Александр Власьевич Терещенко
Быт и дух русского народа
Чы я бы вийску не заплатила,
Червонными золотыми
Та биленькими таларами?
Чы я бы вийску не заплатила,
Червонною китайкою
За услуженьку козацкую?
А в недиленьку пораненько,
Збыралася громадонька
До козацкой порадоньки.
Ставилы раду, та ставилы,
Виткиль Варну мисто достаты:
Ой чы з поля, чы з моря?
Чы з рички невиличкой?
Пыслали писла та под Варну,
Пиймав же посел турчапина,
Старого ворожбина.
Сталы его выпытываты:
Виткиль Варну мисто достаты,
Ой, чы з поля, чы з моря?
Чы з той рички невеличкой?
А в недиленьку пораненько
Бигут, пливут човеньцами,
Поблыскивают весельцами.
Вдарылы разом з самопалыв,
А з гарматы вси козаки.
Воны туркив забиралы,
Сталы, нарекалы:
Була Варна, була Варна,
Славна славна;
Славнийше того козаки,
Що той Варны досталы,
И в ней туркив забралы.
По взятии Львова Богданом Хмельницким (в 1648 г.).
А в чистым поли, близко дороги,
Стоит наметец дуже шовковый;
В тым наметци стоит столичек,
На тым столичку зречны молодец.
Конце вийско збирае, над Львив встае,
Тай пид Львив встае, все шерегуе,
Свое вийско на Львив рихтуе.
Як киньми зернув, аж Львив здвигнувся,
Як шабелькой звив, Львив поклонывся.
Ой, вийшлы к нему мищаны
Ой, вси мищаны, вси предмищаны:
Вынеслы йому мысу червонных.
Вин тое бере, тай не дякуе,
А свое вийско на Львив рихтуе.
Ой, вийшлы к нему вси жидове,
Вси жидове, вси кагалове:
Вынеслы йому мысу червонных.
Вин тое бере, тай не дякуе,
А свое вийско на Львив рихтуе.
Ой, вийшли к нему уси Панове,
Уси Панове, вси гетманове:
Вывелы йому конников в сидли,
Конников в сидли, панну в карети.
Вин тое бере, красно дякуе,
А свое вийско та шерегуе.
Як зачав вийско шереговаты,
Ой, бильше Львива не турбоваты.
По летописям видно, что Львов избавился от грабежа казаков выкупом 200 000 червонцев, собранных с жидов и купцов армянских. Не должно думать, чтобы песни на взятие Варны и Львова только и были бы определенные по своему времени – их довольное число. На некоторые из них указано для сравнения только с приведенными русскими…
Думая, что при звуках пленительной старины никто не может быть равнодушным, я решился привести несколько отрывков из сочинений пол. XVII в. и конца того же века – казака Кирши Данилова и неизвестных.
Завоевание Сибири Ермаком, хранившееся долго в устах простолюдинов, носит отпечаток исторической верности.
Посланники от Ермака на красном крыльце перед Иваном Грозным.
Художник С.Р. Ростворовский
И собиралися во единой круг
И думали думушку крепко за едино:
Как бы им приплыть к горе тобольской той!
Сам он, Ермак, пошел устьем верхним.
Самбур Андреевич устьем средниим,
Анофрий Степанович устьем нижниим,
Которое устье впало против самой горы тобольской.
Татары в них бьют со крутой горы;
Стрелы летят, как часты дожди.
И тому татары дивовалися,
Каковы русские люди крепкие,
Что ни единого убить не могут их.
Каленых стрел в них, как в снопики налеплено,
Только казаки все невредимо стоят.
Описание доспехов Михаилы Казарянина:
Выезжал удача, добрый молодец,
Молодой Михайло Казарянин.
А конь под ним – как ясен сокол,
Крепки доспехи на могучих плечах,
Куяк и панцирь чиста серебра,
А кольчуга на нем красна золота.
Шелом на буйной голове замычется,
Копье в руках мурзамецое, как свеча горит;
Ко левой бедре припоясана сабля острая,
В длину сабля сажень печатная,
В ширину сабля осьми вершков;
Еще с ним тугой лук разрывчатой,
Полосы были булатные,
А жилы елены сохатные
А рога красна золота,
А тетивочка шелковая,
Белого шелку шамаханского,
И колчан с ним каленых стрел.
