Александра Хартманн
Лотос Серебристый
Глава четвертая
Отец уехал с самого утра на дальние плантации. Обычно такие поездки занимают у него пару дней. А еще к полудни за Джи приехал мистер Томпсон на новеньком даймлере и увез в город, так как сестре нужно было забрать готовое платье у портнихи. По тому, что я наблюдала, Джи полностью смирилась со своей судьбой. Вдобавок мистер Томпсон ухаживал так деликатно, так красиво, что ни одно женское сердце не могло устоять, тем более такое нежное и трепетное, как у сестры.
– Ты полюбила его? – спросила я ее в один вечер, когда она пришла ко мне в комнату. Мы уже выпили по кружке козьего молока с пальмовой патокой, надели длинные до пят ночнушки и теперь, поджав ноги по-турецки, сидели на кровати, с опущенным пологом.
При моем вопросе на красивом лице Джи появилась легкая улыбка.
– Мне хорошо с ним, Киара. Рой дает мне ощущение безопасности. И он так не похож на отца.
Я взяла ее руку и сжала.
– Ты не ответила – ты любишь его?
После небольшого раздумья Джи покачала головой.
– Нет. Не люблю. По крайней мере не той любовью, о которой мы мечтали. В ней нет страсти, нет сумасшествия, когда все внутри сгорает. Но, знаешь, Киара, я думаю, что такая любовь тоже бывает: спокойная, теплая, нежная словно воды озера. Она не сжигает, а мягко обволакивает, согревает. Мне хорошо с ним. И мне этого достаточно.
На утро я сидела перед туалетном столиком и обдумывала слова Джи, пока лао причесывала волосы, закручивая их в узел на затылке. Любовь, о которой мы мечтали… От которой все внутри трепещет. Еще пару дней назад я бы сказала, что нашла такое, теперь же… Я не знала, что думать. С того самого дня, когда произошла драка между Эдвардом Фейном с Даниэлем и Джоном Картером, я не видела мистера Фейна. У Талы он не появлялся, у нас тоже не бывал, что и неудивительно. Но уже завтра состоится матч по конному поло, а это значит, что я увижу его.
Открыв французское окно я вышла на веранду. Солнце золотило гладь реки, по которой бежала быстрая рябь. Я глубоко вдохнула свежий воздух, напоенный горьковатым запахом листвы и сладкими цветами, и мне стало легче. Даниэля тоже не было. Он в последнее время почти не ночевал дома, все время проводя с Джоном Картером и другими друзьями.
Обернулась и посмотрела на стоящую рядом лао.
– Я в последние дни не вижу Парамит. Что с ней?
– Чаонинг Киара, она больна, – отвечала с поклоном та.
– Надо будет навестить ее. Вдруг ей нужны лекарства. Но сначала хочу искупать в купели. Приготовь все.
– Слушаю, чаонинг,– прошелестела лао.
Женская купель располагалась во внутреннем дворе дома, к ней вели широкие каменные ступени, поросшие зеленым бархатным мхом, который нежно касался моих голых ступней.
Купель имела полукруглую форму, вода в ней шла из подземного источника и всегда была прозрачной, точно слеза, и ледяной, даже в самый жаркий и душный день. Вокруг были густо посажаны деревья жакаранда, которые роняли свои фиалковые душистые цветы на водную гладь.
Скинув легкий халат-кимоно на траву, я осталась обнаженной, не считая браслетов на запястьях и щиколотках, которые тихо зазвенели, когда я начала заходить в воду.
От холодной воды перехватило дыхание. Цветы жакаранды касались моих плеч, запутались в волосах. Вдохнув поглубже, я задержала дыхание и нырнула, и через пару мгновений выплыла на середине купели. Я легла на воду и стала смотреть на зеленые кроны, сквозь которые пробивались лучи солнца. Здесь было так тихо, звуки окружающего мира заглушали деревья. Опустила веки, так хотелось все забыть, но вместо этого передо мной вновь и вновь появлялись серые глаза. Все время разные. То смотрящие на меня с нескрываемой страстью, то по-английски вежливо и спокойно, а еще со жгучей ненавистью. Этот последний взгляд я не могла забыть, так глубоко он ранил меня, сбил с толку.
"Мне ничего не надо от вас, Киара Марэ" – слышу в голове стальной голос. Почему он так сказал? Разве я отвечаю за выходки брата? Разве я виновата, что рождена Марэ?
