Александра Миронова
Я оставлю свет включенным
Артура Коновалова задержали в собственном автомобиле, припаркованном неподалеку от вольера с бультерьерами, который он сам и построил. Проблема была лишь в том, что следователи не смогли нарыть ни одного доказательства. ДНК в машине, в квартире и на вещах Коновалова не совпадало с ДНК ни одной из жертв.
Артур бросил настолько изящный вызов, что принять его мог только Ювелир.
Почти сорок восемь часов он провел, пытаясь разгадать криптограммы, которые псих отправлял на телевидение после каждого убийства.
Спустя сорок восемь часов он вошел в кабинет, где его поджидал Коновалов, который, судя по отекшему лицу и заплывшему глазу, уже побывал в руках его коллег. Несмотря на это, он победоносно улыбался.
– Время истекает, шеф, – прошепелявил он, и Ювелир смог убедиться, что во рту у психопата не хватает нескольких зубов. Чуйка подсказывала Ювелиру, что эта тварь виновна. А также хитра и очень опасна. Его победа над ним была вдвойне приятна.
Ювелир сделал легкий знак рукой, сигнализирующий коллегам, что можно начинать запись. Он собирался позаботиться о том, чтобы несколько кадров попали на телевидение. Кресло под министром внутренних дел уже давно пошатывалось, пора было заменить его кем-то более эффективным.
Марк придвинул стул и, повернув его спинкой вперед, сел. Положил на стол перед собой лист бумаги.
– Что это? – поинтересовался Коновалов.
– Рассказ, – после небольшой паузы ответил Марк, не сводя с него взгляда. Тот моргнул и скосил глаза. Заинтересован.
– Паршивый рассказ, – добавил Марк.
Коновалов вздрогнул.
– Мало того, что он паршив, он еще и вторичен, это плагиат.
Улыбка сползла с лица твари.
– Зачем ты его принес? – бесцеремонно тыкнул он следователю.
– Затем, что я разгадал твои криптограммы, – пожал плечами Марк, – это строчки из этого рассказа. Он был опубликован на одном из сетевых ресурсов и подписан «Кок». Если я не ошибаюсь, в переводе с английского это означает Петух. А ты, Коновалов, родился в год Земляного Петуха по китайскому гороскопу. И воплотил в этом рассказе все свои больные фантазии. О том, что придет час и животные воздадут людям за то, что они их едят. Они выйдут из повиновения и сожрут людей, пустят их на гамбургеры и котлеты. Ты вегетарианец? – не меняя тембра голоса и темпа речи, спросил Ювелир.
– Да, – автоматически кивнул Коновалов и тут же прикусил язык. – Без адвоката я больше ничего не скажу.
– А и не надо, – широко улыбнулся Марк. – Мои ребята уже работают, спустя несколько часов у меня в руках будут доказательства, что это ты автор этого бреда. Сам написал, сам зашифровал, сам осуществил. И поверь, Коновалов, я лично позабочусь о том, чтобы тебя хорошо кормили на зоне, каждый день по несколько раз давали животные белки.
– Ты ничего не докажешь, кроме того, что это написал я! Может быть, кому-то так понравился мой рассказ, что он решил воплотить его в жизнь? – фыркнул подозреваемый. – Там были такие комментарии, между прочим. Да, я это написал и горжусь тем, что мои идеи дошли до людей!
– Рассказ твой говно, Коновалов, там тебе люди так и написали. И понравится он мог только такому тупому психопату, как ты, который даже даты рождения не в силах проверить.
– О чем ты? – насторожился Коновалов, улыбка сошла с его лица, и он стал похож на облезлую старую крысу.
– О том, что мужик, которого сожрали коты, родился не в год Кота, а в год Дракона. Так что кина не будет, последовательность нарушена, сценарий не воплощен в жизнь, все пропало, шеф. – Марк ухмыльнулся и подмигнул подозреваемому. – Обидно, правда?
– Ты врешь, сука! – Коновалов вскочил с места.
– Вовсе нет, мы проверили, ты ошибся.
– Нет, я не ошибся, я точно все проверил! – заорал Коновалов и кинулся на Марка, но не смог до него дотянуться.