А конь под ним, как лютый зверь;
Цены коню сметы нет.
Почему коню цены сметы нет?
Потому ему цены сметы нет:
За реку броду не спрашивает,
Скачет конь с берегу на берег,
Котора река шириною пятнадцать верст.
Жалоба русской девицы, плененной татарами:
На беседе сидят три татарина,
Три собаки, наездники.
Пред ними ходит красна девица,
Русская девочка – полоняночка,
Молода Марфа Петровична.
Во слезах не может слово молвити,
Добре жалобно причитаючи:
«О, злосчастная моя, буйна голова!
Горе горькое, моя руса коса.
А вечер тебя матушка расчесывала,
Расчесала матушка, заплетала.
Я сама, девица, знаю, ведаю,
Расплетать будет мою русу косу!
Трем татарам, наездникам».
Они те-то речи, татары, договаривают,
А первый татарин проговорит:
«Не плачь, девица, душа красная,
Не скорби, девица, лица белого;
Асдему, татарину, достанешься.
Не продам тебя, девицу, дешево;
Отдам за сына за любимого».
В горе не должно кручиниться, говорили наши прадеды:
А и горе, горе, гореваньице!
А и в горе жить, не кручинну быть;
Нагому быть, не стыдитися;
А и денег нету перед деньгами,
Появилась гривна перед злыми днями.
Не бывать плешатому – кудрявому;
Не бывать гулящему – богатому;
Не отростить дерева суховерхого,
Не откормить коня сухопарого,
Не утешити дитя без матери,
Не скроить атласу без мастера.
А горе, горе, гореваньице!
А и лыком горе подпоясалось,
Мочалами ноги изопутаны.
А я от горя в темны леса,
А горе прежде век зашел;
А я от горя в почетный пир,
А горе зашел, впереди сидит;
А я от горя на царев кабак,
А горе встречает, уж пиво тащит.
Как я наг-то стал, насмеялся он.
Изведение брата напоем лютых кореньев.
Кабы по горам, горам, по высоким горам,
Кабы по долам, долам, по широким долам,
А и по край было моря синего,
И по тем и по хорошим зеленым лугам.
Тут ходила, гуляла душа красна девица,
А копала она коренья, зелье лютое.
Она мыла те кореньица в синем море,
А сушила те кореньица в муравленой печи,
Растирала те коренья в серебряном кубце,
Разводила те кореньица меды сладкими,
Рассычала коренья белым сахаром
И хотела извести своего недруга;
Невзначае извела своего друга милого,
Она по роду братца родимого.
И расплачется девица над молодцем,
Она плачет, девица, причитаючи:
За<на>прасно головушка погибнула!
Об удалых с усами молодцах:
Ах! доселева усов и слыхом не слыхать;
А слыхом их не слыхать, и видом не видать;
А нонеча усы проявились на Руси,
А в новом усольи у Страганова.
Они щепетно по городу похаживают.
Собиралися усы на царев кабак,
А садил и ся молодцы во единый круг.
Большой усище и всем атаман:
Сам говорит, сам усом шевелит.
А братцы усы, удалые молодцы!
А и лето проходит, зима наступает,
А и надо чем усам голову кормить!
На полатях спать и нам сытым быть.
Ах, нутеж ко, усы, за свои промыслы!
А мечитеся по кузницам,
А накуйте ножей по три четверти,
Да и сделайте бердыши
И рогатины и готовьтесь все.
Докончим выписку из старинных песен забавной сказкой о дурне. Это характеристика, достойная внимания:
А жил-был дурень,
А жил-был бабин,
Вздумал он, дурень,
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати.
Отшедши дурень
Версту-другу,
Нашел он, дурень,
Две избы пусты,
В третьей людей нет.
Взглянет в подполье,
В подполье черти
Востроголовы;
Глаза что часы,
Усы что вилы;
Руки что грабли:
В карты играют,
Костью бросают,
Деньги считают,
Груды переводят!
Он им молвил:
«Бог вам в помочь,
Добрым людям».
А черти не любят!
Схватили дурня,
Зачили бити,
Зачили давити.
Едва его, дурня,
Жива отпустили.
Пришедши дурень
Домой-то плачет,
Голосом воет.
А мать бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то так же.
«Ты, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы ты слово
Не так же бы молвил:
Будь враг проклят
Именем Господним
Во веки веков, аминь!
