Александр Власович Головко
Остановись, мгновенье!
Остановись, мгновенье!
(зарисовка)
Люблю я раннею весной наведаться в ближайшую балку, склоны которой заросли кустарником, хвойными и лиственными деревьями. Хожу в это живописное место почти каждый день, отмечая ростки пробивающейся жизни. Балка здесь глубокая, широкая, наполняемая из нескольких извилистых ручьев, стекающих к трём искусственным прудам, расположенным друг за другом живописным каскадом. Когда-то здесь собирались открывать терренкур для отдыхающих – рядом курортная зона, санатории.
Эти пруды, за двадцать лет порядком обмелевшие, заросли ряской. Люди их замусорили настолько, что купаться нельзя, и рыбы почти нет. Однако фанатичные рыбаки ещё сиживают вдоль прудов, некоторым удаётся что-то выловить.
Но какая благодать − эти полуболотца для квакш, особенно в их брачный период. Недели две я наслаждаюсь разноголосым пением местных солистов.
Огромные лягвы с упоением: одни баском, другие фальцетом (те, что помоложе), изо всех сил стараются перепеть конкурентов. Ретивые женихи исполняют серенады своим избранницам, дородным матронам, выбирающим голосистого удальца.
Эта певческая вакханалия заканчивается с первым зноем, и наступает тишина. Сонный покой обволакивает царство Берендея, подкоряжных нимф и русалок.
Перешагнув через ручей, иду по еле заметной тропинке, минуя дома хутора, расположившегося в балке, в этом прохладном комарином краю. Тропка поднимается и углубляется в смешанный лес, посаженный когда-то лесхозом. Всё давно заброшено и запущено, как почти вся наша бедная Россия с её деревнями и сёлами, полями и садами, прудами и дачными участками…
Есть в леске настоящие буреломы, так что и не проберёшься через них. Стоит шеренгой зелёный лес, шумит, живёт по своим законам на радость птицам и мелкому зверью: зайцам, белкам, ежам и лисицам.
Моё внимание привлекли две сороки, громко трещащие на дереве, и скачущие с ветки на ветку.
А вот и виновник их тревоги – другая сорока, видимо, вторгшаяся в семейную идиллию. Деревья уже покрылись сплошной зелёнью. Ранней весной здесь буйствует кипень цветения алычи, диких абрикосов, вишни.
Словно стихия, белое убранство накрывает балку и окрестные сады так, что, кажется, будто сверху спустились молочные облака, причудливо зацепившиеся за вершины деревьев.
Иду вниз по дорожке, видение тает, приобретая более живые образы. Начинаю различать отдельные белопенные островки алычи, которые словно невесты, взялись за руки и застыли в ожидании вальса…
И чудится, что лишь взмахнёт дирижёр рукой и польётся волшебная музыка, завертится и закружится белый хоровод весенней метелью.
Смотрю и не налюбуюсь на это диво! А в сердце такой восторг и желание жить, лететь над этим великолепием, словно я – птица в небе.
Жаль, что это весеннее райское чудо на нашей грешной земле длится всего лишь месяц…
Быстро меняются участники в туре весеннего вальса: за абрикосами, алычой, вишнями выплывают в своём наряде яблони, груши…
Выбрасывают свои белорозовые канделябры каштаны, за ними – распускается сирень и акация.
Полной грудью вдыхаю воздух, наполненный пьянящим ароматом, щекочущим ноздри, почти физически ощущаю его тягучесть.
Обязательно подхожу к отдельным боярыням-красавицам, осторожно, как за женское запястье, берусь за веточки и с наслаждением нюхаю соцветия, погружаясь в нирвану благоухания.
Когда распускается сирень, в белорозовое «Безмолвие» садов и лесов добавляются новые краски и новый запах.
У каждого куста сирени он − особый, неповторимый. Один – дурманящий, заволакивающий всю округу, другой – не так терпок, но более тонок и изящен. Подойдёшь, уткнёшься носом в гроздь сирени и уже нет сил оторваться, словно ты – блаженная бабочка, порхающая посланница Весны, присевшая на божественный цветок испить нектар.
Быстро, почти бегом, перехожу от деревца к деревцу, внутренне ликуя, мысленно готовый взлететь над всем этим великолепием!
Бабочки не знают, что всё это скоро кончится, а я спешу насладиться чудом, ухватить толику красоты и счастья.
Я мысленно кричу:
– Остановись, мгновенье!
И, кажется, оно останавливается.
