Александр Владимирович Коротаев
Деревенские рассказы
Наглый и ленивый кот
Стёпка не любил котов, на то была у него своя причина. Кошки, это совсем другое дело. Он благотворил кошкам. Если в доме заводили кошку, то её называли по настоянию Степы Катей. Почему Катей, он и сам не мог объяснить себе. То ли созвучно слову котёнок, то ли нравилось ему само имя Катя. Вот котов он не только не любил, но относился к ним с презрением.
Не любовь котам появилась ещё в детстве, когда его мама после гибели кошки завела кота. Память о погибшей кошке осталась смутная, помнит только Стёпка, что она умная была. Погибла трагически. От злобных собак заскочила на опору электрических проводов. Там её ударило током. Помнит, что мама кошку ругала, когда та запрыгивала на табурет или скамейку отдохнуть. Кошки любят спать по выше. Но, Мурка, так звали их кошку тайком от мамы все равно спала на мебели. Стёпку она игнорировала, не обращала никакого внимания на его замечания. По Муркиному понятию Степан стоит намного ступенек ниже на иерархической лестнице. Мурка первая после хозяйки, и она слушалась только маму. За то по её поведению Стёпка узнавал, что его мама вот-вот должна прийти домой. Если кошка вдруг резко спрыгивала на пол, значит, через несколько минут мама хлопнет калиткой, входя во двор. Стёпка удивлялся этому, как кошка чует на расстоянии, среди множества шумов шаги своей хозяйки.
В деревне без кошек жить проблемно, мыши одолеют. Даже кошачий запах уже отпугивает грызунов. Мама завела кота. Хотя она хорошо знала, что коты ленивые, но выбора видно не было. Что кот окажется самым ленивым котом в мире, ясное дело, никто не мог предположить. Мало того, что ленивый, он ещё был нудно голосистый, а это и раздражало Стёпку. Утром его всегда будил противный, истошный голос кота. Мать вставала рано. Когда она выходила доить корову, кот садился на порог и начинал громко, протяжно голосить. Стёпка спросонья швырял в него всё, что окажется рядом с ним. Тапочки, подушка, предметы, книги и даже учебники. Только бы кот замолчал, не раздражал его и дал поспать. Но это животное было настырнее и ревело ещё противнее и громче. Это продолжалось каждое утро, до тех пор, пока Стёпка, окончательно проснувшись вставал и выкидывал котяру за дверь. Да, кот и за дверью не давал покоя. Кот начинал скрести дверь и ещё тошнотворнее орать. Нет, чтобы бежать на скотный двор, где мама доит корову. Так он того хуже, выскакивал наружу дома, обегал его кругом, подбегал к ближайшему к Стёпке окну. Кот цеплялся когтями за раму, подтягивал свою противную морду к стеклу, заглядывая в дом, истошно орал. В такие минуты Стёпа готов было ему двинуть по его наглой морде прямо через раму табуреткой. Он едва сдерживал себя. Длился такой концерт до окончания дойки коровы. Приходила мама и наливала коту парное молоко. Кот, почему-то считал, что если он не будет орать, то ему не дадут тёпленького молочка. Стёпина мама смирилась с ленью кота и говорила, что пусть хоть одним своим присутствием мышей пугает.
В конце весны, в начале лета кот выходил в огород с утра, там была сложена из навоза высокая гряда для посадки огурцов. Котяра запрыгивал на неё и растягивался на солнышке. Навоз перегорал и давал тепло. На нем было жарко даже в прохладную погоду. Так, он мог спать до вечера. Только ставал тогда, когда тень от сарая падала на него. Лениво, с большой неохотой переходил на солнечное место и вновь растягивался, нежился в лучах солнышка. Так сильно любил он тепло.
Как-то Стёпка с братом складировали доски, валявшиеся на земле, как попало. Поймали зазевавшуюся мышь. Видно, ещё с поздней осени она поселилась под досками. Брат сказал, указывая на разнежившего в солнечных лучах кота.
–Неси-ка его сюда, пора ему мышей ловить.
Стёпка схватил разжиревшего кота, подтащил и посадил его на чистое место. Брат отпустил мышку возле него, мышь побежала прятаться. Кот, не только не обратил на неё внимания, но и ухом не повёл и глазом не моргнул, усами не пошевелил, а только посмотрел на Стёпку недовольным, осуждающим взглядом жёлтых глаз и противно мяукнул. Таким образом выразил своё неудовольствие, какого чёрта меня беспокоите. Брат вновь поймал мышь за хвост и поднёс её к носу кота, тот демонстративно, показывая своё безразличие отвернулся.