Черти б убежали,
Тебе бы, дурню,
Деньги достались,
Вместо кладу».
Добро ты, баба,
Баба-бабариха,
Мать Лукерья.
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Таков не буду.
<…>
Пошел он, дурень,
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати.
Увидел дурень
Четырех братьев,
Ячмень молотят,
Он им молвил:
«Будь враг проклят,
Именем Господним».
Бросилися к дурню
Четыре брата,
Стали его бити,
Стали его колотити;
Едва его, дурня,
Жива отпустили.
Пришедши дурень
Домой-то плачет,
Голосом воет, —
А мать бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то так же.
«А, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы ты слово,
Не так же бы молвил;
Ты бы молвил
Четырем братам,
Крестьянским детям:
«Дай вам Боже!
По сту на день,
По тысяче на неделю».
Добро ты, баба,
Баба-бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Таков не буду.
<…>
Пошел же дурень,
Пошел же бабин,
На Русь гуляти,
Себя казати.
Увидел дурень
Семь братов:
Мать хоронят,
Отца поминают;
Все тут плачут,
Голосом воют.
Он им молвил:
«Бог вам в помощь,
Семь вас братьев,
Мать хоронити.
Дай Господь Бог вам
По сту на день,
По тысяче на неделю».
Схватили его, дурня,
Семь-то братов:
Зачали его бити,
По земле таскати,
Валяти.
Едва его, дурня,
Жива отпустили.
Идет-то дурень
Домой-то, плачет,
Голосом воет.
Мать бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то также.
«А, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы ты слово
Не так же бы молвил,
Ты бы молвил: прости,
Боже благослови!
Дай Боже им
Царство небесное,
В земле упокой,
Пресветлый рай всем.
Тебя бы, дурня,
Блинами накормили,
Кутьей напитали».
Добро ты, баба,
Баба-бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Таков не буду.
<…>
Пошел он, дурень,
На Русь гуляти,
Себя казати,
Людей видати.
Навстречу ему свадьба,
Он им молвил: «Прости,
Боже благослови!
Дай вам Господь Бог
Царство небесно,
В земле упокой,
Пресветлой рай всем!»
Поехали дружки,
Наехали бояре,
Стали дурня
Плетьми стегати,
По ушам хлестати.
Пошел, заплакал,
Идет да воет.
Мать его бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то также.
«Ты, глупый дурень,
Пошел он, дурень,
Неразумный бабин!
То же бы слово
Не так же бы молвил,
Ты бы молвил:
Дай Господь Бог
Новобрачному князю
Сужено поняти,
Под злат венец стати,
Закон Божий прияти,
Любовно жити,
Детей сводити».
Потом я дурень,
Таков не буду.
<…>
Пошел он, дурень,
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати.
<На>встречу дурню
Идет старец,
Он ему молвил:
«Дай Господь Бог
Тебе же, старцу,
Сужено поняти,
Под злат венец стати,
Любовно жити,
Детей сводити».
Бросился старец,
Схватил его, дурня,
Стал его бити,
Костылем коверкать.
И костыль изломал весь.
Не жаль старцу дурака-то,
Но жаль ему, старцу, костыля-то.
Идет-то дурень
Домой-то, плачет,
Голосом воет,
Матери расскажет.
Мать его бранити.
Жена журити.
Сестра-то также.
«Ты, глупый дурень,
Неразумный бабин!
Так бы ты слово,
Не так же бы молвил,
Ты бы молвил:
Благослови меня, отче,
Святой игумен!
А сам бы мимо».
Добро ты, баба,
Баба-бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Впредь таков не буду.
<…>
Пошел наш дурень
На Русь гуляти,
В лесу ходити.
Увидел дурень
Медведя за сосной:
Кочку роет,
Корову коверкает.
Он ему молвил:
«Благослови меня, отче,
Святой игумен!
А от тебя дух, дурень».
Схватил его медведь – ать!
Зачал его драти,
И всего ломати,
И смертно коверкати,
Едва его, дурня,
Жива оставил.
Пришедши дурень
Домой-то плачет,
Голосом воет.
Матери расскажет.
Мать его бранити,
Жена пеняти,
Сестра-то также.
«Ты, глупый дурень,
Неразумный бабин!
То же бы слово,
Не так же бы молвил.