Но проходит май…
Природа, словно опомнившись и отмаявшись, затихает, отцветая и осыпаясь тихим белым дождичком на прогретую солнцем траву. Отметав икру, замолкают лягушки, птицы усаживаются в гнёзда.
И только кукушка заполошно досчитывает кому-то уходящие в дымку года…
Как хорошо бывать здесь, но надо снова возвращаться в привычный наш мир. В этот момент смешанное и тревожное чувство вдруг возникает в моей душе, словно я только что побывал в настоящем мире и теперь оставляю его за спиной, уходя в ту шумную, суетную жизнь наверху – в мир машин, компьютеров, многоэтажных домов со всеми их благами и недостатками.
Наш благоустроенный мир, это совсем не то, что дикая природа, изрядно теснимая человеком. Два мира, которые должны быть одним целым, всё больше разделяются, противопоставляя свои особенности друг другу. Но чем больше мы отдаляемся от начальной среды, тем беспомощнее становимся, несмотря на все ухищрения цивилизации…
И вот что интересно, если Земля останется без людей, то сама постепенно примет свой первоначально первобытный вид, отторгнув нас, будто инородное тело.
Мы боремся с матерью-природой, как несмышленые дети, пытаясь самоутвердиться, доказать, что можем прожить на ней без неё, а в итоге можем погибнуть вместе…
Мои мысли нарушила шумная ватага детворы, спускавшаяся в балку. И в этот момент я подумал: «Наверно, это и есть то объединяющее и связующее звено, ради которого мы не можем быть расточительными. Рубим лес – щепки летят. А надо прислушиваться к матери-природе, беречь ее, вести себя, как с равной.
Иногда мы уподобляемся болотным квакшам: радуемся каждый своему маленькому мирку, громко славим свою весну, но она не вечна… Скоро ли человечество повзрослеет? – вот главный вопрос, на который мы упорно не хотим отвечать…»
29. 05. 2012 г.
Казачья амазонка
Снова весна, и снова влечёт меня на природу поближе к воде, к лесу, к естеству. Спускаюсь в балку – широкий и глубокий овраг, что недалеко от моего дома, перешагиваю Капельный ручей и углубляюсь в знакомый лесок.
Здесь я расслабляюсь, слушаю птиц, замечаю неприхотливые цветы, подолгу останавливаюсь у какого-нибудь цветущего куста, дерева. Все располагает к покою, расслаблению, неспешным мыслям.
Что это? – вдруг замечаю на тропинке впечатанные в сыроватую землю конские следы с подковами, дальше − более убедительный факт – лошадиный помёт.
Сколько ходил, я и раньше замечал следы копыт, но до сих пор не встречался с наездником, облюбовавшим эти места для конной прогулки, наверно, очень рано он здесь проезжает. Тропинка пересекает неширокий лесок и выходит к другому ручью.
На противоположной стороне − небольшая равнина, поросшая травой, поднимающаяся довольно круто к плоскогорью, также заросшему леском, тянущемуся вдоль всей балки. За лесом – шоссе и греческое поселение Саномер.
Полюбовавшись свежей зеленью трав, растущих на противоположном склоне, круто поворачиваю на другую тропинку. Иду среди высоких старых деревьев и выхожу на лесную опушку. Здесь тоже хорошо постоять, послушать пенье птиц, понаблюдать за лесной жизнью муравьёв с их огромными кучами-муравейниками.
Да и сам грешен, − на воле душа раскрывается, вдруг запросит песни… Это моя лесная концертная площадка. Здесь вряд ли кто-либо меня увидит и услышит, кроме птиц. Их не смущают мои певческие потуги, наоборот, скворцы, словно аккомпанируя, аранжируют мой вокал, вплетая свои рулады.
Вдруг лесную идиллию прерывает шум, топот. На поляну вылетает прямо на меня всадник на каурой лошади. Ещё секунда и…
Я не в состоянии среагировать, лишь вижу нависшие надо мной передние ноги лошади с копытами, сверкающими блеском железных подков.
Умное животное между тем сделало шаг-другой назад и, несколько развернувшись поперёк тропинки, встало на четыре ноги.
В метре от лошади неподвижно я увидел человека в защитной форме с характерными казачьими атрибутами.
Подойдя, с удивлением разглядел лицо молоденькой девчушки. Видимо от падения с лошади она потеряла сознание. Я потряс её за плечо, юное создание шевельнулось, издав короткий стон.
− Что с вами, вы ушиблись? − спросил я.