–Ах, ты! Сволочь наглая. Он ещё морду воротит. – И хлесть ему по морде мышкой, раз, другой, пока кот не убежал. Ему даже убегать было лень.
–Теперь точно не будет ловить мышей.
–С Понтом, он их ловил. –Ответил на мою реплику брат.
Вот с этого случая Степан стал окончательно презирать котов.
Голуби, увлечение с детства
Часто бывает, что детские забавы перерастают в увлекательное занятие во взрослой жизни. Если в не профессиональную работу, то в любительское увлечение до самой старости.
Ранним утром высоко в небе кружила небольшая стайка голубей. Старший брат Стёпки Володя находился на крыше и размахивал тряпкой, привязанной к длинному шесту. Время от времени он продолжительно свистел, закладывая два пальца в рот. Стёпка стоял по середине двора, закинув голову и придерживая одной рукой кепку чтобы не свалилась. В другой руке держал надкусанную морковку за тёмно- зелёную ботву. Затаив дыхание, следил за полётом птиц в голубой высоте. Голуби кружили над домом и с каждым кругом поднимались всё выше и выше. Через некоторое время птицы превратились в едва заметные в небе точки. Брат прекратил свистеть и махать шестом, положив его на пологий скат крыши пристройки. Он с замиранием сердца, так же следил за чуть заметными тёмными точками.
–Первый пошёл. -Восторженно крикнул брат и радостная улыбка засветилась на его лице.
–Да, вижу! -весело закричал Стёпка, сдёрнул с головы кепку и замахал ею круговыми движениями над собой.
–Господи! Ну, словно бесы одержимые. -Послышался голос мамы из открытого окна. Пёс высунул седеющую, сонную голову конуры. Взгляд его как бы спрашивал; “что там ещё у вас?” Одна из точек в небе стремительно приближалась. Вырисовывался силуэт голубя, кувыркавшегося через спину. Растопыренный хвост птицы притормаживал верчение. Голубь достаточно быстро сближался с ещё не успевшем осесть на землю утренним, низко стелящим туманом. Стёпка разглядел, узнал белую с красным пятном лохманогую голубку. Перед самой землёй она расправила крылья и начала подниматься от земли.
–Красава! -полушёпотом, как молитву повторял брат, провожая взглядом голубку. С неба валились, кувыркаясь остальные турманы. Стёпка стоял не шелохнувшись, приоткрыв рот, высунув кончик языка, наблюдал за этим зрелищем не отрываясь. Голуби перед самой землёй потянули на голубятню. Стёпа взлетел по лестнице на верх. Володя стоя по середине голубятни, кормил голубей из своего рта. Птицы облепив его, взмахивая крыльями тянулись, толкая друг друга к его набитому кормом рту. Голуби то и дело садились на его подставленную руку и взлетали столкнутыми с руки другими птицами. Стёпе казалось, что они борются за Володину любовь к ним. Он завидным восхищением наблюдал за этой картиной.
–Гуля, гуля, гуля! –Стёпка брал на вытянутую ладонь корм и подзывал голубей к себе. Часть птиц заметив еду на ладони с шумом подлетал, толкаясь к Стёпе. В такие моменты время замирало для братьев.
–Я вас на голубятню жить отправлю. -С напущенной строгостью в голосе снизу двора, подоив корову кричала сыновьям мать. -Работы невпроворот, а они там любуются, воркуют с голубями.
Всё началось с того, что старшему брату знакомый механик подарил книгу про голубей. Он заметил, что Стёпкин брат держит голубей, выбранных из дикарей. Брат отлавливал только цветных, белых, красных и прочих по цвету птиц. Сизые тоже были, только если у них маленький клюв. Этот знакомый механик Леонид, раньше тоже держал голубей. Книга была в мягком переплёте, изрядно потрёпанная. Зато фотографии пород голубей были красочными, цветными. Глядя на эти снимки в книжке, невозможно было не влюбиться в красивых не обычных голубей. Леонид помог обзавестись брату настоящей породистой парой турманов. Тогда же по чертежам в этой книге, брат построил голубятню. Наделал гнёзд, изготовил кормушку, автопоилку. Стёпка с интересом крутился возле старшего брата, стараясь чем-нибудь помочь. Подавал снизу доски, тесины. То выдёргивал старые ржавые гвозди из ненужных мест, выпрямлял их и приносил наверх брату. Фанатичная любовь к голубям брата Володи поражала Стёпкину воображение. Эта любовь, как бы частично передалась Стёпке. Он тайком брал книгу про голубей и по долгу рассматривал цветные фотоснимки в ней. Казалось, голуби, это на всю жизнь. Невозможно оторваться даже от картинок в книге.