Ювелир встал и направился к двери, зная, что его сотрудники, сидящие по ту сторону зеркала, пребывают в полном обалдении. Это было действительно тонко, почти на грани.
– Стой! – крикнул Коновалов, вскакивая, Марк уже взялся за ручку двери. – Стой!
Подумав, Марк обернулся, глядя куда-то в камеру, расположенную за зеркалом.
– Ты сказал, это плагиат. Кто еще писал это? Мне нужно знать! Ты ведь врешь, да? Я сам это придумал!
– Вовсе нет. – Марк не выдержал и улыбнулся. – Первым был Ричард Коннел, она написал рассказ «Самая опасная игра». Я пришлю тебе его в тюрьму. А кстати, комментарии поклонников ты тоже писал себе сам. Дурак ты, Коновалов.
Не говоря больше ни слова, Марк вышел из комнаты и наткнулся на министра. Тот, обычно спокойный и вальяжный, словно сытый кот, сейчас выглядел бледным и взволнованным.
– Ты его расколол? – в лоб спросил он Ювелира. Дышал тяжело, словно бежал.
– Да. И у меня есть доказательства, вечером отчет будет у вас на столе. Этот идиот сам описал все свои убийства в рассказе и вывалил его в сеть, думая, что в интернете существует анонимность, – спокойно ответил Ювелир и с интересом посмотрел на шефа. – Что-то случилось?
– Случилось, Марк. Один товарищ украл триста пятьдесят миллионов. Ну, как украл, выиграл на бирже. Но американские коллеги подозревают преступный сговор, ведущий в самые высокие эшелоны бизнеса.
– А при чем здесь мы? – не понял Ювелир.
– При том, что коллеги подозревают, что это наш соотечественник, утверждают, что тот говорит с русским акцентом.
– Допустим, но при чем тут я? – Ювелир в упор уставился на министра.
– При том, что ты работаешь с теми, кто обставляет свои преступления красиво. – Министр восстановил дыхание и так же пристально уставился на Марка.
Об амбициях последнего ему было хорошо известно. Тот спал и видел себя в министерском кресле. Министру же столь ретивые подчиненные были вовсе ни к чему, недавно молодая жена родила ему сына, и он собирался дать ему все самое лучшее, задержавшись на своем посту как можно дольше. Но, как говорится, держи друзей близко, а врагов еще ближе – вот девиз, который никогда его не подводил. Не подведет и сейчас.
– Что красивого в биржевом надувательстве? – немного раздраженно спросил Марк.
– То, что человек, его совершивший, по его словам, явился из будущего. Он исчез из кабинета, где его допрашивали, и провалился сквозь землю. Американские коллеги утверждают, что он воспользовался фальшивыми документами, а на самом деле он русский по имени Казимир Малевский.
Марк поморщился от подобного дурновкусия.
– Мы уже проверили. Такого человека в природе, по крайней мере в нашем времени, не существует. Я хочу, чтобы ты занялся этим делом, Марк. А этого любителя гороскопов я сам доведу до конца. – Министр широко улыбнулся Ювелиру и, махнув рукой, вошел в кабинет, где убийца пытался разбить себе голову об стену.
* * *
Чем больше Ювелир вчитывался в бумаги, которые ему передали американские коллеги, тем меньше ему нравилось это дело. Речь шла не о серийном убийце, террористе или просто психопате – эту публику он щелкал как орешки, возможно, потому, что легко мог поставить себя на их место. Речь шла о мошеннике экстра-класса, за которым наверняка стоит мощная структура. Иначе он не смог бы исчезнуть посреди белого дня из охраняемого помещения. Не смог бы за две недели сорвать триста пятьдесят миллионов на бирже и не смог бы провалиться сквозь землю.
В дверь постучали, Марк нехотя оторвал голову от бумаг.
– Войдите, – коротко приказал он. Настроение было препаршивым.
– Марк Александрович… – в кабинет заглянула стажер Нина, которую Марку настойчиво порекомендовал взять к себе в отдел сам министр. Баб в офисе Ювелир не выносил, верил, что они нарушают работу сплоченного мужского коллектива и вообще должны сидеть дома и нянчить детей. – Марк Александрович, все собрались и вас ждут, – настойчиво повторила Нина, глядя на шефа.