Вода придала мне сил и помогла взбодриться. Поднявшись в комнату после купания, я надела легкое шифоновое платье и взяла зонт.
Послышался стук и вошла Пея.
– Ты приготовила то, что я просила? – спросила я нянюшку.
– Да, чаонинг, лекарства сложены в сумку – отвечала Пея, – но все же не советую вам этого делать. Господин Марэ будет недоволен, если узнает, что вы ходили в рабочие линии.
– Парамит для меня и Джии значит очень много. Я не могу оставаться безучастной, когда она больна. Отец поймет.
Натянув перчатки, спустилась вниз и пошла к реке. Там за мостом, начинались рабочие линии. Так назывались деревянные хижины крытые жестью, в которых жили работники. Пея шла за мной, держа в руках небольшую кожаную сумку. Туда были собраны те лекарства, которые могли помочь Парамит. Честно говоря, я не знала что с ней, поэтому взяла на глаз.
Первое время, когда отец только стал плантатором, он заботился о работниках, о своих кули, как их здесь называли. В первые несколько лет он строил им хорошие добротные хижины, а не жалкие лачуги, в которых жили работники с других плантаций. Но с тех пор прошло немало времени, многие хижины пострадали от ураганов и гроз и требовали ремонта, а у отца не было теперь ни средств ни желания делать его. Со времен он стал считать, что излишняя доброта и забота лишь развращают кули и лао, они не ценят это и только хуже начинают работать.
Поднявшись по утоптанной дорожке, с горами мусора по обе стороны, я уже почти дошла до хижины, где жила Парамит с родителями, как вдруг услышала какой-то душераздирающий крик. Он шел из-за деревьев вверху и разлетался на всю округу. Крик боли, крик страдания. Я вздрогнула.
– Пея, что это?
Но нянюшка молчала, потупив взор.
– Чаонинг, нужно уходить, – произнесла она, хмуря брови.
– То есть как это уходить? – недоумевала я. – Что это за крик? Словно какого-то убивают.
По лицу Пеи ничего нельзя было понять. Поэтому я стала взбираться по дорожке наверх, в сторону, откуда слышался крик. Чем ближе я подходила, чем отчетливее были слышны удары. Какого-то избивали! Перед распахнутой хижиной на коленях стоял парень со связанными руками. Это был Донг, жених Парамит, я сразу узнала его. А над ним возвышался надсмотрщик Чао Конг и размашисто со свистом бил парня по спине, виднеющейся в разодранной рубахе. С лица несчастного капала кровь, голова разбита, губы запеклись в корки. От этого жуткого зрелища мне стало плохо, затошнило.
Вокруг стояли кули, в их черных блестящих глазах застыла покорность и какой-то животный страх.
– Прекратите! – кричу, вне себя. Но мой голос тонет в стонах Донга.
И вдруг откуда-то с боку выбегает Парамит и бросается на колени перед Чао Конгом. Я не узнала свою любимую лао, она сильно похудела, так что на лице остались лишь большие прекрасные глаза, лихорадочно блестевшие. Она молила надсмотрщика прекратить избивать Донга. Но тот, равнодушно толкнув ее ногой, продолжал истязание парня.
Гнев обжег мои глаза, я подбежала и крикнула на вьетнамском:
– Немедленно прекратите, это приказ!
Видимо не ожидая услышать родную речь, Чао Конг замер и перевел на меня свои страшные глаза-щелочки.
– Почему вы избиваете этого человека? – кидаю я грозно, наступая на него. – Вы что, не видите, что он вот-вот умрет.
Надсмотрщик ухмыляется, он снова жует табак.
– Почему не отвечаешь, когда с тобой говорит госпожа?
И тогда он сплевывает табак прямо мне под туфли и говорит:
– Этот кули пытался сбежать, за такое забирается жизнь.
Что за ерунду он говорит? Донг добросовестный работник, он бы никогда не стал этого делать.
– Я приказываю перестать его избивать. Вернется отец и сам разберется с ним.
Тонкие губы Чао Конга изогнулись, и он произнес на редком диалекте "глупая девчонка", видимо, уверенный, что я не пойму, но он ошибался, и я, выхватив плетку из его рук, ударила его по щеке. Из рассеченной кожи закапала кровь.