Ты бы заускал,
Ты бы загайкал,
Ты бы заулюкал».
Добро ты, баба,
Баба-бабариха,
Мать Лукерья,
Сестра Чернава.
Потом я, дурень,
Таков не буду.
<…>
Пошел же дурень
На Русь гуляти,
Людей видати,
Себя казати.
Будет дурень
В чистом поле,
<На>встречу дурню
Шишков-полковник.
Он заускал,
Он загайкал,
Он заулюкал.
Наехали на дурня
Солдаты,
Набежали драгуны,
Стали дурня бити,
Стали колотити.
Тут ему, дурню,
Голову сломили,
И под кокору
Бросили;
Тут ему, дурню,
И смерть случилась53.
Продолжать выписки о старинных народных произведениях было бы здесь излишним. Всяк, кто сколько-нибудь знаком с напечатанными уже песнями, тот согласится, что многие из них так трогательны и сильны излиянием сердца, что они не только восхищают простолюдина, но и знакомого с изящными творениями.
Недавно стали думать, чтобы писать в народном духе, и некоторые в том успевали. Должно желать, чтобы наша словесность, богатая языком и чудесными оборотами, стремилась преимущественно к своему собственному назначению. Не надобно заимствовать несвойственного нам: ни предметов, ни красок, ни оборотов для слова и мысли. У нас всего в избытке. Каких хотите народных предметов? Загляните в отечественную историю – там несчетное число событий величественных и печальных, отрадных и убийственных, поучительных и злодейских. А где краски? Ваша родина, ваше дорогое отечество: дремучие леса и бездонные пропасти, воды и океаны, богатства южных и горячих стран, ужас природы от берегов Ледовитого моря до упоительной роскоши – предметов бесчисленное множество! Человек с пламенной душою, возвышенной мыслью, чистым сердцем, с жаром ко всему прекрасному, изящному и благородному найдет везде себе пищу – ему не надобно указывать. Но можно ли найти для предметов и красок приличные обороты и мысли? Не только приличные, но возвышенные и глубокие. Это зависит от выбора предмета, который часто сам воодушевляет, и от места, поражающего наши чувствования, потрясающие душу и вызывающие, так сказать, слова и мысли на простор беспредельных размышлений: тут они стаями явятся, налетят на вашу душу, на ваше благородное сердце, унижут его жемчужными словами и развернутся пред вами бриллиантовою струей, в ослепительном сиянии. Рой звонких выражений и плачевных отголосков отзовется в оледеневшей душе и соплетет с лучезарной светочью мыслей блестящие украшения. Поверьте, можно достигнуть украшений: надобно уметь чувствовать.
Скоморохи в деревне. Художник Ф.Н. Рисс
Я уклонился от предмета, но он так близок к нашему сердцу, что невольно увлекает.
Не все наши песни и сказки носят древность даже половины XVII в., потому что они забыты или истреблены временем. Большая часть существующих ныне суть первой половины XVIII в., а другие сочинены в конце XVIII в. Многие уже переделаны местною потребностью и вкусом или вновь сочинены – народ их сам производит. Плясовые, свадебные и протяжные часто сокращаются, дополняются новыми или вновь составляются. Замечено, что по прошествии 25 лет самые любимые песни, которые певали прежде повсюду, оставляются: считают их уже старыми и заменяют новыми. Неграмотный народ имеет свою поэзию и своих стихотворцев, а мы их не уважаем и не хотим! Богатый запас народности погиб уже и погибнет от небрежения нашего или, справедливее сказать, от наших мудрований, и <мы> погребаем безжалостно свои сокровища. Если бы дошли до нас все народные стихотворения, даже начала XVII в., то мы, вероятно, получили бы другое направление в области языкознания, но потеря невозвратная! По крайней мере, не допустим теперь, будем собирать, изучать и дорожить своими памятниками. Время все истребляет, а люди как бы не думают об этом. Пора уже нам оставить чужеземные восторги, восхищаться одним заморским и слепо думать, что мы не в состоянии создать собственного природного; что наш язык не заменит приторных выражений: «Comme cʼest beau! quel jolie enfant! Vraiment, cʼest un ange» и т. п. Оставим это доказывать прекрасному полу, и кто смеет спорить с ним? Кто будет столь невежлив, чтобы осмелился сказать: сударыня! вы ошибаетесь, вы судите ложно!!! Мужчины не одарены нежным свойством судить ложно, и не все они так пристрастны, как римский император Карл V, который утверждал, что на испанском языке говорят с Богом, на французском с друзьями, на немецком с неприятелями, а на итальянском с женским полом. Мы знаем, что наш язык сладкозвучен и чувствителен, громок и живописен, силен и богат. Иностранные писатели этого не знают – и какая надобность знать им? Они любят свое и ожидают только похвал от нас своему собственному, а мы? Мы точно их хвалим, ничего не надеясь от них в нашу пользу, потому русским надобно внимание русских. Какого