Тот и пугал, и завораживал одновременно. Был похож на оборотня, из тех, что в полночь обрастают волчьей шкурой и исчезают из дома, чтобы вернуться утром, пропахшим человеческой кровью и страхом. Черные глаза на бледном лице могли прожечь дыру в сердце, Нина уже лично в этом убедилась.
Ничего не ответив, Марк кивнул. Нина вышла и закрыла дверь за собой. Он откинулся на спинку кресла. Американские коллеги много работали, но малого достигли. Установили, что документы на имя Эндрю Карлссона фальшивы, такого человека с таким годом рождения и адресом просто не существует. Вскрыли несколько других личин мошенника и уперлись в этого самого Казимира.
И что ему с этим делать? Почему дело поручили именно ему? Потому что коллегам показалось, что у этого афериста русский акцент? Кто они там, в конце концов, филологи-лингвисты? Проследили цепочку фальшивых документов до Казимира Малевского? И на этом основании решили, что он русский? А если бы он назвал себя Сальвадором Далилом или Паблом Пикассинским – ринулись бы в Испанию? Марк чувствовал себя зверем, загнанным в клетку. А что, если министр специально подсунул ему это дело, чтобы обломать крылья? Макнуть носом в дерьмо, указать на его место?
Марк почувствовал, как кровь закипает от бешенства.
Он резко встал, стул откатился в угол. Мягкими, почти беззвучными шагами пересек пространство кабинета и толкнул дверь. Прошел по серому коридору, в котором не было окон, кивая знакомым и игнорируя приветствия от незнакомых. Толкнул дверь в кабинет для совещаний и тут же плотно закрыл ее за собой, включив красный свет, сигнализирующий всем остальным, что в кабинете проходит важное совещание.
Нина была на месте. Одетая в чулки и кожаный корсет, держала на коленях пухлую папку с документами.
– Документы в сторону, – расстегивая рубашку, коротко приказал Марк старшей дочери министра.
– Ты в порядке? – Та безропотно выполнила приказание и отложила папку. Хорошая фигура, ни грамма лишнего жира, наверное, торчит часами в спортзале и СПА. Ювелир понятия не имел, чем любовница занимается за пределами ведомства. Впрочем, его никогда это и не интересовало.
– Твой отец хочет меня подставить. – Марк аккуратно сложил вещи на стул. Он ненавидел небрежность во всем, к тому же мятая одежда могла дать повод для досужих сплетен.
– У него это получится? – Нина встала и, подойдя к Марку, положила руку ему на грудь. Он почувствовал сладковатый запах духов – надо будет сделать замечание, чтобы на работу не обливалась парфюмами.
– Конечно нет, – подкачал головой Марк, – это еще никому не удавалось.
* * *
Татьяна сидела в углу старой автобусной остановки и плакала, натянув поглубже капюшон пальто из мягкой серой шерсти, которое Эдуард заказал ей из самой Италии, стоило ей упомянуть, что оно ей понравилось.
– Единственный выход – это донорская сперма, – так сказал доктор, разведя руками после того, как ни один из эмбрионов не выжил на пятый день. Их четвертая попытка. Деньги, нервы, гормоны, истерики, подорванные здоровье и семейное благополучие.
Эдуард был на высоте. Благородный рыцарь, он сразу предложил ей развестись, чтобы не губить ее молодую жизнь. Еще есть время, она еще встретит достойного мужчину и сможет родить ему ребенка. Или двух.
Это звучало как издевательство. Он же знал, что она никогда не встретит никого, кого можно будет даже сравнить с ним. С его бережным отношением, зрелой любовью, готовностью принять ее такой, какая она есть. Со всеми изъянами, трещинами и впадинами. Развестись с ним – немыслимо!
Она возлагала огромные надежды на ЭКО, ведь оно помогает даже в самых безнадежных случаях. Они сменили две клиники, но везде доктора лишь разводили руками – необратимые последствия травмы. Увы.
Может быть, им усыновить ребенка? Она тут же отвергла эту мысль – нет, она никогда не сможет полюбить чужого как своего собственного. У нее не хватит широты души.