Первую пару голубей держали закрытой в голубятне, пока они не вывели птенцов. Птенцы выросли и высидели ещё своих детей. Так стая голубей постепенно увеличивалась. Брат занимался селекцией, менял по другим сёлам у голубятников своих голубков, чтобы скрестить и вывести что-то своё. Он был можно сказать, помешан на голубях. Стёпка в любви к голубям не отставал от старшего брата. Как только выдавалось свободное время он сразу лез на голубятню. Просиживал там, наблюдая и любуясь голубями забывая всё на свете. Другого мира для него не существовало, пока его не схватится мать. Каждое утро, если позволяла погода, он выходил во двор, наблюдать за полётами голубей. Как брат заставляет взлетать их, размахивая шестом. Каждый раз он изумлялся грациозному кувырканию их из-под небесной выси почти до самой земли. Удивлялся рассказам брата про разные случаи с голубями. Ошеломляюще таращил глаза на брата, когда брат, съездив в областной центр, побывав там, на птичьем рынке поведал, сколько стоят голуби. Таких зарплат месячных в деревне даже не бывает.
Ранним погожим утром Стёпка проснулся, встал, вышел во двор. Там увидел брата сидевшего, как-то ссутулившегося на приступке амбара. Хмурое его лицо было серым.
–Ты чего, Володя?
–Голубей украли. – Выдавил из себя глухим, сухим голосом брат.
–Как украли? – Крикнул Стёпка и бросился наверх в голубятню. Увидев оторванную, валявшуюся дверцу голубятни он замер, почувствовал, как всё внутри его куда-то проваливается. Дикари, залетевшие в голубятню и жадно склёвывая корм, увидев Стёпку, с шумом вылетали в леток голубятни. Стёпа долго стоял в ступоре с бледным лицом. Вдруг так же неожиданно очнулся и слёзы защиты организма потекли по бледно-мёртвым щекам. Из груди вырвался спасительный стон. Стёпка заревел, текли не только слёзы, сопли и слюни обильно смачивали белую майку. Ему стало жалко себя, обида и досада давила его и выдавливала всю мокроту из него. Ему захотелось куда-то убежать, спрятаться. Он слез и проходя мимо лежавшего возле будки пса со злостью, пнул его.
–у! Гад ленивый, спишь всё, днём и ночью спишь, прокараулил голубей, гад.
Пёс почувствовал свою вину и проворно полез в будку. Стёпа уткнулся в плечо брата, всхлипывая, плакал.
–Не плачь братишка. Новых разведём голубей, ещё лучше прежних. -Успокаивал старший, а у самого глаза наполнились влагой.
После этого разбоя, печалью покрылись сердца братьев.
–Да, сдались вам эти голуби. – С тревогой говорила им мать, стараясь отвлечь чем-нибудь.
Но, как говорят, время лечит. Детские сердца сбросили печаль, ожили в суете быта. Брата выручили знакомые голубятники. Один дал свою лучшую голубку, другой голубя. Так вновь повелись птицы в заводе у братьев. Прежнее горе стало забываться, как появились новые напасти.
Дом у них стоял на берегу, через речку на другом берегу был не большой массив леса. Ребята в него бегали играть в индейцев. Через речку был пешеходный мостик, почему-то жители в деревне его лавой называли. Погнездились в этом лесу ястребиная парочка хищных птиц. Голубей, дикарей на зернотоке обитало тьма тьмущая. Когда взлетают все разом, вдруг кто или что их вспугнёт, солнце тускнеет. Казалось бы, пищи ястребиному семейству невпроворот. Охотиться не надо, врезался в стаю, и набьёшь десяток одной только грудью. Так нет, стали эти хищники караулить именно голубей брата. Как только взлетят голубки размять крылья, а ястреб тут же из леса вылетает и бьёт птицу влёт. Стала таять, уменьшаться и без того маленькая стая голубков. Залезет брат на голубятню погонять голубей, взлетят голуби, вылетит, как будто сидел и караулил их ястреб. Собьёт одного, унесёт в лес. Вся стая в перепуге разлетается в разные стороны и садятся растерянные куда попало и сидят по долгу, с мыслями собираются. Отойдут немного от страха своего, и украдкой, низко летят в голубятню. Целыми днями бродили братья по лесу, выискивали гнездо хищников. Всё напрасно лес был не сильно большой, да изрядно густой. Перебили голубей у братьев ястребы, всех породистых голубей. Одна пара турманов и осталась. Стойкая оказалась пара. Брат перестал гонять их уже по утрам. Они сами взлетали и били кувырки до самой земли. Зрелище, как в цирке. Не раз пытались их сбить ястребы, да только не получалось у них. Увидят голуби их, не пытаются улететь как раньше другие, а кувыркаются камнем в низ. Ястреб, от такого финта, летевший стрелой промахивается, улетает восвояси. Так и держалась у брата одна единственная пара турманов лохманогих.