Девушка открыла глаза, посмотрела рассеянно и тихо произнесла:
− Где я?
− Не волнуйтесь, вы упали со своей лошади. У вас где-нибудь болит, можете сказать?
Каурая лошадь почти успокоилась и стояла, кося на свою хозяйку правым глазом.
Девушка пошевелила рукой и тут же вскрикнула:
− Локоть…
Я взял её за кисть, со словами:
− Не бойтесь, я посмотрю. Давайте потихоньку закатаем рукав куртки. Она подчинилась, приподняв рукав. Я увидел припухшую ссадину на локте.
− Надо бы смазать зелёнкой. Мне пришла в голову глупая шутка, и я добавил:
– Мы ведь среди сплошной «зелёнки», так называют сейчас лес военные?.. И вы в зеленой форме…
Осознав, что говорю не то, стараюсь исправиться:
– Кроме подорожника, я здесь ничего не вижу. Давайте всё-таки попробуем подняться на ноги.
Я помог девушке встать, это получилось легко.
Тут она кивнула в сторону лошади и спросила:
– Мобила вроде стоит спокойно?..
− Где мобила, какая мобила? − стал я оглядываться по сторонам. Может, она уронила телефон? Непонятно, почему мобильник стои́т да ещё спокойно?..
− Мою лошадь так зовут – Мобилой. Это я ей такую кличку дала,− уточнила девушка.
− Странно, разве теперь так называют лошадей?
− Да нет, просто, когда она была жеребёнком, я однажды забыла в яслях с овсом телефон. Она вытолкнула его на землю, а потом наступила…
Как я тогда плакала, сокрушалась! Папа успокаивал, обещал купить новый.
Вот я в отместку и назвала её Мобилой. Она откликается…
И словно в доказательство, обратилась к лошади:
− Моби, что виновато косишь своим карим глазом, зачем сбросила меня?
Подойдя к своей любимице, погладила по морде и за ушами, та всхрапнула и замотала вверх-вниз головой.
− Ну ладно, ладно, верю, что не виновата. − И без перехода: дядя, как вы тут оказались? Сколько езжу, никого ещё не встречала в этих местах.
− Прости, дочка, весна, знаешь ли… Я каждый год в это время хожу в балку.
Гм, получилось почти как «в баню», помните кинокомедию Эльдара Рязанова «С лёгким паром…»?
− Я такие фильмы не смотрю.
− Странно, мне казалось, что нет людей, кто у нас хотя бы однажды не смотрел под Новый год эту мелодраму.
Я хотел сказать, что прошлые годы ограничивал свои походы противоположным берегом ручья, а в этот раз меня вглубь леса потянуло.
− Я тоже только в этом году стала ездить сюда − Мобилку прогуливать, а раньше папа не разрешал.
Видно было невооружённым глазом привязанность друг к другу лошади и девчушки.
Юная наездница взялась за поводья и от резкого движения ойкнула, схватившись за локоть.
− Что, сильно болит? − Я взял её за другую руку. − Как бы вас на коня посадить? Далеко вы живёте?
− Недалеко. Я сейчас позвоню папе – атаману нашего казачьего войска, он прискачет на Оленьке́ и всё будет в порядке.
Наша база находится близко. Если вы живёте в этом районе, то знаете, наверно, про казачью территорию, прилегающую к водонасосной станции и к балке?
− Я не совсем понял: О́ленька или Оленёк – кличка лошади?
– Оленёк… Жеребёнком он был похож на оленёнка: худой, с большой головой и странными, торчащими ушами. А теперь такой бравый конь!
Я знал про новые казачьи угодья, которые за пару-тройку лет потихоньку застроились домиками, обросли тренажёрами для молодых казаков и казачат.
Я видел там большую армейскую палатку, рядом – длинное одноэтажное здание, внутри которого виднелись деревянные столы и лавки. То ли для обеда, то ли для проведения учёбы.
Скорее всего, − и то и другое.
А рядом под деревом замер, словно задремал в ожидании, настоящий БТР с пулемётом на броне.
Слышал я, что БТР появился здесь после известных событий в Чечне. Война кончилась, казаки «прихватизировали» технику. Её тогда стояло брошенной немало в окрестностях боевых действий.
Здесь же в казачьей вотчине теперь кругом бегали куры, важно расхаживали гуси.
БТР и территорию охраняли две кавказские овчарки, сидящие на цепи у домика, где жила казачья семья.