Она снова тихонько заплакала: откуда такая вселенская несправедливость? Банальные вопросы сотнями лезли в голову: почему рожают алкоголики, наркоманы, сумасшедшие? Все те, кто издевается над своими детьми, продает их, кидает на произвол судьбы? И почему не может родить она? О, сколько бы они могли дать своему малышу!
Она надвинула капюшон поглубже и заскулила, как раненый зверек. Она сама не знала, сколько просидела на этой остановке. Зачем она вообще сюда приехала? Хотела вернуться в школу и как следует выплакаться в кабинете подальше от досужих глаз? Домой идти в таком виде точно нельзя, это расстроит Эдуарда.
Мысли заглушил грохот старого желтого автобуса, единственного, который ездил в Приусадебный. Татьяна выпрямилась и собиралась было встать, когда заметила на автобусе табличку «В депо». Ну что ж, все закономерно, все один к одному, придется проторчать здесь еще час, пока придет следующий.
Автобус выплюнул из себя колоритную группу – мать и четверых детей. Дети вышли молча, держась за руки и боязливо прижимаясь друг к другу, зато мать с лихвой компенсировала отсутствие детского шума. Она самозабвенно ругалась с водителем и не гнушалась крепкого словца:
– Почему ты сразу не сказал, что в депо едешь? Я бы такси взяла! – орала покрасневшая худенькая женщина, похожая на повзрослевшего гота или панка. Тощая, с очень странной прической – как будто волосы у нее выпадали клочьями. Наверняка наркоманка. Вон, все руки в татуировках, чтобы скрыть следы от уколов.
– Тебя забыл спросить, – огрызнулся водитель, грузный дядечка средних лет, работающий на этом маршруте, сколько Татьяна помнила.
– Так спросил бы умного человека, может, че дельное посоветовала, – не осталась в долгу девица, выволакивая из автобуса огромный чемодан. Дети, словно маленькие птенцы, сбились в стаю под крышей старой остановки в тщетной попытке спрятаться от начинающего накрапывать дождя. Маленькая девочка раскапризничалась и не поддавалась на уговоры старшей вести себя тише, а младший так и вовсе включил сирену.
– Была бы умная, четверых не плодила бы в нищету! – гаркнул дядька и закрыл дверь прямо под носом у девицы. Завел двигатель и, обдав ее зловонным дымом и пылью, поспешил в депо.
– Сволочь! Тварь, – заорала наркоманка и, подобрав с земли небольшой булыжник, бросила автобусу вслед.
– Как вы при детях выражаетесь! – возмутилась Татьяна. Не успела она подумать о несправедливости окружающего мира, как вселенная явила ей доказательство, словно бы в насмешку. Зачем этой наркоманке дети? Ну зачем?
– Еще одна умная нашлась, – рявкнула девица, резко разворачиваясь и в упор глядя на Татьяну. Но та спрятала лицо в складках широкого капюшона, и рассмотреть ее было практически невозможно.
– Глафира, Тони хочет есть, – робко сказала старшая девочка, и Татьяна снова удивилась: этой чушке имя Глафира совершенно не подходило. Еще одна несправедливость. Ее назвали Таней – сколько в мире Татьян? Вагон и тележка? Ничем не примечательное имя, а она всю жизнь мечтала зваться более звучно. Зачем наркоманке красивое имя Глафира?
– Я же просила не называть меня Глафирой, – рявкнула та на дочь.
– Почему? – спросил мальчик постарше.
– Потому что я так сказала, – огрызнулась наркоманка. – Почему они плачут? – Она кивнула на младших.
– Потому что они хотят есть, а Тони мокрый, его надо поменять, – вздохнула девочка.
– Посмотри, в рюкзаке должны быть чипсы, – приказала мать старшему мальчику. Тот стоял словно оглушенный, не понимая, что обращаются к нему.
– Эй, я к тебе обращаюсь, – потормошила его мать.
– А? – Мальчик тряхнул головой. – Чипсы им нельзя. – Он покачал головой.
– А что можно? – удивилась женщина, и Татьяна, не выдержав, снова встряла в разговор.
