
Слуга ждал, когда Рейнхарт закончит туалет. Тот расчесал свои тёмные волнистые, длиною до плеч, волосы, поправил ворот простой льняной рубашки, убрал за пазуху зеркало и проверил, на месте ли ножи. Всё! Готов. «Прямо жених!» – улыбнулся Рейнхарт своему отражению.
Слуга кивнул: мол, краше не бывает! Проводил наверх в пиршественный зал.
Зал принял Рейнхарта открытыми окнами, за ними над морем ещё не потемнело закатное небо. За круглым столом его уже ждал седовласый, с благородным лицом король в зелёной мантии, напротив сидела его супруга в чёрном одеянии, с белым, как бумага, лицом. А на фоне розовеющего на закате окна, на кресле, повёрнутом спинкой к столу, он увидел свою подругу-ворону. Она наклонила головку и слегка развела крылья в приветственном жесте. «Что ж, чего-то в этом роде я и ожидал», – обрадовался Рейнхарт. Он подошёл к ней и галантно предложил руку. Ворона, не мешкая, перепрыгнула. «Какая она лёгкая», – подумал Рейнхарт. Вот теперь, когда она доверяет ему, Рейнхарт может хорошенько её рассмотреть!
– Я отец этой очаровательной птички, – сказал король-отец, – её зовут Аврора. «Подходит имечко», – подумал Рейнхарт.
– Моё нижайшее почтение королевским особам, одарившим меня своим вниманием, – с достоинством поклонился Рейнхарт.
Аврора одобрительно кивнула.
– Впервые за пятнадцать лет мы слышим в этом зале голос постороннего человека, – сказал король, – и не услышали бы, если бы дочь не настояла.
Ворона наклонилась и два раза легонько стукнула клювом по кисти Рейнхарта, он улыбнулся, она встрепенулась и поправила пёрышки на крыльях. Девушка, понятное дело!
Королева-мать будто вынырнула из своих невесёлых мыслей и рассеянно улыбнулась.
Рейнхарт всё стоял с вороной на руке.
– Садитесь, юноша, мы рады приветствовать друга нашей дочери.
Ворона встрепенулась. Рейнхарту до смерти захотелось поднести зеркало к голове птицы и посмотреть на отражение, чтобы увидеть её – настоящую.
– Занимайте любое место, дорогой, – сказала королева. – У нас всё по-простому. Тесная семейная компания, мы не любим чужих.
«Конечно, – подумал Рейнхарт, – такое несчастье с дочерью, понятно, что гостей принимать неловко. Все будут пялиться на королевну, клюющую насекомых с золотой тарелки на торжественном приёме».
Рейнхарт налил воды в кубок Авроры и чуть наклонил его, чтобы ей было удобней. Она поблагодарила, наклонив блеснувшую в ореоле свечи головку.
Король улыбался, глядя на молодых, и подливал себе вина. Королева, Аврора и Рейнхарт пили воду. Он только сейчас почувствовал, как голоден. Рейнхарт начал трапезу с фруктов. Ворона устроилась у него на плече, то и дело заглядывая ему в лицо. «Она ведь всегда видела меня сверху, с большой высоты, впервые она видит меня так близко», – понял Рейнхарт. Головка птицы то замирала, когда она смотрела на него одним глазом, то резко поворачивалась, чтобы рассмотреть его другим глазом. Она прижала голову к щеке Рейнхарта, как делают все девушки на свете, и он рискнул – достал зеркало. И ахнул, увидев в отражении два молодых лица – своё и темноволосой красавицы. Как мужчина и как художник Рейнхарт был сражён раз и навсегда.
Король быстро пьянел, он глядел на безмолвный разговор Рейнхарта со своей дочерью и плакал. Слёзы капали на платье короля и расплывались тёмными пятнами.
– Жаль, если я не дождусь внуков, – всхлипнул он.
Ворона вскинула голову.
– Не сердись, дочка!
На другой стороне стола заволновалась королева:
– Дорогой, не всё потеряно! Видишь, к нам пришёл друг нашей дочери!
– Друг! – воскликнул король. – Друг?! Нам нужен не друг, а муж! Отец детей нашей дочери! А кто захочет взять её замуж?
– Я захочу, – покраснел Рейнхарт.
Ворона тихонько прикусила клювом мочку уха Рейнхарта, мол, правду говоришь?
– Да, да, я готов взять Аврору в жёны. Мне она нравится.
Ворона обиженно клюнула его в щёку.
– Этого мало, – сказала королева.
– Этого вполне достаточно, – сказал король. – Только надо снять с неё чары!
– Клянусь, я сделаю всё, что в моих силах!
Ворона повернула головку и заглянула ему в глаза, будто пыталась понять, насколько он искренен.
– Но прежде я расскажу тебе, как с нами случилась эта беда, – привстала с места королева и протянула руку к вороне. Та покинула плечо Рейнхарта и перелетела на руку матери.
– Не стоит, – сказал король.
– Пусть знает, – молвила королева.
– Ты не виновата, дорогая!
– Доченька, прости! – глухим голосом сказала королева.
Глава десятая. Рассказ родителей Авроры
– Аврора была совсем крошкой, её ещё на руках носили, – королева говорила, глаза её блестели, и слёзы капали, будто нитку жемчуга перерезали ножом.
– Восемь месяцев почти непрерывного детского плача сведут с ума кого угодно! Я прилегла рядом с хныкающей во сне дочерью.