Всё это я приметил, когда недавно проходил по их угодьям. Кроме мужчины в цивильной одежде, да его жены с ребёнком, на территории никого не было.
Эти мысли промелькнули в голове, но я сказал другое:
− Меня зовут дядя Слава. А вас как?
− Меня – Галя. Очень приятно познакомиться!
И говорите мне «ты», а то как-то неловко…
− Хорошо, Галя, мне тоже приятно познакомиться с тобой.
Она достала из одного из многочисленных карманов формы хаки стильный мобильный телефон, набрала номер. В трубке послышался беспокойный рокот мужского голоса.
Галя перебила взволнованную речь:
– Да всё нормально, пап. Я в лесу. Упала, повредила руку. Но дядя мне помог…
Голос в трубке снова взорвался. В лесной тишине я услышал отчётливо: «Какой ещё дядя?!» − «Прохожий». − «Где это место?» – «Да почти напротив нашей базы». – «Будь там, я сейчас приеду!»
Папа волнуется, – извиняющим тоном сказала Галя.
− На его месте я бы тоже заволновался.
Ну, что ж, может, пойдём навстречу отцу? Потянув за уздечку, я помог развернуть кобылу Мобилу, и мы пошли к краю леса. Вскоре показался всадник, перескочивший в несколько приёмов заросшую камышом низину и ручей, и вылетел на травянистую полосу между леском и оврагом.
Заметив нас, поскакал навстречу. Спешившись, выкрикнул:
– Галюша, что с тобой? Что это за человек?
− Успокойся, папа. Это дядя Слава, он помог мне. Просто лошадь на повороте, взвилась на дыбы, я упала и повредила немного локоть.
− А ну-ка покажи!
Она вытянула вперёд ушибленную руку, осторожно приподняв рукав куртки.
− Надо срочно возвращаться, − забеспокоился отец, − ссадина небольшая, но припухла. Давай-ка я тебя усажу на Оленька́, а Мобилу за поводья привяжу рядом.
Он легко взял дочь за талию и водрузил на своего коня, сам ловко вскочил в седло, придерживая поводья Мобилы в левой руке, прицепил их к седлу. Конь под ними затанцевал на месте. Лошадь тоже задергалась.
В последний момент, будто опомнившись, казак произнёс:
− Извините, бог знает, что подумаешь, когда такое случается. Главное, я понял, что вы ни в чём не виноваты. Когда спешишь, тут уж не до выяснений. И спасибо, что помогли моей Галюше!
− Ну, что вы, я всё понимаю. Вы меня извините, если что не так…
Круто развернув коня, на ходу казак бросил:
− Всё нормально! Заходите как-нибудь к нам. Надеюсь, Галя вам рассказала, где мы находимся.
Эти слова звучали уже на ходу, так как лошади с места пустились рысью.
Я помахал им вслед, развернулся и пошёл в обратном направлении, думая о происшедшем событии.
Вспомнились копыта, нависшие над головой, ржание напуганной лошади.
Словно со стороны увидел себя растерянного. Почему-то мелькнула мысль о диких амазонках, что скакали когда-то по прериям с развевающимися волосами.
Невольно сравнил их с нынешним поколением… Современная амазонка-казачка не так эффектно выглядит в своём наряде. Это даже нарядом нельзя назвать − почти армейская форма.
Теперь всё перевернулось: девушки, женщины стараются ни в чём не отставать от мужчин. Около века назад они ещё грациозно скакали на лошадях, держа ноги по одну сторону седла, что смотрелось очень элегантно.
Вспомнился рассказ Пушкина и одноимённый фильм режиссёра Алексея Сахарова «Барышня-крестьянка».
Видно, я устарел в своих вкусах. Теперь даже при близком рассмотрении трудно определить пол субъекта.
«К чему эти мысли?» – подумал я…
29. 05. 2012 г.
Утро в Пятигорске
(зарисовка)
Из окна пятого этажа высотного здания пятигорской городской больницы очень хорошо наблюдать по утрам, как меняется вокруг пейзаж, будто настроение человека – в зависимости от погоды и времени суток.
Наблюдать есть за чем, поскольку, почти прямо напротив, возвышаются две самые известные горы пятигорья: Машук и Бештау.
Сегодня на Кавказских Минеральных Водах занялась ясная заря, как почти весь октябрь в этом году – выдался на удивление тёплым, даже жарким, словно август.
Если бы не пожухлая трава и золото опадающих листьев да красное пламя рябин, неожиданно возникающее там и тут: в скверах и вдоль улиц, то трудно определить, что это за время года.