–Дались вам эти голуби. Лучше кроликов разводите. – Несколько раз пыталась мать отвлечь сыновей от тяги к голубям. Она так же, как они тревожилась и переживала за голубей, за детей тоже. Горько плакал по голубям Стёпка ещё раз. Взлетев ввысь, что не было даже видно точек, пара стала бить кувырки. Чёрный, как смола самец первый отбив кувырки, перед самой землёй взлетел и потянул к голубятне. Белоснежная голубка перевёртывалась через хвост, вдруг не взлетела, а глухим звуком ударилась об землю. Стёпа со всех ног мчался к месту падения голубки. Та лежала, распластавшись на траве и слегка дрожала в агонии смерти. Степан дрожащими от волнения руками, не веря случившемуся, поднял с земли её.
–Как же так? Как же так? – Причитал плача Степан.
–Всё, больше никаких голубей. Так никаких сил человеческих не хватит. – Строго сказала мать, как отрезала.
Прошло много времени с тех пор. Братья выросли, вырастили своих детей, внуки растут, подрастают, а любовь к голубям не прошла. Старший брат, выйдя на пенсию выстроил голубятню и завёл голубей. Голуби, это на всю жизнь.
Алёшкина наука
Я не помню, как появилась эта собачка у нас. Назвали её Шариком. Низкорослый кобелёк на коротких кривых ногах, с умной мордочкой, с куцым обрубком хвоста.,. За его умную уточненную маленькую мордочку, со стоячими ушками его позже стали называть Шаршель, на французский манер. Не известно какие породы участвовали в его появлении на свет, но одну можно породу определить точно, это такса. Длинное туловище и короткие косолапые ноги явно выражали это.
Шаршель вырос очень хитрой собачкой, умел под мылиться к каждому из нас, показывая свою преданность и готовность честно служить хозяевам. В юности своей лаял даже на воробьёв, залетавших во двор поклевать зёрнышек у кур.
–Знаешь, почему он лает? – спросил меня старший брат: – Он лает на чужих воробьёв, заметь, своих он не гоняет.
Как же Шаршель их узнаёт? – удивлялся я.
–На то он собака. – говорил брат. Была у Шарика Дурная привычка, остаток охотничьего инстинкта, давил куриц. Его за это наказывали, били по морде, задавленной им же курицей хлестали веником, и тряпкой, не помогало, Шарик науку не воспринимал. Всегда делал обиженный не понимающий взгляд и уходил с достоинством в свой угол двора. Весь вид его показывал, какие же мы глупые, он же для нас старается. Но, своей охотничьей страстью не попускался, упрямился.
–Опять задавил курицу. Вот наказание какое то, и что с ним делать душегубом? Стёпа ты его посади на цепь, какую ни будь. Спроси у дяди Васи. На время, купим, как привезут в сельмаг. Курицу закопай. Шарика я в бане закрыла. – Говорила мне мама, собираясь ранним утром на работу.
–Привяжи этого паразита хоть на проволоку, что ли. Вздохнув тяжело, мама ушла.
Выспавшись, я встал, вышел во двор, умылся из бочки, что стояла под водосточным лотком.
–Пливет, молду моешь? Из щели приоткрытой калитки торчала голова соседского мальчишки. Алёшка не выговаривал букву р, вместо её у него получалась буква л.
–А, Алёшка! Заходи, сейчас чай пить будем. – Пригласил я Алексея.
–Ой, это чиво? – Алёшка уставился на лежачею по середине двора, задавленную Шариком курицу. Глаза у него округлились и застыли в оцепенении.
–Это Шарик поохотился – сказал я, повернув его к крыльцу дома, и тихонько толкая в спину, пытался скорее завести в дом. Алёшка смотрел на валявшую курицу как загипнотизированный, и упирался ногами, выставленными в немного впереди. Наваливаясь спиной на мою руку.
–Курица мёртвая, а перьев кругом. Ой кровь! Шарик чо, охотничья собака?
–Алёха! Ты зачем пришёл? – Мой вопрос вывел его из оцепенения
–Ты чо? Чо ты забыл? –затараторил он, возмущаясь моему вопросу. Мальчишка забыл о курице в один миг. Алёшка заходился в негодовании на меня. –Что вчера говорил? Что! Не помнишь? Что дураком прикидываешься?