В любой другой ситуации она бы промолчала, возможно, даже просто ушла бы с остановки, чтобы дождаться автобуса в тишине и одиночестве. Она боялась выделяться, всю жизнь была такой же непримечательной, как ее имя. Но сегодня обстоятельства изменились. Ей надо было излить горечь. Незнакомая наркоманка подходила для этой цели как нельзя лучше.
– Зачем было четверых рожать, если даже не знаешь, чем их кормить? – даже не пытаясь скрыть злобу в голосе, спросила Татьяна.
– Откуда вы только беретесь такие умные? – Наркоманка закатила глаза и снова повернулась к Татьяне. – Своей жизни нет, чужой интересуемся?
– Мне детей жалко, – неизвестно зачем попыталась оправдаться Татьяна.
– Своими займись, – отрезала наркоманка и натянула на татуировки задранные рукава клетчатой рубашки. Только начало сентября, но к вечеру на улицы уже опускалась прохлада.
– У меня нет детей, – выдавила из себя Татьяна и снова зарыдала.
Девица сморщилась от громкого вопля младшего сына, нервным жестом забрала его из рук старшей дочери и прижала к себе в неловкой попытке укачать.
– Знаешь, – обратилась она к Татьяне, окончательно утонувшей в капюшоне, – иногда это не так уж и плохо.
И обернувшись к растерянным детям, скомандовала:
– По коням, пойдем пешком, а ты не плачь, – прикрикнула она на малыша, – сейчас дойдем до магазина, куплю тебе памперсы и поесть.
Вскоре странная группа скрылась в пелене дождя, а Татьяна зарыдала с новой силой. Никому и никогда в жизни она не завидовала так отчаянно, как этой облезлой наркоманке.
* * *
На место они добрались глубокой ночью. Больше суток без сна, дети отключились еще в такси, которое удалось отыскать в поселке и которое согласилось довезти их до Приусадебного. Еще одной поездки в автобусе с выводком она бы не выдержала. К тому же это было опасно. Они себя не контролировали, в разговоре переключались на английский, постоянно называли друг друга английскими именами, а к ней обращались «Глафира».
Надо будет посидеть в глуши, дать детям время переварить изменения в жизни, привыкнуть к новым именам, а затем набраться смелости и все им рассказать.
Идея поехать в село к бабушке и поселиться в ее доме пришла спонтанно. Вначале она хотела затеряться в большом городе, но потом подумала, что там не получится избежать вопросов. Они обязательно привлекут внимание. В селе это тоже неизбежно, вот только слухи вряд ли смогут далеко расползтись. А еще здесь, в отличие от города, можно жить без интернета. Кейт и Димитрий отлично ориентируются в сети, нужно во что бы то ни стало помешать им прочитать новости и сделать собственные выводы.
Ей придется держать детей постоянно занятыми, чтобы у них не было ни времени, ни сил, ни желания обзавестись интернетом. И, естественно, договориться о домашнем обучении. Как она будет их обучать, она с трудом представляла, но надеялась, что, даже если год Кейт и Димитрий проболтаются без школы, ничего страшного не произойдет. В любом случае в том частном британском пансионе, в котором они проводили большую часть времени, им наверняка дали задел на будущее.
Спрятаться, залечь на дно, как дикие звери, на которых открыли охоту. Она не была уверена, сработает ли ее план, удалось ли ей обмануть британскую полицию и выдать себя за другого человека. Но даже если и нет, то здесь их не найдут.
Свою сим-карту вместе с банковской картой она разрезала на части и смыла в унитаз в аэропорту. Ни одним из своих электронных адресов она уже никогда не сможет воспользоваться, чтобы не привлекать внимание. Впрочем, как и счетами. Глафира чертыхнулась: заработанных сумм было жаль, но себя было жаль еще больше. Наличности, которую сняла со счета Натали, им хватит на некоторое время, а дальше она что-нибудь придумает.
– Приехали, – тихонько сказал шофер, тормозя у покосившейся развалюхи.
Глафира глубоко вдохнула. Может быть, им надо было поехать в другое место? Но куда? Снять или купить дом означало бы засветить документы. «Соберись, тряпка», – приказала себе Глафира, протягивая водителю купюру.