хотите от нас внимания? Разве мы не читаем русских повестей, рассказов? И помилуйте, Бог знает что говорите! Требуете нашего внимания! А посмотрите, есть ли у нас язык? Где он? По каким примерам станем изучать его? Говорят, что его надобно изучать в высшем обществе; говорят, что там он господствует во всей чистоте и правильности. Подобные замечания мне делали часто. Что я мог отвечать? Молчал – и мое молчание всегда принимали за согласие с ними, что у нас нечему учиться, что наш язык употребляет mauvais gens – чернь, простые люди!! Внимание нужно к русскому языку потому, что он наш, отечественный, а кто любит отечество, тот любит свой язык. Повести и рассказы доставляют приятное чтение, читать же их без разбора, без знания языка то же самое, что ходить по золотоносным горам и не видеть золота. Надобно прежде изучать красоту и прелесть слова. Язык не только существует, но он богатейший в мире после аравийского; образцы его оставили нам бессмертные наши писатели: светские и духовные; у них должны изучать, а не в высшем обществе, где часто говорят не по-русски, мешая природные слова с иностранными, даже там многие не оценивают его – это уже доказано54. Ни московское, ни новгородское, ни ярославское наречие, ни другое какое-либо не может сделаться повсюдным. Это только местное наречие, но самое лучшее, правильнейшее и чистейшее, существует между людьми, изучившими свой язык по определенным правилам, которые, однако, не могут быть постоянными, положительными: с просвещением народа язык изменяется, а отсюда следуют изменения и новые правила. Тот бедный язык, который стоит на одной ступени. Французский уже не двинется далее; только вносятся в него преобразованные слова вместо застарелых, а застарелые занимают место новых, так что в нем теперь произошла мена слов. Если бы допустить, что в обществе заговорили бы в одно время на ста местных наречиях, проистекающих из одного общего, родного им языка, то вышло бы странное смешение – недалеко от вавилонского. Каждый захотел бы отдать преимущество своему туземному выговору, произошли бы споры, а за спорами неуместные доказательства. Мы знаем на опыте, что в образованном обществе говорят наречием правильным и очищенным. Это доказывает, что эти люди изучали его свойство, силу и дух; что они знают, где надобно избегать несвойственных выражений, приличных одному какому-нибудь месту, городу или деревне; что они сами признают тот правильным язык, который освобожден от местных привычек. Смешно было бы, если бы кто стал изъясняться книжными словами. Были примеры, что многие из прекрасного пола говорили целыми статьями из какого-нибудь любимого ими романа или повести, написанной, правда, увлекательно, но это обнаруживает явное незнание языка, слепой вкус и тщеславное желание блеснуть чужими оборотами выражений, которые весьма кстати были сказаны писателями, но изуродованы легкомысленными подражателями55.
Местные отличия и наклонности русских не мешают народности
Наше отечество, заключающееся в пределах трех частей света, на пространстве 350 000 кв. м, имеет народонаселение до 63 1/2 млн. На одном этом протяжении рассеяны многочисленные племена, не сходствующие между собой ни нравами, ни образованием: живут язычники, иноверцы, кочевые и полудикие; но число их довольно незначительное. Можно насчитать более 100 племен, совершенно чуждых одно другому; но все сохранили свой язык, веру и предания. Расселение племен можно подвести под 12 родов: 1) славянское; 2) германское; 3) латышское; 4) финское; 5) татарское; 6) кавказское; 7) монгольское; 8) маньчжурское; 9) самоедское; 10) племена американского происхождения; 11) жиды; 12) цыгане. Славянское, состоящее из русских, малороссиян, казаков донских, черноморских, уральских, сибирских, гребенских и пр. и поляков, простирается до 54 млн; исповедующих же православную веру до 50 млн. Германцев более 1 1/2 млн, остальные 8 млн образуют все следующие за ними десять племен. Господствующий народ далеко превышает числом все другие, и нет никакой опасности от разноплеменности обитателей, тем более что самодержавие, вера и просвещение утверждают общественное направление ко всему благому. Владычествующий народ, тесно связанный религиею, преданный своему отечеству, радующийся его благосостоянию, имеющий свое могущественное царство и гордящийся им, упрочивает безопасность нашу. Правители царств всегда смотрят далее своего века, а мудрый монарх бессмертен в делах своего народа. Россия, обязанная своей славою великодушному самодержавию, Россия, любя своих царей, как дети отца, умеет благотворить и своим врагам. Она любит их, как ближних, но еще более любит своих русских.
