Александр Зиборов
Тайна золотого яйца
Кура ряба
(Почти по Тимуру Зульфикарову. Так бы он мог написать сказку «Курочка Ряба»)
А!..
И пишется Книга жизни.
Кура хохлатая кура мохнатая волосатая кура ряба ряба ряба…
Почему?..
Почему истошно кричит вопит кудахчет надрывом кура ряба?.. Кудахчет томно звонко громко тонко…
Почему я вижу отсвет зарницы в тёмной горнице на золотом опале сфере овале яйце?..
Е!..
О старче! Кура ряба пестра узорно разливчата снесла принесла положила уложила уклала яичко. Не простое обыкновенное обыденное привычное яичко…
Айе!.. Золотое дорогое предорогое золотое яйцо!
О старче! Зачем?
Зачем человече старче дедко зачем почему из-за чего бьёшь швыряешь кидаешь драгоценное яйцо?..
Золотое золотое золотое…
Бьёшь о стол дубовый о стол тёсаный о стол немытый стародавний пыльный сальный грязный замызганный…
Чу!..
Баба твоя попутчица жизни поручница супружинка жинка другиня наносит удары попеременно острым острым концом…
Потом затем тупым претупым концом словно валенок…
О!..
Ломает коверкает трескает стол стольницу столешницу дубовую.
Зачем?..
И!..
Жалко жаль стол разбитый раздолбанный стол треснувший вдоль переломленный поперёк изломанный…
Зачем?..
Почему проливаете пот тяжёлый мокрый скользкий липкий пот пот пот?..
Старче!
Липнет к телу рубашка кумачовая свободная полотняная залатанная застиранная рубашка негнувшаяся… Рубашка грязная прилипчатая к телу разгорячённому пылающему утомлённому…
Тяжелая холодная холодная рубашка с грязными потными потёками пятнами комками дырами прорехами…
Айе!..
Зачем оставили без призору надзору приводу догляду присмотру караула драгоценное яйцо золотое?…
Окончен тяжкий многострадальный разбивальный ударный сильнотяжкий труд… Вы отдыхаете сидите лежите храпите сопите…
У!..
К золотому оному дорогому желанному вожделенному яйцу яичку крадется ловчится зверь коварный хитрый ловкий пронырливый серый прыткий с хвостом вертастым крутастым…
Чу!..
Хвост орудие ударное коварное сшибальное сваляльное по дорогому яичку ударяльное…
Хрупконежное золотое яйцо катится вертится вращается вертается наземь упадчатое…
Шмяк… шмяк… шмяк!
Хрумс!.. Хрямс!.. Трюмс!..
Старче!
Вижу слёзы твои слёзы ливень грады слёзы…
Слышу рёв плач многошумный вопль дикий крик рык хриплый надрывный. Баба ревёт заливается слезами исходит источается заходится криком кричит болью неизбывной…
Яйцо!..
Куски куски обломки остатки ломки ломки…
Мусор хлам утиль …
Йя!..
Слышу слова прощания слова слёзные болезные молельные слова…
Старче дедко человече!..
Зачем почему с какой стати?..
Поздно!..
Зачем слёз канавы арыки лить говорливые быстротекущие бурливые грязные неудержимые…
Нет нет нет уже дорогого золотого яичка золотого безценного!..
Где оно? Было ли?..
Речено мудрыми: Блажены плачущие, ибо они утешатся…
И вот гляди – я плачу… Я гляжу – ты плачешь… Мы глядим глазеем зыркаем рядком сидим – баба плачет…
И речам внимающие читающие слушающие плачут ревут криком кричат крикливым стонут заливаются… Над чем?..
Печалятся… проклинают… проклинают… Кого? Зачем?..
Се бо речёт кура ряба! Словеса текут её умелые сказания излияния откровения бисерные перлы жемчужные… Утешения обещания заверения о яичке яйце драгоценном другого иного простого… уже не золотого обыкновенного бросового дармового никчемного…
Слушайте… внемлите утешьтеся…
Э!..
Старче!..
И снова кричат кукарекают бравые петухи лопотуны… Кричат глашатаи ночи стонут гребенчатые бородчатые масляные голосистые петухи…
Тишь…
Я…
Ночь перед Рождеством
(По Николаю Гоголю)
Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя ночь наступила. Ночь как сказка. Ночь как мечта!
Два дня и две ночи дрыхнул кузнец Вакула без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал углы своей хаты, но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Тут внезапно увидел полную бутыль с горилкой…
За окном звонкими бубенцами заливались девчата, да за полверсты слышался скрып сапогов парубков. Всем было весело колядовать и славить Христа.
Пацюк, подкрепившись варениками, вышел из хаты, не замечая и самый мороз, и метель, которая по временам на лице его бороду и усы намыливала снегом проворнее всякого цырюльника, тирански хватающего за нос свою жертву. Снег метался взад и вперёд сетью и угрожал залепить глаза, рот и уши.
Пацюк с тревогой вгляделся в небо, где среди кипящих туч перепрыгивал с одного копытца на другое чорт, дуя себе в кулак, желая хоть сколь-нибудь отогреть мохнатые руки. Чорт намеревался украсть месяц, но никак не мог ухватить его негнущимися от холода пальцами.
– Где кузнец? – заволновался Пацюк. – Где этот чортов Вакула? Стянет нечистый месяц, а какая ж новогодняя ночь без месяца?.. Ва-ку-ла!
А в это время Вакула перевернулся на другой бок, невзначай опрокинув пустую бутыль, хранящую уже только память о хмельной горилке, и безмятежно заснул. От могучего храпа кузнеца содрогались стены и падали с полок горшки, плошки, увесистые тома сочинений Н. Гоголя…