– Сдачи не надо, подождите, пожалуйста, я затащу сумки в дом, а потом заберу детей, – так же тихо попросила она.
– Давай помогу, – предложил любезный водитель, вылезая из салона вслед за Глафирой.
– Беда какая-то случилась? – Он пристально посмотрел на худенькую девушку, вытаскивающую из багажника огромный чемодан.
Та кивнула вместо ответа и заторопилась к дому. Водитель достал два увесистых рюкзака, которые тащили на себе дети, и направился вслед за ней.
Старая калитка едва держалась на ржавых петлях, ее даже открывать не пришлось, сама поддалась, стоило легонько пнуть носком. По заросшей за лето сорняками тропинке Глафира направилась к дому. Тот являл собой плачевное зрелище. Некоторые окна выбиты, остальные наглухо заколочены ставнями. Глафира бросила тяжелый чемодан на пороге и, стараясь ни о чем не думать, чтобы не завыть от ужаса, отправилась за детьми.
Водитель поспешил за ней и достал из багажника еще один чемодан.
– Как же вы тут жить будете? – открывшаяся ему картину удручала даже в темноте. Старая лачуга была совершенно не приспособлена для жизни даже взрослого человека, что уж о детях говорить.
– Как-нибудь будем, – оборвала разговор Глафира, беря маленького Энтони на руки. Мальчик был весь мокрый, несмотря на то что она сменила подгузник. Возможно, сделала это неправильно.
– Эй, Катя, Митя, просыпаемся, приехали. – Она чуть повысила голос, пытаясь разбудить старших.
– Давайте с малышкой помогу, – снова предложил водитель.
– Нет, спасибо, я сама, – отрезала Глафира, возвращаясь в сад и снова подходя к дому. Входная дверь протяжно заскрипела, стоило ей толкнуть полуразвалившуюся створку.
Энтони пошевелился и слабо застонал во сне. Глафира на автомате попробовала его лоб губами – горячий. Она чуть не застонала вместе с малышом. Лекарства она, естественно, прихватить с собой не догадалась. И добыть их было негде. Водитель! Может быть, он согласится сгонять в поселок в круглосуточную аптеку и вернуться назад? Она тут же отмела эту мысль – вызовет подозрения. Как могла мать четверых детей отправиться в дорогу без лекарств?
С малышом на руках она зашла в дом и направилась к панцирной кровати, стоящей посреди большой комнаты и прикрытой кипой одеял. Наклонилась, чтобы положить мальчика, но стоило ей дернуть одно одеяло, как кипа вдруг зашевелилась и начала распадаться на части, источая жуткое амбре.
Глафира заорала от ужаса. Прижимая к груди проснувшегося и зарыдавшего малыша, она отшатнулась и стремглав бросилась к входной двери. Сердце колотилось как сумасшедшее.
– Кто здесь? – глухо поинтересовалась куча.
Глафира выскочила на улицу и вручила хнычущего малыша подошедшей к доме Кейт.
– Присмотри за ним, я сейчас, – развернувшись, она снова бросилась в дом, едва не споткнулась о толстую корягу, валяющуюся возле крыльца, схватила ее и вошла в избушку.
Куча обрела очертания. Пьяный бомж сидел на кровати и икал.
– Тебе чего надо? – поинтересовался он.
– А ну убирайся отсюда! Это мой дом, – заявила Глафира и, держа палку наперевес, направилась к бомжу. Лица мужчины скрывала темнота, зато запах, который он источал, был настолько густым, что, казалось, его можно резать топором. Ужасный запах давно не мытого тела и застарелого дешевого алкоголя.
– Нет, это мой дом, – вдруг заявил бомж, – точнее, ничей, хозяйка померла давно – и никому он не нужен.
– Хозяйка – моя бабушка, Глафира Никифоровна.
– А ты кто? – Мужик неожиданно встал, и Глафира с трудом поборола искушение сделать несколько шагов назад. Высокий и крепкий, пожалуй, случись им сцепиться, вряд ли ей поможет палка.
– Я… Я Наташа, – твердо заявила Глафира.
– Наточка, детонька, выросла-то как! А я тебя и не признал. – Мужик вдруг широко распахнул руки и попытался обнять Глафиру.