– Негодяй! Мой отец покарает тебя. Уж я об этом позабочусь.
Меня всю трясло от отвращения и негодования. Сердце колотилось. Сверля стальными глазами, Чао Конг медленно провел рукой по ударенной щеке, еще раз сплюнув, развернулся и зашаг прочь.
Парамит стояла на коленях и беззвучно плакала, остальные кули попрятались в хижины, испуганно выглядывая из-за дверей.
– Чаонинг! Госпожа! – кинулась ко мне перепуганная Пея. – Что же вы наделали?! Хозяин будет в ярости, если узнает об этом.
– В ярости? – дивилась я. – Этот Чао Конг чуть не убил Донга. Давно ли у нас доводят до такого состояния кули за провинности?
Темное лицо Пеи стало еще темнее, в глазах застыл ужас и растерянность.
– Ох, госпожа, очень давно. Такие наказания для работников применяются хозяином уже больше года, если не дольше.
Я застыла. Почему я не ничего об этом не знала? Словно жила в другом мире. Но почему отец стал так жесток с работниками? Раньше конечно телесные наказания тоже имели место быть, но никогда людей не избивали до полусмерти.
– Пойдем, – произнесла я и стала помогать Донгу подняться на ноги. – Пея, помоги! – приказала я, чувствуя, что сейчас рухну под тяжестью его тела. Нянюшка заохала и подхватила парня под другое плечо. Парамит, все это время находящаяся в шоковом состоянии, вдруг очнулась и подскочила к нам. Краем шарфа она, плача, начала вытирать лицо жениха.
Конечно же мы не смогли унести его далеко, поэтому решили положить его на траву, в стороне от дороги, где мне показалось было не так грязно.
Перевернув Донга на живот, я стала осматривать его спину. На ней не осталось живого места, из глубоких ран, оставшихся после жесткой плетки, сочилась темно-бордовая кровь.
– Нужна чистая вода, чтобы промыть. Парамит, принеси! – сказала я девушке. Специально, чтобы вывести ее из оцепенения. Она подскочила и понеслась к колодцу и быстро принесла жестяной чан, полный воды.
Следующий час мы втроем потратили на промывание ран и их бинтование.
– Почему Чао Конг это сделал? – спрашиваю Парамит. – Твой жених и правда пытался сбежать?
На лице Парамит отразилось такое глубокое отчаяние и горе.
– Простите меня, чаонинг! Простите! – зарыдала она, закрывая лицо худыми руками.
– Ладно, забудь, самое главное, чтобы он выжил после такого.
Отдохнув немного, мы втроем доволокли наконец-то Донга до хижины Парамит и положили на простое ложе, покрытое тряпками. Отец с матерью Парамит, прижавшись друг к другу, испуганно выглядывали из-за угла.
– Я приду завтра, проверить раны и сменить повязки, – говорю Парамит, – а пока надо много поить его, чтобы восстановить потерю крови. Хорошо бы и врача вызвать, – задумалась я на мгновение. – Пея, я хочу позвонить доктору Пересу. Пойдем.
Но Парамит кинулась на колени передо мной.
– Прошу, чаонинг, не делайте этого! Прошу!
Рыдала она.
– Если вы позовете им врача, госпожа, тогда их наказание будет еще хуже, – произнесла бесстрастно у меня за спиной Пея.
Моя мать однажды сказала нам с Джией, что мы не знаем настоящего мира. Мы живем будто две дочери раджи в замке из розового мрамора, а в это время за стенами стоит стон и плач несчастных и отверженных. Я прожила двадцать лет на плантации, но по сути не знала, как оно устроено, что стоит за услужливыми лицами лао и кули, приносящих мне еду, расчесывающих мои волосы, подающих мне перчатки.
К ужину вернулась Джия, и я все ей рассказала.
– Теперь, когда потрясение прошло, меня мучает мысль, Джи, – говорила я ей. – Не совершила ли я чего-то, что только навредит Парамит и Донгу?
Джия молчала, печально глядя перед собой. Кули принес записку от отца, он возвращается завтра. Завтра решится судьба этих несчастных возлюбленных, а, может быть, и моя.
***
Я не хотела ехать в Вьентьян смотреть игру в поло. Утром я проснулась от страшной головной боли, и еще, когда закалывала брошь на платье, уколола палец, а мама всегда говорила, что это плохая примета.