Несмотря на разнообразные наклонности и свойства природных жителей, у них общее народное: вера и благо отечества. Разнообразие это происходит от местных привычек, а не от духа; оно никому из них не препятствует гордиться общностью и дружеством; оно, раскрывая друг пред другом превосходство в способностях, успехах разума и промышленности, соревнует их друг пред другом, одушевляет к постоянным предприятиям и напоминает каждому гражданину о почетном его назначении.
Пограничные обитатели Севера и степей, отличающиеся особою телесной крепостью, занимаются звериною и рыбного ловлями и меновой торговлею: они смелые и отважные. Беспокоиваемые часто хищническими набегами, они беспрерывно борются с ними, оттого умом хитрые, изыскательные, воинственные; росту среднего, стану гибкого, цветом лица смуглые, волосы имеют черноватые. Внутренние обитатели северо-восточной части проницательные; все они с большими наклонностями к познаниям: переимчивы и изобретательны, деятельны и неутомимы. Торговля всеми вещами, приобретаемыми изнутри и вне поверхности земли, промышленность и фабричные произведения, проистекающие отсюда, расходятся по всей империи и вывозятся за границу. Выгоды, получаемые от деятельности и предприимчивости, распространяют изобилие и роскошь – изощряют ум и направляют его к полезному образованию. Внутренние обитатели, одаренные предприимчивостью, устремляются в отдаленные края, чтобы изыскивать средства к постоянному своему улучшению. Наделенные мужеством и самоотвержением, они жертвуют своими частными выгодами общественным; устраивают общеполезные заведения и расширяют область познаний. Более хладнокровные, чем горячие, они прежде рассчитывают, нежели решаются. Гражданственность, услаждающаяся очарованиями преданий и народными рассказами о собственном величии, утверждает прочность обитателей внутренности России – потому-то здесь гораздо более, нежели где-либо, каждый дышит любовью к своей родине. Тут не поэзия, не жажда честолюбия – жить в потомстве, а наука любить отечество. Жители юго-западной части, избалованные расточительной природою, более ленивы, но пламенны. Они роста высокого, гибкие телом, привлекательны собою и по большей части страстные поклонники неги. Белые лицом, с волосами черными и глазами огненными, они страстно любят умственные занятия. Нигде между русским народом не было такой высокой поэзии, как между малороссийскими казаками. Шел ли казак на войну, он одушевлял себя песнями и рассказами об удальстве своих витязей и атаманов. Жил ли он в мире, служил примером доброго и верного гражданина. То же чувство руководит им ныне: он любит Россию с жаром юноши – это им доказано. Излишне было бы приводить примеры, что из его казацкой страны вышли добродетельные святители, великие государственные мужья в политике и на поле брани и знаменитые ученые, которые все служили с такой же беспредельной ревностью, как и собственно русские. Между малороссиянами и русскими нет никакого различия: один дух и одно благородное желание управляет ими. Если мы видим различие нравов, то это не есть противодействие народности.
Великороссы центральных губерний. Художник Г.-Ф.Х. Паули
Мы уже говорили, что народность основывается на общественном стремлении к единству, коего возглас есть: благо и слава народа, поэтому всякий из нас дорожит своей Святой Русью, гордится своим именем, отвечает всегда радостно на призыв любимых нами монархов, коим наше отечество вручено самим Провидением. Каждый из нас хранит в сердце своем заветные слова наших предков, что мы должны жертвовать собою за веру, царя и Отечество и помнить твердо: с нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!