– А ну, не приближайся. – Она резко выставила руку с палкой вперед и попыталась оградить себя от пьяных объятий.
– Ты прости, детка, просто мне жить негде было, вот я и занял избу бабушки твоей. Ты проходи, а я пойду, завтра загляну, приберу тут, насорил немного, – вдруг вполне внятно сказал мужик и, обогнув Глафиру, направился к выходу. Тусклый лунный свет выхватил седую голову и согнутые плечи, когда он проходил мимо разбитого окна.
Глафира молча наблюдала за тем, как он вышел из дома. Шаркающей походкой направился куда-то в глубину сада. Ладно, сейчас нет времени о нем думать и рыскать по участку в попытке прогнать его окончательно.
Бабушке принадлежал почти гектар земли, и если Глафира что и ненавидела в своей жизни, так это ежегодные приезды сюда на картошку. В отличие от Наташи, бабушку любившей и никогда не отказывающейся помочь. Жара, пыль, колорадские жуки. Глафиру передернуло от одного воспоминания. А теперь ей придется со всем этим жить.
Оставив палку на полу, она вернулась за детьми, завела их в дом. Кейт держала на руках задремавшего Энтони, Димитрия шатало из стороны в сторону, но он все равно крепко держал на руках малышку Мэри, единственную, кто не проснулся от всего этого бедлама.
– Подождите! – Глафира остановила детей на пороге, а сама втащила в дом тяжелый чемодан. Какая же она непроходимая тупица! Еще и недальновидная, не способная просчитать все на два шага вперед. Как она собирается обмануть полицию и избежать ее внимания, если она элементарные вещи не в силах предусмотреть?
Она быстро достала из чемодана спальные мешки (конечно же, о них позаботилась не она, а… нельзя думать, нельзя!).
Бросила их прямо на пол гостиной и махнула рукой Кейт и Димитрию. Эти двое были всеобщей надеждой на спасение. Ей предстоит заручиться их поддержкой и заменить им мать. И над этим ей придется серьезно поработать.
Она больше не может вести себя так, как ей вздумается, или огрызаться, как она позволила себе на остановке под давлением паники и усталости. Теперь ей придется следить за каждым своим словом, движением и вздохом. Иначе им всем конец.
– Ну, зайки мои, – обратилась она к Кейт и Димитрию, – начинается интересная игра. Некоторое время мы будем жить здесь, в избушке на курьих ножках, и сделаем вид, что мы это не мы.
– Мы будем прятаться от злодеев? – оживился Димитрий.
– Именно, – серьезно кивнула Глафира, – от тех злодеев, которые хотят вас забрать в детский дом.
– Но почему? – недоверчиво спросила Кейт, крепче прижимая к груди маленького брата.
– Потому что ваши родители какое-то время не смогут о вас заботиться.
– Папа умер? – вдруг совершенно по-взрослому спросила Кейт, и Глафира не смогла соврать:
– Да.
Димитрий и Кейт не выразили никаких эмоций. Отца они боялись, ненавидели, презирали – все что угодно, но только не любили. Как можно любить чудовище, с детства спускающее плохое настроение на собственных детей?
– А мама? – тихонько спросил Димитрий, и Глафира замерла. В голове пронеслись тысячи мыслей.
– Я не знаю, что с вашей мамой, – честно призналась она. – Она сбежала из больницы и исчезла.
Это была правда. «Ты действительно не знаешь, что с ней случилось. Она приедет, обязательно приедет и будет сама заботиться о своих детях».
– Она нас бросила? – спросила Кейт.
– Нет, – покачала головой Глафира, – она бы никогда так не сделала. Просто пока она не может приехать, и о вас буду заботиться я.
Интересно, что эти дети сделают, когда узнают, что она убила их мать?
– Мама не знает, что папа умер? – удивился Димитрий. Настоящий «британец из частной школы» – не удержалась от горькой иронии Глафира. Никаких чувств, чистое рацио.
– Нет, пока не знает, она была в больнице, когда все это случилось.
– Она была в больнице из-за папы? – уточнила Кейт.