–Алёшка, успокойся. Всё я помню. Сейчас позавтракаем, курицу похороним и будем мастерить тебе корабль.
–С парусом надо. – начал успокаиваться Алёшка.
Алексею совсем не давно пошёл шестой год. Детский сад в деревне не работал, родители с утра до вечера находились на работе, а дети как Алёшка были предоставлены сами себе. Склонялись по деревни, в поисках занятие.
Позавтракав мы взяли лопату, положили курицу в ведро, чтобы удобно было нести, выпустили скулившего Шарика из бани, пошли за огород в лесок. Шарик виновато тащился за нами. В лесу пытаясь перелезть через свалившееся поперёк тропинки сухое дерево, отчаянно скрёб задними лапами об ствол преграды.
–У, каракатица. – ворчал Алёшка на Шарика, помогая ему перебраться через упавшую, не такую уж толстую колоду.
–Не выйдет из него охотничьей собаки. Он в лесу даже мышь не поймает, на своих коротких кривых лапах. Отучали мы его отучали от дурной привычки куриц давить, бесполезно. Крепко сидит эта привычка в нём.
–Плохо отучали, тут уметь надо. –Деловито сказал Алёшка, внимательно посмотрел на Шарика. От взгляда Шарик кажется смутился, или мне это показалось.
Похоронив с честью курицу, полакомившись спелой земляникой, мы вернулись домой. Я достал топор, нашёл под навесом в дровах кусок лиственничной коры, сел на чурбак и стал выстрагивать топором корпус кораблика из куска коры. Алёшка сначала внимательно следил за моей работой, потом ему стало надоедать, его кипучая энергия и неусидчивость хотела буйной деятельности. И Алёша пошёл слоняться по двору. Увлёкшись работой, я вдруг неожиданно услышал поразительный визг собаки кудахтанье разбегающихся в разные стороны куриц.
–Всё теперь отохотился. – Кричал победным голосом шмыгнувшему с визгом под амбар Шарику. Возле куриной кормушки лежало березовое полено.
–Ты что Алёха, а если бы убил? – Испуганно вылетело у меня. – Таким поленом зашибить запросто можно. Как ещё в курицу не попал. – Ворчал я.
–Ничего, крепче наука будет. -деловито ответил Алёшка.
–Ну, Алексей! Ну, укротитель! – удивлялся я Алёшкиной детской безжалостности.
Дождавшись, когда я закончил мастерить кораблик, Алёшка убежал испытывать парусник на воде, грязной, большой, не просыхающей все лето луже. Шарик не подавал признаков своего присутствия. Несколько раз я звал его, заглядывал под амбар. Шарик не отзывался. Только не помер бы там, поди до смерти пришиб думал я. Обижаясь на Алёшку. Так до самого вечера не смог убедится, живой Шарик или помер. Ложась спать вечером, я размышлял что утром придётся брать лопату и расширять лаз под амбар. Так как туда невозможно пролезть, а собачку нужно доставать живую или мёртвую. Это займёт немало времени, томящие чувство жалости к собачке пересекались с другими мыслями, и сонным туманом. Утром мне ещё нужно полить овощные грядки приготовить рыболовную снасть, накопать червей. Мы с другом собирались удить рыбу на дальнем озере. Путь туда не близкий. За то караси ловятся со сковородку. С такими размышлениями, не заметно для себя я уснул.
Какое приятное для меня и радостное было удивление, когда, утром выйдя на двор, увидел Шарика. Он подбежал ко мне, махая своим куцым хвостиком, не отрываясь смотрел на меня, вертел головой, наклоняя её то влево, то вправо. Смотрел преданными, внимательными глазами.
–Шаршель! Дружище, как я рад. – Обрадовано воскликнул я.
Пришла мама с дежурства.
–Стёп, ты почему Шарика не привязал, пожалел? Ох! Останемся мы без курей.
–Я его с собой на рыбалку возьму, и рассказал ей про события вчерашнего дня.
Я не знаю, что случилось с Шариком, толи Алёшина наука на пользу пошла, толи он сам образумился, но после этого случая он совершено перестал обращать на домашнюю птицу внимание.
–А, Алексей! Здравствуй, знаменитый дрессировщик Шариков. –Говорила мама с улыбкой при встрече с Алёшкой, и Алёшка гордо задирал нос, преображался, становился выше и шире в плечах. Делался солидным. Что повлияло на Шаршеля, до сей поры осталось для меня загадкой. Ведь он множество раз был бит, но упорно продолжал давить курей, а тут как отрезало. Крепка стало быть Алёшкина наука.