– Поехали со мной, Киара, – уговаривала Джи. – Что мне там делать одной без тебя?
– Ты будешь с мистером Томпсоном, а не одна, – говорю, смотря в даль на зеленую долину под домом.
Джи взяла меня за руку и умоляюще взглянула.
– Прошу, Киара, не оставляй меня. И потом, – тут ее глаза озорно сверкнули, – ты же знаешь, что капитан одной из команд Эдвард Фейн? Неужели ты не хочешь вновь увидеть его?
Хочу! Или нет?
– Не знаю, Джи, я итак в сильном смятении, – подношу руки к вискам и сжимаю, чтобы перестало стучать. – Мне страшно представить, что будет, когда отец вернется и узнает обо всем.
– Не волнуйся, Киара, каким бы жестким не казался нам отец, я уверена, он любит нас и желает добра.
Нам – да, а Парамит и Донгу?
Джи повела меня наверх и сама выбрала для меня наряд, драгоценности, и даже зачесала мои волосы, так как я люблю, на боковой пробор, и захватила с одной стороны гребнем, но уже серебряным с золотой эмалью.
Через полчаса приехал мистер Томпсон и мы отправились в столицу на поле для конного поло, где уже собралась вся белая элита Лаоса.
Мистер Томпсон взял нас с сестрой под руки по обе стороны от себя, и мы вступили под навесы, под которыми тянулись длинные ряды белых сидений.
Наряженные дамы в шляпках и с веерами, весело болтающие друг с другом, изысканные мужчины в светлых костюмах, французские офицеры в черных или белых кителях с золотыми погонами на плечах, бегающие туда-сюда лао с подносами. Нас с сестрой обдало ароматом различных духов, сигар, цветов, и среди всего этого разнообразия запахов доносился еще один – конского навоза. Я взглянула на зеленое поле. Две команды по четыре игрока уже стояли полностью экипированные за деревянными ограждениями. Мои глаза сразу нашли Эдварда Фейна. Он сидел на золотисто-гнедой лошади, его крепкие мускулистые ноги в высоких сапогах до колен уверено обхватывали бока животного. Он сидел в седле спокойно и легко, как сидят только первоклассные наездники. В правой руке он сжимал высокую клюшку из бамбука.
– Поставил десять тысяч пиастров на этого малого, – улыбался мистер Томпсон, подавая нам с Джией запотевшие бокалы с холодным лимонадом.
– Так много, господин Томпсон! – удивилась Джи.
– Я верю в этого парня, – развел руками американец. – Побывав на тренировках в их конном клубе, я могу ручаться, никто лучше Эдварда Фейна не владеет техникой хвостового удара на полном галопе.
– А вторая команда, кто? – спросила Джи.
– Французы, Мишель Клер капитан. Тоже отличные ребята, но не хватает дерзости, а без этого в поло не выиграть. Лошадь – умное животное, и всегда чувствует, кто сильнее.
Мне было неинтересно слушать про другую команду. Какое дело мне до них? Все мое внимание, все чувства, все мысли были устремлены к Эдварду.
В один миг я забыла обо всех тревогах, об отце, о Парамит и ее женихе. Я вдруг ярко и остро ощутила, как тосковала по Эдварду все эти дни. Когда он мне стал так дорог? Когда я стала так нуждаться в нем?
Его лицо в тени шлема было так красиво, он улыбался, разговаривая с другими игроками, весело и непринужденно смеялся. Он был совсем другим. Ни капли той ярости, что искажала его лицо, когда он бил Джона Картера. Интересно, вспоминал ли он обо мне? Или его неприязнь к моему брату, к моей семье убила те слабые ростки симпатии, что успели прорости в нем? Теперь я даже жалела, что раскрыла свою личность так рано. Может быть, стоило выдать себя за одну из лао нашего поместья? Может быть, стоило подождать, пока он не влюбиться в меня сильнее? А потом что? Начинать отношения со лжи? Простил бы мне Эдвард? Такой гордый, такой высокомерный. Джи однажды сказала, что если мужчине по-настоящему нравится женщина, он будет готов простить ей многое. Но, о великий Будда, как заставить этого мужчину полюбить меня? Чтобы он вновь смотрел на меня, как в первый день нашей встречи. Ошеломлено, страстно, неистово.