Однако это звенящее молчание птиц в пору успокоения природы, которое сразу не уловишь, но, сосредоточившись, поймешь, что чего-то явно не хватает.
Это время вполне можно принять, как продолжение увядающей благодати, ожидание чего-то неизбежного, в которое еще не верится, но оно неизбежно.
Нужно сказать, что для себя сегодня эту осеннюю, благодатную пору я принимаю, как компенсацию за пребывание в больнице…
Больница – грустная история, о которой вовсе не хочется говорить. Благо, что есть все же на чем сосредоточится – более интересном, ласкающем взор за окном палаты.
Я вдруг представил, что это некая смотровая площадка, забравшись на которую, я теперь любуюсь, чтобы рассказать потом о своих впечатлениях, навеянных видами Пятигорья.
В этот ранний час в курортном городке совсем рядом послышалось натужное гудение машины на подъеме по улице города, проходившей рядом с больницей.
Вдали за Бештау и Машуком, напротив моего окна, я заприметил две сизые тучки, растянутые до горизонта. Создавалось впечатление видимого, но далёкого берега, перед которым, на переднем плане будто простирался морской залив синего воздушного океана.
Под Машуком, пришвартовавшись к основанию горы, величественно, словно на рейде, стояли многопалубные корабли – возвышающиеся высотные здания, строения всевозможных стилей и конструкций.
Эта мирная «эскадра» с «командой» жителей в каждой каюте-квартире, как в обычной жизни, наверняка ещё досматривала последние сны, а кто-то из её обитателей уже собирался по делам, ожидавшим их в предстоящие часы.
Посреди всего этого великолепия стояла необыкновенная умиротворённая торжественность рождения дня.
Солнце заиграло бликами на окнах. От прямого попадания луча из этой Аполлоновой колесницы на стекло, оно вспыхнуло золотым свечением.
А внизу лесистые склоны Машука, украшенные бурой листвой, прозрачно намекали на кавказскую осень, с необыкновенно тёплым бабьим летом.
Рядом, буквально подо мной, во дворе больницы, как богатые невесты, три куста рябин своей вызывающей внешностью притягивали к себе взгляды всякого, кто оказывался рядом.
Словно испугавшись, что вдруг набегут и разберут их солидные женихи, мысленно говорю рябинам: «Подождите, вы же никуда не денетесь, а вот океанский пейзаж, точнее, иллюзия его, скоро исчезнут…».
И, правда, сказочные пристани Машука и Бештау действительно представлялись чем-то вполне реальным. А низко парящий орёл над ним только подчёркивал величественность всей этой картины.
Телевизионная вышка на Машуке делала её похожей на маяк. Кажется, вот сейчас с ее высоты мелькнёт направленный луч куда-то в пространство, показывая курс плывущим кораблям и океанским лайнерам. Или укажет путь для швартовки к нашим берегам, где всегда рады путешествующим странникам…
Я любовался сколько мог этими «слайдами» природы. Воображение пошло дальше, оно уже рисовало палубу корабля, а вокруг бушевавшие океанские волны, свет далёкого неба, китовые фонтаны, поднимающиеся от их лоснящихся чёрных тел…
Солнце неумолимо поднималось от горизонта, гул машин усиливался, тишину разрывали звуковые сигналы клаксонов, город просыпался, и вместе с этим начала таять иллюзия океанского пейзажа.
Я перевёл взгляд на три «костерка» рябин во дворе больницы, кажется, так неуместно посаженных здесь, среди человеческой боли и страданий…
«Но нет, они словно давали надежду, эти три огонька, свечками горящие в Храме облегчения и спасения.
Люди, приходящие сюда, смотрели на яркие кисти, они всякому невольно радовали глаз. Никто в этот миг не задумывался, что эта природная красота, эти грозди налитых, сочных ягод весьма прозаически предназначены для зимней добавки к питанию птиц…
Все так устроено: красота соседствует с прозой жизни. Эта больница и невеста-рябина, усеянная монистами ягод, боль и страдания, и невообразимые кавказские пейзажи. Все это перемежается временами года, что-то уходит, но вскоре нарождается новое.
Приходит весна и вновь могучие силы жизни наполняют живительным соком стволы деревьев. Лопаются дремавшие почки и новые клейкие листочки устремятся к солнцу!
Я невольно пожалел, что на такую красоту у меня нет с собой фотоаппарата…
Октябрь, 2010 г.