– Да, из-за папы, – не стала миндальничать Глафира, – но больше это не повторится. Больше вас никто не обидит, я обещаю. Мама скоро придет в себя и приедет. Но до этого момента, чтобы мы с вами были в безопасности, нам придется кое-что сделать.
– Что?
– Мы изменим имена, – заговорщицки зашептала Глафира.
– Как это? – удивилась Кейт.
– Очень просто. Здесь никто никогда не видел британцев и нам станут задавать лишние вопросы, а могут и вовсе сообщить в полицию. Поэтому лучше нам назваться местными именами. Ты, Кейт, будешь Катей. Димитрий станет Митей, а Мэри и Энтони превратятся в Машу и Антона, им будет проще всех, они толком и говорить не умеют.
– А как будут звать тебя? – заинтересованно спросил Димитрий, помимо воли включаясь в игру.
– На… – чуть было не сорвалось с языка, но Глафира тут же себя поправила: – Таша, меня будут звать Таша.
– Это похоже и на Глашу, и на Наташу, – уточнила рассудительная Кейт.
– Именно, милая, поэтому теперь называем друг друга только этими именами. А сейчас отдыхать! Есть будете перед сном?
Кейт и Димитрий, ставшие в один момент Катей и Митей, дружно кивнули. Глафира быстро соорудила им по бутерброду с сыром и колбасой, которыми удалось разжиться в поселке. Дала выпить кваса (они впервые в жизни попробовали напиток и нашли его отвратительным, как сообщил Митя). Глафира сменила подгузник Энтони и подсунула бутылку с молоком захныкавшей Маше.
Спустя полчаса дети крепко спали. Сама же Глафира села на старый грязный скрипучий пол и, прислонившись к стене, закрыла глаза. Она не спала уже больше суток. Организм действовал словно машина, в которой осталось совсем немного бензина и которая вряд ли сможет дотянуть до заправки.
У нее не было спального мешка. О том, чтобы лечь в вонючую постель, и речи быть не могло. Завтра с утра она спалит все, что есть в доме, и начнет новую жизнь. Нужно будет выехать в райцентр, купить элементарные вещи – вряд ли у бабушки что-то сохранилось. Еще еды себе и детям. И выйти в интернет. Она найдет интернет-кафе, наверняка в этой дыре еще такие сохранились, зайдет на новостной сайт и почитает, что пишут о трагедии.
На работе ее еще долго не хватятся – последние годы она работала фрилансером, брала заказы и уезжала на целые месяцы в Индию или Непал, где медитировала и искала себя. Стадия самопознания пришла после бурной молодости, окрашенной готическими и наркотическими красками. Но сейчас она очистилась и изменилась.
Несколько лет назад она вышла на связь с сестрой, с которой не общалась долгие годы. Найти ее никакого труда не составило. Глафира была старожилом всемирной паутины и могла найти в ней любую информацию, даже ту, которую предпочитали скрывать.
Несмотря на заверения в собственной никчемности, она все-таки сумела получить стипендию от небольшого американского колледжа и даже проучилась там три года, овладевая азами компьютерного мастерства. Почему программирование? Холодная логика машин нравилась ей куда больше теплых человеческих эмоций. С ними она завязала еще в юности, осознав, что мужчина ее мечты никогда не будет принадлежать ей. К тому же такая работа могла дать ей возможность путешествовать, ни от кого не зависеть и не прогибаться за кусок хлеба, как это делала Натали.
Та всегда мечтала о семье, детях и жизни в достатке. Едва не наделав глупостей по молодости, она познакомилась в интернете с богатым англичанином и, собрав зависть всех друзей и знакомых, уехала на Альбион, не подозревая, что, открывая двери своего нового дома, открывает ящик Пандоры.
Виктору нужна была такая, как Натали. Та, у которой все мосты сожжены. Он мягко стелил: дал ей возможность отучиться в колледже, вдохнуть запах больших денег и почувствовать радости красивой жизни. Он даже подыскал ей местечко в собственной компании, но затем родился первый ребенок, вслед за ним второй, третий, четвертый. С каждым новым младенцем она все больше зависела от мужа, медленно открывающего ей свое истинное лицо. Когда Глафира снова увидела сестру, она ужаснулась.