Игра началась. Игроки замахали клюшками. Защитник, Лидер, Центровой, Нападающий – названия позиций. Зрители бурно и шумно реагировали на каждую атаку, на каждый забитый гол в ворота противника.
Дамы смеялись, попивая шерри и лимонады со льдом, обмахиваясь веерами. Мужчины то и дело что-то яростно выкрикивали прямо у меня над ухом. Я же сидела, вся замерев, едва дыша, со вспотевшими ладонями. В какой-то момент лошадь под Эдвардом на галопе подогнула ногу и завалилась на бок, роняя всадника на землю. Я вскочила и закричала, чувствуя что сейчас потеряю сознание.
– Киара, успокойся, дорогая, – гладила меня по руке Джи, с болью и тревогой смотря на меня.
– Мисс Киара, все будет хорошо, сейчас он просто поменяет лошадь. Эдвард крепкий малый, – вторил ей мистер Томпсон с другой стороны.
Они просили меня снова сесть, но я не могла, я была словно вся на иголках. Наконец к Эдварду действительно подвели новую лошадь. Он легко и быстро вскочил в седло, за мгновение переходя в галоп.
Он помчался к воротам, центровой быстрым движением клюшки перебросил ему мяч, и Эдвард, ловко обойдя французского защитника, ставшего прямо поперек ему, перебросил под брюхом лошади противника мяч, и тот угодил точно в ворота.
Все вскочили, аплодируя и восхищаясь красотой удара. Это был конец последнего чаккера, а значит команда Эдварда победила.
– Да уж, англичанин выигравший в конном поло – какая банальность, – бормотал кто-то рядом. Видимо, бедняга ставил на французскую команду.
После чествования победителей начался фуршет. Заиграл духовой оркестр, публика высыпала на зеленю поляну, залитую солнцем, на котором стояли белые столы, заставленные блюдами с едой, закусками и напитками.
– Эх, вот удача! – мистер Томпсон радовался выигрышу словно большой ребенок, так что Джи, очарованная его поведением, рассмеялась.
– Вон там выдают вкуснейшее мороженое с папайей, предлагаю пойти и попробовать, – весело предложил он.
– Вы идите, а я посижу здесь, – произнесла я. После матча сестра сразу же повела меня в тень и усадила на стул, мистер Томпсон даже умудрился достать успокоительные капли у какой-то мадам. Благодаря их заботам, сердце перестало так часто биться, а руки дрожать. Этот матч чуть не довел меня до обморока.
– Киара, точно не хочешь пойти с нами есть мороженое? – спросила меня Джи, заглядывая в глаза.
Я улыбнулась.
– Нет, Джи. Хочу просто остаться в тишине и отдохнуть, – отвечала я. – Идите без меня.
Джи еще помедлила, но потом мистер Томпсон взял ее за руку, и она пошли к белому столу, на котором стояли хрустальные вазочки с мороженым и нарезанными кусочками папайи с тертым кокосом. Мне хотелось это мороженое. Но я видела глаза мистера Томпсона, он мечтал остаться с Джи наедине, и я предоставила ему такую возможность.
Люди ходили мимо меня. С кем-то я здоровалась. Разговорилась со старыми знакомыми, недавно прибывшими из Ханоя. Но мои глаза искали совсем другую фигуру, и через пару мгновений наконец нашли. Там сразу за поляной, ближе к полю среди шумной толпы я увидела Эдварда. Он снял шлем, и его каштановые волосы упали ему на лоб. Он смеялся, болтая с Талой Вилар.
– Можно подумать, он флиртует с ней, – мрачно пробормотала я, отпивая воду из бокала, пахнущую успокоительными каплями.
Вдруг кто-то встал надо мной.
– Мадмуазель Киара Марэ? – спросил юноша, улыбаясь.
Я подняла глаза. Привлекательное загорелое лицо, высокие скулы, кучерявые волосы. Одет он был в форму для игры в поло.
– Да, а вы? – спрашиваю, немного растерявшись.
– Я Мишель Клер – капитан команды.
– А, вы же проиграли, – бросаю я, не подумав, и тут же виновато прикусываю губу. – Простите.
Но юношу мои слова нисколько не обидели. Наоборот, он весело и беззаботно рассмеялся, взъерошив себе волосы на затылке, которые и без того выглядели довольно буйными.
– Эх, что есть, то есть. Но мы обязательно победим в другой раз, мадмуазель! – воскликнул он. – Приходите посмотреть.
Его юношеский задор и энергия очаровали меня.
– Обязательно приду, – невольно улыбаюсь. – Вы француз?
– Да, – кивает он. – Я из Кале. Чудесный город! Бывали там?
Качаю головой.
– Нет, я с рождения не покидала Лаос, только для поездки в Индию.
Глаза Мишеля округлились.
– О, тогда вы просто обязаны посетить этот город! Я приглашаю вас. Вы влюбитесь в него!
Я рассмеялась. Мы быстро нашли с ним общий язык, без конца болтая и шутя на французском. Он рассказал о детстве и учебе во Франции, а я о том, как ездила в гости в Индию к тетушкам. Время текло легко и беззаботно. Но тут в какой-то момент я ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Я перевела глаза с Мишеля – Эдвард Фейн стоял не вдалеке от нас, прислонившись плечом к дереву и скрестя ноги в высоких сапогах, и смотрел на меня. Наша глаза встретились, и тут же сердце застучало в груди с новой неистовой силой. Этот взгляд, я помнила его. Волнующий, полный огня и нетерпения. Он слегка поклонился мне, я ответила тем же.
– Куда вы смотрите? – заинтересовался Мишель, проследив взглядом за моими глазами. – А Фейн! Сегодня удача была на его стороне. Но только по тому, что он был на свежей лошади. Даю вам слово, мадмуазель Марэ, в следующей игре выиграет наша команда.
– Месье Клер, вы знаете, так жарко сегодня. Не могли бы вы мне принести мороженое. Я давно не пробовала его, – говорю ему, сладко улыбаясь.
– О, конечно, мадмуазель Марэ! – воскликнул юноша и бодро зашагал в сторону столика с вазочками.
Я выдохнула. Наконец-то он ушел. Смотрю на свои перчатки на коленях, чувствую, как Эдвард приближается ко мне. Меня охватывает волнение. Нервно отпиваю из бокала. Сколько там капель успокоительного?
– Мисс Киара, как поживаете? – раздается его голос надо мной.
Сердце стучит, поднимаю глаза.
– Благодарю, мистер Фейн, чудесно, – выдыхаю наконец я.
Он долго смотрит, ничего не говоря. Словно, что-то хочет сказать и не решается.
– Прекрасный матч, – говорю, чтобы прервать затянувшееся молчание, – вы не пострадали при падении?
Серые глаза задорно заблестели. О духи предков, он выглядит просто сногсшибательно в этой форме для поло.
– Со мной все в порядке, мисс Киара, – отвечает Эдвард, и, сложив руки за спиной, наклоняется, – вы волновались за меня? – вдруг переходит на шепот.
В лицо ударяет волна жара, чтобы скрыть охватившее меня волнение, опускаю ресницы.
– Мисс Марэ, ваше мороженое, – вернулся тут Мишель, протягивая мне вазочку.
– О, благодарю, месье Клер, – улыбаюсь я, про себя желая, чтобы он уже отстал.
– Ну что, Фейн, вырвал победу, а? – бросил Мишель небрежно. Эдвард улыбнулся.
– Вырвал? Мы победили с перевесом более десяти очков. Это называется разгромить.
Эдвард стоял прямо и свободно, сложив руки в кожаных жокейских перчатках за спиной.
– Первые два чаккера вели мы, – заметил, явно обидевшийся Мишель, – а дальше…
– А дальше удача просто отвернулась от вас, – не щадил оппонента Эдвард.
Мишеля англичанин явно раздражал, поэтому не найдя убедительного аргумента, он перевел взгляд на меня:
– Мадмуазель Каре, вы пойдете кататься на лодках по реке? – затараторил он на французском. – В такую жару это будет весьма освежающе.
– О, будет лодочная прогулка? – обрадовалась я. – Мне бы очень хотелось.
– Тогда прошу, – протянул мне руку Мишель.
По лицу Эдварда пробежала тень, он двинулся вперед, словно желая оттолкнуть француза. Но тут появилась Тала Вилар и сразу повисла на его руке.
– Мистер Фейн, скорее, идемте на причал! Я выбрала чудесную лодку для нас, – потом, увидев меня, бросила, – О, привет, Киара! Как ты? Что-то очень бледная. Не заболела?
Эдвард остановил на мне взгляд. Эта глупая болтушка Тала! Ну что за глупости, ничего я не бледная.
– Нет, я в порядке, – бормочу чуть слышно.
– Ну и отлично! – хмыкнула Тала. – Мистер Фейн, ну идемте же, – и она потянула его за собой.
Мгновение Эдвард колебался, но потом все же последовал за ней.
Я смотрела ему вслед. Сегодня здесь среди этой толпы есть победители и проигравшие.
– А я проиграла, – шепчу.
– Мисс Марэ, пойдемте, тоже выберем лодку, – фонтанировал жизнерадостностью Мишель.
– Конечно, – улыбнулась я.
На причале собралась толпа из дам и джентльменов. Я разглядела и Джию с мистером Томпсоном, уже сидящих в одной из лодок-лонгтейлов с навесом из пальмовых листьев. Сестра помахала мне рукой, приглашая к ним. Но я пожала плечами и показала на стоящего рядом Мишеля. Глаза Джии округлились от удивления, она повернула голову. Знаю, что она смотрела на соседнюю лодку, в которой расположились Тала Вилар и Эдвард.
– Мадмуазель Марэ, прошу, наша лодка, – произнес француз, подавая мне руку.
Я опустилась на скамью и раскрыла над собой китайский зонтик, который прихватила из дома. Нет, сегодня я буду отдыхать и веселиться. Вдыхать аромат благовоний, зажженных на носу лодки, любоваться изумрудными холмами на фоне синего неба. Я не буду думать об Эдварде, об отце, о том, что ждет меня впереди. Жажда жизни охватила меня целиком. К счастью, мой спутник был весьма словоохотлив, так что скучать мне не пришлось. Мишель то и дело шутил, рассказывал забавные истории. Лодки одна за другой скользили вниз по реке. Прогулка должна была составить всего минут сорок, и затем все возвращались обратно.
Темный, сухопарый лаосец в набедренной повязке управлял нашей лодкой.
Через пару минут от страшной жары захотелось пить. Словно угадав мои желания, Мишель протянул мне кокос с торчащей в ней соломинкой.
– За Францию! – поднял он свой кокос и улыбнулся, обнажая белоснежные зубы.
– За Францию, – отвечала я. Мы шутливо чокнулись нашими кокосами, и я начала пить ароматное молоко.
Закрыла глаза, подставляя лицо легкому ветерку, треплющему мое муслиновое платье персикового цвета.
Мы доплыли до места, где все лодки должны были разворачиваться, как тут раздался резкий звук сирены и затем шум стрельбы.
Мы с Мишелем вскочили с места и уставились туда, откуда шел звук.
Вверх по реке на всей скорости плыла баржа, ее преследовали патрульные катера с французским флагом.
– Что это такое? – недоумевала я, следя за погоней.
– Преследуют опиумных контрабандистов, – сразу догадался Мишель. – Далеко не уйдут. От наших не убежишь.
Так и есть, катера уже заходили с левого борта баржи, но отчаянные лаосцы не хотели сдаваться. Рулевой резко повел баржу в сторону, и теперь она неслась прямо на наши лодки. А точнее на нас с Мишелем. Послышались крики, голоса, сирена завыла еще громче. Глаза мои расширились от ужаса, и не успев даже вскрикнуть, я упала в воду, а сверху на меня навалилась лодка, ударяя по затылку. В глазах потемнело, и я потеряла сознание.
Не было ничего перед глазами, только изредка плыли разноцветные круги, словно гало вокруг солнца. О великий Будда, я умерла? Моя жизнь оборвалась так рано? Всего в двадцать лет. Я ничего не успела. Не успела увидеть мир, не успела поплавать на большом теплоходе, не успела увидеть свадьбу Джи и понянчить ее детей. Не успела сказать Эдварду, что люблю его. Уже давно люблю. С первой встречи. С первого взгляда.
– Киара! – кто-то звал меня. – Очнись!
Медленно открываю глаза, вижу голубое небо и качающиеся надо мной стебли тростника. Фокусирую взгляд и вижу лицо. Я узнаю его. Лицо Эдварда Фейна. Его грудь быстро вздымалась, с волос и подбородка капала вода, а в глазах застыло отчаяние, такое неистовое, такое глубокое, словно он потерял весь мир.
– Почему ты так смотришь? – спрашиваю хрипло.
И тут же серые глаза меняют выражение. Теперь в них смешались сразу облегчение, растерянность, волнение.
– Киара! – восклицает Эдвард и прижимает к себе, так что у меня перехватывает дыхание.
– Что произошло?
– Ты упала в воду, – отвечает. – Можешь подняться?
– Думаю, да.
Теперь я стала приходить в себя. Мы лежали у реки среди зарослей тростника. Эдвард склонялся надо мной, мокрая рубашка прилипла к его телу, так что были видны очертания мускулов на руках. Он взял меня под плечо, второй рукой поддерживая за талию, и мы стали выбираться из тростника.
Едва мы вышли, Эдвард усадил меня на траву и стал внимательно осматривать.
– Ты видимо получила удар по голове, поэтому начала тонуть, течение отнесло тебя вниз по реке.
Он говорил и говорил, щупая пальцами мой затылок, поворачивая голову на бок. Я же была немного оглушена, чувства мои притупились. Я смотрела на свою левую босую ступню. Ну вот, мои любимые туфли. Я их потеряла. Вздыхаю.
– Киара? – позвал Эдвард, беря за подбородок и с тревогой заглядывая в глаза. – Ты в порядке?
Качаю головой. По лицу Эдварда пробегает испуг.
– Нет? Что-то болит? Говори, где.
– Левая нога, – бормочу, сама не зная что.
Эдвард тут же кидается к моей ступне и аккуратно трогает руками за тонкую лодыжку, украшенную браслетом. Зачем я его надела? Индийский браслет совсем не сочетается с современным платьем. Какая-то ерунда лезла мне в голову.
– Перелома нет, – выдохнул с облегчением Эдвард после осмотра. – Сильно болит?
– Нет, не болит.
Эдвард удивляется.
– Ты же говорила, что болит.
– Нет, просто моя туфля. Я потеряла ее.
– Туфля? – повторяет, поднимая бровь.
Долгая пауза, в течение которой глаза Эдварда меняли свое выражение от растерянности до веселой иронии.
– Ну да, – киваю как ни в чем не бывало. – Мои любимые.
Он поднимается, и, отвернувшись, начинает хохотать до слез. Меня это почему-то ужасно злит.
– Эти туфли я купила в Индии. Таких уже и нет, – говорю недовольно.
С трудом перестав смеяться, Эвард перевел дух и посмотрел на меня.
– Подожди.
И тут же пошел обратно в заросли. Его не было пару минут, затем он вернулся, неся в руке найденную туфлю. Став на одно колено, аккуратно надел ее на мою ногу.
– Счастлива? – перевел задорный взгляд.
– Да, – вздыхаю довольно.
Еще раз хмыкнув, Эдвард снова помог подняться мне ноги.
– Думаю, нас унесло недалеко, и скоро сюда прибудут спасательные катера, не будем уходить от реки.
– Хорошо.
Солнце пекло невыносимо, нужно было найти тень. Недалеко стояла жакаранда, вся усыпанная цветами.
– Пойдем, спрячемся под ей. Там должно быть не так жарко, – предложил Эдвард, и повел меня туда.
Я легла на траву и стала смотреть, как солнце пробивается сквозь густую крону. Эдварад опустился рядом со мной на бок и облокотился на локоть, поджав колено и положив на него руку. Он смотрел на меня с обожанием, любовался мной. Я закрыла глаза. Только сейчас острота чувств начала возвращаться ко мне, наполняя все мое существо радостью, трепетом и еще каким-то невероятным чувством, тягостно-томительным, жарким, словно раскаленное солнце Индии.
–Киара, – страстно шепчет Эдвард, склоняясь к моей шее. Я боюсь открыть глаза, боюсь увидеть этот взгляд, мне страшно.
Ведет пальцем по губам, очерчивает линию подбородка, так нежно, так трепетно, что меня всю охватывает дрожь. Прижимается губами к шее.
– Киара, – выдыхает.
Открываю глаза, и вижу его лицо, так близко, что теряюсь. Смотрит на меня и тут же целует, жадно, ревниво. Сердце вырывается из груди, становится мучительно-больно, что хочется расплакаться. Горячие губы спустились к шее, я хватаюсь за его плечи, откидываюсь назад.
